а на сцене,  -  отвечала  Мэри
Кнепп. - Не имеет значения, актриса ты или продавщица апельсинов - путь один
и тот же. Ты ложишься в постель с тем, кто  может  дать  тебе  то,  чего  ты
добиваешься, - и в глухую полночь просишь желаемое.
   Нелл слышала все это.
   - Спасибо вам, миссис Кнепп, за то, что вы все это мне сказали, -  громко
сказала она. - Ни за что бы в жизни  не  догадалась,  как  это  вам  удается
заполучить свои роли.
   - Разве я путаюсь с кем-нибудь? - спросила миссис Кнепп.
   - Меня не стоит спрашивать об этом, - ответила Нелл, - хоть я  и  видела,
что вы вели себя со штурманом Пеписом из Морского ведомства  таким  образом,
что я могу думать, что вы с ним путались.
   Энн Маршалл не выдержала:
   - Перестань кричать,  Нелли.  Ты  же  теперь  не  продавщица  апельсинов.
Побереги голос для своей роли. Он тебе еще понадобится.
   На этот раз Нелл была  рада  смолкнуть.  Она  была  уверена,  что  хорошо
справится со своей ролью, но все-таки от волнения  ее  слегка  подташнивало,
чего с ней никогда не бывало.
   Она отвернулась от миссис Кнепп и начала шепотом повторять свою роль:

   "Дыханье частое и мыслей адский бег
   Мне говорят, что я переменилась;
   Мне жаль покинуть милый сердцу брег,
   Но вижу ясно: звезды закатились.
   Послушай, гость, избавь меня от мук..."

   Эти слова она должна была произнести при первой встрече с Кортесом, когда
она с первого взгляда влюбляется в него. Она подумала о том,  как  в  первый
раз увидела Карла Харта. Такими  ли  тогда  были  ее  чувства?  Нет,  ничего
подобного. Ей не верилось, что она когда-нибудь испытает  такие  чувства,  о
которых говорила Сайдария. Сайдария вне себя от страсти.  Полюбив  красивого
незнакомца, она чувствует себя жалкой и несчастной,  боясь,  что  любовь  ее
будет безответной, и ревнуя его к тем, кого он любил раньше. Нелл совсем  не
чувствовала ревности, любовь была для нее радостью.
   Она могла бы, конечно, желать  получить  роль  какого-нибудь  весельчака,
мужскую роль, чтоб вышагивать по сцене в бриджах,  обращаться  к  публике  с
дерзкими репликами, плясать и петь.
   Но - должна была выйти и сыграть Сайдарию.

