то был единственный раз, когда он  заговорил  о  возможности  нашего
брака. Он предпочитал, чтобы остальное  сделал  за  него  Эверсли,  и  с
каждым днем мне все больше и больше хотелось сдаться.
   Однажды вечером, когда я уже собиралась лечь,  в  дверь  постучали  и
вошла Сабрина.
   - Я боялась, что ты уже уснула, - сказала она. -  Я  хочу,  чтобы  ты
взглянула на это.
   - Что это?
   - Дневник.
   - О, старый дневник? Один из наших семейных?
   - Нет, ты же знаешь, что семейные дневники велись в толстых журналах,
а это тоненькая тетрадка. После смерти Гризельды мы нашли его в  комнате
Изабел. Он завалился за стол, иначе, я уверена, Гризельда  не  позволила
бы ему попасть в наши руки.
   - Дневник! Я всегда считала, что читать чужие дневники - то  же,  что
подглядывать в замочную скважину.
   - Я тоже так думаю. Но дневник Изабел я прочитала. Я чувствовала, что
это необходимо, и уверена, что ты согласишься со мной, прочитав его.
   - Почему я?
   Она положила тетрадку на столик возле моей  кровати,  и  мне  тут  же
захотелось взять ее в руки.
   Потому что  у  тебя,  возможно,  сложились  некоторые  не  правильные
представления. Здесь написана правда. Это должно  быть  правдой,  потому
что дневник писала сама Изабел.
   - А Дикон видел его?
   - Нет. Я не сочла нужным показывать ему. А вот близнецам я  дала  его
прочитать. Гризельда питала особую  склонность  к  Джонатану.  Он  часто
навещал ее.
   - Да, я помню.
   - Она вбила себе в голову безумную мысль, что причиной смерти  Изабел
был Дэвид. Полагаю, рождение второго близнеца действительно ее ослабило,
но Гризельда - старая дура - возлагала за это прямую вину на Дэвида. Это
ясно показывает, насколько она выжила из ума.
   - Да, я понимаю, что вы имеете в виду.
   - Прочитай его, - сказал она, - я думаю, это  принесет  тебе  немалую
пользу.
   Поцеловав меня, она вышла.
   Я все еще колебалась, стоит ли читать дневник. В дневниках содержатся
мысли, не предназначенные для  чужих  глаз.  Возможно,  там  описаны  ее
встречи  с  Диконом,  начало  их  совместной  жизни.  Поскольку  я  сама
испытывала  к  Дикону   сильные   чувства,   мне   казалось   неприятным
подглядывать в замочную скважину.
   Тем не менее я легла, зажгла еще одну свечу, открыла тетрадь и начала
читать.
   Чтение захватило меня с самого начала. Я ясно видела  Изабел,  тихую,
застенчивую дочь могущественного человека,  который  любил  ее  и  желал
всего наилучшего,  однако  не  понимал,  что  именно  является  для  нее
наилучшим.
   В тексте постоянно упоминалась Гризельда. Ее имя появлялось на каждой
странице.  Попадались  мелкие,  очень  личные  детали:  "Вчера   вечером
Гризельда  накрутила  мне  волосы  на  папильотки.  Оказывается,  в  них
неудобно спать, но Гризельда говорит, что необходимо потерпеть, чтобы на
следующий день у меня были локоны". "Гризельда подобрала к моему  белому
платью голубую  кружевную  косынку.  Прелестную".  Встречались  описания
балов, на которых она присутствовала. Она писала об  отвращении  к  ним,
вызванном ее болезненной застенчивостью. Продолжая читать,  я  добралась
до первого упоминания о Диконе.
   "Сегодня я познакомилась с самым красивым молодым  человеком  за  всю
мою жизнь. Он приехал в Лондон из провинции, где, по словам моего  отца,
у него большие владения. Он пригласил меня на танец,  и  я  танцевала  с
ним.., довольно неуклюже. Он сказал, что и сам неважный танцор, так  что
совершенно не заметил никаких ошибок с моей стороны. Он много говорил со
мной - весело и остроумно. Думаю, мне не удалось блеснуть  тем  же.  Мой
отец доволен этим знакомством.
