лее важно, чем тогда.
   - Вы правы, мы подождем.  Но  ожидание  не  будет  трудным,  потому  что,
наконец, я получу предмет моей любви.
   - Вспомните мою королеву и ее любовника. У него была жена,  Эми  Робсарт.
Она умерла. Она упала с лестницы. В точности, как здесь! Как  будто  кто-то,
находясь под впечатлением этого несчастного случая, решил повторить его.
   - Лорд Роберт Дадли убил свою жену с молчаливого согласия вашей королевы.
   - В самом деле? Полагаю, вы правы. Некоторые  утверждают,  что  это  было
самоубийство, другие говорят о несчастном случае.
   - Но многие знали и правду.
   - Королева не решилась выйти за него замуж.
   - Потому что не потерпела бы претензий на трон.
   - Это.., и потому, что выйти за него значило бы потворствовать  убийце..,
и, может быть, рисковать своей репутацией.
   - Возможно.
   - Дон Фелипе, - сказала я, - вы находитесь в подобной ситуации. Слуги Эми
Робсарт отправились на ярмарку, ваши ушли на  аутодафе.  И  тут,  когда  дом
почти пуст, ваша жена погибает.
   - Ее не раз удерживали от того, чтобы она не причинила себе вреда.
   - На этот раз не было никого, кто бы спас ее. Будет,  о  чем  поговорить.
Если вы сейчас женитесь, дон Фелипе, то могут сказать, что вы таким  образом
избавились от жены.
   - Я здесь хозяин.., правитель этих островов.
   - Моя королева была владычицей Англии. Она была мудрее.
   У него был несчастный вид. Затем он поднял голову,  и  я  увидела  в  его
глазах непреклонную решимость достигнуть цели. Это было именно  то  чувство,
которое заставило его предпринять сложную операцию, чтобы доставить меня  на
Тенериф. Теперь он также был  полон  решимости  жениться  на  мне,  объявить
Роберто своим законным наследником. Его ничто не остановит.
   И я спросила себя: "Фелипе, какую роль ты играл в этом деле? Тебя не было
здесь, когда погибла Изабелла. Но и в Англию ты не приезжал, чтобы  привезти
меня сюда. Ты тот, кто сам определяет цель, а для ее  выполнения  использует
других".
   Он протянул мне руку, но я не приняла ее.
   - Идите, -  сказала  я,  -  и  будьте  осторожны.  Не  допускайте,  чтобы
кто-нибудь узнал о ваших намерениях.
   Он вышел, а я осталась лежать в полумраке комнаты.