***

   В тот день собралась ослепительная публика. Присутствовал  сам  король  и
вместе с ним самые блестящие его придворные.
   Нелл вышла на сцену в платье, подаренном придворной дамой, - и зал  ахнул
от восторга. Она увидела мельком  своих  приятельниц,  с  которыми  когда-то
продавала апельсины, и заметила на их лицах зависть.
   Она была уверена, что Мэри Кнепп и все остальные с нетерпением ждут,  что
она уйдет со сцены осмеянной. За кулисами они, конечно, уловили,  как  замер
зал при ее появлении. Они забыли об одном. Да, еще совсем недавно  она  была
апельсинной девушкой, но теперь она - самое  прелестное  создание  из  всех,
когда-либо  украшавших  сцену,  а  в  этом  изысканном  платье   она   может
соперничать с любой из дам, сидящих в ложах.
   Она исполняла роль в своем неповторимом стиле, делая упор не на  трагизм,
как сперва предполагалось, а на комизм положения принцессы. И от этого  роль
принцессы только выиграла.
   Она с удовольствием играла сцены с Карлом Хартом. Он был очень  красив  в
этой роли испанского авантюриста, и она  произносила  текст  своей  роли  со
страстью. Когда он пытался ее соблазнить, а она  сопротивлялась,  то  делала
это с очаровательным сожалением, не предполагавшимся  в  роли.  Это  вызвало
одно-два непристойных замечания тех зрителей из партера, кто проявлял особый
интерес к личной жизни актеров и актрис.
   - Ну, Нелли! - выкрикнул один из остроумцев. - Не отказывай ему.  Прошлой
ночью ты ведь уступила, почему же днем не соглашаешься?
   У Нелл был порыв подойти к краю  сцены  и  объяснить,  что  она  отказала
такому красавцу против своей воли, ей бы и в голову это  не  пришло.  И  все
претензии за это зритель в партере  должен  адресовать  великому  драматургу
Драйдену.
   Но глаза Кортеса пристально смотрели на нее. "Мой бесценный  Кортес-Карл,
- думала Нелл, - он живет в пьесе; для него  перипетии  сценических  принцев
реальнее, чем публика партера..."
   - Мы красоту в любви в союзники зовем, - говорил он в это время.
   Она улыбнулась ему и отвечала:
   - Заморские странны приемы, чтоб возжигать любви огонь в нас;
   У нас подвластны женщины природе, искусству же - у вас.
   Никто не обратил особого внимания на небольшую паузу. В таких репликах по
поводу актеров и их личной жизни не было ничего необычного, и  представление
шло своим чередом до той последней сцены, когда Алмерия (Энн Маршалл) вынула
кинжал и из любви к Кортесу приготовилась заколоть Сайдарию.
   Из партера раздались крики ужаса, предупреждающие: "Нелли, берегись!  Эта
потаскуха собирается заколоть тебя".
   Нелл покачнулась, прижала к груди губку с кровью, которую она  прятала  в
руке, и сжала ее; она уже вот-вот должна была упасть, когда Кортес подхватил
ее. Весь театр вздохнул с облегчением, и этот вздох сказал Нелл главное, что
она хотела знать, - то, что она успешно справилась со своей  первой  большой
ролью.
   Когда Алмерия заколола себя, а Карл Харт с Нелл Гвин  под  руку  ушли  со
сцены, зал взорвался аплодисментами.
   Теперь актеры и актрисы должны были выйти и поклониться.
   - Нелли! - шумел партер. - Сюда, Нелли! Раскланяйся, Нелли!
   И вот она вышла на авансцену, зарумянившаяся от своего триумфа; и хотя ей
было еще далеко до актерского мастерства миссис Энн Маршалл,  ее  утонченная
красота была сразу же замечена.
   Нелл подняла глаза и встретилась с взглядом человека, который  наклонился
вперед, сидя в своей ложе. Его пышные черные  локоны  слегка  закрыли  лицо,
взгляд насмешливых глаз задержался на ней недолго.
   Но  в  течение  этих  нескольких  мгновений  человек  и  Нелл  оценивающе
разглядывали друг друга. И вдруг она улыбнулась озорной  улыбкой  продавщицы
апельсинов. Почти тотчас чувственные губы усмехнулись в ответ. Все в  театре
это заметили. Послышалось: "Королю понравилась Нелли".

