ить в замке Ремус. Меня поразила та
готовность, с которой Кэтрин согласилась на это.
   Вскоре после ее отъезда слуга принес  послание  от  матушки  Солтер.  Эти
весточки были похожи на приказы, мне и в  голову  не  приходило  ослушаться.
Думаю, что во мне, как и во многих людях,  глубоко  жило  суеверие.  Матушка
Солтер слыла ведьмой, но она была и прабабушкой Бруно, который возвысился  и
стал главой общины, и прабабушкой Хани, которая вышла замуж за  аристократа.
Когда я обо всем этом размышляла, то мне казалось, что именно матушка Солтер
наколдовала свадьбу своей правнучки.
   Она была столь же могущественной в лесной, хижине, как Бруно в Аббатстве,
и все, в большей или меньшей степени, верили в необычайное  могущество  этих
людей. Я, наверное, была не менее легковерна, чем мои девушки-служанки.
   Поэтому, не теряя времени, я поспешила в лес.
   То, что я увидела, потрясло меня. Матушка Солтер всегда  была  худой,  но
теперь она выглядела изможденной.
   Я воскликнула:
   - Да вы больны, матушка Солтер!
   Она схватила мою руку: ее рука была холодной, похожей на когтистую  лапу.
Я обратила внимание на коричневые пятна на коже, которые мы называем Цветами
смерти.
   - Я собиралась умирать, - сказала она. -  Судьба  моего  правнука  в  его
собственных руках. Я обеспечила свою правнучку.
   Я улыбнулась: кто, как не я, кормил и воспитывал Хани так, что она  стала
подходящей партией для аристократа? Но я знала, что она имеет  в  виду.  Это
она настояла, чтобы я заботилась о Хани.  А  если  верить  Кезае  то  именно
матушка Солтер придумала положить ребенка в рождественские ясли.
   - Ты все хорошо сделала, -  сказала  она.  -  Я  хочу  благословить  тебя
прежде, чем я умру.
   - Спасибо.
   - Не нужно благодарить меня. Если бы ты не стала заботиться о ребенке,  я
прокляла бы тебя.
   - Я любила ее как собственную дочь. Она принесла мне много радости.
   - Ты много дала - много и получила. Это закон, - сказала матушка Солтер.
   - Вам не годится быть одной. Кто здесь ухаживает за вами?
   - Я всегда сама заботилась о себе.
   - Как ваш кот? - спросила я. - Я не вижу его.
   - Сегодня я похоронила его.
   - Вам будет одиноко без него.
   - Мое время пришло.
   - Я не могу допустить, чтобы вы остались здесь умирать.
   - Что же, ты хозяйка в этих краях.
   - Эти леса - леса Аббатства, а разве вы не прабабушка моей Хани? Могу  ли
я допустить, чтобы вы остались здесь в одиночестве?
   - Как же разрешить эту проблему, госпожа?
   - У меня есть предложение. Думаю, что очень хорошее. Я возьму вас  в  дом
моей матери. Она будет заботиться о вас. Сама она  нуждается  в  сочувствии,
потому что сердце ее печально. У вас есть, что  ей  дать.  Она  интересуется
травами и лекарствами. Вы можете многому научить ее.
   - Старая матушка Солтер в доме у знатной леди?
   - Пожалуйста, не отказывайтесь, матушка Солтер, ведь вы знаете себе цену.
   - Почему же ты приказываешь здесь?
   - Я просто забочусь о больных на землях Аббатства,  принадлежащего  моему
мужу. Она лукаво посмотрела на меня:
   - Так возьми меня к моему правнуку?
   - Я отвезу вас к моей матери.
   - Хе-хе. - Старая Солтер издала свое обычное кудахтанье. - Он не  был  бы
рад увидеть меня. Хани приходила ко мне. Она мне  доверяла.  Она  рассказала
мне о своей любви к тебе и о том, как она боится, что ты больше любишь  свою
родную дочь. Это естественно. Я не виню тебя за это. Ты хорошо сделала  свое
дело, я не забыла этого. Горе тем, кто не заботился обо мне.
   Мое сердце исполнилось жалостью к этой бедной старой женщине,  больной  и
умирающей, все еще цепляющейся за свое могущество, которым она обладала  или
же заставляла людей верить, что обладает.
   Я сказала, что пойду предупредить мать  и  подготовить  переезд.  Матушка
обдумала мое странное предложение и согласилась приютить старую Солтер.  Она
велела  приготовить  комнату,  положить  на  пол  свежий  тростник,  сделать
соломенную постель. Потом мы вместе с матерью отправились к матушке  Солтер,
посадили ее на мула и привезли в Кейсман-корт. Моя забота о  матушке  Солтер
разозлила Бруно.
