в  его  голосе  прозвучали  совершенно
незнакомые мне нотки.
   Я взглянула на него, и он заключил меня в объятия. Мы прижались  друг
к другу. Вокруг было множество людей.  Некоторые  из  них  выбрались  из
ночного кошмара на площади, другие были  зеваками,  вышедшими  на  улицу
посмотреть, что происходит. Никто, судя по всему, не замечал нас.
   - Слава Богу! - сказал Шарль. - Ты.., с вами все в порядке?
   - Я думаю, что да. И ты.., вы спасли меня. Он попытался  говорить  со
мной  обычным  тоном  шутливой  любезности,   который   был   в   данных
обстоятельствах абсолютно неуместен.
   - Я сделал это только для того, чтобы доказать, что вы всегда  можете
рассчитывать на меня.
   Тут мы неожиданно оба расхохотались, но  я  чувствовала,  что  готова
одновременно разрыдаться.
   В следующий момент мы вспомнили о Софи  и  Армане.  Мы  оглянулись  в
сторону  площади.  К  небу  поднимался  столб  дыма,  оттуда  продолжали
доноситься крики и стоны людей, пытавшихся выбраться с площади.
   - Вы думаете?.. - начала я.
   - Я не знаю.
   - Я видела, что Арман выносит ее.
   - Арман пробьется, - сказал Шарль.
   - Бедная Софи. Я думаю, она серьезно пострадала.  Ее  капор  довольно
долго горел.
   Несколько секунд мы молчали. Затем Шарль сказал:
   - Нам ничего не остается, как побыстрее добраться домой.  Боюсь,  нам
придется идти пешком. Никак иначе нам не добраться.
   Мы направились в отель.

***

   Мать сразу обняла меня.
   - Ах, Лотти... Лотти.., слава Богу...
   Я сказала:
   - Шарль спас меня. Он меня вынес.
   - Боже благослови его! - сказала моя мать.
   - Софи и Арман...
   - Они уже здесь. Арман сумел найти  экипаж,  и  они  приехали  домой,
минут десять назад. Твой отец послал за врачом. С Арманом все в порядке.
Бедняжка Софи... Но доктор вот-вот  должен  прибыть.  Ах,  мое  дорогое,
дорогое дитя.
   Я чувствовала слабость,  головокружение,  изнеможение..,  мне  трудно
было стоять.
   Когда мы вошли в салон, к нам бросился мой отец. Он заключил  меня  в
объятия и крепко прижал к себе. Он вновь и вновь произносил мое имя.
   Откуда-то появился Арман.
   - Арман! - радостно воскликнула я.
   - Я пробрался, - сказал он. - Мне повезло. Я  сумел  вытащить  оттуда
Софи и раздобыть экипаж. Я заставил привезти нас сюда.
   - Где Софи? - спросила я.
   - У себя в комнате, - сказала мать.
   - Она?..
   Мать молчала, а отец положил мне руку на плечо.
   - Мы пока еще не знаем, - сказала он. - У нее  тяжелые  ожоги.  Скоро
придут врачи.
   Я села на диван, мать присела рядом. Она обнимала меня и прижимала  к
себе, словно не желала отпускать.
   Я потеряла счет времени. Я никак  не  могла  избавиться  от  ощущения
творившегося вокруг ужаса.  Я  продолжала  думать  о  Софи,  и  ожидание
казалось мне почти таким  же  жутким,  как  недавние  попытки  пробиться
сквозь толпу.

***

   Это была ночь, которую все мы - я имею в виду весь  народ  Франции  -
запомнили  очень  надолго.  Никто  не  знал,  что  именно  произошло   с
фейерверком, но если  бы  народ  сумел  сохранить  спокойствие,  тяжелых
последствий, скорее всего, не было  бы.  Но  толпа,  впавшая  в  панику,
отчаянно желавшая во что бы то ни стало выбраться с площади,  привела  к
гибели ста тридцати одного человека, которые были растоптаны  на  месте.
Еще две тысячи человек серьезно пострадали в эту ужасную ночь.
   Вспоминая грозу в день свадьбы, люди начали задумываться - не был  ли
Господь недоволен этим браком. Позже они  не  раз  припоминали  то,  что
называли недобрыми знамениями.
   Я горячо молилась за то, чтобы Софи осталась в живых, и  обрадовалась
тому, что мои молитвы были услышаны. Но иногда я задумывалась  над  тем,
выбрала бы  Софи  жизнь,  если  бы  ей  была  предоставлена  возможность
выбирать.
