почти
незаметна в доме. Спала она в небольшой комнате рядом со спальней Карлотты.
   Когда родители вернулись из Плимута и сэр Джервис в сопровождении слуги и
двух конюхов въехал в Тристан Прайори,  наша  жизнь  изменилась.  Теперь  мы
зажили на широкую ногу, что было необходимо ввиду присутствия сэра Джервиса.
Его дела займут неделю, и если  он  сможет  воспользоваться  гостеприимством
семейства Лэндоров, это будет прекрасно.
   Конечно, мы с удовольствием приняли его. Отец очень радовался,  поскольку
гость был связан с компанией так же тесно, как и он сам.
   Они вместе скакали  верхом,  совещались  с  глазу  на  глаз,  вместе  они
съездили на  корабль  отца  и  осмотрели  его,  а  затем  подробно  обсудили
результаты последнего плавания. Короче говоря, они  постоянно  находились  в
компании друг друга.
   Теперь любая трапеза превращалась в церемонию  -  ведь  у  нас  в  гостях
находился не только сэр Джервис, но и Сенара с Карлоттой.  За  столом  часто
говорили о дворе, и здесь сэр Джервис,  Сенара  и  Карлотта  находили  много
общих тем, поскольку все трое вращались в  придворных  кругах,  и  хотя  сэр
Джервис был связан с Уайтхоллом, а Сенара с  дочерью  -  с  Мадридом,  дворы
тесно общались благодаря тому, что наш король, еще будучи  принцем,  посещал
Испанию, пытаясь устроить свой брак с сестрой короля Испании.
   Сэр Джервис сообщил нам, что  в  восемнадцать  лет  он  состоял  в  свите
короля, и очень похоже, что он и Сенара выполняли одни и те же  обязанности.
Сенара видела короля Карла лишь однажды. Это было перед  самой  смертью  его
отца, когда Карл был наследным принцем, по  словам  Сенары,  весьма  статным
молодым человеком, хотя не столь статным, как приличествовало бы королю. Тем
не менее у него были прекрасные манеры. Он был молод, хорош собой  и  вообще
производил благоприятное впечатление.
   - Конечно, - сказала она, - он был  больше  заинтересован  в  том,  чтобы
помочь своей сестре Елизавете и ее мужу Фридриху,  потерявшим  трон,  чем  в
женитьбе на инфанте.
   - Наш король впервые увидел свою жену, нынешнюю королеву, при французском
дворе, проезжая через Париж, - пояснил сэр Джервис, - но тогда она была  еще
ребенком, и он не обратил на нее никакого внимания.
   - Странно, - заметила мать, - что судьба  не  дает  нам  никакого  знака,
когда мы сталкиваемся с ситуацией  или  с  человеком,  которые  впоследствии
изменят весь ход нашей жизни.
   - Ты хочешь слишком многого от судьбы, любимая, - сказал отец.
   - Встречаются люди, которые уверяют, что у них  в  такие  моменты  бывает
предчувствие, - многозначительно проговорила Сенара и созналась:
   - Иногда такое бывает и со мной.
   - Это оттого, что ваша мать была колдуньей? - поинтересовалась я.
   За столом воцарилось молчание. Мать нахмурилась.
   - Все это чепуха, Берсаба, - заявила она. - Не представляю, где ты  могла
такое услышать.
   - Но ведь это правда?
   - Кое-кто называл ее ведьмой, - ответила Сенара. - Это  было,  когда  она
жила в замке. Позже, когда появилась я, не было слышно таких разговоров.
   - Люди вечно что-нибудь выдумывают, - сказала мать. - Я  рада  тому,  что
нынче мало говорят об этом. Я считаю, что такие разговоры.., опасны.
   Я  обратила  внимание  на  то,  что  слуги,  суетившиеся   возле   стола,
внимательно прислушиваются к беседе. Потом они перескажут все,  что  удалось
подслушать здесь. Они припомнят колдунью, которая жила в  замке  Пейлинг,  а
потом исчезла. А то, что нынче эта женщина проживает в Испании, уж никак  не
снимет с нее подозрения в принадлежности к ведьмам.
   Я наблюдала за Карлоттой. Как она  была  красива!  Анжелет  рядом  с  ней
выглядела просто жалко, а значит, так же выглядела и я. Я заметила, что  сэр
Джервис уделяет Карлотте много внимания, так  же,  как  и  она  ему,  и  это
выглядело так, будто она вновь вытягивает  свои  щупальца  для  того,  чтобы
заполучить в свои сети и его, как она уже заполучила Бастиана. Все чаще  сэр
Джервис адресовал свои слова именно ей.