***

   Нелл знал теперь весь Лондон. Когда люди приходили в  Королевский  театр,
они ожидали увидеть мисс Нелли, и если она не  появлялась  в  спектакле,  то
начинались расспросы о том,  что  с  ней.  Всем  нравилось  смотреть  на  ее
красивые ножки, когда она танцевала, нравились ее дерзкие реплики в ответ на
замечания из партера по поводу ее  игры  или  личной  жизни.  Говорили,  что
слушать, как миссис Нелли устраивает головомойку кому-нибудь из публики,  не
менее забавно, чем слушать пьесу, потому что блестящие остроты Нелл  никогда
не были злыми, разве лишь изредка - ради самозащиты.
   Многие полагали, что она вскоре станет  ведущей  актрисой  в  Королевском
театре.
   Она часто вспоминала короля и его ответную улыбку. Она жадно  ловила  все
разговоры о нем и часто  думала  про  себя,  что  играть  для  короля  очень
приятно.
   Елизавете Вивер, одной из актрис, было что рассказать о короле. Елизавета
держалась отчужденно; живя в состоянии  ожидания,  так  как  однажды  король
присылал за ней. Нелл много раз  слышала,  как  она  рассказывала  об  этом,
потому что Елизавете Вивер нравилось говорить об этом. Прежде  Нелл  слушала
ее вполуха, теперь же ей хотелось услышать подробности.
   - Мне не забыть этот день до конца моей жизни, -  начала  Елизавета  свой
рассказ ей. - У меня была хорошая роль, и  я  была  красиво  одета.  Ты  мне
напомнила меня саму, когда ты играла Сайдарию. У меня было такое платье...
   - Да, да, - сказала Нелл. - С платьем мне все ясно. Меня интересует,  что
случилось с тем, на ком было это платье.
   - Платье имеет очень большое значение. Может, если бы у меня было  второе
такое  платье,  он  бы  снова  прислал  за  мной.  Я  отыграла  свою   роль,
раскланялась после аплодисментов, и тут за кулисы пришел один  из  лакеев  и
говорит мне:
   - Король прислал за вами.
   - Король прислал за вами? И все?
   - Да,  и  все.  Я  спросила,  зачем.  Зачем  королю  посылать  за  бедной
Елизаветой Вивер? Он ответил мне, что король зовет меня,  чтоб  я  развлекла
его во дворце Уайтхолл. Я надела накидку, бархатную - не мою, а из  костюмов
труппы, мне мистер Харт сказал, чтоб я ее надела, так как я шла в  Уайтхолл,
а не куда-нибудь.
   - С накидкой все ясно, - сказала Нелл. - Ручаюсь, за тобой послали не для
того, чтобы ты показывала накидку.
   - Конечно нет. Меня  провели  в  великолепную  комнату,  где  было  много
известных дам и джентльменов. Сам милорд Бекингем был там и, клянусь, с  ним
была там миледи Шрусбери и...
   - И его величество король? - подсказала Нелл.
   - Он был так добр ко мне.., добрее, чем  другие.  Он  добрый,  Нелл.  Его
большие темные глаза все время как бы говорили мне, чтобы я  не  боялась  ни
их, ни того, что они могут мне сказать. Он  ничего  не  сказал  такого,  что
могло бы меня как-то обидеть. Он просил меня спеть и  станцевать,  а  других
просил аплодировать мне. Вскоре  другие  ушли,  и  я  осталась  одна  с  его
величеством. Тогда мне уже не было страшно.
   Глаза Елизаветы Вивер затуманились. Она смотрела в прошлое, вспоминая  не
о роскоши Уайтхолла, не о чести быть выделенной королем, а о той ночи, когда
она была с ним наедине, и он был просто мужчиной, как и любой другой.
   - Просто мужчина, как любой другой, - прошептала она. - И в то  же  время
ни на кого  не  похожий  из  тех,  кого  я  прежде  знала.  Он  подарил  мне
драгоценность, - продолжала она. - Я могу дорого продать ее, не  сомневаюсь.
Но я никогда этого не сделаю. Я ни за что не расстанусь с ней.
   Нелл была необычно молчалива.
   Она ждет, думалось ей, ждет и надеется, что король снова пришлет за  ней.
Но он никогда не сделает этого. Бедняжка Бесси  Вивер,  она  растеряла  свою
былую прелесть. Да и что в ней было, кроме  юной  миловидности?  Вокруг  его
величества много юных хорошеньких женщин. Так  что  бедной  Елизавете  Вивер
остается до конца своих дней ждать, когда за ней пришлет король.
   "Печальный удел, - сказала самой себе Нелл. - Пошли мне, Боже, что-нибудь
повеселее".
   Но часто она ловила себя на том, что мысли ее снова и снова  возвращались
к королю, улыбнувшемуся ей, и невольно у нее перехватило дыхание, когда  она
себя спросила: "Придет ли когда-нибудь тот день,  когда  король  пришлет  за
Нелли?"