   В течение нескольких недель она была прикована к постели. Уже миновал
тот день, на который была назначена ее свадьба. Ее кости остались целы -
Арман не позволил толпе растоптать ее, - но одна сторона  ее  лица  была
настолько обожжена, что шрамы на ней должны были остаться навсегда.
   Моя мать ухаживала за ней, и я хотела прийти к ней на помощь, но  как
только я появлялась в комнате, Софи немедленно начинала протестовать.
   Мать сказала мне:
   - Она не хочет, чтобы ты видела ее лицо.
   Итак, мне приходилось держаться в стороне, хотя очень хотелось быть с
ней, разговаривать, утешать ее, если бы могла.
   Даже когда Софи начала вставать, она не хотела покидать свою комнату,
не хотела видеть никого, кроме преданной  Жанны  Фужер,  с  которой  они
очень подружились.
   Жанна круглые сутки проводила с Софи, и мои мать с отцом  были  очень
благодарны  этой  девушке,  поскольку  она,  похоже,  была  единственным
человеком, способным хоть как-то утешить Софи. Мне казалось, что я  тоже
могла бы помочь, но моя сестра недвусмысленно дала понять, что не желает
этого.
   У Жанны были очень умелые руки, и она смастерила нечто вроде чепца из
голубого шелка, прикрывавшего половину лица Софи. К  счастью,  ожоги  не
коснулись ее глаз, хотя одна сторона пострадала очень сильно и волосы на
голове, видимо, больше не будут расти. Ожоги  изуродовали  нижнюю  часть
лица. Чепец, сшитый Жанной, по словам моей матери, оказался полезным.
   - Рано или поздно она выберется из своей комнаты, - продолжала  мать.
- Но твой отец полагает, что нам лучше вернуться в провинцию.  Там  Софи
почувствует себя  лучше.  Чем  скорее  она  уедет  из  города,  где  это
произошло, тем лучше для нее.
   Я сказала:
   - Я полагаю, свадьбу придется на некоторое время отложить.
   Мать задумчиво посмотрела на меня:
   - Она не хочет видеть Шарля.
   - Полагаю, она не хочет, чтобы он видел...
   - Бедняжка. Возможно, теперь...
   - Ты имеешь в виду, что он может не захотеть жениться?
   - Я не знаю. Турвилям очень нужен этот брак. С ним многое связано.
   - Какие-то договоренности? Деньги?
   - Да, но и твоему отцу весьма желателен альянс с Турвилями. Между тем
Софи сказала Жанне, что теперь она никогда не выйдет замуж.
   - Но она еще может передумать. Она ведь очень любила Шарля.
   - Ну, ты же знаешь, что она всегда была нервная, неуверенная в  себе.
Помолвка  очень  изменила  ее.  Теперь,  конечно,  ей   хочется   просто
спрятаться от людей.
   - Мне хотелось бы встретиться с ней.
   - Я  могу  понять  ее.  Возможно,  все  дело  в  том,  что  ты  очень
хорошенькая. Я думаю, что она всегда была несколько.., ну, скажем, не то
чтобы ревнива, но уверена в том, что ты гораздо привлекательнее ее.
   - Это.., чепуха.
   - Это вовсе не чепуха. Все это очень естественно. Она никогда не была
особенно привлекательной; хотя после помолвки действительно изменилась.
   - А Шарль не передумал?
   - Нет. Он готов жениться, как только это станет возможным.
   - Значит, все дело в Софи.
   - Несомненно, она еще передумает. Нам  просто  надо  подождать.  А  в
данный момент твой отец считает, что лучше всего вернуться в провинцию.
   Так мы и сделали. Софи сидела в карете, вжавшись в угол. Лицо ее было
прикрыто чепцом, сшитым Жанной, и она плотно завернулась в плащ.
   Я пыталась заговорить с ней, но она совершенно ясно дала понять,  что
не желает этого. Мне хотелось, чтобы здесь в карете  оказалась  Лизетта,
но она, разумеется, не могла ехать вместе с нами. Она  выехала  в  замок
раньше, в обществе тети Берты.
   Печальным было это возвращение.

***

   Этот вечер фейерверка изменил всю нашу жизнь. Даже замок стал другим:
казалось, привидения всех, кто  когда-то  страдал  здесь,  выбрались  из
своих укрытий, чтобы напомнить нам о жестокости жизни.