***

   Похороны Изабеллы прошли пышно.
   Говорили, что в то время, как она пыталась спуститься по  ступенькам,  ею
овладели бесы, она упала и разбилась.
   Смерть легла тенью на  весь  дом.  Ей  не  удалось  проникнуть  только  в
детскую, где мы с Хани проводили очень много времени. Потекли недели.
   Я часто размышляла об Изабелле и задавала себе вопрос, что  же  произошло
на самом деле. Проснувшись, она не нашла Пилар и пошла ее искать? Не  раз  я
представляла, как она стоит наверху той лестницы и потом  неожиданно  падает
вниз. Я ясно видела, как она лежит там. Бедная маленькая Изабелла.
   Сколько раз он говорил: "Если бы не Изабелла!" - Но он был в отъезде.
   Лорд Роберт Дадли тоже был в отлучке в момент смерти его жены; однако это
не явилось доказательством его непричастности к убийству.
   Такие люди, как сэр Роберт и дон Фелипе не совершают дьявольские поступки
сами. Они принуждают других делать это.
   Эдмундо находился в Голубом доме. Он был сильным человеком - мог  поднять
Изабеллу и носить, будто тряпичную куклу. Он был слугой Фелипе. Исполнит  ли
он любое приказание своего хозяина... Любое?
   Так текли мои тягостные мысли.
   Прошло шесть месяцев, и Фелипе сказал мне:
   - Пришло время обвенчаться.
   - Слишком рано, - ответила я.
   - Я не могу ждать вечно.
   - У вас была жена всего шесть месяцев назад.
   - Сейчас у меня нет жены.., и никогда не было.
   - Полагаю, это неблагоразумно.
   - Вы будете под моей защитой. Скоро мы уедем в Испанию. Я  возьму  вас  с
собой.
   - Нам следует некоторое время подождать.
   - Я не могу больше ждать.
   - Я ничего не решила. Я часто думаю о своем доме.  Моя  мама  никогда  не
забудет меня. Она скорбит по мне.
   - Обещайте, что выйдете за меня замуж, и я пошлю известие  вашей  матери.
Это безрассудно и опасно. Но я совершу любое безрассудство,  чтобы  показать
вам, как сильно я люблю.
   Я почувствовала, как волна  огромной  нежности  нахлынула  на  меня.  Дон
Фелипе протянул руки, и я пошла к нему. Он крепко обнял меня, а я больше  не
могла сопротивляться такой любви, какую предлагал он.
   Разве не научилась я на горьком опыте, что нельзя жить одними прекрасными
мечтами? Хани осознала это. Раньше она  наслаждалась  счастьем  с  Эдуардом,
теперь - с Луисом. Дон Фелипе убедил меня в своем чувстве - такая  нежная  и
сильная привязанность удивляла даже его самого. Я не могла отвергнуть его.
   Он сказал: "Любимая, напишите своей матери письмо. Расскажите ей, что все
хорошо и вы  счастливы.  Джон  Грегори  заберет  его.  Мы  все  устроим.  Он
отправится в Англию на следующем  корабле.  Одно  условие  -  вы  не  должны
упоминать никаких имен; не  должны  писать,  где  находитесь.  Я  не  вправе
рисковать. Но, моя Каталина, это будет сделано.  Вы  увидите,  как  я  люблю
вас".
   И я согласилась выйти замуж за дона Фелипе.
   Мы скоро обвенчались в небольшой уединенной  церкви  гасиенды.  Мне  было
хорошо; иногда я не могла удержаться и смеялась про себя при воспоминании об
унижении, которое я испытала, когда у меня не было иного выбора, как  только
подчиниться ему. Я вспоминала, как он  велел  мне  надеть  платье  Изабеллы,
надушиться  ее  духами  и,  лежа  рядом  со  мной,  дон  Фелипе  должен  был
представлять себе, что я - его прекрасная молодая  жена.  Теперь  же  он  не
хотел думать ни о ком, кроме меня. Но призрак Изабеллы все-таки стоял  между
нами, хотя и все изменилось. Он любил меня, этот странный спокойный человек!
Для его характера, конечно, необычно проявлять такую испепеляющую страсть  к
женщине, принадлежавшей враждебному народу, народу, который он презирал  как
варваров; и все-таки он любил ее - чужестранку.
   Дон Фелипе любил меня, но и нашего сына. Мне нравилось  слышать,  как  он
произносит  имя  нашего  мальчика,  которое  наедине  звучало  иначе.   Меня
охватывало сильное волнение, когда такой холодный  суровый  мужчина  шепчет:
"Каталина, Каталина, любимая".
   Он был действительно счастлив, а осознание  того,  что  я  приношу  такую
радость ему, доставляло мне удовольствие.
   Главной целью дона Фелипе было усыновить  Роберто.  И  вот,  наконец,  из
Мадрида прибыли документы, и он с ликованием показал их мне.
   - Теперь Роберто - мой  первый  ребенок,  -  говорил  он,  -  хотя  мы  и
обвенчались, когда он уже родился, теперь не  будет  никаких  препятствий  к
наследованию им моего состояния.
   - А Карлос? - спросила я.
   Он нахмурился. Дон Фелипе никогда не любил Карлоса, однако  примирился  с
его присутствием в детской, чтобы угодить мне.
   - От меня Карлос не получит ничего, но семья  его  матери  обеспечит  ему
большое состояние.
   Ответ удовлетворил меня.
   Фелипе очень хотелось  вернуться  в  Испанию.  Дон  Луис  был  уже  готов
приступить к выполнению своих обязанностей, и нас ничто больше не удерживало
здесь.

