джентльмен,  исключая  разве  те  случаи,  когда   он   решал
приударить за одной из хорошеньких служанок, что, впрочем, он тоже делал
с чувством собственного достоинства.
   Это были счастливые дни! Полагаю, мне попросту "разрешалось  шалить",
как утверждала мисс Прентис. Моя мать в  детстве  пользовалась  довольно
широкой степенью свободы и предоставляла мне те  же  возможности;  ни  в
ней, ни в  моем  отце  не  было  ничего  от  образа  строгих  родителей.
"Маленькие дети должны быть видны, но не слышны",  -  говаривала  старая
миссис Фанни, жившая в одном из домиков возле гавани в Западном Полдери,
покачивая головой и явно сокрушаясь  о  судьбе  тех  детей,  которые  не
только видны, но и слышны. Она относилась к тем старухам, которые  везде
ищут грехи и умеют находить их. Она проводила долгие часы, поглядывая из
своего крошечного  оконца  на  мол,  где  сидели  мужчины,  занимавшиеся
починкой сетей или взвешиванием улова,  и  ничто  не  укрывалось  от  ее
взгляда. Летом она сидела на пороге дома, что было  еще  удобнее,  чтобы
вскрывать всяческие недостатки и "унюхать" зарождающийся скандал.
   Такие люди всегда были и будут, - говорила мать. -  Все  это  оттого,
что их собственная жизнь пуста! Они страдают нездоровым  любопытством  в
отношении людей, чья жизнь наполнена событиями, а от  зависти  стараются
использовать любую возможность, чтобы их унизить. Будем  надеяться,  что
никто из нас не станет таким!
   И в Западном, ив Восточном Полдери  было  немало  таких,  как  миссис
Фанни. Люди с восточной стороны нашей реки считали  тех,  кто  живет  на
стороне западной, почти такими же "иностранцами", как и тех,  что  живут
по другую сторону реки Тамар. Миссис Фанни всегда говорила о  них:  "эти
западные полдерцы" - с определенным презрением, а я смеялась, слыша, как
ее западные соседи высказывались об обитателях восточной стороны  с  тем
же презрительным превосходством.
   Я любила нашу маленькую гавань с рыболовными лодками, покачивающимися
на волнах и привязанными  к  большим  железным  кольцам,  вмурованным  в
набережную так, что, проходя по ней, приходилось посматривать под ноги.
   "Добрый день, мисс Анжелет!" - говорили мне рыбаки.
   Анжела - мне не нравилось это имя, на самом деле меня звали  Анжелет.
Моя мать, очень интересовавшаяся семейной историей, рассказывала мне  об
одной из прабабок, живших во времена гражданской войны. Ее звали Анжелет
- так в то время произносили это имя, - и я была  названа  в  ее  честь.
Боюсь, уменьшительная форма имени меня и вовсе не  устраивала,  но  люди
постоянно использовали ее, думая, что, в конце концов, я привыкну.
   Все знали, кто я - "та самая из Кадора, мисс Анжела,  которая,  может
статься,  унаследовала  бы  это  имение,  если  бы  не   мистер   Джек".
Представляю, как все говорили, когда он родился: "Ну ладно, что мальчик,
ему и положено быть хозяином, а для девочек тут уж  больно  неподходящее
место".
   Я хорошо знала людей, окружавших меня. Временами я догадывалась,  что
они собираются сказать, еще до того как они открывали рот. Старая миссис
Фанни с ее любопытными глазками,  охотящимися  за  тайнами;  или  миссис
Полдрю, жившая в маленьком домике на краю Западного  Полдери,  таком  же
аккуратненьком, как она сама. Я знала, что перед тем, как улечься спать,
они шарят под кроватями, чтобы узнать, не скрывается ли там какой-нибудь
мужчина: так они хранили свою честь, на которую  давным-давно  никто  не
собирался покушаться! Был там еще Том-Рыба, всегда поджидавший  прибытия
улова с тележкой на колесах. Он катил  ее  через  оба  городка  и  через
ближайшие деревушки, выкрикивая:  "Рыба!  Свежая  рыба  прямо  из  моря!
