ше  никогда  я  не
увижу свою маму".
   В тот день я получила от нее письмо. Она, вероятно, написала его сразу же
после моего отъезда, и я знала, что писала со слезами на  глазах.  Сейчас  в
моей памяти всплывают некоторые отрывки из этого письма:
   "Мое  милое  дитя,  ты  сейчас  находишься  там,  куда  определило   тебя
Провидение. Даже если  не  думать  о  величии  твоего  положения,  ты  самая
счастливая из своих братьев и сестер. Ты найдешь заботливого  отца,  который
одновременно будет тебе другом. Полностью доверяй ему. Люби его и  будь  ему
послушной. Я не говорю о дофине. Ты знаешь мою деликатность в этом  вопросе.
Жена подчиняется своему мужу во всем, и у тебя не должно быть  никакой  иной
цели, кроме как радовать его и исполнять его  волю.  Единственное  настоящее
счастье в этом мире приходит со счастливым замужеством. Я могу сказать  это,
основываясь на своем опыте. И все зависит от женщины,  которая  должна  быть
расположенной, ласковой и способной доставлять радость..."
   Я читала и перечитывали письмо. В тот вечер оно служило мне самым большим
утешением. На следующий день мне предстояло переехать в  мою  новую  страну,
попрощаться со многими сопровождавшими  меня  людьми.  Я  так  много  должна
узнать, так многого будут ждать от меня, а все, что  я  могла  сделать,  это
плакать и мысленно призывать на помощь мамочку.
   - Я больше никогда ее не увижу, - шептала я в подушку.

Глава 2

Смущенная невеста

   От такого союза наступит золотой век, и при  счастливом  правлении  Марии
Антуанетты и Людовика Августа  наши  сыновья  будут  продолжать  беззаботную
жизнь, которую мы вели при Людовике Возлюбленном.
   Принц де Рогач в Страсбурге

   На ничейном песчаном островке посреди  Рейна  было  построено  здание,  в
котором должна была  состояться  церемония  моей  передачи.  Принцесса  Паар
внушала мне, что это самая важная из всех церемоний, поскольку во  время  ее
проведения я переставала быть австрийкой. Мне предстояло войти  в  здание  с
одной стороны австрийской эрцгерцогиней  и  выйти  с  другой  -  французской
дофиной.
   Здание было не слишком впечатляющим, поскольку строилось поспешно  -  оно
предназначалось  лишь  для  этой  цели.  После  прибытия  на   остров   меня
препроводили в своего рода прихожую, где  моя  прислуга  сняла  с  меня  всю
одежду; стоя перед ними обнаженной, я чувствовала себя несчастной,  и  чтобы
не  разрыдаться,  вспомнила  свою  строгую  матушку.  Одной  рукой  прикрыла
ожерелье-цепочку, которое носила много лет, как  бы  пытаясь  спрятать  его.
Однако спасти его мне не  удалось.  Несчастная  вещица  была  австрийской  и
поэтому ее нужно было оставить.
   Я дрожала от холода, когда меня одевали во французское платье, но  вместе
с тем не могла не заметить, что оно было прекраснее того,  что  я  носила  в
Австрии, и это подняло мое настроение. Платья очень многое значили для меня,
и я никогда не переставала восхищаться новой тканью, новым фасоном или новым
украшением. Когда процедура одевания была завершена, меня проводили к принцу
Штарембергу. Крепко держа за руку, он  ввел  меня  в  зал,  расположенный  в
центре здания. После маленькой прихожей он казался огромным. В центре  стоял
стол, покрытый темно-красной бархатной скатертью.  Принц  Штаремберг  назвал
этот зал "Салоном передачи" и заметил, что стол символизирует границу  между
моей старой родиной и  новой.  Стены  помещения  были  завешаны  прекрасными
гобеленами, хотя  сцены,  изображенные  на  них,  были  ужасными,  поскольку
рассказывали об истории Ясона и Медеи. Мой взор был прикован к ним во  время
короткой церемонии и вместо того, чтобы  слушать,  я  обращалась  мыслями  к
детям,  убиенным  Ясоном,  и  пытающей  колеснице  фурий.  Годы  спустя  мне
приходилось слышать, что до церемоний в этом зале побывал поэт  Гете,  в  то
время молодой студент факультета  права  Страсбургского  университета.  Поэт
пришел в ужас от гобеленов, заявив, что не понимает тех, кто  повесил  их  в
комнате, где молодая невеста должна перейти  в  страну  своего  жениха.  Эти
картины, заявил он, изображают "самое омерзительное бракосочетание,  которое
можно себе представить". Люди будут воспринимать это как знамение.
