ичество,  будете  больше  времени  посвящать  себя
государственным делам, у вас будет меньше времени на женщин.
   - Государственные дела! О них можно только мечтать. Женщины!  А  вот  ими
можно  реально  обладать.  Одна  живая  женщина  в  Кельне  стоит   миллиона
воображаемых государственных бумаг в Уайтхолле!
   - Ваше величество неисправимы!
   - Нет, Эдвард, просто я покорен судьбе. Я вот что тебе скажу: у тебя  при
моем игрушечном дворе есть враги, всячески пытающиеся  посеять  рознь  между
нами. Вчера один такой шут сказал мне:
   "Ваше величество, известно ли вам, что ваш уважаемый  канцлер  говорит  о
вас? О, это такие  неуважительные  слова!  Он  говорит,  что  вы  распутник,
растрачивающий время на порочные услады". И как ты думаешь,  Эдвард,  что  я
ответил этому ябеднику? Я сказал: "Неудивительно, что он однажды не выдержал
и сказал вам, сэр, то, что повторяет мне по сто раз в неделю!"
   Чарлз засмеялся и обнял канцлера за плечи.
   - Вот так я думаю о вас и вашей честности. Но я способен оценить и другие
вещи... Я могу любить не одних только красивых женщин.
   - Давайте поговорим о государственных делах, - сказал Эдвард Хайд. - Было
бы лучше, если бы ваша сестра принцесса Оранская отложила визит  в  Париж  к
вашей матери.
   Чарлз покачал головой.
   - Понимаю, Эдвард.
   - Сейчас, когда мы начинаем переговоры с Испанией и Ормонд  отправился  с
миссией в Париж, нежелательно, чтобы испанцы подумали, что узы,  связывающие
нас с Францией, укрепляются. Зная, что ваша мать и  сестра  подвергаются  во
Франции не слишком-то вежливому обращению, они будут  благосклоннее  к  нам.
Те, кто не ладит с Францией, всегда найдет распростертые объятия в Испании.
   - Я поговорю с сестрой.
   - Вы должны запретить ей поездку. Чарлз тяжело вздохнул.
   - Я?.. Запретить Мэри?..
   - Вы король Англии!
   - Король без королевства, человек, имеющий дом благодаря Мэри.  Все,  что
мы здесь имеем, - заслуга Мэри. Голландия была нашим убежищем  до  тех  пор,
пока не умер ее муж и она не потеряла влияние. Но даже сейчас  мы  живем  на
деньги, которые имеем благодаря Мэри. Если бы не  она,  я  бы  ходил  сейчас
раздетый и босой. И после этого вы советуете  мне  запретить  Мэри  поездку,
которую она давно мечтала осуществить?
   - Вы - король!
   - Она подумает обо мне, как о неблагодарном негодяе.
   - Не имеет значения, что она подумает, ваше величество.
   -  Не  имеет  значения!  Моя  сестра  будет  относиться  ко  мне  как   к
неблагодарной дубине. Милый канцлер, вы  изумляете  меня!  Минуту  назад  вы
обвиняли меня в том, что весь мир смотрит на меня как на распутника.  Теперь
вы говорите,  что  это  ничего  не  значит,  если  моя  сестра  сочтет  меня
неблагодарным.
   - Ваше величество...
   - Знаю, знаю! Мне понятна ваша точка  зрения.  Неблагодарность  и  прочие
грехи - мелочь в глазах государственного деятеля, зато  затащить  в  постель
хорошенькую женщину на ваших глазах, Эдвард,  и  на  глазах  пуритан  -  это
черный грех, а по мне, если ей это  нравится,  значит,  все  в  порядке.  Мы
смотрим на мир разными глазами, и в главном правы вы. Я - тот,  кто  выбился
из общего шага с окружающим его  миром.  Возможно,  именно  поэтому  я  сижу
здесь, растрачивая время на азартные игры и женщин.