***

   Мы вполне могли предполагать,  что  стоит  нам  пожениться  и  у  кого-то
возникнут сомнения. Даже королева Англии не  решилась  вступить  в  брак  со
своим любовником после того, как его жена таинственно умерла.  Не  следовало
ли и правителю маленького острова быть более осторожным в своих поступках"?
   Поползли слухи.
   Мануэла первая принесла их мне.
   - Госпожа, - обратилась она ко мне, нахмурив брови,  -  говорят,  что  вы
ведьма.
   - Я ведьма? Что за вздор?
   - Говорят, что вы заколдовали правителя. Он никогда раньше не был таким.
   - Почему он должен быть таким, как раньше? Я его жена.
   - У него и раньше была жена, сеньора.
   - Ерунда. Ты же знаешь, какой была первая жена правителя.
   - Она была одержима нечистой силой.
   - Она была слабоумной, почти безумной.
   - Говорят, была одержима. И вы приказали нечистой  силе  овладеть  ею.  Я
расхохоталась.
   - Тогда, я надеюсь, ты скажешь им, что они глупцы. Она была не в себе еще
до того, как я узнала о ее существовании. Ты прекрасно знаешь это.
   - Но они утверждают, что она была одержима и вы  наслали  бесов,  которые
овладели ею.
   - Они сами сошли с ума.
   - Конечно, - в тоне ее ответа чувствовалось беспокойство. Однако это было
только начало.
   За мной украдкой наблюдали. По дороге в Лагуну я ощущала на  себе  чьи-то
взгляды. Однажды я услышала шепот: "Ведьма!"
   В Голубом доме все окна были зашторены. Я  слышала,  как  Пилар,  стеная,
ходит по дому. Она стояла на верхней ступеньке лестницы  и  звала  Изабеллу,
чтобы та рассказала всю правду о том роковом дне.
   Фелипе притворялся, что он равнодушен к слухам, которые распространялись,
но он не мог обмануть меня. Однажды вечером Фелипе пришел в спальню, на  его
лице отражались решительность и тревога.  Он  провел  большую  часть  дня  в
Лагуне.
   Он сказал:
   - Хотел бы я очутиться в Мадриде. Тогда этому вздору пришел бы конец.
   - О каком вздоре ты говоришь? - спросила я.
   - Разговоров много. Кто-то приходил в Лагуну и наболтал  лишнего.  Теперь
будут предприняты некие действия.
   - Какие?
   - Я говорю о смерти Изабеллы. Назначено следствие.

***

   Мануэла сидела, приводя в порядок одежду Карлоса. Иголка дрожала у нее  в
руках. Я спросила:
   - Что тебя беспокоит, Мануэла?
   Она подняла на меня большие печальные глаза:
   - Увели Эдмундо, чтобы допросить, ведь он нашел  Изабеллу  лежащей  возле
лестницы со сломанной шеей. Ему будут задавать вопросы.
   - Он ответит на вопросы, - успокаивала ее я, - и вернется домой.
   - Люди, которых забирают на допросы, часто не возвращаются.
   - Почему это должен быть Эдмундо?
   - Когда допрашивают, - сказала она, - всегда получают такой ответ,  какой
хотят услышать.
   - У Эдмундо все будет в порядке. Он всегда был так добр к  Изабелле.  Она
любила его.
   - Она умерла, - ответила Мануэла, - а его увели на допрос.
   Когда Мануэла появилась у  нас,  я  узнала,  что  она  и  Эдмундо  всегда
находились при Изабелле и были Привезены вместе с ней  из  Испании.  Мануэла
была одной из ее служанок, а Эдмундо умел обращаться  с  ней  в  моменты  ее
"одержимости". Когда в дом ворвались пираты,  Мануэла  спряталась  и  ее  не
тронули; она находилась с Изабеллой во время ее беременности и при  рождении
Карлоса. Она любила малыша и пыталась оберегать его от постоянно меняющегося
отношения к нему матери. И когда мальчика отдали на попечение ужасной старой
карге, она, чем могла, помогала ему.
   Непонятно, почему Мануэлу так расстроило то, что забрали Эдмундо.
   Результат допроса  поразил  меня.  Эдмундо  признался  в  убийстве  своей
госпожи. Из шкатулки  с  ее  драгоценностями  он  украл  усыпанный  рубинами
крестик, чтобы подарить его девушке,  которой  хотел  понравиться.  Изабелла