   К счастью, церемония оказалась короткой. Меня провели  к  другой  стороне
стола, и я стала француженкой.
   Затем принц Штаремберг передал меня в руки графа де  Ноай,  тот  проводил
меня в прихожую на французской стороне здания, где представил своей  жене  -
ей предстояло вместе с ним опекать меня. Я  была  в  замешательстве  и  едва
взглянула на нее. Единственное, что я испытывала - это чувство одиночества и
страха, и поняла лишь то, что эта  женщина  должна  присматривать  за  мной.
Поэтому, не раздумывая, я бросилась к ней в объятия с уверенностью  в  душе,
что детская непосредственность и импульсивность понравятся ей.
   Почувствовав, как она  напряглась,  я  взглянула  на  нее.  Она  казалась
старой.., очень старой, ее лицо  было  покрыто  морщинами  и  имело  строгое
выражение. На мгновение в ее лице отразилось удивление моим  поведением,  но
затем она взяла себя в руки и сказала:
   - Прошу разрешения покинуть мадам дофину для того, чтобы  представить  ей
герцогиню де Виллар, ответственную за ее королевскую мантию...
   Я  была  настолько  удивлена,  что  не  показала  своей  обиды.   Чувство
собственного достоинства, укрепленное во  мне  воспитанием  и  наставлениями
матушки, было таким сильным,  что  проявлялось  почти  интуитивно,  поэтому,
осознав, что я могу рассчитывать лишь на слабое утешение со стороны мадам де
Ноай, я повернулась к герцогине де Виллар, но увидела, что она тоже  старая,
холодная и равнодушная.
   - ..и фрейлин мадам дофины.
   Они стояли здесь же: герцогиня  де  Пикиньи,  маркиза  де  Дюра,  графиня
Сиель-Таван и графиня де Майи - и все они были старые. Банда строгих  старых
дам!
   Я холодно ответила на их приветствия.

***

   Покинув остров,  блестящая  кавалькада  продолжила  путь  в  Страсбург  -
владение Эльзаса, отошедшее к Франции при  заключении  Райсвикского  мирного
договора  около  ста  лет   тому   назад.   Жители   Страсбурга   радовались
бракосочетанию, они жили в непосредственной близости от  границы  и  спешили
проявить свои чувства. Встреча, оказанная мне в городе,  заставила  позабыть
холодный прием и представление дамам, подобранным для меня. Это был один  из
тех редких случаев, когда я развеселилась. На улицах города дети,  одетые  в
костюмы пастушков и пастушек, преподносили  мне  цветы.  Мне  нравились  эти
прекрасные маленькие  созданья,  и  я  желала  только  одного  -  чтобы  все
важничавшие мужчины и женщины оставили меня с детьми. У  жителей  Страсбурга
родилась хорошая идея выстроить вдоль пути следования  маленьких  мальчиков,
одетых в форму наемных солдат-швейцарцев,  -  они  выглядели  восхитительно;
когда я прибыла во дворец епископа, где мне предстояло остановиться на ночь,
я спросила, могут ли эти мальчики стать моей охраной  на  ночь.  Услышав  об
этом, они запрыгали от восторга и рассмеялись. Когда  на  следующее  утро  я
выглянула украдкой в окно, они были на месте. Увидев меня, они закричали  от
радости. Таково мое самое приятное воспоминание о Страсбурге.
   В кафедральном соборе меня встретили кардинал де Роган,  древний  старик,
который  двигался,  как  человек,  страдающий  острым   ревматизмом.   Потом
последовали большой банкет и посещение театра. С одного из  балконов  дворца
мы наблюдали за разукрашенными баржами на реке и смотрели фейерверк, который
представлял собой захватывающее зрелище, особенно тогда, когда высоко в небе
появилось переплетение моих инициалов с инициалами дофина. После этого  -  в
постель под охрану моих маленьких швейцарских гвардейцев.
   На следующее утро я пошла в собор послушать мессу, вновь ожидая встретить
старого кардинала. Однако на этот раз он  очень  плохо  себя  чувствовал,  и
вместо него присутствовал его племянник,  помощник  епископа  принц  Луи  де
Роган, который, вероятно, станет кардиналом после смерти дяди, чего, судя по
облику старого человека, оставалось ждать недолго.