Выходите, женщины! Том-Рыба уже у дверей! Я здесь,  мои  милашки!"  Жила
здесь и мисс Грант, державшая лавку с шерстью и сидевшая  за  прилавком,
занимаясь вязанием в ожидании покупателей. Были еще булочники, пропахшие
соблазнительными запахами хлеба. Было  семейство  Пенджели,  торговавшее
всем, чем угодно - от наперстков до сельскохозяйственного  инвентаря;  и
был, конечно, "Приют рыбака", куда  направлялись  мужчины,  распродавшие
улов, чтобы пообщаться  друг  с  другом.  "Пустить  по  ветру  все,  что
выловили в море или вырастили на земле",  -  комментировала  это  миссис
Фанни, сидящая у окошка и поглядывавшая на выходящих из корчмы. "Старому
Пеннилегу следовало бы призадуматься,  прежде  чем  обслуживать  их",  -
укоризненно замечала она. Она  считала,  что  старина  Пеннилег,  хозяин
корчмы, давным-давно должен гореть в адском пламени.
   Меня очень интересовала миссис Фанни. Я любила смотреть на нее, когда
она сидела с библией на коленях, водила по строчкам пальцем  и  шевелила
губами. Меня удивляло, зачем она этим  занимается?  Ведь  я  знала,  что
читать она не умеет!
   Я  любил  сидеть  на  бухте  каната,  пропахшего  запахом   моря,   и
прислушиваться к шуму волн, разглядывая море и размышляя  о  тех  людях,
которые отправлялись в неизвестность, чтобы исследовать  мир,  о  людях,
вроде Дрейка или Релея. Я хорошо представляла себе  паруса,  полощущиеся
на ветру, и босоногих матросов, бегом выполняющих команды, которые отдаю
я, стоя на  мостике.  Я  представляла  себе  испанские  галионы,  полные
сокровищ, которые мы возвращаем Англии. Я постоянно жила в  мире  мечты!
Частенько я представляла себя Релеем или Дрейком,  но  с  этими  мечтами
было не так просто, - волей-неволей мне приходилось менять свой пол!  Но
были и другие, в которые я погружалась еще чаще:  я  становилась  доброй
королевой Бесс, посвящающей этих людей в рыцарское звание. Да, так  было
удобней, я очень хорошо представляла себя великой королевой: три  тысячи
платьев и  красный  парик,  а  еще  власть..,  великая  власть!  Иногда,
впрочем, я бывала и Марией Стюарт, королевой Шотландии, идущей на казнь.
Я произносила с эшафота  такие  трогательные  речи,  что  никто  не  мог
удержаться от слез. Сам палач был настолько растроган,  что  отказывался
рубить мне голову! Одна из  моих  придворных  дам,  восхищавшаяся  мною,
настаивала на том, чтобы занять мое место. Мы пытались отговорить ее, но
она настояла на своем! А потом.., я притворялась ею до тех пор, пока  не
появлялся храбрый мужчина и не спасал меня! Мы жили счастливо и спокойно
до самой старости, и никто далее и не  подозревал  о  том,  что  я  была
королевой,  поскольку  все  считали,  что  королева  казнена   в   замке
Фонтигрей!
   Эти мечты были для меня более реальными,  чем  все,  что  происходило
вокруг. Все это было до тех ужасных событий  у  пруда  Святого  Бранока.
После них я изменилась и уже не решалась погружаться  в  мечты,  которые
могли возвратить меня к этим событиям.
   Кадор располагался примерно в четверти мили от двух городков Полдери,
расположенных по обе стороны реки. Наш дом стоял на холме,  спускавшемся
к морю. Дом был просто великолепен - с его башнями, бойницами и  стенами
из  серого  камня,  выдерживавшими  удары  моря  и  непогоды  в  течение
нескольких веков. Можно было назвать его крепостью. Интересно было ночью
лежать в постели и прислушиваться к завываниям  ветра  в  этих  каменных
стенах,  иногда  напоминавших  пронзительные  вопли  безумца,  иногда  -
тоскливое скуление испуганного животного. Я увлеченно слушала эти  звуки
до того происшествия, после которого  стала  их  ненавидеть:  они  стали
звучать для меня предупреждением.
   Жизнь в эти дни была очень разнообразна. Я  интересовалась  абсолютно
всем, происходящим вокруг. "У мисс Анжелы нос не сказать,  чтоб  длинный
был, но сует-то она его везде", - таков был приговор миссис Пенлок.  Мне
очень  нравились  маленькие  домики  с  побеленными   стенами,   которые
теснились возле мола. Под Рождество мы с  матерью  отправлялись  туда  с
визитами и вручением  подарков,  что  было  в  здешних  краях  старинным
обычаем. Дома бедняков  состояли  из  двух  темных  комнат,  разделенных
перегородкой, не доходящей  до  крыши,  что,  как  я  поняла,  облегчало
вентиляцию. В некоторых из домиков был оригинальный предмет  обстановки,
так называемый "талфат" - что-то  вроде  полки,  расположенной  довольно
высоко, где спала  молодежь,  забираясь  туда  по  веревочной  лестнице.