   - Взять эту старуху в дом твоей матери! Ты, должно быть, сошла с ума.  Ты
собираешься собрать всех бедняков и притащить их в Кейсман-корт?
   - Она - незаурядная женщина.
   - Да, конечно,  но  у  нес  дурная  репутация.  Она  заключает  сделки  с
дьяволом. За это ее могли бы сжечь на костре.
   - Многих хороших людей постигла эта участь. Но  ты,  конечно,  понимаешь,
почему я должна проявить особую заботу об этой женщине?
   - Из-за ее родства с незаконнорожденной, которую ты удочерила.
   Я больше не смогла вынести его  пренебрежительного  отношения  к  Хани  и
воскликнула:
   - Да, потому что она прабабушка Хани.., и твоя. Я увидела, как  ненависть
исказила его лицо. Он знал, что я никогда не верила в  чудо,  и  именно  это
было причиной разрыва между нами. Раньше я намекала  на  то,  что  не  верю,
сейчас я сказала об этом открыто.
   - Ты всегда все делала мне наперекор! - сказал он в ярости.
   - Я бы с удовольствием делала все с тобой  и  для  тебя.  Но  почему  это
мешает мне смотреть правде в лицо?
   - Потому что это ложь, ложь, и ты, чей долг быть на моей стороне, сделала
все, чтобы посеять семена этой лжи.
   - В таком случае, я виновна в ереси, - сказала я.
   Он повернулся  и  покинул  меня.  Довольно  странно,  но  меня  перестало
волновать, что между нами нет больше любви.

***

   В свой следующий визит в Кейсман-корт  я  увидела,  что  комната  матушки
Солтер чисто прибрана. На столике у постели стояли  питье  и  мази,  которые
приготовила моя матушка. Она была взволнована и исполнена сознания  важности
своего дела.  Она  суетилась  вокруг  старухи  так,  словно  та  была  малым
ребенком, и это, казалось, забавляло матушку Солтер.
   Конечно, старуха умирала. Она знала это, и  ее  радовало,  что  последние
часы ей суждено провести в богатом доме.
   Матушка рассказала мне, что больная поделилась с нею  своими  знаниями  о
растениях, полезных и вредных. Она не  позволила  матушке  ничего  записать,
возможно потому, что сама писать не умела и считала, что в знаках, сделанных
на бумаге, есть что-то плохое.
   Но у моей матери была хорошая  память  на  то,  что  ее  интересовало.  Я
уверена, что полученные знания были щедрой платой за все,  что  она  сделала
для матушки Солтер. Но было здесь и  другое.  Обладала  ли  старуха  властью
благословлять или проклинать, не знаю, но моя мать совсем оправилась от горя
и, пока старуха Солтер жила в ее доме, я слышала, как моя матушка все  время
что-то напевает.
   За два или три дня до смерти матушки Солтер я пришла навестить ее,  и  мы
побеседовали наедине. Я спросила у нее о рождении Бруно.
   - Вы знаете, - сказала я, - что  он  верит  в  то,  что  обладает  особой
властью. Он не поверил истории, рассказанной монахом и Кезаей.
   - Да, он этому не поверил. И у него есть особая власть. Посмотри  на  то,
что он сделал. Он сам построил мир вокруг себя. Разве  мог  бы  это  сделать
обычный человек?
   - Значит, Кезая солгала?
   Матушка Солтер засмеялась своим кудахтающим смехом.
   - Во всех нас есть особая власть. Мы должны ее просто найти. Мой отец был
дровосеком. По правде говоря, я была седьмым ребенком,  моя  мать  говорила,
что и она была седьмым ребенком в семье. Я сказала себе,  что  во  мне  есть
нечто особенное, и так оно и было. Я изучала растения. Не было цветка, листа
или почки, которых бы я не знала. И я их все опробовала,  а  потом  пошла  к
старухе, которую считали ведьмой, она многому научила меня. Так  я  и  стала
колдуньей. Мы все могли бы быть колдунами.
   - А Бруно?
   - Он - сын моей Кезаи.
   - И это правда, что в рождественские ясли его положил монах?