   - Я советую вашему величеству поговорить с сестрой.
   Чарлз наклонил голову.
   - Кроме того, на месте вашего величества я бы прекратил отношения с  Люси
Уотер, впрочем, сейчас она себя, кажется, именует госпожа Барлоу.
   - Но чего ради? Я люблю Люси! И у нас с ней прелестный малыш, к появлению
которого на свет и я имею некоторое отношение.
   - Она спит и с другими, ваше величество.
   - Знаю.
   - При дворе многие мужчины пользуются услугами этой женщины.
   - У Люси есть что им предложить.
   - Вы слишком легкомысленны.
   - Я плыву туда, куда меня несет. В моем характере есть много хорошего, но
силы и добродетели - нет.
   - Эту женщину можно отослать в Англию.
   - В Англию?
   - Да, разумеется. Так будет  лучше.  Можно  пообещать  ей  пенсию.  Чарлз
засмеялся.
   - Ваше величество развеселилось?
   - От мысли, что такое великодушное обещание будет исходить  от  человека,
который ходит в изношенной рубашке и не может ее сменить.
   - Есть те, кто поможет заплатить пенсию, чтобы избавить  ваше  величество
от этой женщины.
   - Бедная Люси!
   - Она, без сомнения, будет  рада  вернуться  на  родину.  Если  испанский
проект окажется  успешным,  мы  уедем  из  Кельна.  Ей  самой  не  захочется
оставаться здесь, когда все  ее  любовники  уедут.  Вы  обещаете  мне,  ваше
величество, что сделаете ей это предложение?
   - Делай, что хочешь, Эдвард, только не заставляй ее силой возвращаться  к
пуританам.
   - Тогда подпишите эту бумагу. Это документ о пенсии.
   Чарлз поставил подпись. Бедная Люси! Он уже перестал желать ее с  прежней
страстью, и посещал лишь изредка, из лености и для разнообразия. Посещая  ее
нельзя было знать наверняка, не прячется кто-то из ее любовников в буфете  в
ожидании, пока королевская особа не удалится. Такая ситуация, разумеется, не
способствовала страсти.
   Но, подписав бумагу, он всерьез задумался о Мэри и о том, что  он  скажет
ей.
   Действительно ли испанцы помогут вернуть  ему  трон?  Неужели  это  может
осуществиться? Наступил момент, когда  очередная  необходимость  действовать
вывела его из летаргического сна и им опять овладела надежда.

***

   Мэри, принцесса Оранская, как и брат, в полной  мере  обладала  природной
веселостью нрава,  отличавшей  Стюартов.  Вдова,  недавно  потерявшая  мужа,
одинокая в не очень-то дружественной к ней стране, одолеваемая беспокойством
за судьбу маленького сына, она, оказавшись рядом с братом, могла  отмести  в
сторону все свои заботы и смеяться, танцевать, веселиться.
   Она намеревалась отправиться во Францию и вся была погружена в  мысли  об
этом. Загадывать далеко вперед было не в ее характере.
   - Париж! - восклицала она. - Я слышала, там  все  только  и  делают,  что
предаются веселью! Я хочу насладиться всем этим. И больше всего мне  хочется
увидеть нашу мать, которую не  видела  тринадцать  лет,  и  дорогую  малышку
Генриетту, которую вообще не видела. Бедная  мама!  Она  всегда  была  такой
нежной и любящей!
   - К тем, кто подчиняется ее приказам.
   - Чарлз, ты становишься циником.
   - Реалистом, моя дорогая, не более того. Чем больше живу и скитаюсь,  тем
больше начинаю ценить правду. Попроси беднягу Генри рассказать  о  том,  как
нежно умеет любить наша мать.
   Бедный малыш Генри! В его-то годы, и столько горестей!
   - И целиком по милости матери!
   - Ты не должен относиться к ней  плохо  только  из-за  того,  что  она  -
католичка.