застала его на месте преступления. Испугавшись последствий, Эдмундо придушил
ее, зажав рот мокрой тряпкой, а потом скинул с лестницы.
   Его повесили на площади Лагуны.
   - Вот все и закончилось,  -  сказал  Фелипе.  Я  никак  не  могла  забыть
большого Эдмундо, так осторожно поднимающего  бедную  Изабеллу  на  руки  во
время ее страшных приступов.
   - Он был таким кротким, - сказала я. -  Не  могу  поверить,  что  он  был
способен на убийство.
   - Многое скрыто в людях, и в мужчинах, и в женщинах, - ответил Фелипе.
   - Трудно поверить, что это относится и к Эдмундо, - возразила я.
   - Он признался, дело закончено, любовь моя. Я была взволнована, но  в  то
же время и рада, что тайна, как я полагала, раскрылась.
   Наступило Рождество. Я размышляла о  доме  и  маскарадах,  о  праздничном
обеде и рождественской ветке. Мне хотелось знать,  достиг  ли  Джон  Грегори
Англии и получила ли мама мое письмо.
   Какой был бы чудесный рождественский подарок для нее!
   К досаде Фелипе, я больше не беременела. Не знаю, была  ли  я  расстроена
этим обстоятельством. Я все еще не могла забыть Изабеллу; даже теперь, когда
Эдмундо признался в убийстве, казалось, она еще стоит между  мной  и  мужем.
Иногда у меня появлялось чувство, что Фелипе - чужой мне. Я  знала,  что  он
никогда не любил Изабеллу, и верила его словам о любви ко мне Он не  скрывал
своего чувства, и тысячу раз в день я замечала проявления его  любви.  Кроме
того, я ведь подарила ему Роберто - здорового малыша,  которому  теперь  уже
три года... Тем не менее, было нечто, что Фелипе утаивал даже  от  меня,  и,
возможно, именно поэтому я внушила себе не беременеть. Но,  несмотря  ни  на
что, я не была несчастлива.
   На  Тенерифе  никогда  не  бывало  холодно,  потому  что  зима  почти  не
отличалась от лета. Только в некоторые дни дули ветры со  стороны  Африки  и
было холодно. Мне нравился влажный теплый климат, и не хотелось  менять  его
на "капризный" климат Испании. Я часто думала о холодных зимних днях дома, в
Англии.  Однажды  замерзла  Темза,  и  мы  могли  пешком  переходить  ее.  Я
вспоминала,  как  сидели  вокруг  огромного  костра  и  участники  маскарада
похлопывали замерзшими руками перед началом представления. У меня  было  так
много воспоминаний о доме, я так сильно тосковала  по  нему,  что  временами
перехватывало дыхание.
   Но здесь у меня появились любящий муж и любимый сын.
   В январе состоялся праздник - Шествие волхвов, и мы взяли в Лагуну  детей
посмотреть на это волнующее зрелище, и я с восторгом слушала болтовню детей.
   Да, многое доставляло мне удовольствие.
   На Страстной неделе началась большая церковная служба. В городе постоянно
шли процессии. Облаченные в белое фигуры, выходящие из собора, мне напомнили
день  казни,  когда  я  впервые  увидела  страдания  людей.  Мне  неожиданно
сделалось плохо, и острая тоска по дому охватила меня вновь.
   Я поделилась с  Хани  своим  внезапным  желанием  уехать  домой,  и  она,
оказывается, в этот момент почувствовала то же.  Конечно,  дон  Луис  обожал
Хани, и у нее была маленькая любимая дочь, но мы никогда не забывали наш дом
и главного человека в нем - нашу маму.
   В Лагуну  мы  отправились  на  мулах,  чтобы  посмотреть  на  праздничную
процессию. Детей оставили  дома,  боясь,  что  их  затолкают  в  толпе.  Два
сопровождающих нас грума, я и Хани, оказались в  самой  толчее,  и  вдруг  я
почувствовала, что кто-то грубо напирает на меня.
   Я резко обернулась и встретилась взглядом с горящими фанатическим блеском
глазами.
   - Пилар! - произнесла я.
   - Ведьма! - прошипела она. - Еретичка! Меня бросило в  дрожь.  Толчея  на
площади вызвала такие страшные воспоминания.