   После ужина отец вышел вместе с сэром Джервисом.  Они  хотели  продолжить
обсуждение дел, связанных, по словам  матери,  с  предполагаемой  постройкой
фабрики на Хугли. Мать сказала, что они озабочены  разгорающимся  конфликтом
между государем  и  народом.  Тот  факт,  что  король  Карл  правит  страной
единолично, поражал мать. Сэр Джервис сказал, что это больше  не  может  так
продолжаться. Наступит кризис, и один Господь знает, что тогда произойдет.
   Я спросила у матушки:
   - Ты думаешь, мы почувствуем это и здесь?
   - Дитя мое,  от  этого  никуда  не  уйдешь.  "Корабельные  деньги"  очень
беспокоят народ в Плимуте, а эта убежденность короля в том, что он правит от
имени  Бога  и  потому  действия  его  безупречны,  отнюдь  не  делает   его
популярным.
   - И что, по мнению отца, произойдет дальше?
   - Рано или поздно должно быть достигнуто взаимопонимание. Королю придется
изменить образ жизни. Он грубо обращается с  пуританами  и  делает  это,  по
слухам, под влиянием своей жены-католички. Мне не нравится  как  нынче  идут
дела, но будем надеяться, что со временем все уладится. Кстати,  Берсаба,  я
хотела бы поговорить с тобой. Ты кое-что сказала за  ужином..,  относительно
ведьм.
   - О да, мама.
   - Я не хочу, чтобы велись разговоры на эту тему. Кажется, разговор начала
именно ты.
   - Вот как? - ответила я равнодушно.
   - Я уверена в этом, дорогая. Мне очень не нравятся эти разговоры. Я никак
не могу забыть тот день, когда они пришли за моей мачехой.
   - И что тогда произошло, матушка? Это было очень страшно?
   - Да. Я не хочу даже говорить об этом. Мне это потом еще долго снилось..,
до тех пор, пока я не вышла замуж за твоего  отца.  Когда  я  вспоминаю  эту
толпу - горящие факелы, крики и жестокие,  грубые,  злорадные,  непристойные
физиономии людей у стен замка... Не хотела бы я снова это увидеть!
   - Ты думаешь, народ вновь может заинтересоваться ведьмами?
   - Лучше не говори об этом. Сенара не разговаривала с, тобой на эту тему?
   - Нет.
   - Я помню, в молодости Сенара  постоянно  болтала  о  ведьмах,  напоминая
людям о том, что и ее мать обвиняли в колдовстве. Она  просто  не  понимала,
что тогда говорить об этом опасно. Как, впрочем, и сейчас.
   - Мы не слышали таких разговоров, мама.
   - Об этом иногда шепчутся слуги.., страх перед ведьмами. Простые люди все
еще верят, и я не хочу,  чтобы  народ  начал  болтать  о  колдовстве  только
потому, что опять приехала Сенара. Так  что,  Берсаба,  прошу  тебя..,  если
кто-то поднимет эту тему - оборви его. Я  не  хочу,  чтобы  все  повторилось
вновь.
   - Конечно, мама, - согласилась я.
   - Понимаешь, милая, когда невежественные люди собираются в  толпу,  то...
Ты понимаешь, что я имею в виду?
   - Да, конечно. Они могут явиться сюда, в  Тристан  Прайори,  как  явились
когда-то в замок Пейлинг.  Они  по-прежнему  вешают  и  сжигают  ведьм;  они
по-прежнему связывают им руки и ноги, а потом бросают в  море,  в  реку  или
просто в пруд, если он достаточно глубок для того, чтобы в нем  мог  утонуть
человек.
   - Давай не думать об этом. И не говорить. Если ты услышишь, что  об  этом
болтает кто-то из слуг, обрывай их.  Они  могут  начать  говорить  об  этом,
потому что помнят бабушку Карлотты. А я этого не хочу, Берсаба.
   - Я буду помнить об этом, мама, - неопределенно пообещала я, размышляя  о
том, заметила ли она, как я взволнована.
   Поднимаясь к себе, я встретила на лестнице одну из служанок. В  руке  она
держала платок.
   - Его уронила леди Карлотта, - сказала она.
   - Так почему ты не отнесешь его к ней в комнату? - спросила я.
   Девушка явно смутилась.
   - Мне страшно, госпожа Берсаба.
   - Почему?
   Девушка опустила глаза.
   - Ну, чего ты боишься? - настаивала я. Она  не  могла  ответить  на  этот
вопрос. Я забрала у нее платок.
   - Тебе не по себе от того, что  она  ведьма  и  может  тебя  сглазить?  -
спросила я.