   Бедная Софи! Я страдала вместе с ней и была глубоко огорчена тем, что
дружеские чувства, которые она проявляла  ко  мне,  похоже,  исчезли.  В
замке ей были отведены особые помещения; она просила об этом, и отец  не
счел возможным отказать ей. И мать и отец, который, думаю, по-настоящему
не любил ее, исполняли все ее желания. Так что, потребовав эти комнаты в
башне, она их получила и вместе с Жанной устроилась в них.  Я  понимала,
зачем они ей. Комнаты были на отшибе, и она  могла  чувствовать  себя  в
полном уединении. Из длинных  узких  окон  на  верху  башни  Софи  могла
обозревать окрестности, наблюдать за всеми, кто  приезжал  и  уезжал  из
замка.
   Она ясно дала понять, что стремится к одиночеству и никого  не  хочет
видеть. Она занималась своим  любимым  рукоделием  и  время  от  времени
играла в карты с Жанной. Жанна стала в доме весьма важной персоной ввиду
своего влияния на Софи, а мы все желали  сделать  все  возможное,  чтобы
хоть немного облегчить жизнь Софи.
   Мы с Лизеттой говорили о Софи:
   - Очень странно, - сказала Лизетта, - что она не хочет видеть нас.  В
конце концов, мы были ее друзьями.
   -  Похоже,  она  возражает  именно  против   моего   присутствия,   -
предположила я, - видимо, это объясняется не только  происшедшим  с  ней
несчастьем. И раньше я замечала неприязненное отношение с ее стороны.
   - Я думаю,  очень  вероятно,  она  заметила,  что  Шарль  де  Турвиль
поглядывает на тебя.
   - О нет. Он всегда прекрасно относился к ней, да и  сейчас  хочет  на
ней жениться.
   - Ну еще бы. Ведь и сейчас она остается дочерью - законной дочерью  -
графа д'Обинье, - Лизетта говорила весьма резко, и я  предположила,  что
она все еще обижается на то, что мы с  Софи  в  Париже  проводили  в  ее
обществе недостаточно много времени.
   - Ну, какой бы ни была причина, он продолжает желать этого брака.  Не
хочет именно она.
   - А ты видела ее лицо?
   - В последнее время нет. Но в самом начале я кое-что видела. Я  знаю,
что она сильно обезображена.
   - Уж если она недооценивала себя раньше, то теперь у  нее  для  этого
есть все основания, - сказала Лизетта.
   - Это трагично. Мне очень хотелось бы ей помочь.
   Я рассказала Лизетте о том, как возили по улице мадам Ружмон,  и  она
внимательно слушала меня.
   - Я слышала, что она продолжает заниматься тем же самым.
   - Да, я знаю. Шарль де Турвиль сказал мне, что она оказывает  слишком
много услуг высокопоставленным лицам для того,  чтобы  ее  по-настоящему
наказали.
   - Если бы она держала у себя дешевых проституток, тогда все  было  бы
совсем иначе, - сказала Лизетта. Ее губы крепко сжались. - Вряд ли можно
назвать это справедливым.
   - А я так и не думаю. Я как раз считаю это несправедливым.
   - Жизнь часто бывает именно такой, - прокомментировала Лизетта.
   В замок приехал Шарль.
   - Он приехал, чтобы повидаться с Софи, - сказала мать. - Я думаю,  он
надеется убедить ее в необходимости заключения брака.
   - Я очень рада, - ответила я. - Она будет довольна.
   Софи встретилась с Шарлем. Он прошел в ее комнаты в башне  один,  при
встрече присутствовала  только  Жанна.  Потом  он  рассказал,  что  Софи
настояла на присутствии Жанны и совершенно ясно заявила, что никогда  не
выйдет замуж.
   Его очень расстроил этот разговор. Он сказал моей матери:
   - Она сняла чепец и показала мне свое лицо. Я ужаснулся и, боюсь,  не
смог скрыть своих чувств. Но ей я сказал,  что  это  не  имеет  никакого
значения. Она не поверила мне и заявила, что собирается провести жизнь в
этих комнатах в башне вместе с Жанной, единственным человеком,  которого
она согласна видеть. Она уверена в преданности Жанны. Я сказал, что  она
может быть уверена и в моей преданности, но Софи утверждает, что уверена
как раз в обратном, что  оставила  все  мысли  о  замужестве  и  это  ее
окончательное решение.
   - Ну, пока еще рано делать окончательные выводы, -  сказала  мать.  -
Для нее это было ужасным потрясением, и она продолжает от него страдать.
Шарль, я уверена, что если вы будете настаивать...
   Он сказал, что будет. Он гостил у нас три или  четыре  дня  и  каждый
день пытался встретиться с Софи, но она не принимала его.