   Вчера отец вызвал меня, и я поняла, что он хочет  сказать  мне  нечто
очень серьезное, поскольку назвал меня "дочь". "Дочь, - сказал он,  -  у
меня просят твоей руки". Отец сообщил, что им является Ричард Френшоу  -
тот самый восхитительный мужчина, который танцевал со  мной.  Просто  не
знаю, что об этом и думать. Я почти в панике, хотя, конечно, женихом мог
бы оказаться этот  ужасный  старик  -  лорд  Стендинг.  А  вместо  этого
появился чудесный, красивый жених. "Однако, -  сказала  я  Гризельде,  -
лорда Стендинга не заботило бы, что я недостаточно умна, что мои  волосы
не завиваются в локоны, если не держать их всю ночь на папильотках, что,
танцуя, я спотыкаюсь и что я застенчива". Гризельда возразила,  что  все
это чепуха. Он будет счастлив, получив меня, и знает об  этом.  За  мной
давали богатое приданое, а мужчины это  очень  любят.  Кроме  того,  она
всегда будет рядом со мной. Это меня очень утешило".
   Потом следовал подробный отчет о платьях, которые шились для  нее,  и
как во время бала, который давал ее отец,  было  объявлено  о  помолвке.
Встречи с Диконом - краткие, и никогда с глазу на глаз. А  затем  фраза:
"Завтра я выхожу замуж за Ричарда Френшоу".
   Очевидно, после этого она довольно  долго  ничего  не  писала.  Потом
следовали краткие заметки:
   "Сегодня во второй половине дня шел дождь и  была  небольшая  гроза".
"Ездили на бал к Чарлтонам". "Устроили званный обед на двадцать персон".
   Констатация голых фактов без всяких комментариев  к  ним.  Затем  тон
дневника изменился.
   "И вновь разочарование.  Сбудутся  ли  когда-нибудь  мои  сокровенные
мечты? Если бы я могла иметь ребенка, это возместило бы мне  все.  Дикон
хочет мальчика. Все мужчины хотят этого. Мне все равно,  кем  он  будет,
лишь бы был ребенок. Я хочу только этого.
   Сегодня я виделась с доктором Барнеби. Он сказал, что, может статься,
мне вообще больше нельзя беременеть,  и  ему  следует  по  этому  поводу
поговорить с моим мужем. Я упрашивала его не делать  этого.  Я  говорила
ему, как много значило бы для меня появление ребенка. Он качал головой и
говорил: "Нет.  Нет".  Затем  он  сказал:  "Вы  попытались  и  потерпели
неудачу. Вы сделали все,  что  могли.  Больше  нельзя".  Они  ничего  не
понимают. Я обязательно должна иметь ребенка. Если это не  получится,  я
окончательно потеряю Дикона. Это единственный выход.
   Похоже, появился еще один шанс. Гризельда будет в гневе. Из-за  этого
она ненавидит Дикона. Это глупо с ее стороны, но иногда она вообще ведет
себя глупо. Я понимаю, что это  объясняется  ее  чувствами  ко  мне,  но
иногда она становится просто невыносимой. Все время чем-то  озабочена  и
обеспокоена. Она меня пугает. Пока я ничего не  говорила  ей.  Я  никому
ничего не говорила. Я хочу быть полностью уверенной. Я  решила,  что  на
этот раз обязательно рожу ребенка.
   Они  знают.  Дикон  очень  рад.  Поэтому  и  я  счастлива.  Он  очень
внимателен ко мне и требует сохранять предельную осторожность. Я была бы
счастлива, если бы только.., но на этот раз все будет в порядке.  Должно
быть".
   "Сегодня у нас был доктор Барнеби. У нас с  ним  был  продолжительный
разговор. Он озабочен моим состоянием. Говорит,  что  ему  не  следовало
слушаться меня и переговорить с моим мужем. "Так или иначе, - сказал он,
- дело сделано. Вы должны быть очень осторожны. Покой и еще  раз  покой.
Если в течение первых  трех  месяцев  все  будет  в  порядке,  мы  можем
надеяться"".
   "Три месяца.., и пока все в порядке. Как бы мне хотелось, чтобы время
летело побыстрее. Каждое утро я просыпаюсь и говорю себе, как кто-то там
говорил в Библии: "Благословенна та, что во чреве носит"".
   "Время родов приближается. Я вижу сны.., иногда кошмарные. Из-за всех
этих мелочей. Сегодня я виделась с доктором Барнеби. У  нас  с  ним  был
долгий разговор. Я сказала  ему:  "Я  обязательно  должна  на  этот  раз
родить. Это мне нужно более всего". "Я хорошо вас понимаю, - ответил он,
- ни в коем случае не расстраивайте себя. Это очень вредно для  малыша".