   - Ох, я боялась в этом признаться, госпожа Берсаба.
   Я с удовлетворением подумала о том, как быстро распространяются слухи,  а
вслух сказала:
   - Отдай его мне. Я занесу ей платок. Перед тем, как переступить порог,  я
произнесу молитву. Тебе следовало поступить именно так, верно?
   - Думаю, что да, госпожа, но мне было трудно заставить себя...
   - Ладно, не расстраивайся, я все улажу. Сложив платок,  я  направилась  в
комнату, в которой жила Карлотта. Я постучала в дверь, а поскольку ответа не
было, то я открыла  ее  и  вошла.  На  кровати  лежала  ее  ночная  рубашка,
шелковая, украшенная тысячью оборок. Как красиво должна была выглядеть в ней
Карлотта со своими  темными,  ниспадающими  на  плечи  волосами!  В  воздухе
чувствовался нежный запах духов.  То,  что  здесь  временно  жила  Карлотта,
как-то изменило комнату.
   Я тихо подошла к кровати и подняла ночную рубашку. Держа ее  в  руках,  я
представляла картину: я - невеста, и ко мне подходит Бастиан. Неожиданно  на
моем месте оказалась Карлотта, и я почувствовала себя отчаянно несчастной.
   Неожиданно я ощутила, что за мной наблюдают. Я резко обернулась. Дверь  в
прихожую была открыта, и на пороге стояла Анна.
   - Вам что-нибудь нужно? - спросила она с сильным акцентом.
   - Я принесла платок твоей хозяйки,  который  она  потеряла.  Вот  он,  на
столе.
   Анна кивнула. Я понимала, что выгляжу  глупо,  стоя  вот  так,  с  ночной
рубашкой в руках, и сказала:
   - До чего красивая рубашка!
   - Ее сшила я, - сообщила Анна.
   - Поздравляю. Ты умеешь творить своей иглой настоящие чудеса.
   Ее темные глаза смотрели на меня испытующе. Мне вдруг стало казаться, что
меня видно насквозь, что эта  женщина  способна  прочитать  мои  мысли:  мою
ненависть и желание отомстить Карлотте.
   Анна молча подошла ко мне  и,  забрав  у  меня  из  рук  ночную  рубашку,
положила ее на кровать.
   Я подумала, что она обладает сверхъестественными способностями и знает, о
чем я сейчас думаю. Анна будет охранять Карлотту, как сторожевой пес.

***

   На следующий день я вновь ослушалась мать и выехала на прогулку  одна.  Я
нуждалась в одиночестве, мне необходимо было подумать.  Месть!  Это  чувство
заполнило все мое существо. Мне казалось, что план составлен весьма умно:  я
останусь в стороне, а моя соперница погибнет. Любовь  и  тоска  по  Бастиану
полностью растворились в этом новом чувстве.
   Я отъехала не слишком далеко, когда заметила,  что  кобыла  прихрамывает.
Спешившись, я осмотрела копыта и увидела, что одна из подков  потерялась.  К
счастью, до кузницы было всего около мили, и я тут же отправилась туда.
   По пути я ласково уговаривала лошадь потерпеть, и наконец мы добрались до
места. Ни мне ни Анжелет никогда не нравилось бывать здесь: кузнец -  рослый
широкоплечий мужчина - был малоприятным человеком, и мы всегда считали,  что
он, когда стоит у горящего горна, очень похож на дьявола,  как  будто  готов
бросить в пламя любого подвернувшегося под руку  грешника,  обрекая  его  на
вечные мучения.
   Томас Гаст был фанатичным верующим.  Каждое  воскресенье  он  выступал  с
проповедями в амбаре, стоявшем  неподалеку  от  кузницы,  и  многие  местные
жители приходили послушать его - не потому, что  разделяли  его  религиозную
доктрину, а просто  желая  внимать  его  пламенным  речам.  Томас  Гаст  был
пуританином и верил в то, что всякое  удовольствие  есть  грех.  В  шутку  я
говорила Анжелет,  переиначивая  цитату  из  Евангелия:  "Для  Томаса  Гаста
единственный грешник, обреченный на вечные  муки,  дороже  тысячи  тех,  кто
вовремя покаялся".
   Наши родители не были в восторге от этих  горячих  проповедей,  опасаясь,
что они могут вызвать в округе волнения. Они  считали,  что  всякий  человек
вправе поклоняться Богу так, как велит ему его внутреннее убеждение,  и  при
этом разумнее всего не  навязывать  своего  мнения  другим.  Но  Томас  Гаст
придерживался иной точки зрения. Он был уверен в том, что именно  он,  Томас
Гаст, всегда прав, а все, кто хоть в чем-то с ним не согласны,  пребывают  в
заблуждении. Более  того,  он  не  собирался  оставлять  их  в  неведении  и
переубеждал ближних своих словами, а  если  появлялась  возможность,  как  в
случае с членами его семьи, то и кожаным ремнем.