   Принц обладал одним из самых красивых  голосов,  которые  мне  когда-либо
приходилось слышать, однако возможно мне только так казалось, потому  что  я
еще не  знала  о  любви  французов  к  изящно  произносимому  слову.  Спустя
несколько дней я уже считала, что самый прекрасный голос  в  мире  у  короля
Франции.  Однако  тогда  меня  очаровал  голос  принца  Луи.  Он  был  очень
почтителен, но глаза его искрились  странным  тревожащим  блеском.  Под  его
взглядом я чувствовала себя совсем юной и неопытной,  несмотря  на  то,  что
даже матушка могла бы подписаться под всеми его словами.
   -  Для  нас,  мадам,  -  сказал  он,  -  вы  олицетворяете  живой   образ
глубокочтимой императрицы, которой так  давно  восхищается  Европа  и  будут
восхищаться наши потомки. Дух Марии Терезии объединяется с духом Бурбонов.
   Это прозвучало великолепно, и  было  приятно  услышать,  что  они  такого
высокого мнения о матушке.
   - От такого союза наступит золотой век, и при счастливом правлении  Марии
Антуанетты и Людовика  Августа  наши  сыновья  будут  продолжать  счастливую
жизнь, которую мы вели при Людовике Возлюбленном.
   Когда принц произносил эти слова, мне показалось, что на лицах  некоторых
людей промелькнула улыбка, почти усмешка. Я еще подумала, что бы  это  могло
значить, а потом склонила голову для получения благословения.
   Позднее мне предстояло  запомнить  этого  человека  -  моего  врага.  Моя
дорогая  Кампан  считала,  что  во  многом   из-за   его   безрассудства   и
распущенности я очутилась там, где нахожусь в настоящее время. Но в тот  раз
он  выглядел  просто  приятным  молодым  человеком,  заменившим   кардинала,
болеющего подагрой, и я больше  не  вспоминала  о  нем,  когда  мы  покинули
Страсбург и продолжили свой путь по Франции.
   Празднество следовало за празднеством.  Во  мне  нарастала  усталость  от
прохождения под триумфальными арками и  от  слушания  хвалебных  гимнов,  за
исключением случаев, когда их пели , дети - тогда  они  мне  нравились.  Все
выглядело очень странно, и меня часто охватывало чувство  одиночества,  хотя
меня окружали толпы. Единственными людьми, которых я знала по прежней  жизни
в Вене, были аббат Вермон, которого решили  оставить  со  мной  на  какое-то
время, принц Штаремберг и граф Мерси-Аржанто - все серьезные пожилые люди, а
я жаждала компаньонов моего возраста.  Без  своих  фрейлин  я  вполне  могла
обходиться. Не было никого, совсем  никого,  с  кем  можно  было  бы  просто
поболтать и посмеяться.
   Кавалькада продолжала движение. Впереди ехали  две  повозки  со  спальной
мебелью. В каждом  месте,  где  мы  останавливались  на  ночь,  эти  повозки
разгружали и в комнате, приготовленной для меня, ставили кровать,  стулья  и
кресла. Мы следовали через Саверн, Нанси, Коммерси и Реймс, город, в котором
французы короновали своих королей и королев.
   - Надеюсь, - сказала я с большим волнением, - что пройдет много  времени,
прежде чем мне придется вновь приехать в этот город.

***

   Пребывание в Реймсе напоминало мне,  что  в  любое  время  я  могу  стать
королевой  Франции,  поскольку   ее   нынешний   король   был   уже   старым
шестидесятилетним  человеком.  Эта  мысль   встревожила   меня.   Во   время
путешествия меня не раз пробирала холодная дрожь, но мне удавалось  отгонять
свои опасения, и все вновь казалось похожим на игру.
   Из Реймса в Шалон и далее.., в Компьенский лес.
   Четырнадцатого мая я впервые увидела своего мужа. Мы уже ехали около трех
недель, и двор матери отдалялся все дальше и  дальше.  Теперь  мне  хотелось
знать немного побольше о моей новой семье.  Я  предприняла  попытки  в  этом
направлении, но ничего не могла выяснить ни у  мадам  де  Ноай,  ни  у  моих
фрейлин. Их ответы всегда были светски вежливыми и немножко  холодными,  как
бы напоминающими о том, что по этикету не следовало задавать такие  вопросы.