"У меня уже было так много разочарований,  -  возразила  я,  -  что  еще
одного я не перенесу". "Строго выполняйте все предписания, - ответил он,
- и..,  и  тогда,  скорее  всего,  все  будет  в  порядке".  "Иногда,  -
проговорила я, - возникает необходимость выбирать между жизнью матери  и
ребенка. Если возникнет ситуация такого выбора,  я  хочу,  чтобы  спасли
именно ребенка". Он сказал, что я несу чепуху, но я знала, что права,  и
потребовала  от  него  дать  мне  соответствующие  обещания.  Он   начал
проявлять признаки раздражения, и я припомнила, как он пугал меня, когда
я была маленькой девочкой и забывала приготовить уроки.  "Это  вздор,  -
резко бросил он. - Вы расстраиваетесь из-за того, что еще не случилось".
Но теперь я уже не боялась его и решила настоять на своем: "Но это может
случиться. У меня уже  были  беременности  с  осложнениями,  и  все  они
завершились неудачно. Я знаю, что если и на этот раз  произойдет  то  же
самое, другого шанса у меня не будет. Я хочу, чтобы  вы  обещали  мне..,
что если возникнет именно такая ситуация,  вы  будете  спасать  ребенка,
предоставив меня судьбе". "Такие вопросы  решают  врачи  в  тот  момент,
когда они возникают", - сказал он. "Я знаю! - воскликнула я. - Я  просто
говорю, если.,  если..,  если!.."  Он  начал  говорить,  что  я  слишком
возбуждена, и это может вредно отразиться на ребенке, а я  заявила,  что
приду в еще большее возбуждение, если  не  получу  от  него  клятвы.  Он
заявил, что это неэтично, но я решила не отпускать  его  просто  так.  Я
заставила его поклясться. Зная, что  он  очень  религиозный  человек,  я
принесла в комнату Библию, а он,  видя,  в  какое  я  пришла  состояние,
наконец сдался. Он сказал: "В случае, если возникнет такая ситуация, а у
меня нет причин полагать, что она может возникнуть, и если встанет выбор
между жизнью ребенка и жизнью матери, я клянусь  в  этом  случае  спасти
жизнь  ребенка".  Ему  пришлось  после  этого  еще  на  некоторое  время
задержаться, чтобы удостовериться, что я успокоилась. Я была спокойна  -
спокойна и счастлива, поскольку  что-то  подсказывало  мне:  что  бы  ни
произошло, ребенок будет жить". После этого следовал всего один абзац:
   "Время близится. Теперь это может произойти в любой момент. Сегодня я
ходила осматривать детскую. Для ребенка уже готова  колыбелька.  У  меня
было видение. Довольно странное. Казалось, колыбель окружало сияние, и я
знала, что в ней лежит здоровенький ребенок.  Себя  я  не  видела.  Это,
похоже, было неважно. Главное, что был ребенок".
   Я положила тетрадь. Я была  очень  взволнована.  На  следующее  утро,
когда я вручала Сабрине дневник Изабел, она вопросительно  взглянула  на
меня. Я сказала ей, что очень тронута прочитанным.
   - Она была милой доброй девушкой. Я хорошо все помню. Роды были очень
долгими. Джонатан родился без особых осложнений. Все дело было в Дэвиде.
Ребенка извлекали с большими  трудностями,  и  она  этого  не  пережила.
Доктор Барнеби был вне себя от горя. Причину этого  я  поняла,  прочитав
дневник. Я так и не знаю,  можно  ли  было  спасти  Изабел,  пожертвовав
Дэвидом. Мне и в голову не пришло думать об этом, если бы я не прочитала
дневник. Но я хотела, чтобы и ты прочитала его, из-за Гризельды.  Думаю,
после того случая она окончательно свихнулась. Она считала Изабел  своим
ребенком... Изабел значила для нее все. Когда Гризельда потеряла ее,  ей
стало незачем жить и она постоянно возвращалась  к  прошлому.  Гризельда
озлобилась и во всем обвиняла Дикона. Она считала, что был  выбор  между
жизнью Изабел и ребенком и  что  именно  Дикон  сделал  выбор  в  пользу
ребенка. Она называла его убийцей. Не знаю,  рассказывала  ли  Изабел  о
своих чувствах Гризельде.  Как  видно  из  дневника,  ей  было  над  чем
задумываться. Но после смерти Изабел в  доме  жизнь  стала  невыносимой.
Сначала я хотела избавиться от нее,  но  твоя  бабушка  была  против.  И
теперь я думаю, что Гризельда не смогла бы жить, если бы ее не  окружали
вещи, принадлежавшие Изабел.  Когда  она  умерла,  мы  все  вздохнули  с
облегчением.
   - Понимаю, - сказала я.
   - Было время, когда я боялась, что она может как-то навредить Дэвиду.
Слишком  уж  много  она  возилась  с  Джонатаном.  Так,  будто  пыталась
настроить мальчиков друг против друга.., и разумеется, против  их  отца.
Если бы только...