   У него было десять детей, и все они вместе  с  бедняжкой-матерью  жили  в
постоянном  страхе,  опасаясь  вызвать   гнев   главы   семьи   каким-нибудь
неосторожным словом или поступком, которые он мог расценить как греховные.
   Это был очень неприятный человек, но, по словам моего отца,  превосходный
кузнец.
   Когда я подвела к нему кобылу,  Томас  Гаст  взглянул  на  меня  с  явным
неодобрением. Возможно, потому, что моя шляпа для верховой  езды  была  лихо
сдвинута набекрень, а может быть, и потому, что пылающая во мне жажда  мести
придавала мне вид человека, радующегося жизни. Так или иначе, мой вид ему не
понравился.
   Я сообщила ему о случившемся, и  он  внимательно  осмотрел  ногу  лошади,
мрачно покачивая головой.
   - Я была бы очень вам благодарна, если бы вы подковали ее прямо сейчас, -
попросила я.
   Томас Гаст опять покивал, глядя на меня своими горящими черными  глазами.
Их огромные белки были такими же, как у старого  Касвеллина,  и  это  делало
Гаста похожим на дедушку - немножко безумным.
   Я сказала:
   - Чудесное утро, Томас. В такие дни хочется жить и жить, верно?
   На самом деле после предательства Бастиана я воспринимала мир не столь уж
радостно, но желание поозорничать было во мне неистребимо, а  я  знала,  что
любая радость, даже от  данной  Богом  природы,  немедленно  вызовет  бурный
протест со стороны кузнеца.
   - Вам следовало бы подумать о грехах, переполнивших этот мир, - проворчал
он.
   - О каких грехах? Светит солнце, цветут цветы. Если бы вы видели, какие в
садах мальвы и подсолнухи! А пчелки так и вьются вокруг лаванды...
   - Вы всего лишь слабая девушка, - заявил Томас Гаст. - И  если  вы  не  в
состоянии увидеть мрак греха, окружающего вас, то обречены гореть  в  адском
огне.
   - Ну  что  ж,  -  подзадорила  я  его,  -  таких  как  я  много.  Похоже,
единственный безгрешный человек - это вы. Одиноко же вам будет на небесах!
   - Напрасно вы шутите такими вещами,  госпожа  Берсаба,  -  сурово  сказал
кузнец. - Знайте что Бог следит за каждым вашим  шагом  и  всякий  ваш  грех
учтен. Не забывайте об этом. Все ваши насмешки и шуточки взяты на заметку, и
в один прекрасный день вам придется за них ответить.
   Я тут же вспомнила о наших свиданиях  в  лесу,  поняла,  что  Томас  Гаст
расценил бы их как смертный грех, заслуживающий вечных  мук,  и  вздрогнула,
потому  что  в  Томасе  Гасте  было  что-то  такое,  что  заставляло  в  его
присутствии хоть немного, но верить ему.
   Я наблюдала за суровым лицом кузнеца, освещенным огнем горна, за тем, как
ласково он обращается с лошадью, - он был способен относиться ласково только
к лошадям, - и за тем, как он вдохновляется собственными словами,  очевидно,
представляя себя проповедующим в амбаре.
   - Судный день грядет. Те, кто  кичатся  своими  пышными  нарядами,  будут
ввергнуты в бездну отчаяния. Человеческое воображение не в силах представить
все ужасы адских пыток...
   Он облизнул губы. Наверное, он представлял себя в роли палача Господня, и
эта роль ему, видимо, очень нравилась.
   Наконец, я устала от этих  речей  и,  прервав  его,  сказала,  что  пойду
прогуляться и вернусь к тому времени, когда лошадь будет подкована.
   Выйдя  из  кузницы,  я  пошла  посмотреть  на  садики,   разбитые   возле
выстроившихся  в  ряд  домиков.  Домиков  было  шесть  -   все   из   серого
корнуоллского камня, что типично для  здешних  мест.  Садики  разбиты  перед
фасадами, а на задах находились огороды, там же держали и  мелкий  скот.  Во
всех садиках буйно цвели цветы,  за  исключением  дома  кузнеца.  Там  росли
овощи, а на задворках держали свиней. Однажды я побывала в доме кузнеца. Это
произошло, когда у них родился очередной  ребенок  и  мать  послала  меня  и
Анжелет с корзиной подарков. Все вещи в доме были простыми и грубыми  -  они
служили делу, а не стояли для красоты.  Девочки,  их  было  четверо,  всегда
носили черные платья с высокими тугими воротничками. Так же одевалась  и  их
мать. Волосы всегда спрятаны под чепцами, так что отличить  сестер  друг  от
друга было нелегко. Мы с Анжелет очень жалели детей Гаста.