   - Мне ненавистна не ее религия, а бездушное отношение  к  брату.  Мальчик
был совершенно убит, когда Ормонд привез его ко мне.
   -  Да,  Чарлз,  ты  вырвал  его  из  рук  матери.  Представляю,  как   он
разочаровался в ней. Я как раз хочу попробовать уладить  эти  дела.  Столько
лет я стремилась вновь увидеть мать! Чарлз засмеялся.
   - Милая Мэри, - сказал он. - Ты очень добра.
   - Взаимно, брат. Генри обжегся на чувствах матери,  зато  обожает  своего
старшего брата-короля, и так трогательно видеть, как он  во  всем  старается
походить на тебя.
   - Это скорее не трогательно, а трагично. А кроме того, крайне опасно  для
его нравственности.
   - Тебе надо постараться изменить свой образ жизни, брат.
   - Я не могу сделать невозможное - даже для юного Генри.
   Мэри засмеялась.
   - Сейчас ты сама неумолимость. Итак, ты хотел  передать  мне  просьбу  от
мистера Хайда. Ты собираешься запретить мне ехать в Париж, не так ли?
   - Мэри, кто я, чтобы запрещать тебе что-то...
   - Ты король и глава нашего дома.
   - Ты - принцесса Оранская, мать наследника престола, а я всего лишь  твой
бедствующий брат.
   - О, Чарлз, дорогой Чарлз! Не очень-то ты  хороший  адвокат  в  отношении
самого себя. Все говорят, что  ты  непутевый,  и  я  знаю,  это  правда,  ты
ленивый, это верно, но я люблю тебя.
   - Если награда за беспутство - любовь, то я,  возможно,  и  не  такой  уж
законченный дурак.
   - Ты запрещаешь мне ехать в Париж?
   - Ничего я не запрещаю.
   - Но ты просишь меня не делать этого?
   - Это могло бы задеть испанцев.
   - Послушай, Чарлз! Ты и мать поссорились из-за Генри. Для любой семьи это
бедствие - ссора, а для нашей - это просто гибель. Я хочу  утрясти  все  эти
дела.
   Чарлз засмеялся.
   - Дорогая Мэри, - сказал он. - Тебе нужно сделать для  себя  хоть  что-то
приятное. Поезжай, если тебе так хочется.
   - Я уверена в своей  правоте  и  сомневаюсь,  что  испанцы  помогут  тебе
вернуть престол. Они не станут бороться за твои  интересы.  Они  всего  лишь
хотят продемонстрировать дружеское отношение к  тебе  в  пику  французам,  с
которыми в ссоре.
   - Пожалуй, ты права.
   - Между нами, Стюартами, не должно быть никаких трений. Мать как и прежде
должна относиться к тебе с любовью, она должна  полюбить  Генри.  О,  Чарлз,
порадуйся вместе со мной моей поездке. Вся моя радость будет отравлена, если
ты останешься недоволен.
   - Ну, если для твоего удовольствия достаточно моей  улыбки,  получай  ее,
милая сестра. Передай заодно поцелуй малышке Минетте.
   Мэри горячо обняла его.
   - Да, Чарлз, - сказала она. - Тебе известно, что ты мой любимый  брат?  Я
готова пройти дальше, и  когда  маленькая  персона,  которую  я  оставляю  в
Голландии, подрастет, я скажу ему, что ты мой любимый человек.
   - Я и в самом деле начинаю думать, - сказал король, - что далеко не такой
дурак, каким всегда считал себя.
   - Ты мудрейший из глупцов, проживающих на земле. Я возьму с  собой  дочку
твоего канцлера в качестве фрейлины. Она очень милая девушка, эта Энн  Хайд,
и, может быть, ей удастся примирить мать с человеком, который, по ее мнению,
настраивает сына против королевы.
   - Ты нагоняешь на меня грусть. Мне хотелось бы поехать вместе с  тобой  в
эту поездку во Францию.
