ьствие и сожалею, что столько лет был лишен его".
   Король находился в  приподнятом  настроении.  Двор  наблюдал  за  этим  с
интересом  и  заключал   пари,   когда   появятся   доказательства   мужской
состоятельности короля. Граф Прованский и  его  жена  пытались  скрыть  свое
недовольство,  но  я  знала  о  нем.   Артуа   своими   насмешками   пытался
спровоцировать короля, делая шутливые намеки о его новой доблести.
   Наша жизнь, конечно, проходила на виду  у  окружающих.  Не  было  никакой
возможности уединиться. Было замечено, что по утрам  я  выгляжу  утомленной,
что вызывало хихиканье и подглядывание. Следил каждый.
   Мне было все равно! Я с нетерпением ждала того дня, когда смогу объявить,
что стану матерью.

Глава 13

Мечты начинают сбываться

   ...Поток назойливо любопытных людей, вливавшийся в комнату, был настолько
большим и напористым, что едва не погубил королеву. Ночью король  предпринял
меры предосторожности, укрепив огромные гобеленовые ширмы,  стоявшие  вокруг
постели   Ее   Величества,   специальным   шнуром.   Если   бы   не    такая
предусмотрительность, то эти ширмы вполне могли быть опрокинуты на нее. Окна
были наглухо законопачены; король открыл их с силой, которую ему  придала  в
тот момент любовь к королеве.
   Из записок мадам Кампан

   Мы должны иметь дофина. Нам нужен дофин, наследник трона.
   Марш Терезия - Марии Антуанетте