   Обойдя  домики  вокруг,  я  заметила  в  огороде  девушку,   занимавшуюся
прополкой. Я слышала, что каждому члену семьи давалось  дневное  задание,  и
если отец не удовлетворялся результатом, они получали хорошую трепку.
   Подойдя поближе, я поздоровалась с девушкой, и та, выпрямившись, ответила
мне. Рассмотрев ее повнимательней, я решила, что это старшая из сестер.  Она
была моей ровесницей, наверное, ей исполнилось  семнадцать.  Я  заметила,  с
каким интересом она рассматривает мой костюм для верховой езды; наверное, он
казался ей таким же элегантным, как мне - костюм Карлотты.
   - Добрый день, госпожа, - сказала девушка. Мне очень хотелось узнать, как
живется в доме кузнеца. Конечно, до определенной степени я могла  вообразить
себе их жизнь и представить себя членом их семьи. Если  бы  я  была  дочерью
Томаса Гаста, я восстала бы против него, это точно.
   - Тяжелая у тебя работа, - посочувствовала я. - Как тебя зовут?
   - Феб, госпожа, я - старшая.
   Ее глаза вдруг наполнились слезами.
   - Тебе плохо, да? - неожиданно для себя спросила я.
   Она кивнула, и тогда я поинтересовалась:
   - А что случилось?
   - Ох, госпожа, вы уж не спрашивайте меня, - ответила  она,  -  только  не
спрашивайте!
   - Может быть, мы чем-то могли бы помочь тебе.
   - Ох, ничем мне не помочь, госпожа. Что ни сделай - все будет к худшему.
   - А в чем дело, Феб?
   - Я не скажу.
   Как ни странно, глядя на нее, я почувствовала, что между  нами  возникает
какое-то взаимопонимание. Мне стало ясно: здесь замешан мужчина.
   Я вспомнила Бастиана, и вновь меня охватила злость,  на  некоторое  время
прервавшая нить, связавшую меня и эту девушку.
   - Конечно, - сказала я, - твой отец видит грех  там,  где  все  остальные
видят только радость.
   - Но мой грех настоящий.
   - Что есть грех? - вопросила я. - Наверное, вредить другим людям - это  и
есть грех, - и тут же вспомнила о своем намерении уничтожить  Карлотту.  Это
было самым черным из всех грехов. - Но если никто  не  пострадал..,  это  не
грех.
   Она не слушала меня. Собственные переживания полностью захватили ее.
   Я мягко спросила:
   - Феб, ты.., у тебя неприятность?
   Она подняла на меня полные страдания глаза,  но  ничего  не  ответила,  а
выражение страха на ее лице напомнило мне о Дженни Кейс.
   - Если я смогу, то попробую помочь тебе, - опрометчиво предложила я.
   - Спасибо, госпожа.
   Она вновь склонилась к земле и продолжила свою работу.
   Я больше ничего не могла сказать ей. Если мои предположения верны, у  Феб
действительно были неприятности. Я увидела в ее лице то, что  видел  в  моем
лице дедушка Касвеллин, - в этом я уверена. Неужели  девушки  так  меняются,
когда у них  появляется  любовник?  Наверное,  потеря  девственности  как-то
отражается на внешности, поскольку у Феб, конечно же, был любовник и  теперь
она столкнулась с последствиями.
   Последствия. Ребенок! Я была ошеломлена мыслью о  том,  что  такое  могло
случиться  и  со  мной.  "Я  женюсь  на  тебе  как  только   ты   достигнешь
совершеннолетия или раньше, если будет необходимо", - говорил Бастиан.
   В наших с ним отношениях было, конечно, некоторое  безрассудство:  мы  не
слишком серьезно задумывались о том, что могло случиться. Я знала,  что  мои
родители, хотя и будут потрясены, в случае чего отнесутся ко мне с любовью и
пониманием. Так же восприняла бы это и тетя Мелани, а дядя  Коннелл,  будучи
мужчиной, просто расхохотался  бы,  заявив,  что  Бастиан  оказался  шустрым
парнем.
   Совсем иначе обстояло дело у бедняжки Феб Гаст. Вплести в