   - Что?! Ты положил глаз и на дочь канцлера тоже?
   - Энн Хайд! Конечно же, нет!
   - Тогда слава Богу! Представляю, как  отец  гордится  добродетелью  своей
дочери.
   - Я вовсе не строил планов в отношении Энн Хайд,  -  сказал  Чарлз.  -  Я
просто подумал, какая это была бы радость, снова увидеть Минетту.

***

   Люси лежала в постели  и  лакомилась  сладостями.  Ей  было  слышно,  как
передвигается по комнате, делая уборку, Энн Хилл.  Люси  за  эти  годы  чуть
погрубела, но по-прежнему оставалась  прекрасна.  Рядом  с  ней  на  подушке
несколько часов назад покоилась голова придворного; она не знала его  имени,
но любовником он оказался вполне приличным.
   Ее одежда валялась на полу, там, где она ее бросила. Энн еще не дошла  до
этого места. Она была сердита на свою хозяйку, упорно придерживаясь  мнения,
что Люси не следует принимать джентльменов рангом ниже короля.
   Но Люси нуждалась в любовниках; она могла вздыхать по королю, но  тот  не
всегда был под рукой, и столько мужчин желали занять его место!
   Теперь ее интересовало, придет ли этот светловолосый  джентльмен  сегодня
ночью. Если не придет - найдутся другие.
   Энн вошла в комнату и прищелкнула языком при виде одежды,  валяющейся  на
полу.
   - Не хмурься! -  крикнула  на  нее  Люси.  -  Ты  становишься  еще  более
безобразной.
   - Если вы от этого сделаетесь красивее, то, пожалуйста, я  -  уродина,  -
проворчала Энн. - Этой ночью у вас был новый мужчина. Я  никогда  не  видела
его раньше.
   - Он великолепен! - пробормотала Люси.
   - А если...
   - А если ко мне  придет  король,  ты  хочешь  сказать?  О,  нет.  -  Люси
вздохнула и на миг стала печальной. - Последнюю  неделю  он  где-то  приятно
проводит время, и то же самое относится  к  будущей  неделе,  я  в  этом  не
сомневаюсь.
   - Это плохо, - сказала Энн, тряся головой. - Очень плохо.
   - Да? У меня не было времени задуматься над этим.
   - А следовало бы! Это содом, и все здесь, кажется, по уши погрязли в нем!
   - Это приятное времяпровождение, при котором нельзя оставаться одной.
   - Если все происходит на глазах детей, значит, что-то здесь не правильно.
   - Они слишком малы, чтобы понимать, что происходит.
   - Мэри, может быть, и так, но Джимми нет.  Он  уже  начинает  кой  о  чем
догадываться. Ему ведь скоро семь. Пришло время остановиться и  подумать  об
их воспитании.
   Люси уставилась застывшим  взглядом  в  пространство.  Она  любила  обоих
детей, но особенно Джимми. Он был такой жизнерадостный, такой очаровательный
и симпатичный мальчишка, кроме того, все визитеры, а в  особенности  король,
много для него делали.
   Остепениться и жить в тиши! Присматривать за Джимми! Это  все  равно  что
птице не петь весной или пчеле не собирать меда!
   Энн продолжала:
   - Поговаривают, скоро произойдут какие-то перемены.
   - Неужели мы отправимся в Бреду?
   - Если только не куда-нибудь в другое место.
   - В другое место?
   - Вы ни о чем, кроме того,  кто  будет  вашим  следующим  любовником,  не
задумываетесь. Неужели вы не замечаете, что все они  ждут  чего-то?  Однажды
они все снимутся и уедут, и что  же  тогда  будет  с  вами?  Они  отправятся
сражаться вместе с королем, а  вы  останетесь  здесь  заниматься  любовью  с
парочкой немцев.
   - Ты сегодня не в духе, Энн.
   - Все дело в этих слухах, - сказала Энн. - Скоро мы  тронемся  отсюда,  я
знаю, и мне бы хотелось вернуться домой.