   - Правда. Это придумала я. Кезая ждала  ребенка.  Что  стало  бы  с  этим
ребенком? Мальчик или девочка, будущий ребенок Кезаи,  стал  бы  слугой  или
служанкой, не способными ни читать, ни писать. А я  всегда  знала,  как  это
важно. В этом есть своя сила... То, что написано, может быть  прочитано.  Но
при всей моей мудрости я не умела ни читать, ни писать. И Кезая тоже. А  мой
правнук должен был уметь. Вот чего я хотела. Монаха не нужно обвинять, Кезаю
тоже. Она сделала то, что было естественно для нее,  а  он  не  посмел  меня
ослушаться. Я придумала план, а они его выполнили. Мой  правнук,  лежащий  в
рождественских яслях, - и ничего мудрее нельзя было придумать.  Если  бы  не
пришел Уинвер, мой правнук стал бы аббатом, мудрым человеком и  чудотворцем,
потому что во всех нас есть особая сила, но только сначала мы должны  узнать
о том, что обладаем этой силой, а потом использовать ее.
   - Вы подтвердили то, во что я всегда верила. Бруно ненавидит меня за  то,
что я знаю тайну его рождения.
   - Его гордость погубит его. В нем есть величие, но  есть  и  слабость.  А
если его слабость больше, чем его сила, то он обречен.
   - Следует ли мне притворяться, что я верю ему? Была ли я  не  права,  дав
ему понять, что знаю истину?
   - Нет, - сказала старуха. - Будь верна себе, девочка.
   - Должна ли я попытаться заставить его принять правду?
   - Если бы он смог сделать это, он был бы спасен. Ибо гордыня его  велика.
Я хорошо знаю его, хотя видела только раз с тех пор, как он  был  младенцем.
Но Хани рассказывала о нем. Она рассказывала мне все.., о вас обоих.  Теперь
я вот что скажу тебе. Совершенный монахом грех давил на него тяжким  грузом.
Единственное, что могло  дать  ему  надежду  на  спасение,  -  это  написать
исповедь. Он умел хорошо писать. Он приходил ко мне в лес время от  времени,
нарушая законы Аббатства, но это были не мои законы, а я должна была  думать
о своем правнуке. Поэтому я велела Амброузу навещать меня, что он  и  делал.
Он показал мне  раны  на  теле,  которые  нанес,  мучая  себя.  Показал  мне
власяницу, которую носил. Его мучил грех. И он написал  исповедь  и  спрятал
так, чтобы никто не нашел ее.
   - Где эта исповедь?
   - Она спрятана в его  келье.  Найди  ее.  Сохрани  и  покажи  Бруно.  Она
послужит тебе доказательством. Скажи ему, что он должен быть верен себе.  Он
умный и обладает большой силой. Без лжи он сможет возвеличиться еще  больше.
Если ты поможешь преодолеть ему гордыню, которая погубит его.
   - Я поищу эту исповедь, - сказала я, - и если найду ее, то покажу Бруно и
передам ему ваши слова. Старуха кивнула.
   - Я желаю ему добра, - промолвила она. - Он - моя плоть и кровь. Расскажи
ему, что я так и сказала. Расскажи ему, что он  может  стать  великим,  если
сможет преодолеть свою слабость.
   Наш разговор был прерван матушкой, которая ворвалась в комнату и заявила,
что я замучила ее больную.
   Через несколько дней матушка Солтер  умерла.  Моя  мать  посадила  на  ее
могиле цветы и ухаживала за ними.

ИСПОВЕДЬ МОНАХА

   Раньше я старалась избегать строения, где располагались кельи монахов.  В
нем было что-то еще более жуткое, чем во всей  остальной  необитаемой  части
Аббатства.  Хотя  к  этому  времени  часть  зданий   была   снесена,   часть
перестроена, кельи оставались нетронутыми.
   После признания матушки Солтер я стала часто ходить туда. Я хотела  найти
исповедь, которую, по словам старухи,  там  спрятал  Амброуз.  Если  бы  мне
удалось найти рукопись и показать  ее  Бруно,  ему  пришлось  бы  посмотреть
правде в лицо. И так же, как и матушка Солтер, я понимала, что, пока  он  не
примет эту правду, я не смогу уважать его.
   "Было ли это правдой?" - спрашивала я себя. Как трудно понять, что движет
человеком! Желала ли я сказать: "Смотри, я права"? Или  же  я  действительно
желала помочь ему?
   Если же  он  признает  то,  что  он  родился  таким  же,  как  и  другие,
постарается ли он после этого развеять миф о себе? Захочет ли  он  построить
свою жизнь на твердом основании правды?