Единственным источником света служила глиняная лампа  в  форме  свечи  с
отверстием, в которое наливалось масло, а потом втыкался "пурван" -  так
местные жители называли фитиль.
   Когда мы входили в такой дом,  хозяйка  смахивала  со  стула  пыль  и
приглашала мать присесть, а я стояла  рядом,  широко  раскрыв  глаза,  с
интересом осматриваясь и  выслушивая  рассказ  о  том,  как  справляется
Дженни с обязанностями служанки в доме священника,  или  когда  их  Джим
должен вернуться с моря. Моя мать должна была быть в курсе всех дел, это
входило в круг обязанностей хозяйки большого имения.
   В этих домиках всегда пахло едой. Очаги топили деревом, собранным  на
берегу. Горело оно синим пламенем, что объяснялось, говорят, тем, что  в
нем  содержалась  соль,  которой  оно  пропиталось  в  морской  воде.  В
большинстве домов имелся вмурованный котел, где варили  еду,  а  чайник,
почерневший от сажи, висел на цепочке над огнем. Мне казалось,  что  эти
люди говорят совсем на другом языке, чем мы, но я сумела его выучить.  И
еда у них была  другая:  например,  "киллет"  -  что-то  вроде  каши  из
земляных орехов, или "пиллас" - нечто, напоминающее овсянку, которую они
уваривали, пока не получалась какая-то гуща, которую  называли  "гурте".
Мать рассказывала мне, что в прошлом столетии, когда эти люди были очень
бедны, они собирали траву, закатывали ее в  ячменное  тесто  и  пекли  в
золе.
   Теперь они были зажиточными людьми. Мать часто объясняла мне, что мой
отец - хороший хозяин, считающий своим долгом заботиться  о  том,  чтобы
никто из живущих в округе не голодал.
   Бедные рыбаки сильно зависели от погоды, а ветры на  нашем  побережье
часто бывали жестокими.  В  Полдери  царило  угрюмое  настроение,  когда
кто-нибудь из знатоков примет предсказывал шторма, из-за  которых  лодки
не смогут выйти в море. Конечно, частенько шторма начинались без всякого
предупреждения, и именно этого рыбаки и их семьи больше всего и боялись.
Я слышала, как однажды жена  рыбака  сказала:  "Он  как  уходит,  так  я
никогда не знаю, вернется ли назад!" Конечно, это было очень  неприятно,
и именно по этой причине все они были очень суеверными. Рыбаки постоянно
искали каких-то знаков или предзнаменований, в основном дурных.
   Про общину шахтеров можно было сказать почти то же самое. Примерно  в
двух милях от города начиналось высохшее  болото,  а  к  нему  примыкала
шахта, где добывали олово. Называли ее "выпотрошенной". Это значило, что
она бесполезна, давным-давно выработана, а на самом деле это было  вовсе
не так - местные неплохо зарабатывали на ней. Там мы регулярно  посещали
семейство Пенкарронов, жившее в симпатичном доме  неподалеку  от  шахты,
который называли Пенкаррон Мэйнор. Они переехали сюда несколько лет тому
назад, купили это место и начали заниматься шахтой.
   Суеверные шахтеры оставляли в шахте так называемый "диджан"  -  часть
обеда, который брали с собой для угощения нэйкеров, чтобы задобрить их и
избежать несчастья, которые были в шахтах не  редкостью.  Несколько  раз
там происходили ужасные аварии, и уже  не  одна  семья  потеряла  своего
кормильца. Так что им, как и рыбакам, приходилось следить за  приметами.
Они не могли себе позволить не обращать на них внимания.
   "Конечно, они боятся, - говорила моя мать, - все это понятно! А  если
для того, чтобы меньше бояться, нужно с кем-то поделиться своим  обедом,
так это не слишком дорогая плата!"
   Мне было  очень  любопытно  узнать  о  нэйкерах.  Говорили,  что  это
карлики, духи евреев, распявших Христа, но моя мать  в  них  не  верила.