Этикет! Это слово начинало утомлять меня.
   Был чудесный день, из  почек  на  деревьях  показались  листочки,  кругом
щебетали птички и, казалось, что  великолепие  природы  безуспешно  пытается
конкурировать со скучными условностями двора.
   Нетрудно было понять, что король Франции, а вместе  с  ним  и  мой  жених
находятся  уже  недалеко,  поскольку  трубили  трубы  и  раздавалась   дробь
мушкетерских барабанов. Наступал волнующий момент. Мы находились  на  опушке
леса, и деревья напоминали красивые декорации в  театре.  Впереди  виднелись
гвардейцы в  парадной  форме  и  слуги  в  блестящих  ливреях.  Моему  взору
предстали великолепно одетые мужчины и женщины,  каких  мне  не  приходилось
видеть до сих пор. И я знала, кто та  величественная  персона,  выделявшаяся
среди ожидавших меня придворных. Мне не составило  труда  определить  короля
Франции по его одежде, а главным образом по  манере  держаться.  Он  обладал
чувством  собственного  достоинства,  изяществом  обращения  и   королевским
величием, которые унаследовал от своего великого деда короля-Солнца.
   Моя карета остановилась, и я сразу же вышла из нее, что шокировало  мадам
Ноай, которая несомненно считала,  что,  согласно  этикету,  я  должна  была
подождать, чтобы кто-то взялся проводить меня  к  королю.  А  мне  просто  в
голову не пришло ждать  кого-то.  В  течение  трех  недель  я  страдала  без
истинной любви, и вот он передо мной -  мой  любимый  дедушка,  который,  по
заверениям матушки, должен был заботиться обо мне, любить меня и  быть  моим
другом. Я верила в это и больше всего мне хотелось броситься ему в объятия и
рассказать, как мне одиноко.
   Ко мне приближался очень элегантный мужчина с радостной улыбкой на  лице,
которое напомнило мне мопса, когда-то бывшего у меня. Я улыбнулась, пробегая
мимо. Казалось, он удивился, но тоже  улыбнулся  в  ответ,  и  тут  я  сразу
догадалась, что это  герцог  Шуазель,  о  котором  так  много  говорилось  и
которого король послал, чтобы привести меня к нему.
   Однако для представления королю мне никто не был нужен. Я приблизилась  к
нему и преклонила колени.
   Он поднял меня и расцеловал в обе щеки, сказав:
   - Однако.., ты прекрасна, дитя мое. - Его голос был мелодичным и  гораздо
более красивым,  чем  у  принца  де  Рогана,  а  глаза  светились  теплом  и
дружелюбием.
   - Ваше величество так  милостиво...  Он  рассмеялся,  удерживая  меня  на
расстоянии вытянутой  руки  от  своего  великолепного  мундира,  украшенного
самыми красивыми драгоценностями, которые мне когда-либо приходилось видеть.
   - Мы счастливы, что ты, наконец, приехала те нам, - продолжил он.
   Когда мы взглянули в лицо друг другу и он улыбнулся, мой страх пропал,  а
вместе с ним исчезло и тягостное чувство одиночества. Он был старый,  однако
в его присутствии никто не думал  о  возрасте.  Держался  он  с  королевским
достоинством,  был  доброжелательным,  его   манеры   были   безупречны.   Я
покраснела, вспомнив  о  своем  несовершенном  французском  языке.  Мне  так
хотелось сделать ему приятное.
   Он вновь обнял меня. Наверное, я действительно ему понравилась. Его глаза
внимательно изучали меня с головы до пят. Тогда я не знала  о  его  любви  к
молоденьким девочкам моего возраста. Я  думала,  что  вся  любезность,  весь
интерес и лестное внимание ко мне объяснялись только тем, что я должна  была
стать членом королевской семьи. Затем он немного повернул голову,  и  вперед
вышел мальчик, высокий и неуклюжий.  Он  отвел  от  моего  лица  пристальный
взгляд, как будто ни капельки не интересовался мною, и его безразличие после
теплой встречи короля неприятно поразило  меня.  На  нем  было  великолепное
платье, но как он отличался от своего деда! Казалось, что он не знает,  куда
деть свои руки.
   Король сказал:
   - Мадам дофина удостоила нас своим присутствием и привела в восхищение.