   Я не знала, так как не понимала ни Бруно, ни своих чувств к нему. Я  была
околдована историей о его чудесном появлении на  свет.  В  брак  я  вступила
восторженной девушкой, но он не принес мне счастья, за исключением того, что
подарил мне Кэтрин.
   Какими бы не были мои мотивы,  что-то  побуждало  меня  искать  исповедь,
которую, по словам матушки Солтер, оставил Амброуз.
   Поднимаясь по каменной винтовой лестнице с перилами из толстого каната, я
думала о монахах, которые в течение двухсот лет спускались по этим  каменным
ступеням, и мне пришло в голову, что многие из них,  должно  быть,  оставили
что-то после себя.
   Наверху лестницы находились площадка и длинных узкий  коридор,  по  обеим
сторонам коридора располагались кельи. Каждая из них имела дверь с решеткой,
через которую всегда можно было заглянуть в келью.
   Большинство келий пустовали, хотя в некоторых оставались топчаны, они  не
нужны были вандалам, грабившим Аббатство. Все  кельи  были  одинаковыми,  во
всех узкие щели без стекла, прорезанные в толстых стенах вместо окон.  Зимой
здесь должно было быть жутко холодно. Пол в кельях  вымощен  плитами,  стены
выложены из камня. Никакого уюта, но монахи и не искали его.
   Я слышала кое-что от Клемента и Юджина о жизни в  Аббатстве.  Я  знала  о
часах, которые они обязаны были проводить в келье в покаянии, о том,  что  в
любое время аббат мог молча пройти по коридору и заглянуть  сквозь  решетку,
чтобы увидеть, что происходит внутри.
   - Мы не знали, когда за нами следят, - рассказывал Юджин. Я знала кое-что
об их обетах, о длительных периодах, когда монахи обязаны были целыми  днями
соблюдать молчание. О том, что  им  не  разрешалось  дотрагиваться  друг  до
друга, о том, что они должны были работать, совершать обряды  и  молиться  с
равным рвением. Странная жизнь, особенно для таких людей, как Клемент, Юджин
и, конечно, Амброуз, который не один раз высвобождался от ее гнета.
   Я могла представить страдания этого человека, его стремление  разобраться
в своей душе, страстные мольбы к Богу с просьбой наставить его, пытки, через
которые он, должно быть, прошел в своей келье.
   Думаю, я не слишком удивилась бы, если бы, поднявшись наверх по лестнице,
лицом к лицу столкнулась бы с каким-нибудь давно умершим монахом, который не
смог успокоиться в своей могиле.
   Стоя там на площадке, я спрашивала себя, какая из этих  одинаковых  келий
принадлежала Амброузу. Узнать это было невозможно. Могла  ли  я  кого-нибудь
спросить? Клемента? Юджина? Они бы  немедленно  рассказали  об  этом  Бруно.
Этого я не хотела. Нет, я сама должна найти келью Амброуза, а если возможно,
то и его исповедь.
   Я вошла в первую келью. Когда за мной захлопнулась дверь, у меня от ужаса
перехватило дыхание. Я испугалась, как никогда прежде. Я удивилась тому, как
много может промелькнуть в  голове  человека  за  такое  короткое  время.  Я
представила себе, что оказалась запертой  в  одной  из  келий.  Никто  и  не
подумает искать меня здесь. Я останусь в  холодной  каменной  темнице,  пока
жизнь не  покинет  меня,  а  со  временем  присоединюсь  к  обитавшим  здесь
призракам монахов.
   Но оснований для паники не было. На двери не было замка.
   Я вернулась в келью. Осмотрела стены, но не обнаружила места,  где  можно
было бы спрятать рукопись. Я ощупывала стены, все  время  оглядываясь  через
плечо, поскольку мне казалось, что я не одна.
   Я продрогла в холоде и сырости этого здания, заглянула в несколько  келий
- они были одинаковые. Если бы  я  смогла  найти  келью  Амброуза!  Исповедь
спрятана в стене! Зачем Амброузу было исповедоваться, если он  больше  всего
желал скрыть свой грех?
   Мне хотелось убедить себя в том, что  исповеди  не  существует.  Причиной
этому было желание выбраться отсюда и никогда не возвращаться.  Я  не  могла
избавиться от ощущения, что за мной подсматривают и что нечто злое только  и
ждет, чтобы схватить меня. В этом коридоре было сорок келий. Я заглянула  во
все. Как же я смогу узнать, которая из них принадлежала Амброузу,  ведь  они
все одинаковы?
   В каждом конце коридора было по винтовой  лестнице.  Мне  чудилось,  что,
пока я поднималась по одной лестнице, кто-то мог подняться по другой. И этот
кто-то мог притаиться в одной из келий и наброситься на меня Кто?