   Каждый день меня  не  покидали  новые  надежды.  С  нетерпением  я  ждала
появления признаков беременности и стремилась неукоснительно следовать  всем
инструкциям Иосифа, постоянно думая о том, как  лучше  понравиться  мужу.  В
равной степени и с его стороны  проявлялась  исключительная  внимательность.
Наше желание было общим. Мои мечты витали вокруг маленького дофина. Когда он
появится, мне больше ничего не нужно будет  от  жизни.  Во  мне  не  угасало
страстное желание иметь ребенка.
   В августе того года я  устроила  праздник  в  Трианоне  -  в  парке  была
развернута ярмарка с торговыми  ларьками,  которые  я  разрешила  установить
парижским лавочникам.  Я  играла  роль  продавщицы  лимонада  и  была  одета
служанкой - прекрасное муслиновое платье с корсетом  было  специально  сшито
для меня всегда изобретательной Розой Бертен. Все говорили, что еще  никогда
не видели такой продавщицы лимонада, и настаивали, чтобы я обслужила их. Мне
и моим придворным дамам было  очень  весело  поить  всех  лимонадом.  Король
находился все время со мною рядом, и все видели, как мы нежно относимся друг
к другу.
   В  течение  всего  года  я  надеялась  и  мечтала,  однако,   ничего   не
происходило. Мне стало казаться, что это никогда  не  случится.  По-прежнему
каждое утро ко мне приносили маленького Армана. Он восхищал меня,  поскольку
рос очень ласковым  ребенком,  и  его  огромные  голубые  глаза  наполнялись
глубокой печалью, когда мне  приходилось  покидать  его.  Однако  он  всегда
заставлял меня с еще большей любовью думать о собственном ребенке.
   По мере того, как год подходил к концу, мне все чаще и чаще  приходила  в
голову невеселая мысль о том, что,  хотя  наши  брачные  отношения  и  стали
нормальными, они могут оказаться бесплодными.
   Я была в отчаянии и стремилась  найти  утешение  в  старых  развлечениях.
Артуа,  всегда  находившийся  рядом,  был  готов  вывести  меня   из   моего
подавленного настроения и  заставить  вновь  наслаждаться  жизнью:  "Давайте
скроем свою внешность под маской, давайте поедем на бал в оперный театр"...
   Было время карнавалов, и я мечтала  попасть  на  бал,  однако  когда  муж
спрашивал, собираюсь ли я поехать, мой ответ был отрицательным  -  мне  было
ясно, что он предпочитает, чтобы я не ездила. Он поспешно добавлял при этом,
что не стремится лишить меня удовольствий и  что  я  могу  поехать  на  бал,
поскольку меня будет сопровождать граф Прованский. Так  вновь  начались  мои
танцы. Я опять стала посещать покои принцессы  Гемене  и  азартно  играть  в
карты. Предупреждения Иосифа были отброшены в сторону, и я вернулась к своим
старым привычкам.
   Мы играли в карты, шутили и разыгрывали друг друга.  Артуа  всегда  любил
розыгрыши, и мы с принцем де Линем решили подшутить над  ним.  У  нас  часто
бывали музыкальные вечера в оранжерее. Там  высоко  в  нише  одной  из  стен
находился бюст Людовика XIV. Когда  концерт  оканчивался  и  мы  уходили  из
оранжереи, Артуа всегда низко кланялся статуе и громко восклицал:
   "Добрый вечер, дедушка!" Я подумала, что если бы статуя ответила ему,  то
он испытал бы настоящее потрясение. Поэтому мы  договорились,  что  достанем
лестницу и принц де Линь заберется наверх и ответит Артуа Мрачным  загробным
голосом.
   Мы покатывались со смеху, представляя, как всполошится Артуа, решив,  что
своей легкомысленной шуткой он вызвал  из  могилы  тень  своего  великого  и
грозного предка.
   Однако принц отказался в последний момент, поскольку один из  его  друзей
сказал ему, что кто-то задумал продлить шутку дальше и не приносить  обратно
лестницу, по которой он мог бы спуститься вниз, а он не  испытывал  большого
желания провести ночь в оранжерее, сидя в нише возле бюста Людовика  XIV,  и
розыгрыш не состоялся. Вот какой жизнью мы жили.
   Когда я находилась в безысходном отчаянии, думая, что у меня  никогда  не
будет  ребенка,  мне  вдруг  показалось,  к  моей  великой  радости,  что  я
забеременела. Меня охватило такое возбуждение, что я едва  могла  заниматься
своими обычными делами. Меня ужасала мысль, что я могу ошибиться, и  поэтому
я решила ничего никому не говорить, пока не  буду  уверена.  Вначале  каждый
пристально за мной наблюдал, а потом это прекратилось, чему я была рада.
   Мне ничего не хотелось делать, только мечтать о ребенке. Я  притворилась,
что заболела - одно  из  моих  "нервных  притворств",  чтобы  побыть  одной,
наедине со своими мыслями.
   "Монсеньер де дофин", - твердила я себе сотню раз на день.
   Я пристально рассматривала свое тело, однако  пока  не  замечала  никаких
изменений. Я стала очень осторожно входить и выходить  из  ванны,  чтобы  не
поскользнуться. Моя ванна имела  форму  деревянного  башмачка.  В  интересах
благопристойности  я  принимала  ванну   в   длинной   фланелевой   рубашке,
застегнутой на все пуговицы до шеи. Когда я выходила из  ванной,  то  всегда
заставляла одну из служанок  держать  платье  передо  мной,  чтобы  меня  не
видели. Теперь мне представлялось это необходимым вдвойне.
   Проходили  недели.  Я  продолжала  хранить   свой   секрет.   Наконец   я
почувствовала, что ребенок шевельнулся во мне.
   Мужу следовало рассказать об этом первому. Я была столь взволнована,  что
не знала, как преподнести такую новость.  Я  знала,  что  и  его  переполнит
душевное волнение. Разве он не желал этого так же, как я?
   Я пришла к нему в покои с глазами, в  которых  сквозь  слезы  пробивалась
радость. Увидев меня, он поднялся и обеспокоенно подошел  ко  мне.  Улыбаясь
сквозь слезы, я сказала:
   - Сир, я пришла, чтобы подать жалобу на одного из ваших подданных.
   - Что случилось? - встревоженно спросил он.
   - Он ударил меня ногой.
   - Ударил тебя ногой! - на  его  лице  появилось  выражение  возмущения  и
ужаса. Я разразилась смехом.
   - Там, в животе, - ответила я. - Он еще очень мал,  поэтому,  я  надеюсь,
что Ваше Величество не будет слишком строгим...
   Он взглянул на меня, и на  лице  его  отразилось  удивление,  сменившееся
восхищением.
   - Может ли это быть? - шепотом спросил муж.
   Я кивнула. Тогда он обнял меня, и в течение нескольких минут  мы  стояли,
прижавшись друг к другу.
   Мы были так счастливы, что оба заплакали.