***

   Я рассказала Фелипе:
   - В городе я видела Пилар. Она ненавидит меня. Я заметила, каким взглядом
она посмотрела на меня.
   - Она была очень привязана к своей  воспитаннице.  Она  с  рождения  была
рядом с ней.
   - Думаю, она уверена в том, что я виновна в смерти Изабеллы.
   - От горя она потеряла рассудок. Это пройдет.
   - Я редко видела такую ненависть в чьих-либо  глазах.  Она  назвала  меня
ведьмой.., еретичкой.
   Я не ожидала такой реакции Фелипе. Он  явно  испугался,  когда  его  губы
повторили слово "еретичка". Внезапно  самообладание,  которое  было  присуще
ему, оставило его. Он крепко сжал меня в своих объятиях.
   - Каталина, - произнес он, - мы едем в Мадрид. Мы  не  должны  оставаться
здесь.

***

   Страх начал преследовать меня. Когда темнело, мне часто  стало  казаться,
что за мной наблюдают. Я слышала  шаги,  казалось,  преследующие  меня,  или
осторожное поскрипывание двери, когда я находилась одна в комнате. Один  или
два раза мне почудилось чье-то присутствие в моей комнате. Я обнаружила один
из привычных предметов  не  на  своем  месте,  хотя  была  уверена,  что  не
передвигала его.
   Я не позволяла моему воображению взять верх над здравым смыслом. Но я  не
могла забыть лицо Пилар,  когда  она  смотрела  на  меня  и  шептала  слова:
"Ведьма! Еретичка!" - это вызывало в моей душе такой ужас, что я не решалась
даже думать об этом.
   Мне, казалось, что вокруг меня витает ненависть Какая-то дьявольская сила
пыталась погубить меня Как-то я обнаружила в ящике  моего  столика  фигурку,
вылепленную из воска.
   Фигурка изображала красивую девушку  с  черными  волосами,  собранными  в
высокую прическу, которая увенчивалась  миниатюрным  гребнем.  Девушка  была
одета  в  бархатное  платье,  и  сходство  сразу  поразило  меня.  Изабелла!
Несомненно, это была она!
   Я взяла фигурку в руки. Какой ужас охватил меня! Чуть  ниже  того  места,
где должно было быть сердце, из платья торчала булавка.
   Кто-то положил этот предмет в ящик. Кто? Кто-то вылепил фигурку,  похожую
на Изабеллу. Кто-то воткнул в сердце булавку и положил фигурку в мой ящик!
   Я стояла, зажав ее в руке.
   Дверь открылась. В испуге я подняла глаза  и  увидела  в  зеркале  темное
отражение.
   С облегчением я поняла, что это всего лишь Мануэла.
   Я сжала в руке фигурку и повернулась к ней. Заметила ли она, как  я  была
взволнована?
   - Дети хотят пожелать вам доброй ночи, - сказала она.
   - Сейчас приду, Мануэла.
   Она вышла, а я стояла, уставившись на предмет в моей руке; затем, с силой
бросив его обратно в ящик, я пошла в детскую.
   Я не слышала, что говорят дети, а думала только о том ужасном предмете  и
его назначении.
   Кто положил его туда? Тот, кто желал мне зла. Кто-то, кто обвинял меня  в
смерти Изабеллы. Я должна уничтожить фигурку как можно скорее. Пока она была
там, я не чувствовала себя в безопасности.
   Подоткнув одеяла у детей и поцеловав их  на  ночь,  я  вернулась  в  свою
комнату.
   Я открыла ящик. Фигурка исчезла.

***

   Я рассказала Фелипе о своей находке, и мой рассказ сильно испугал его.
   - Она исчезла? - вскричал он. - Тебе ни в коем случае не следовало класть
фигурку обратно в ящик. Ты должна была немедленно уничтожить ее.
   - Это значит, кто-то считает, будто я убила Изабеллу.
   - Это значит, что кто-то хочет доказать, что ты ведьма.
   Мне не нужно было спрашивать, что он имеет в виду.
   - Меня уже обвиняли в этом на корабле, - с дрожью в голосе произнесла  я.
- Я была на краю страшной смерти.
   - Мы должны уехать отсюда как можно быстрее. Дон  Фелипе  решил  ускорить
приготовления к нашему отъезду.
   Страх поселился в доме. Огромная тень инквизиции нависла над нами. Иногда
я просыпалась от собственного крика, мне снилось, что я в клетке.  Я  видела
себя во сне в ужасном балахоне и ощущала потрескивание пламени у моих ног, а
Фелипе обнимал и успокаивал меня.
   - Скоро, - обещал он, - мы будем в безопасности с Мадриде.
   - Фелипе, - спросила я, - что, если бы они захотели забрать  меня..,  как
бы они пришли? Он ответил:
   - Они обычно приходят ночью и стучат  в  дверь.  Мы  бы  услышали  слова:
"Откройте, во имя Святой инквизиции". Никто не посмеет ослушаться этих слов.
   - И тогда они забрали бы меня, Фелипе, для допроса, верно?  Но  чего  мне
опасаться?
   - Любой, попадающий в руки инквизиции, имеет повод бояться.
   - Невиновный человек...
   - Даже невиновный.
   - Если они посчитают, что ты ведьма, они придут за тобой, - продолжал он.
- Если они придут ночью, я спрячу тебя. Мы сделаем вид, что ты исчезла,  что
ты на самом деле ведьма и вызвала на помощь дьявола В спальне есть  потайная
дверь. - Он показал мне ее. - Ты будешь прятаться здесь до тех пор,  пока  я
не найду способ спасти тебя.
   - Фелипе, та женщина может донести на меня?
   - Вполне, - ответил он. - И если это так, они придут за тобой.
   - Ты считаешь, она уже донесла?
   - Не знаю. Люди боятся инквизиции, так как  сами  могут  оказаться  в  ее
руках. Будем молиться, чтобы Пилар сказала это только тебе.
   Я вся дрожала в его объятиях, и он произнес, успокаивая меня:
   - Тебе нечего бояться, любовь  моя.  Мы  перехитрим  любого,  кто  пойдет
против нас.
   - Если ты спрячешь меня, Фелипе, - предположила я, - не означало  бы  это
противодействие инквизиции? Он молчал. Я пр