   Что со мной? То я боюсь призраков, то живого человека.
   Я не могла понять себя.
   Все, что я знала, так это то, что мне всегда хотелось держаться  подальше
от этого здания.
   Кейт написала, что привезет Кэтрин обратно в Аббатство. Я ответила,  что,
как всегда, буду рада видеть ее и выражала надежду,  что  Кэтрин  вела  себя
хорошо.
   Я с нетерпением ждала возвращения Кэтрин и радовалась приезду  Кейт.  Обе
они поднимали мне настроение.
   Я все еще не нашла исповеди, хотя и побывала в кельях  несколько  раз.  Я
продолжила бы поиски, но меня все  время  охватывало  чувство  грозящей  мне
близкой опасности. Я заглядывала за  решетку,  так  как  мне  казалось,  что
кто-то стоит там, но мои глаза никого не находили, а страх все же оставался.
   Я стала бояться ходить туда, и все же что-то побуждало меня делать это.
   Я бы предпочла довериться кому-нибудь. Кейт в этом  смысле  не  годилась.
Руперт? Я думала о нем. Нет, я не могла говорить об этом с Рупертом. То, что
он просил меня выйти за него замуж и все еще  думал  обо  мне  с  нежностью,
мешало мне открыто говорить с ним о моих чувствах к Бруно. На самом  деле  я
плохо понимала, каковы были эти чувства.
   Я снова пошла в спальни монахов, поднялась по каменной  лестнице.  Каждый
раз я надеялась, что сегодня обязательно найду  то,  что  искала.  Тщательно
осмотрела  шесть  келий,  тщательно  ощупала  каменные  плиты  стен,   чтобы
удостовериться, что там ничего не спрятано. Мои усилия были напрасны.
   "Возможно, сегодня после полудня", - подумала я.
   Как тихо было всюду в этот день после полудня.  Приятный  июньский  день.
Снаружи горячее солнце заливало траву, а в кельях, как всегда, было холодно.
   Мои шаги на лестнице отдавались гулким эхом. Я быстро поднялась наверх  и
остановилась на площадке. В этот  момент  мне  послышались  звуки  снизу.  Я
прислушалась.
   Ничего.
   Я прошла в седьмую келью. Легонько дотронулась до стены, в  которой  была
дверь, потом до стен, разделяющих кельи, подошла к  узкой  щели  в  стене  и
выглянула во двор.  Неожиданно  мурашки  побежали  по  коже,  потому  что  я
почувствовала, что не одна. Я  быстро  обернулась.  Через  решетку  за  мной
следила пара глаз.
   Я услышала свой глубокий вздох и, вытянув руки, коснулась гранитных стен.
   Глаза исчезли.
   Я крикнула:
   - Кто здесь? - и бросилась к двери. Никого не было.
   Теперь у меня было только одно желание  -  выбраться  из  этого  дома.  Я
бросилась к лестничной  площадке,  и,  когда  уже  добралась  до  нее,  меня
схватили сзади.
   Несколько мгновений я не смела обернуться, так сильно боялась  того,  что
могла увидеть.
   Я услышала тихий смех - неприятный смех. Тогда я обернулась.
   Бруно!
   - Что ты здесь делаешь?
   - Значит, это ты шел следом за мной? Ты подглядывал через решетку?
   - Что ты тут делаешь? Вот что я хочу знать. Я пробормотала:
   - Почему я не могу прийти сюда?
   - Я спрашиваю тебя, зачем ты пришла сюда?
   - Это.., интересно.
   - Почему ты так испугалась?
   - Кто бы не испугался? Почему ты со  мной  не  заговорил?  Почему  ты  не
открыл дверь и не  вошел,  а  смотрел  сквозь  решетку,  потом  спрятался  и
набросился на меня?
   - Ничего подобного. Когда ты вышла, ты  не  оглянулась.  Ты  бросилась  к
лестнице, и тогда я дал знать о своем присутствии.
   - Ты испугал меня.
   - Я не могу понять, чего тебе было пугаться, если ты просто  осматриваешь
дом?
   Он подозрительно посмотрел на меня. Знал ли он об исповеди? Рассказал  ли
ему об этом Амброуз? Если бы он знал, что я ищу, он сделал бы все, что в его
силах, чтобы помешать мне. Я должна найти исповедь. Я должна  заставить  его
принять правду, ибо понимала, как права была матушка Солтер, когда говорила,
что гордыня погубит его, а возможно, и всех