***

   Своей матушке я написала:
   "Мадам, моя дорогая мамочка,  моим  первым  побуждением,  которому  я,  к
сожалению, не последовала несколько недель тому назад, было написать  вам  о
своих надеждах. Меня остановила мысль  об  огорчениях,  которые  могут  быть
причинены вам, если они не оправдаются..."
   Я стала воздерживаться от танцев - это могло плохо отразиться на ребенке.
Мне хотелось сидеть и мечтать.
   Испытывала ли я когда-нибудь большее счастье? Не думаю. Ребенок  -  плоть
от плоти моей!
   Когда Арман пришел посидеть на моей постели, я была немного рассеянной  и
не замечала его. В моем воображении возникал образ  другого  ребенка.  Моего
собственного. Моего маленького дофина.
   Я часто писала матушке о всех своих чаяниях, как я собираюсь заботиться о
моем дофине, что я готовлю для него. За  собой  я  следила.  Стала  медленно
прогуливаться в парке Версаля и около Трианона; мне нравилось сидеть и вести
спокойную беседу в своих апартаментах, слушая спокойную музыку  и  занимаясь
каким-нибудь рукоделием. Я придумывала одежду для  ребенка.  Мне  так  много
хотелось сделать для него своими руками, и  уже  невмоготу  было  ждать  его
рождения.
   Своей матушке я писала:
   "Теперь детей воспитывают несколько по-другому. Их  жестко  не  пеленают.
Они должны находиться в легких люльках или на руках. Я узнала, что как можно
быстрее их нужно выносить на улицу для того, чтобы  они  привыкали  к  любой
температуре и находились на  свежем  воздухе  целый  день.  Думаю,  что  это
полезно для здоровья. Я распорядилась, чтобы мой  ребенок  находился  внизу,
где будет меньше ограждений от остальной  части  террасы.  Это  поможет  ему
научиться раньше ходить..."
   Но каким долгим казалось ожидание! Я так уставала от  этого;  иногда  мне
просто нездоровилось от нетерпения.
   Мой ребенок должен был родиться в декабре, а  лето  тянулось  бесконечно.
Именно тогда произошло странное событие, которое на короткое время заставило
меня позабыть о будущем малыше.
   Шел август.  Вместе  с  мужем,  деверями  и  невестками  я  находилась  в
переполненном дворцовом зале и почувствовала некоторую усталость.  Я  знала,
стоит мне лишь только встретиться взглядом с Людовиком, он тут же  распустит
собравшихся. Он всегда проявлял заботу о моем самочувствии и  очень  боялся,
как и я, что можно нанести вред ребенку.
   Тогда это и произошло. Он находился на близком расстоянии от нас, и никто
не знал его - ни мой муж, ни его братья. А я знала. Было  достаточно  одного
взгляда на это необычное и самое прекрасное лицо, на  резко  контрастирующие
белокурые волосы и темные глаза, чтобы я  перенеслась  на  давнишний  бал  в
оперном театре, где, еще будучи дофиной, я  танцевала  в  маске..,  пока  не
раскрыла себя.
   - А, - воскликнула я непроизвольно,  -  здесь  присутствует  один  старый
знакомый.
   - Мадам! - Он стоял  передо  мной,  низко  склонившись  к  моей  руке.  Я
почувствовала прикосновение его губ к своим пальцам и была счастлива.
   - Граф де Ферзен, - произнесла я неосторожно.
   Он был счастлив, что я помнила его. Другие, наблюдавшие за мной  -  разве
они не всегда наблюдали за мной? - были удивлены и, разумеется, не  оставили
этот факт без внимания.
   Он  немного  изменился  с  нашей  последней  встречи,  но  ведь  я   тоже
изменилась. И я, и он повзрослели. Я попросила его  рассказать,  что  с  ним
произошло после того бала в оперном театре.
   Он сказал, что побывал в Англии, затем в северной  Франции  и  Голландии,
прежде чем вернулся в Швецию, в свой замок Лефстад.
   - И вы были рады  вернуться  домой?  Он  улыбнулся;  у  него  была  самая
очаровательная улыбка, которую мне когда-либо приходилось видеть.
   - Двор Швеции показался мне немного скучным после двора Франции.
   Я была довольна, поскольку любила похвалы.
   - Но ведь это ваш дом, - напомнила я ему.
   - Я так долго отсутствовал... Брюссель, Берлин,  Рим,  Лондон,  Париж...,
особенно Париж.
   - Я польщена, что наша столица понравилась вам.
   - Здесь есть что-то такое, что.., очаровывает меня, - сказал  он,  твердо
глядя на меня.
   Я была взволнована и знала, что он имеет в виду.
   - У вас все же есть семья... Большая семья?
   - Младший брат и сестры, но их никогда  нет  дома.  У  них  у  всех  есть
должности при дворе.
   - Естественно. Однако я знаю, что значит жить в  большой  семье  и  потом
покинуть ее...
   Я не  осмелилась  говорить  с  ним  дольше,  поскольку  на  нас  обращали
внимание. Он был в достаточной степени аристократичен, чтобы понимать это.
   - Мы еще с вами поговорим, - сказала я заговорщически.
   На этом разговор с ним оборвался, он мне поклонился, а  я  повернулась  к
моим невесткам, стоявшим поблизости. Мария Жозефа оказалась  в  этот  момент
совсем рядом, и у меня  сложилось  твердое  убеждение,  что  она  подслушала
каждое наше слово.