   Мальчик выглядел застенчивым и молча рассматривал носки моих ботинок. Мне
казалось, что я должна преодолеть его равнодушие, и я на шаг приблизилась, к
нему и подняла голову для поцелуя - раз король поцеловал меня, почему  я  не
должна поцеловать своего жениха? Он  выглядел  испуганным,  отпрянул  назад,
потом двинулся  ко  мне,  как  будто  принуждая  себя  выполнить  неприятную
обязанность. Моя щека ощутила прикосновение его щеки,  однако  его  губы  не
коснулись меня.
   Я повернулась к королю, и хотя он никак не показал, что поведение  дофина
выглядит  странно,  мне,  всегда  моментально  чувствующей  реакцию   людей,
показалось, что он рассердился. Безрадостная  мысль  пришла  мне  в  голову:
дофину я не понравилась. Потом  мне  вспомнилась  Каролина,  которую  выдали
замуж за неприятного старого человека.  Однако  я  не  была  ни  старой,  ни
уродливой. Сам король нашел меня очаровательной, многие люди  находили  меня
прелестной. Даже старый Кауниц считал,  что  в  моей  внешности  нет  ничего
такого, что могло бы сделать мой брак несчастливым.
   Король взял меня под руку и представил трем самым странным старым  дамам,
которых я когда-либо видела. Это  были  мои  тетушки,  объяснил  он  мне,  -
Аделаида, Виктория и Софи. Все они были, на мой взгляд, очень несимпатичными
и уродливыми. Они напомнили мне старых ведьм в одной пьесе. Самая старая  из
них, которая, по всей видимости, была главной,  стояла  на  полшага  впереди
остальных, вторая была толстуха со сравнительно добрым  лицом,  а  третья  -
самой безобразной. Однако все они были моими  тетушками,  и  мне  предстояло
полюбить их, поэтому, подойдя к мадам Аделаиде, я поцеловала ее. Она  подала
знак мадам Виктории  выйти  на  полшага  вперед,  что  та  и  сделала,  и  я
поцеловала ее. Затем наступила очередь мадам Софи. Они  выглядели,  как  два
солдата на параде, а Аделаида - как их командир. Мне  хотелось  рассмеяться,
но я знала, что не посмею. Затем мне представилось, сколько было  бы  смеху,
если бы я могла перенестись в свою комнату  в  замке  Хофбург  и  рассказать
Каролине о моих новых родственниках, копируя всех их по очереди. Я могла  бы
изобразить каждую из трех сестер, а также дофина.
   Король сказал, что с остальными членами семьи  я  встречусь  позднее,  и,
взяв меня за руку, сам помог мне сесть в  его  карету,  где  я  разместилась
между ним и дофином. Заиграли трубы, загремели барабаны, и мы  тронулись  по
дороге в городок Компьен, где должны были остановиться на ночь,  прежде  чем
продолжить путь в Версаль.
   По дороге король разговаривал со мной, и его тихий голос ласкал слух.  Он
также ласкал меня, похлопывая и поглаживая мою  руку.  Он  сказал,  что  уже
любит меня, что я его любимая внучка,  и  он  считает  этот  день  одним  из
счастливейших в жизни, поскольку сегодня я вошла в их семью.
   Я почувствовала, что меня разбирает смех. Я страшно боялась этой встречи,
поскольку всегда слышала, как об этом человеке говорили с благоговением.  Он
- величайший монарх Европы, любила говорить матушка.  Мне  он  представлялся
суровым и непривлекательным, а в тот момент он держал меня  за  руку  и  вел
себя почти как влюбленный, говорил очаровательные вещи о том, что я  оказала
ему великую честь, приехав сюда, чтобы выйти замуж за его внука, и его слова
звучали в противоположность тому, что мне внушала матушка о  великой  чести,
оказываемой мне. В то время как король непринужденно беседовал со мной и вел
себя так, словно он-то и был  моим  женихом,  дофин  сидел  рядом  и  угрюмо
молчал.
   Позднее мне предстояло многое  узнать  об  этом  короле,  который  всегда
поддавался обаянию юности  и  невинности,  то  есть  качествам,  которыми  я
несомненно обладала. Возможно, он желал бы сделать  меня  своей  любовницей,
поскольку  никогда  не  мог  пропустить  хорошенькую  молодую  девушку,   не
предприняв попытки соблазнить ее. Что касается дофина,  то,  увидев  молодую
девушку, он всегда стремился убежать от нее. Однако мое в