***

   В дни, последовавшие за ее успехом в роли Сайдарии, Нелл купалась в лучах
славы. Она бродила по улицам, улыбаясь и остроумно отвечая на  обращенные  к
ней приветствия. Ей нравилось стоять у  входа  в  свой  домик,  наблюдая  за
прохожими. Она прогуливалась по Сент-Джемскому парку и  видела,  как  король
играет с придворными в путаницу и его броски  оказываются  самыми  удачными.
Она подолгу наблюдала, как он прогуливается со своими придворными, кормит  в
прудах уток, а его болонки не отходят от него ни на шаг. Он ее не видел.
   А если бы и заметил, то разве  вспомнил  бы  он  актрису,  которую  видел
как-то в своем театре? Много людей наблюдает за королем, когда он  гуляет  в
парке или проезжает верхом по улицам столицы.  "Почему,  -  спрашивала  себя
Нелл, - он должен обращать внимание на юную актрису?"
   Но все равно каждый день она надеялась, что он придет в театр посмотреть,
как она играет.
   Тогда судьба была против Нелл. Она была готова подняться до самых  вершин
своей профессии, но счастливая жизнь неожиданно прервалась.
   В течение нескольких недель после постановки "Индейского  императора"  по
городу гуляли слухи. Голландцы начали соперничать с Англией на море. События
эти представлялись далекими, но оказалось, что они могут изменить ход  жизни
молодой, начинающей приобретать известность актрисы. Когда Нелл увидела, как
секли голландца, таская его по улицам, за то, что он сказал, будто голландцы
разрушили английские фактории на побережье Гвинеи, ей стало жаль его. Бедный
парень, его слишком сурово наказали  за  то,  что  он  повторил  придуманную
кем-то ложь! Но несколько дней спустя Англия объявила  голландцам  войну.  И
тут она поняла, каким образом все эти события могли повлиять  на  ее  жизнь.
Театры наполовину опустели. Множество щеголей, заполнявших  партер  и  ложи,
отправились воевать с голландцами на море; король  стал  приходить  в  театр
совсем редко, будучи занят делами государственной важности. А  поскольку  не
появлялся король, то не приходили ни изящные  дамы,  ни  джентльмены.  Томас
Киллигрю, Майкл Моухан и  Карл  Харт,  являвшиеся  пайщиками  этого  театра,
выглядели  озабоченными.  Карл  Харт   вспоминал   дни   Республики,   когда
театральное действо осуждалось и актеры были лишены  средств  существования.
Это были мрачные дни, и даже  природной  жизнерадостности  Нелл  поубавилось
из-за спектаклей в полупустом театре и из-за погрустневшего любовника. И все
же, не теряя энтузиазма, она предсказывала  скорое  поражение  голландцев  и
возврат былого благополучия. Но в апреле приключилась еще большая беда,  чем
война с голландцами. Как и война с голландцами, она  постепенно  представала
перед жителями Лондона во всей своей опасности, так как  еще  к  концу  1664
года появились слухи о смертях в столице, вызванных, как подозревали многие,
пугающей всех чумой. С приходом теплых весенних дней и лета она начала снова
свирепствовать.  Водосточные  канавы,  забитые  грязью,  зловоние   распада,
наполнившее воздух  и  висевшее  над  городом,  как  облако,  способствовали
распространению этого ужаса - чума свирепствовала, и скоро вся деловая жизнь
в городе замерла. Еще совсем недавно Нелл и ее приятели играли в  полупустом
театре  -  теперь  театры  совсем  опустели.  Никто  не   решался   посещать
общественные места из страха, что рядом может оказаться зараженный.  Первыми
закрылись театры, и Нелл стало не на что жить. Карл Харт совсем  затосковал;
больше всего его угнетала невозможность  выступать  на  сцене,  а  не  страх
заболеть. Он объявил, что им следует  уехать  из  Лондона  в  глубь  страны.
Чистый деревенский воздух поможет избежать заразы.
   - У меня мать и сестра, - сказала Нелл. - Мы должны взять их с собой.
   Карл Харт видел ее мать, он содрогнулся от перспективы  находиться  в  ее
обществе даже пять минут.
   - Это совершенно невозможно, - заявил он.
   - Что же с ней будет?
   - Не сомневаюсь, что она утопит свою печаль от разлуки с тобой в  бутылке
джина.
   - А если она подхватит чуму?
   - Значит, моя маленькая Нелл, она подхватит чуму.
   - Кто будет ходить за ней?
   - Конечно, твоя сестра.
   - А что, если она тоже заболеет?
   - Ты теряешь драгоценное время. Я хочу уехать немедленно.  Каждая  лишняя
минута в этом зараженном месте может обернуться бедой.
   Нелл, слегка расставив на полу свои маленькие ступни, подбоченясь  встала
в позу, как она  говорила,  рыбной  торговки,  ибо,  вне  всякого  сомнения,
запомнила она ее еще с тех пор, когда продавала свежие сельди  -  по  десять
штук за грош.
   - Если я еду, - заявила она, - моя семья едет со мной.
   - Значит, ты выбираешь свою семью вместо меня? -  сказал  Харт.  -  Очень
хорошо, мадам! Вы сделали свой выбор.
   После этого он оставил ее; когда он ушел, она взгрустнула, потому что она
все же любила его и знала, что он  очень  переживает,  не  имея  возможности
выступать в театре. А она - дура. "Что я, - спрашивала она  себя,  -  должна
отупевшей от джина старухе, которая била и изводила меня, когда у  нее  были
силы, и плакалась, когда не могла бить?"
   Она пошла в Коул-ярд; когда она повернула в этот  переулок,  сердце  Нелл
упало, потому что на многих дверях были нарисованы большие  красные  кресты,
под которыми было написано: "Господи, помилуй нас".