***

   Что это были за странные дни.  Кажется,  я  никогда  еще  не  была  столь
счастлива за всю жизнь. Я часто просыпалась ночью, клала  руки  на  живот  и
чувствовала своего ребенка; в моем  воображении  возникали  картины,  как  я
держу этого малыша на руках или учу его ходить и говорить "мама".
   Потом я думала о графе Акселе де Ферзене с его необычайно красивым  лицом
и страстным взглядом. Конечно, я  была  счастлива.  Мне  никогда  раньше  не
приходилось ощущать в себе движения  ребенка.  Я  никогда  раньше  не  знала
мужчину, с которым я чувствовала бы себя так  спокойно.  У  меня  появлялись
странные мысли, возможно, это бывает у женщин  в  период  беременности.  Мне
хотелось жить в маленьком доме с мужем, похожим  на  Акселя  де  Ферзена,  и
детьми.., многочисленными детьми.  Мне  казалось,  что  если  бы  это  могло
случиться, то ничего больше от жизни  не  было  надо.  Чего  стоят  все  эти
азартные игры, танцы, розыгрыши, великолепные шелка и парча,  фантастические
головные уборы, бриллианты, корона -  что  стоит  все  это  по  сравнению  с
простой жизнью в полном согласии?
   Теперь я могу быть честной сама с собой и могу сказать,  что  если  бы  я
прожила простую жизнь, то была бы счастлива. Сейчас я вижу  в  себе  обычную
женщину, не умную,  не  проницательную,  сентиментальную,  женщину,  которой
больше всего подходило стать матерью. А мне по ошибке поручили сыграть  роль
королевы.
   Было приятно узнавать об Акселе де Ферзене все новые и новые подробности.
Его любовь к музыке восхищала  меня.  Он  получал  от  меня  приглашения  на
концерты, а иногда и некоторые его близкие  друзья.  Я  играла  для  них  ма
клавесине и временами пела.  У  меня  был  не  очень  сильный,  но  довольно
приятный голос, и все от души аплодировали мне. Но пела я только ради  него.
Мы никогда не могли  остаться  наедине,  поскольку  за  каждым  нашим  шагом
следили. Я вспомнила предупреждение моего брата Иосифа в отношении  невестки
Марии Жозефы. Она была ревнива и постоянно  настраивала  людей  шпионить  за
мной.  Прованс  не  мог  иметь  детей,  поэтому  его  единственная   надежда
заключалась в том, что я умру бездетной и расчищу ему путь к трону. Теперь я
ждала ребенка, следовательно, могли быть и другие дети.
   Хотя Аксель не оставался со мной наедине, мы наслаждались нашими  частыми
беседами. Он подробно  рассказал  мне  о  своей  любящей  матери"  об  отце,
которого глубоко уважал  и  который,  как  он  сам  признавал,  был  немного
скуповатым и все спрашивал, когда же сын собирается прекратить странствия по
Европе и заняться своей карьерой. Он даже рассказал мне о мадемуазель Леель,
шведской девушке, которая жила в Лондоне и к которой его послали,  чтобы  он
за ней поухаживал.
   - Ее огромное богатство очень привлекло мою семью, - сказал он.
   - А вас? - спросила я.
   - Я испытываю отвращение к браку по расчету.
   - А она красива?
   - Считается, что да.
   -  Меня  интересуют  ваши  приключения  в  Лондоне.  Расскажите   о   них
поподробнее.
   - Я был гостем в роскошном дворце ее родителей.
   - Это, должно быть, было весьма приятно.
   - Нет, - сказал он, - нет.
   - Но почему "нет"?
   - Поскольку я не был ее восторженным поклонником.
   - Вы удивляете меня.
   -  Это  правда.  Я  находился  в  мире  грез.  Однажды  со  мной   что-то
произошло.., много лет назад.., в Париже. В оперном театре.
   Мне было  трудно  говорить  с  ним,  поскольку  я  опасалась  молчаливого
наблюдения со стороны моих невесток.
   - И что же? Вы не попросили ее руки?
   - Я просил ее. Это было желание моего отца, и мне хотелось доставить  ему
удовольствие.
   - Итак, вам предстоит женитьба на этой богатой и интересной женщине?