   Она просительно взглянула на меня.
   - Лотти, - продолжила она, - если бы ты вернулась к нам, это означало
бы, что мы все начнем новую жизнь. Именно  этого  мы  и  хотели  -  твоя
бабушка и я. А вот твоя мать была против. Ты же осуждала Дикона, не  так
ли? Гризельда тебе что-то наговорила. А теперь  ты  уже  не  веришь  ей,
правда?
   - Из дневника Изабел совершенно ясно, что именно произошло.
   - Теперь ты понимаешь, что  в  отношении  Дикона  к  Изабел  не  было
никакого бессердечия. Он всегда был добр к ней. А уж то, что он  не  был
влюблен в нее, так это не его вина.
   - Я понимаю.
   Она наклонилась ко мне и поцеловала меня.
   Я рада, что ты теперь понимаешь это, - сказала она.
   Я действительно понимала. Я ясно  видела,  что  в  этом  отношении  я
возводила на Дикона напраслину.
   Они продолжали завоевывать меня.
   Через несколько дней Дикона вызвали в Лондон.
   - Я буду отсутствовать не больше недели, - сказал он.
   Я спросила Сабрину, какими делами он занимается в Лондоне.
   Она колебалась.
   - О, после смерти Изабел ему досталось довольно большое наследство.
   - Я знаю, что она была очень  богата  и  именно  поэтому  он  на  ней
женился.
   Она бросила на меня быстрый взгляд.
   - Отец Изабел очень хотел этого брака. Как и сама Изабел. Между  ними
было заключено какое-то соглашение, и когда ее отец умер, большая  часть
имущества перешла к Изабел.
   - А потом к Дикону, - сказала я. - Это как-то связано  с  банковскими
делами?
   - Что-то вроде этого, - ответила Сабрина. - Он часто ездит туда. Хотя
в последнее время, пока ты здесь, он никуда не ездил. Но вообще он очень
много разъезжает. А когда шла эта война в Америке, он вообще был страшно
занят.
   - Да, я  заметила.  Он  ездил  во  Францию,  ведь  французы  помогали
колонистам.
   - Он ездил  во  Францию  встречаться  с  тобой,  -  мягко  произнесла
Сабрина.
   Прошло всего два дня после отъезда Дикона, когда прибыл  посыльный  с
письмом от Лизетты. Вскрывая его, я уже знала, что не все в порядке. Она
писала:

   "Тебе следует немедленно выезжать. Твоему отцу очень плохо.  В  бреду
он постоянно зовет тебя, а когда приходит в сознание, говорит, чтобы  не
смели посылать за тобой,  но  мы  решили,  что  тебя  надо  поставить  в
известность. Мне кажется, что, если ты хочешь застать его в живых,  тебе
нужно немедленно вернуться".

   Сабрина, видевшая приезд посыльного, спустилась вниз, чтобы выяснить,
что случилось.
   - Мой отец, - ответила я, - в тяжелом состоянии.
   - Ах, моя дорогая Лотти!
   - Я немедленно выезжаю, - сказала я.
   - Да.., конечно. Вскоре вернется Дикон. Давай подождем, что он скажет
на это.
   - Я выезжаю немедленно, - твердо заявила я. Посыльный  остановился  у
нас. Сабрина заметила, что  он  выглядит  истощенным,  и  велела  слугам
проводить его  на  кухню  и  хорошенько  накормить.  А  потом  ему  надо
отдохнуть.
   Уладив эти вопросы, она повернулась ко мне.
   - Не думаю, чтобы Дикон одобрил твой отъезд.  Он  рассказывал  мне  о
событиях во Франции и очень радовался тому, что ты наконец покинула  эту
страну.
   - Дикон не имеет к этому никакого  отношения,  -  возразила  я.  -  Я
собираюсь уезжать и отправляюсь завтра утром.
   - Лотти, этого нельзя делать!
   - Я могу и должна это сделать. Ах, Сабрина, мне  очень  жаль,  но  вы
должны меня понять. Это мой отец. Я ему нужна. Мне вообще  не  следовало
оставлять его.
   - Ты сама говорила, что он хотел, чтобы ты уехала сюда, правда?
   - Да, потому что...
   - Я уверена, он считал, что здесь ты  окажешься  в  безопасности.  Он
уверен.., так же, как и Дикон...
   Мне хотелось, чтобы она  прекратила  наконец  говорить  о  Диконе.  Я
уезжала - это было решено. Я не могла оставаться здесь,  зная,  что  мой
отец болен.., и, возможно, умирает и зовет меня.
   - Я немедленно начинаю собираться, - сказала я. Она схватила меня  за
руку.