   Мы часто виделись с ним, но  ни  разу  наедине.  Всегда  меня  кто-то
опекал, и я не жалела об этом. Были причины,  по  которым  я  не  хотела
оставаться с ним с глазу на глаз, но мне не хотелось разбираться (б них.
   Наконец, он уехал, но менее чем через месяц вновь вернулся.
   - Он очень рвется к заключению брака с Обинье, - сказала Лизетта.
   - Я думаю, он действительно влюблен в Софи, - ответила я.
   Лизетта насмешливо посмотрела на меня.
   - Как же упустить возможность породниться с такой благородной семьей,
- цинично заметила она.
   Но он действительно изменился. Как-то  поутих.  Я  замечала,  что  он
часто бросает на меня печальные взгляды. Я  тоже  много  думала  о  нем.
Именно это как раз и была  одна  из  причин,  по  которой  я  не  хотела
оставаться с ним наедине.
   Настал август, и примерно в это время  я  стала  замечать  в  Лизетте
некоторые  изменения.  Порой,  она  казалась  несколько  старше   своего
возраста, а иногда становилась очень бледной, с ее щек  сходил  румянец,
придававший ей очарование.
   Однажды я спросила ее:
   - Лизетта, с тобой все в порядке?
   - А почему ты спрашиваешь? - ответила она встречным вопросом.
   - Мне показалось, что ты несколько бледна.., и, похоже, не  совсем  в
своей тарелке. Она встревожилась.
   - Ну, конечно, со мной все в порядке, - резко бросила она.
   Но на самом деле что-то с Лизеттой было не так. Я  видела,  как  тетя
Берта внимательно наблюдает за ней, и подумала: "Что-то  ее  беспокоит".
Однажды, отправившись к матери, чтобы поговорить с ней, я столкнулась  с
тетей  Бертой,  выходящей  из  ее  комнаты.  Она  выглядела   хмурой   и
сердитой.., и даже более того. Мне показалось, что она озабочена и  даже
напугана.
   Свою мать я застала в весьма рассеянном настроении.  Я  спросила,  не
произошло ли чего-нибудь с тетей Бертой, и она быстро ответила мне:
   - О,  нет..,  нет..,  с  ней  ничего  не  случилось.  Все  окружающие
изменились. Ничто не осталось прежним после этой ужасной  трагедии.  Что
же такое происходило с людьми? Даже Лизетта перестала быть  тем  веселым
созданием, каким она всегда была.
   Однажды вечером в мою комнату зашла сама Лизетта.  Состроив  гримасу,
она сказала:
   - Тетя Берта забирает меня с собой, чтобы посетить  каких-то  дальних
родственников.
   - Родственников? Я и не знала, что они у вас есть.
   - Я тоже не знала.., до сих пор. Но они появились и хотят,  чтобы  мы
съездили к ним в гости. Графиня уже дала нам разрешение на поездку.
   - Ах, Лизетта! И долго ты будешь отсутствовать?
   - Ну, они живут довольно далеко отсюда.., где-то там, на юге. Так что
какой-нибудь неделей нам не обойтись. Я думаю, это займет месяц-другой.
   - А кто же будет заниматься домом?
   - Кто-нибудь займет место тети Берты.
   - Люди всегда говорили, что она незаменима. Ах, Лизетта, как  мне  не
хочется, чтобы ты уезжала.
   - Мне тоже не хочется, -  несколько  секунд  она  угрюмо  смотрела  в
сторону, - там будет такая скука.
   - А тетя Берта не может поехать одна?
   - Она настаивает на том, что я должна ехать с  ней.  Видишь  ли,  они
знают о моем существовании и хотят видеть обеих своих родственниц.
   - Ах, дорогая, все это мне так не нравится. Здесь все так изменилось.
Сначала Софи.., а теперь ты.
   Я  обняла  ее  и  прижала  к  себе.  Я  редко  видела  ее   настолько
растроганной. Мне показалось, что она вот-вот  расплачется,  а  в  таком
настроении я ее никогда не видела.
   Но она не расплакалась. Высвободившись, Лизетта сказала:
   - Я вернусь.
   - Я надеюсь. И возвращайся поскорей.
   - Я вернусь как можно быстрей. Я сама этого хочу.  Ведь  это,  -  она
сделала широкий жест рукой, -  мой  дом.  Я  всегда  считала  его  своим
домом.., несмотря на то, что не была одной из вас, а являлась всего лишь
племянницей домоправительницы.
   - Не глупи, Лизетта. Ты всегда будешь одной из нас, во всяком случае,
для меня.
   - Я вернусь, Лотти. Я вернусь.
   - Я знаю. Только поскорей.
   - Как можно скорей, - сказала она.