   - Ни в коем случае. Она отказала мне.
   - Отказала вам?
   - Ваше Величество не верит? Она оказалась мудрой, почувствовав, что я  не
отвечаю ее требованиям.
   - Мы бы не хотели, чтобы вы уехали в Лондон.., так быстро. Ведь вы только
что прибыли в Париж, - весело рассмеялась я.
   Так проходили дни. В мире происходили важные события, но я не обращала на
них внимания. И  только  позднее  до  меня  дошло  их  значение.  При  дворе
оживленно обсуждался конфликт между Англией  и  ее  колонистами  в  Америке,
причем с нескрываемым ликованием, поскольку всем французам было приятно, что
их старые враги англичане попали в беду. Хотя  в  Париже  продолжали  рабски
следовать английским привычкам, по  отношению  к  нашим  соседям  по  другую
сторону пролива существовала застарелая ненависть.
   Французы не  могли  забыть  унижений  Семилетней  войны  и  всех  уступок
англичанам в результате поражения, И  с  1775  года,  еще  в  начале  нашего
правления,  мы  аплодировали  американцам.  Многие  французы  даже  серьезно
считали, что Франция должна объявить войну Англии.  Я  припоминаю,  как  муж
говорил мне, что если бы мы объявили ей войну, то очень  вероятно,  что  это
могло бы привести к примирению Англии со своими колониями. В конечном  счете
все  они  были  англичанами  и  могли  бы  сплотиться  в  случае   нападения
иностранной державы. Людовик никогда не желал прибегать к войне.
   - Если бы я начал войну, - говорил он, - то не смог бы дать моему  народу
тех благ, которых я желал.
   Тем не менее, когда Америка объявила независимость 4 июля 1776  года,  мы
все радовались и желали поселенцам всего самого наилучшего. Я вспоминаю, что
в то время во Францию приезжали три американских представителя  -  Бенджамин
Франклин, Силас Дин и Артур Ли. Какими торжественными они были!  И  какой  у
них был скромный вид в простеньких костюмах и при ненапудренных волосах. Они
странно выделялись на фоне наших разодетых щеголей, но их везде принимали, и
они пользовались популярностью, а когда маркиз  Лафайет  выехал  в  Америку,
чтобы встать на сторону колонистов, многие французы последовали за ним.  Они
требовали, чтобы король объявил войну, однако  Людовик  продолжал  выступать
против этого, хотя секретно мы помогали Америке оружием, боеприпасами и даже
деньгами. В это время произошло сражение между нашим кораблем "Бель Поль"  и
английским "Аретуза", и Людовик с  неохотой  был  вынужден  объявить  Англии
войну - хотя бы на море.
   Я прислушивалась к тому, что Аксель говорил мне об американской борьбе за
независимость. Он  был  горячим  сторонником  свободы,  и  я  повторила  его
аргументы мужу. Это был один из тех редких случаев, когда я проявила интерес
к государственным делам.
   В то время Людовик стремился угождать мне,  и  я  верю,  что  мой  голос,
добавленный к требованиям других, в определенной степени сыграл свою роль  и
привел его к решению объявить войну на море.
   Я  повсюду  восторженно  говорила  об  американцах  и  выступала   против
англичан. Однако когда кто-то попросил моего  брата  Иосифа  высказать  свое
мнение, он ответил:
   - По профессии я монархист.
   Мерси передал мне это высказывание. Оно звучало как предупреждение, что я
открыто поддерживаю тех, кто выступает против монархии.

***

   Погода в то лето была очень жаркой, и моя беременность стала сказываться.
Будучи не в  состоянии  много  заниматься  моционом,  я  любила  в  вечерней
прохладе сидеть  на  террасе  при  свете  луны  или  звезд.  Терраса  хорошо
освещалась, а в оранжерее каждый вечер играл  оркестр.  Публике  разрешалось
свободно гулять по парку, и она пользовалась этим правом, особе