   - Подожди, Лотти. Не спеши. Давай, я пошлю кого-нибудь  в  Лондон  за
Диконом.
   - Это займет слишком много времени, и в любом случае Дикон ничего  не
может изменить.
   - Он огорчится, если ты уедешь.
   - Значит, ему придется расстроиться, потому что я уезжаю.
   - Дети... - начала она.
   Я заколебалась. И тут же приняла решение.
   - Они могут остаться здесь, если вы не будете  возражать.  Они  могут
отправиться домой позже. Я поеду одна как можно быстрее.
   - Дорогая моя Лотти, мне это не нравится. Мне это совсем не нравится.
Дикон...
   - Пойду, поговорю с посыльным. За  ночь  он  хорошенько  отдохнет,  и
назад мы поедем вместе. Мы отправимся рано утром.
   - Если бы здесь был Дикон!
   - Ничто не остановит меня, Сабрина. Детям  здесь  будет  хорошо.  Они
могут остаться?
   - Конечно, конечно.
   - Возможно, Дикон и вы приедете вместе с ними и  погостите  у  нас  в
замке.
   Она взглянула на меня испуганно.
   - Если ты действительно намереваешься уезжать, тебе следует  взять  с
собой хотя бы двух слуг. Тебе понадобятся кое-какие  вещи...  И  с  ними
будет безопасней. Тебе обязательно нужно это сделать. Я настаиваю.
   - Спасибо, Сабрина, - сказала я и пошла на кухню, чтобы поговорить  с
посыльным.

ПРОЩАЙ, ФРАНЦИЯ!

   Все-таки я надеялась, что Дикон успеет вернуться домой. Я знала,  что
он попытается убедить меня не уезжать, но если я проявлю  настойчивость,
то, скорее всего, решит меня сопровождать.
   Мне очень хотелось, чтобы он поступил именно так. Я боялась  того,  с
чем могла встретиться по возвращении во Францию, и упрекала себя за  то,
что оставила отца, хотя именно он хотел, чтобы я уехала.
   Эверсли находился недалеко от Дувра,  и  путешествие  было  недолгим.
Ла-Манш мы тоже пересекли без приключений, поскольку  стояла  прекрасная
погода. Только ступив на землю по ту сторону  пролива,  я  ощутила,  как
изменилась обстановка.
   Июльское солнце палило немилосердно, воздух  был  неподвижен,  словно
сама природа затаила дыхание  в  ожидании  решительных  событий.  Что-то
неуловимое носилось и в атмосфере городов, через которые  мы  проезжали.
На улицах собирались кучки людей. Они украдкой поглядывали на нас, когда
мы проезжали мимо.  Некоторые  городки  выглядели  опустевшими,  но  мне
чудилось, что из-за закрытых окон домов за нами наблюдают.
   - Такое впечатление, что все как-то странно изменилось, -  обратилась
я к слуге. Он ответил, что ничего не замечает.
   Мы прибыли в Эвре, и я вспомнила, как в свой первый приезд во Францию
мы с отцом останавливались здесь. Теперь все выглядело иначе. В  городке
царил  дух  молчаливой  враждебности,   тот   самый,   который   я   уже
почувствовала в городах и деревнях, через которые мы проезжали.
   Я вздохнула с облегчением, когда, наконец, показался замок. Пришпорив
коня, я въехала во двор. Один из слуг принял его, а я поспешила в замок.
Лизетта, которая, должно быть,  следила  за  дорогой  из  окна,  тут  же
сбежала в холл.
   - Лизетта! - воскликнула я.
   - Итак, ты приехала, Лотти.
   - Я хочу сейчас же повидать отца. Пристально взглянув  на  меня,  она
покачала головой.
   - Что ты хочешь сказать? - быстро спросила я.
   - Его похоронили неделю назад. Он умер на следующий день после  того,
как я послала тебе письмо.
   - Умер! Отец! Это невозможно.
   - Да, - ответила она, - он был тяжело болен.  Врачи  сказали  ему  об
этом.
   - Когда? - воскликнула я. - Когда врачи сообщили ему об этом?
   - Давно. До вашего отъезда.
   - Тогда почему же?..
   - Должно быть, он хотел, чтобы вы уехали. Я села за  большой  дубовый
стол и уставилась невидящим взглядом в высокое узкое окно. Теперь я  все
поняла. Он давно знал, что серьезно болен, и именно поэтому  настоял  на
нашей поездке в Англию. Отец вообще не собирался ехать со мной,  но  все
время говорил,  что  поедет,  только  для  того,  чтобы  заставить  меня
завершить  подготовку  к  отъезду,  и  лишь  в  самый  последний  момент