   - Домой?
   - В Лондон. Я мечтаю снова оказаться в квартирке на Полз-уолк!
   В глазах Люси появилась мечтательность.
   - Да, - сказала она. - Всего лишь мечты! Мечты о том, чтобы  пройтись  по
улицам и побывать на Варфоломеевской и Саутуоркской ярмарках.
   - Вновь прогуляться по галерее у Королевской биржи  и  вдоль  реки,  -  с
тоской сказала Энн. - Второго такого  места  нет,  не  правда  ли?  Там  все
выглядит и даже пахнет по-другому.  Во  всех  остальных  местах  пасмурно  и
безрадостно.
   - Галерея у Королевской биржи, - прошептала Люси.
   В комнату вбежал Джимми. На его наплечном ремне висел  игрушечный  меч  -
подарок отца.
   - Я солдат! - закричал он. - Я за короля! А вы - за парламент?  Тогда  вы
умрете, умрете!..
   Он выхватил меч и замахнулся на Энн, ловко увернувшуюся от малыша.
   - Война, война, одна война, - сказала Люси. - Повсюду  война.  Джимми,  и
тот мечтает о войне.
   - Я капитан, - сказал Джимми. - Я не пуританин.
   Он взобрался на кровать в поисках сладостей, которые всегда были  у  Люси
под рукой, благо любовники исправно ее снабжали  этой  единственной  в  мире
материальной вещью, признававшейся Люси в качестве подарка.
   Сев на кровать и  расставив  конфеты  как  солдатиков,  Джимми  начал  их
поедать, запихивая в рот одну за другой.
   - А папа придет сегодня?
   - Не знаем, - сказала Энн. - Но если ты  объешься  этих  конфет,  у  тебя
заболит живот и ты не увидишь, когда он придет.
   Джимми остановился на пару секунд и продолжил  уминать  конфеты.  В  этот
момент он был поразительно похож на отца.
   Вошел слуга и сказал, что какой-то джентльмен хотел  бы  увидеть  госпожу
Барлоу.
   - Скорее! - закричала Люси. - Мне зеркало и расческу! Энн, живо!  Джимми,
тебе придется уйти. Ума не приложу, кто бы это мог быть?
   - Если это отец, я останусь, - сказал Джимми.  -  Если  сэр  Генри,  тоже
останусь. Он обещал привести мне пони и покатать на нем.
   Малыш спрыгнул с кровати.
   - А может быть, он привел его?
   Служанка сообщила, что это не король и не сэр  Генри  Беннет,  а  пожилой
мужчина, незнакомый ей и не назвавший своего имени.
   Люси и Энн обменялись взглядами. Пожилой  мужчина,  никогда  не  бывавший
здесь раньше? Люси нравились только молодые любовники, и она скривила рот.
   - Я накину вам на плечи шаль, - сказала  Энн  и  незамедлительно  сделала
это.
   Люси скривилась вновь и отбросила шаль, не желая прятать пышную  грудь  и
плечи.
   В комнату вошел Эдвард Хайд. При виде чувственно откинувшейся  в  постели
женщины он невольно отступил  на  шаг  назад.  Нравы  двора  не  переставали
шокировать его. Он вспомнил о дочери и с  радостью  подумал,  что  принцесса
Оранская увозит ее прочь. С кем только не приходится иметь дело, служа моему
господину, размышлял он,  и  мысли  его  вернулись  к  тем  дням,  когда  он
направлялся во Францию, чтобы  присоединиться  к  королю.  Его  корабль  был
захвачен  корсарами,  и  он,  ограбленный  до  последней  нитки,   оставался
невольником, пока их в конце концов не освободили.
   - О, это же мой лорд-канцлер! - сказала Люси.
   Эдвард Хайд склонил голову.
   - Вы впервые навещаете меня, - продолжала она.
   - Я пришел по желанию короля.