***

   Нелл оставалась в подвальчике, с Розой и матерью, несколько дней и ночей.
Изредка Нелл или сестра  выходили  из  дома  в  поисках  еды.  Людей  вокруг
осталось теперь совсем мало. Между камнями мостовой росла трава.  Иногда  во
время блужданий им  приходилось  видеть  у  дороги  страдальцев  с  роковыми
признаками судорог, рвоты, бреда; болезнь настигала  их  на  улице.  Однажды
Нелл подошла к старой женщине, так как почувствовала, что  не  может  пройти
мимо, не предложив ей  помощь,  но  та  открыла  глаза  и,  глядя  на  Нелл,
закричала:
   - Вы - мисс Нелли. Отойдите от меня!
   Она разорвала лиф платья и показала у себя на груди зловещие пятна.
   Нелл заторопилась прочь, чувствуя, что ей становится дурно и  страшно,  и
понимая, что она ничем не может помочь старой женщине.
   Так они прожили в своем подвале несколько недель, изредка покидая  его  и
возвращаясь туда снова, чувствуя себя всеми покинутыми. Они  были  подавлены
видом пораженного заразой огромного города. Ночами им были слышны  печальные
звуки колокольчиков, дававшие знать, что мимо них проезжает  чумная  телега.
Слышался замогильный крик, эхом разносившийся по  пустым  улицам:  "Выносите
мертвецов". Нелл видела, как прямо из окон передавались обнаженные тела и  в
том же виде сваливались в телегу одно на другое, так  как  гробы  делать  не
успевали; никто не оплакивал умерших;  телега  проходила  скорбный  путь  до
кладбища на окраине города, где тела умерших  сбрасывали  в  огромную  общую
яму.
   И вот однажды Нелл не выдержала:
   - Нам нельзя здесь больше оставаться. Если мы не уедем, то умрем  -  коль
не от чумы, так от тоски.
   -  Двинем  в  Оксфорд,  -  сказала  мать.  -  У  вашего  отца  там   есть
родственники. Может, они и примут нас на то  время,  пока  не  кончится  эта
беда...
   Так они ушли из пораженного города. В первую ночь они спали  под  защитой
живой изгороди;  Нелл  почувствовала,  что  на  свежем  деревенском  воздухе
душевные силы начинают возвращаться к ней.

Глава 2

   Лишь через два года  Нелл  вернулась  в  Лондон.  В  Оксфорде  им  жилось
нелегко. Она снова занималась продажей фруктов и рыбы,  когда  ей  удавалось
найти такую работу. Роза работала  вместе  с  ней,  и  эти  две  девушки  из
Лондона, бойкие и хорошенькие, сами содержали себя и  мать  в  течение  двух
лет.
   Из Лондона доходили ужасные вести, заставлявшие их сомневаться в том, что
они когда-нибудь смогут туда вернуться. Путники принесли эти вести в Оксфорд
в сентябре, через год после приезда туда Нелл с  семьей.  Нелл,  которой  не
терпелось узнать, что происходит на Друри-лейн и не  вернулись  ли  артисты,
вместо  этого  услышала  о  страшном  пожаре,  начавшемся   в   лекарне   на
Пуддинг-лейн  и  быстро  распространившемся  так,  что  запылало  полгорода.
Доходило и много других слухов до Оксфорда.  Говорили,  что  Лондону  пришел
конец, что не уцелел ни один дом, что сгорели король и все придворные.
   Нелл потеряла дар речи. Она молча  стояла,  вспоминая  Друри-лейн  и  тот
жалкий  переулочек  Коул-ярд,  где  прошла  большая  часть  ее  жизни,   она
вспоминала сады Ковент-гарден,  Хоп-гарден  и  улицу  Святого  Мартина.  Она
представляла себе театр -  тот  театр,  который  считала  своим,  и  другой,
соперничающий с их театром, оба объятые пламенем.
   - Это Божья кара грешному городу, - утверждали некоторые.
   Роза опускала глаза, а Нелл громко протестовала. Она кричала, что  Лондон
не был грешным городом, это был веселый и полный удовольствий город,  а  она
отказывается думать, что грешно смеяться и радоваться жизни.
   Но она была слишком несчастна, чтобы отвечать со свойственным ей когда-то
пылом.
   Каждый день приносил все новые вести. Им говорили, что  люди  выбрасывали
из домов мебель и грузили ее на баржи, что огнем была  перекрыта  вся  река;
рассказывали, как горели  деревянные  постройки  на  Лондонском  мосту,  как
король и его брат герцог работали вместе, пытаясь преградить путь огню,  как
оказалось необходимым  использовать  порох  и  с  помощью  взрывов  отделять
плотные ряды легко загоравшихся деревянных домов.
   Но наконец пришли и добрые вести.
   Их сообщил дворянин, проезжавший Оксфорд из Лондона прелат, сожалевший  о
реставрации королевской власти и тосковавший о пуританских  порядках  времен