Ей-то легко было не верить, ей ведь не нужно было спускаться в шахту, но
вообще она очень интересовалась суевериями и говорила:
   - Как бы посмеялись над нами в Лондоне. Но здесь,  в  Корнуолле,  все
это подчас имеет какой-то смысл: очень уж  здесь  подходящее  место  для
духов и прочей нечисти! Ты только прислушайся к здешним легендам..,  эти
родники с какими-то волшебными свойствами, эти истории про  необъяснимые
тайны, ну и, само собой разумеется, пруд Святого Бранока!
   - О да! - с готовностью подхватила я. - Расскажи мне  про  этот  пруд
Святого Бранока!
   - Когда ты попадешь туда, веди себя поосторожней. Ты вообще не должна
ходить туда одна - только с мисс  Прентис  или  еще  с  кем-нибудь!  Там
болотистое место, и могут быть неприятности!  Это  старая  история.  Мне
кажется, что многие из местных по-настоящему верят в нее, но они  вообще
верят во все!
   - А во что они верят?
   В то, что слышат колокола!
   Колокола? Какие колокола?
   Колокола, которые находятся там, внизу.
   - Где?
   Под водой?
   Мать кивнула:
   - Все это просто смешно! Некоторые говорят, что это бездонный пруд. В
таком случае, где же находятся колокола?
   - Расскажи мне про эти колокола, мама! Ты же сама говорила, что  люди
должны больше узнавать  о  нужных  вещах.  Это  тоже  нужное,  это  ведь
история!
   Вряд ли это можно назвать историей! - Она рассмеялась и убрала мне за
ухо локон, который выбился из-под ленты,  удерживающей  прическу.  -  По
преданию, давным-давно на этом месте находился монастырь...
   - Как? Прямо в воде?
   - Никакой воды там тогда не  было,  она  появилась  позже!  Поначалу,
когда строили монастырь, все были  очень  добрыми  и  верующими  людьми,
проводили свое время в молитвах и творили добрые дела.
   Это было в те  времена,  когда  Святой  Августин  принес  в  Британию
христианство!
   - Это я знаю, - перебила я, опасаясь, что рассказ превратится в  урок
истории.
   - Из самых дальних краев приходили в этот монастырь люди,  принося  с
собой разнообразные дары: золото  и  серебро,  вина  и  еду  -  так  что
постепенно из бедняков монахи превратились  в  очень  богатых  людей,  и
тогда они начали совершать дурные поступки!
   - А какие?
   - Они начали предаваться чревоугодию, начали пить слишком много вина,
устраивать  разгульные  вечеринки,  где  плясали  и   вытворяли   всякие
непотребные вещи, чего не случалось ранее. Но в один прекрасный  день  в
монастырь явился странник. Он не принес с собой никаких богатых даров, а
отправился в церковь и обратился к монахам с проповедью.  Он  сообщил  о
том, что Бог недоволен  ими,  потому  что  они  превратили  превосходный
монастырь, выстроенный для служения Богу, в  гнездилище  порока,  и  они
должны покаяться. Но к этому времени монахи полюбили такой образ жизни и
не желали расставаться с ним, так что странника, обратившегося к  ним  с
предупреждением, они попросту возненавидели. Они велели  ему  немедленно
убираться,  пригрозив,  что,  если  странник  откажется,  они   попросту
вышвырнут его. Странник не уходил, и тогда монахи принесли бичи и палки,
которыми когда-то истязали себя, отчего, как предполагалось, становились
более святыми, хотя я никогда не понимала,  как  здесь  связано  одно  с
другим. Монахи начали избивать странника, но палки лишь скользили по его
телу, не принося ни малейшего вреда. А потом  вдруг  он  начал  излучать
сияние, поднял руки и проклял  монастырь  Святого  Бранока.  Он  сказал:
"Когда-то это место считалось святым, но теперь оно осквернено! Пусть же
станет так, будто оно никогда не существовало, пусть воды скроют его  от
человеческих глаз! Ваши колокола будут  молчать..,  за  исключением  тех
случаев, когда нужно будет оповестить  о  каком-то  большом  несчастье".
Сказав это, странник исчез.
   - Он отправился на небеса?
   Возможно.
   - Могу поспорить, что это был Святой Павел! Как  раз  такие  вещи  он
больше всего любил делать!