   И еще до конца месяца Лизетта с тетей Бертой уехали.
   Я наблюдала за их отъездом с одной из башен и думала, смотрит  ли  на
них и Софи.
   Я ощущала одиночество.
   Жизнь полностью изменилась. Я потеряла и Софи,  и  Лизетту  и  только
сейчас по-настоящему поняла, какую роль они играли в моей жизни.
   Мне ужасно не хватало их. Понятно, почему  мне  недоставало  общества
Лизетты - она всегда была такой живой, веселой и легкомысленной; но  мне
не хватало и тихого, почти незаметного присутствия  Софи.  Мне  было  бы
легче, если бы я могла приходить в ее  комнату,  пытаться  развлечь  ее,
поговорить с ней. Но она этого не желала и хотя не выразила своей запрет
прямо, дала понять, что предпочла бы, чтобы ее оставили в покое, а в тех
редких случаях, когда я все-таки поднималась в  ее  башню,  Софи  всегда
требовала присутствия Жанны, так что откровенных  разговоров  у  нас  не
получалось. Мои визиты становились все реже и реже, и я решила, что Софи
именно этого и добивалась.
   Шарль часто приезжал к нам, и все  были  изумлены  его  преданностью,
поскольку имение Турвилей находилось на приличном расстоянии от  Обинье,
и ему  приходилось  преодолевать  долгий  и  утомительный  путь.  Но  он
продолжал приезжать. Во время двух своих последних визитов он не виделся
с Софи. Она не хотела его  видеть  точно  так  же,  как  меня,  и  Жанна
сообщила моей матери, что посещения Шарля "настолько расстраивают  Софи,
что после них она страдает по несколько дней.
   Моя мать объяснила это Шарлю, и он внимательно выслушал ее.
   - Я думаю, - сказала она, - что встречи с вами, Лотти да и с  Арманом
напоминают ей о том ужасном вечере. Она может измениться...
   Произносила эти слова мать печально, потому что сама уже приходила  к
выводу, что Софи никогда не изменится.
   - Нужно дать ей некоторое время побыть одной, - с  надеждой  добавила
она.
   - Я буду продолжать приезжать, - сказал Шарль.  Когда  он  произносил
эти слова, я встретилась с ним взглядом и поняла, что приезжает  он  для
того, чтобы видеть не Софи, а меня.
   Мне хотелось бы перестать думать о нем, но это оказалось невозможным.
Я видела его в своих мечтах, Хотя  мужчина  моей  мечты  был  наполовину
Диконом, наполовину Шарлем. Я не была уверена, о ком  именно  мечтаю,  и
мои чувства к Шарлю были похожи на те, что я испытывала к Дикону.
   Хотелось бы мне, чтобы рядом со мной оказалась Лизетта. Тогда я могла
бы поговорить с ней, а она со своей многоопытностью сумела бы  дать  мне
совет.
   Теперь я уже могла разобраться в своих чувствах к  Дикону.  Это  была
невинная детская любовь, "телячья", как ее называют.  Мой  идол  казался
мне безупречным, я любила его от всего сердца. И все потому, что была  в
семье единственным  ребенком  с  детскими  идеалистическими  мечтаниями.
Сейчас я понимала: Дикону нужен  был  Эверсли  и  моя  мать  отдала  ему
поместье, чтобы показать мне, что, получив его , он больше не  нуждается
во мне. Это изменило мои чувства к нему. Я знала, что  он  авантюрист  с
амбициями и неограниченным аппетитом. Но теперь я поняла  и  то,  что  в
любом случае мне предстояло разочароваться  в  нем,  что  мне  следовало
получше узнать жизнь и что в любом случае между  нами  разыгрывались  бы
жаркие битвы. Тем не менее, я была уверена, что нас  все  еще  связывают
какие-то узы и что во мне навсегда останется влечение к нему.
   Когда-то я считала, что пресловутым  "единственным"  является  Дикон;
сейчас его место занял Шарль."
   Я не  питала  никаких  иллюзий  относительно  Шарля.  Он  был  весьма
многоопытным, может быть, даже аморальным; у него был собственный кодекс
поведения, от которого он не желал отклоняться. Он  никогда  не  мог  бы
быть верным одной женщине; он был воспитан в том  же  духе,  что  и  его
предки - французские предки,  если  уж  на  то  пошло.  Он  называл  это
реалистическим взглядом на жизнь. А это значило, что  мужчины  по  своей
сути полигамны и хотя могут любить одну женщину  более  всех  остальных,
это  не  мешает  им  посматривать  по  сторонам  и  удовлетворять   свои
сексуальные