   - Я и не думала, что вы пришли  по  собственному  желанию,  -  засмеялась
Люси.
   Канцлер нетерпеливо взглянул на Люси и быстро сказал:
   - Вероятно, мы ненадолго останемся здесь, в Кельне.
   - Ага! - сказала Люси.
   - И, - продолжал Хайд, - мне поручено сделать вам предложение. Многие  из
нас живут здесь потому, что лишены возможности вернуться в Англию. К вам это
не относится. Если вы того пожелаете, вы можете вернуться туда, обустроиться
и никто не станет запрещать вам делать это.
   - Неужели?
   - Именно так. И это было бы самое мудрое решение с вашей стороны.
   - Но на что я буду жить там?
   - А на что вы живете здесь?
   - Здесь у меня много друзей.
   - Английских друзей. Англичане остаются друзьями, где  бы  они  ни  жили:
дома или на чужбине. Король обязуется выплачивать  вам  пенсию  в  четыреста
фунтов в год, при условии, что вы вернетесь в Англию.
   - Это ради Джимми, - сказала она. - Он хочет,  чтобы  Джимми  оказался  в
Англии; только из-за этого, руку даю на отсечение.
   - Это само по себе было бы неплохим основанием для отъезда.
   - Лондон, - сказала она. - Хотела бы знать, сильно ли он изменился.
   - Почему бы не поехать и не убедиться в этом лично?
   - Король...
   - Он недолго будет оставаться в Кельне.
   - Да, - уныло сказала Люси. - Уедет и заберет  с  собой  самых  галантных
джентльменов.
   - Поезжайте в Лондон, - сказал канцлер. - Там  вы  будете  счастливее,  и
однажды, будем надеяться, все ваши здешние друзья присоединятся к  вам.  Что
скажете? Четыреста фунтов в год и ручательство короля. Переезд вам  устроят.
Так что скажете, госпожа Барлоу?
   - Я обдумаю ваше предложение. Он взял ее руку и нагнулся к ней.
   - Прислуга проводит вас, - сказала она. Когда канцлер ушел, она подозвала
Энн Хилл.
   - Энн, - сказала она, - расскажи мне о Лондоне. Расскажи так, как ты  это
умеешь. Садись вот здесь на постели, поудобнее. Так,  значит,  тебе  хочется
поехать в Лондон, Энн? Тебе хочется домой?
   Энн по-прежнему  стояла,  остолбеневшая.  Она,  казалось,  ощущала  кожей
сырость воздуха, когда туман клубится над Темзой, слышала шум  улиц,  видела
молочниц, бредущих  по  булыжной  мостовой,  различала  остроконечные  шпили
ранним летним  утром.  И,  наблюдая  за  ней,  Люси  почувствовала,  как  ее
охватывает волнение.

***

   В  Пале-Рояле  Генриетта-Мария  и  ее  дочь  ожидали  приезда   принцессы
Оранской. Королева  была  в  более  приподнятом  настроении,  чем  обычно  в
последнее время; французская королевская семья,  по-прежнему  пренебрегавшая
королеввй-изгнанницей и ее дочерью, тем не менее готовила грандиозный  прием
для Мэри Оранской.
   - Это честь, которая  не  может  оставить  нас  равнодушными,  -  сказала
Генриетта-Мария дочери. - Король, королева и месье выехали навстречу Мэри  в
Сен-Дени.
   - Эта честь оказывается Голландии, а не нам, мама, - возразила Генриетта.
   - Она, оказывается Мэри, а Мэри - одна из нас. О, хотела бы я знать,  как
там она. Бедная Мэри! Я хорошо помню  ее  обручение.  Ей  тогда  было  всего
десять лет, и она венчалась с принцем в часовне в Уайтхолле, ему тогда  едва
исполнилось одиннадцать, совсем еще мальчуган. Это  случилось  тогда,  когда
твой отец вынужден был подписать смертный приговор