   - Ну, кем бы он ни был, если  верить  легенде,  слова  его  оказались
пророческими. Когда стали звонить в колокола, они не отозвались! Монахи,
конечно, испугались, начали молиться, но толку от этих молитв не было, и
колокола продолжали молчать. Потом как-то ночью пошел  дождь...  Он  все
лил и лил, и так сорок дней  и  сорок  ночей,  и  тогда  реки  вышли  из
берегов, и вода стала подниматься все выше и выше, пока не покрыла  весь
монастырь, и на его месте остался пруд Святого Бранока.
   - А глубоко до этого монастыря?
   Мать взглянула на меня и улыбнулась:
   Но это же просто выдумка! Когда на одной из шахт случается несчастье,
люди начинают говорить, что до этого  слышали  колокола,  но,  по  моему
мнению, после несчастья люди всегда что-нибудь припоминают. Я ни разу не
слышала, чтобы кто-нибудь заранее сообщил  о  предупреждении  колоколов.
Это просто одна из старых корнуоллских легенд!
   Но ведь пруд есть!
   - Это просто пруд - и все!
   - Но он бездонный?
   - Я в этом сомневаюсь.
   - А кто-нибудь пытался промерить глубину?
   - Зачем?
   Узнать, есть ли там, внизу, монастырь?
   - Это просто одно из старых корнуоллских суеверий! Никто  ничего  там
не будет выяснять! Никто ведь не выясняет, каков состав воды  в  Роднике
монахини в Альтаруне, которая, по слухам, предохраняет от безумия!
   Никто не собирается  проверять,  правда  ли,  что  испивший  воды  из
источника Святого Уния в Редруте никогда не будет повешен.  Просто  есть
люди, которые склонны верить в такие вещи, а остальные относятся к этому
скептически. То же самое и с Бра-ноком...
   - Хотелось бы мне послушать эти колокола!..
   - Их нет! Я сомневаюсь даже в том, что там когда-то был монастырь. Ты
же знаешь, как рождаются такие легенды. Людям мерещится, они  видят  или
слышат что-то такое, что не могут объяснить.
   Тогда начинают появляться легенды. Тем  не  менее,  не  подходи  туда
близко: это нездоровое место. Застойная вода всегда вредна.., и,  как  я
уже сказала, там топко.
   Нужно сказать, в то время  я  не  слишком  заинтересовалась  историей
этого   пруда.   Кругом   без   конца   рассказывали   о    каких-нибудь
сверхъестественных событиях, о том,  что  некоторые  люди  имеют  дурной
глаз, что один умеют вредить другим, изготовляя восковые фигурки недруга
и прокалывая их булавками. Однажды скоропостижно  скончался  мужчина,  и
его мать обвинила его жену в том, что та  погубила  его,  посыпав  солью
вокруг его стула, - метод, который суд присяжных не признал  достоверным
способом убийства. Еще была Мэдди Крейг, которую звали  "пелларом".  Это
значило, что кто-то из ее предков помог русалке, оказавшейся на  берегу,
вернуться обратно в море. Так что существовали роды пелларов,  одаренные
особыми способностями благодаря тому, что оказывали помощь  русалкам.  В
общем, колокола Святого Бранока не представляли для меня особо необычный
случай.
   Моя мать очень интересовалась происхождением  нашей  семьи  и  многое
знала об этом,  поскольку  большинство  наших  предшественниц  тщательно
записывали историю своей жизни. Большая часть этих записей  хранилась  в
Эверсли, откуда и происходило  наше  семейство,  но  со  временем  браки
разбрасывали членов семьи в самые разные места,  и  теперь  Эверсли  был
домом всего  лишь  одного  из  ответвлений  семейства.  Мы  очень  редко
навещали их, поскольку Эверсли находился на противоположном краю  Англии
- на юго-восточном, в то время как Кадор был на юго-западе.
   Моей матери доводилось видеть немало этих дневников, и она  частенько
пересказывала  мне  их  содержание.  Особенно  меня   интересовала   моя
предшественница Анжелет. Она и ее сестра-близнец Берсаба были замужем за
одним и тем же мужчиной: вначале Анжелет, а после ее смерти - Берсаба.
   В Кадоре была картинная галерея, где меня  больше  всего  интересовал
портрет моего дедушки. Его глаза были  нарисованы  так,  что  все  время
следили за мной, в какой бы конец  галереи  я  ни  пошла,  и,  по-моему,
выражение его лица  тоже  менялось.  Наверное,  это  был  очень  хороший
портрет, потому что складывалось впечатление, что в любой момент дедушка
может переступить раму и выйти наружу. У него было