риключение?
   - Не ломай себе головы, - ответил Шарло. - Тебе все равно не понять.
   - О нет! - воскликнула я. - Я-то, конечно, глупа.., но не так  глупа,
как некоторые, которые тешат себя буйными  фантазиями.  Помнишь  историю
дяди Армана? Как он хотел обрушиться на смутьянов? Что с ним стало?  Его
посадили в Бастилию.., и сильный, здоровый человек превратился в жалкого
инвалида. И.., как говорят Лебрены, он умер, так и не оправившись  после
заточения в Бастилии.
   - Значит, он был недостаточно осторожен. Он наделал ошибок. Мы их  не
повторим. Дело это благородное. Я не могу больше стоять в стороне, когда
такое происходит с моим народом.., с моей родиной...
   Дэвид сказал:
   - В самом деле, это - благородная идея, но она  требует  глубокого  и
тщательного обдумывания.
   - Разумеется, надо все обдумать, - возразил Шарло. - Но как мы  можем
выработать план, пока не попадем туда.., пока не разузнаем обстановку?
   Я заметила:
   - Кажется, вы в самом деле настроены серьезно.
   -  Серьезнее,  чем  когда-либо,  -  ответил  Шарло,  Я  взглянула  на
Луи-Шарля. Он кивнул мне в подтверждение. Конечно, он всюду последует за
Шарло.
   Я заставила себя посмотреть на Джонатана и увидела горящую  голубизну
его глаз, и ощутила боль и гнев  оттого,  что  это  пламя  зажег  в  них
замысел, не имеющий ко мне никакого отношения, и оттого,  что  он  готов
был так необдуманно рисковать не только своей жизнью, но и жизнями Шарло
и Луи-Шарля.
   - Уж тебе-то незачем ехать с  ними,  -  сказала  я.  Он  улыбнулся  и
покачал головой.
   - Но ты не француз.
   Это не твои проблемы.
   - Это проблемы всех здравомыслящих  людей,  -  назидательно  произнес
Шарло.
   Им двигала любовь к своей стране, но с Джонатаном  дело  обстояло  не
так, и он меня глубоко уязвил. Он ясно дал мне понять, что  я  имею  для
него лишь второстепенное значение.
   Он жаждал этого приключения сильнее, чем меня.
   Весь  следующий  день  Джонатан  отсутствовал  вместе   с   Шарло   и
Луи-Шарлем. Они вернулись вечером и не сказали, где были. Но у  них  был
хитровато-довольный  вид.  Наутро  они  снова  уехали  верхом  и   опять
вернулись поздно.
   Я говорила о них с Дэвидом, и он выразил озабоченность по  поводу  их
планов.
   - По-моему, это одни разговоры, - сказала я, - Вряд ли они отправятся
во Францию.
   - А почему бы и нет? Шарло - фанатик, а Луи-Шарль всюду последует  за
ним.
   Вот Джонатан, - он пожал  плечами,  -  у  Джонатана  часто  возникают
сумасбродные планы, но уверяю тебя, что большинство  из  них  так  и  не
осуществились. Он любит воображать, как он мчится на великолепном боевом
коне навстречу опасности и выходит из нее победителем.
   Он всегда был таким.
   - Он очень похож на отца.
   - Нашему отцу никогда бы не пришла в голову донкихотская идея  насчет
спасения чужестранцев. Он всегда говорил, что французы навлекли на  себя
революцию собственным безрассудством, и теперь должны расплачиваться.
   - Но он все же отправился туда и вернулся победителем.
   - У него всегда была ясная цель. Он отправился  туда  единственно  за
тем, чтобы спасти твою мать. Он разработал план действий хладнокровно  и
эффективно.  Эти  же  трое  позволяют  своим  эмоциям  взять  верх   над
рассудком.
   - С тобой этого никогда не бывает, Дэвид.
   - По своей воле - нет, - согласился он.
   - Что с ними делать? Я чувствую, что они настолько  безрассудны,  что
способны на все.
   - Отец скоро приедет. Он разберется с этим.
   - Скорей бы они с матушкой вернулись! Дэвид взял мою руку и пожал ее.
   - Не волнуйся, - сказал он. - Сейчас происходят важные события. Мы на
грани войны с французами.  Прежде  всего  наши  мальчики  убедятся,  что
пересечь  границу  не  так-то  легко.  Они  наткнутся  на   препятствия,
непреодолимые препятствия.
   - Надеюсь, что ты прав, - сказала я.

***

   К моему великому облегчению,  Дикон  и  матушка  вернулись  домой  на
следующий день.
   - Все хорошо, - сказала мать. - Мы доставили Лебренов к  их  друзьям.
Их встретили  очень  радушно.  Они  найдут  там  приют,  в  котором  так
нуждаются, но пройдет еще некоторое время, прежде чем они придут в  себя
после перенесенных ужасных испытаний.
   Буря разразилась за обедом.
   Мы все сидели вокруг стола, когда Шарло сказал почти небрежно:
   - Мы решили отправиться во Францию.
   - Это невозможно! - воскликнула матушка.
   - Невозможно? Вот слово, которого я не признаю.
   -  Ваше  признание  или  непризнание  английского  языка  к  делу  не
относится, - вмешался Дикон. - Я знаю, что  вы  владеете  им  далеко  не
безукоризненно, но когда Лотти говорит вам, что вы не  можете  ехать  во
Францию, она имеет в виду, что  вы  не  можете  быть  так  глупы,  чтобы
пытаться это сделать.
   - Другие же смогли, - возразил Шарло.
   Он с вызовом посмотрел на Дикона, который ответил резким тоном:
   - Она имеет в виду, что это невозможно для вас.
   - Вы хотите  сказать,  что  считаете  себя  каким-то  сверхчеловеком,
который один только может делать то, что другие не могут?
   - Пожалуй, вы попали в точку, - добил его Дикон. -  Возьму-ка  я  еще
немного этого ростбифа.
   Отлично готовят его у нас на кухне.
   Тем не менее, - сказал Шарло, - я еду во Францию.
   - А я, - вставил Джонатан, - еду с ним. Несколько  мгновений  отец  и
сын молча мерили друг друга взглядами. Я не могла до конца  понять,  что
выражали  эти  взгляды.  В  глазах  Дикона  мелькнула  искорка,  которая
заставила меня подумать, что он не был слишком удивлен. Но, возможно,  я
придумала это после.
   Наконец, Дикон нарушил молчание. Он сказал:
   - Ты сошел с ума.
   - Нет, - сказал Джонатан, - просто принял твердое решение.
   Дикон продолжал:
   - Так, понимаю. Значит, это план. Кто еще собирается присоединиться к
этой компании глупцов? Как насчет тебя, Дэвид?
   - Конечно, нет, - ответил Дэвид. - Я уже сказал ему, какого я  мнения
об этой идее.
   Дикон кивнул:
   - Я приятно удивлен, что кто-то в семье еще сохранил благоразумие.
   - Благоразумие! - возмущенно сказал  Джонатан.  -  Если  благоразумие
заключается  в  том,  чтобы  посвятить  себя  исключительно   книгам   и
математике, то мир не сможет далеко продвинуться по пути прогресса.
   Наоборот, - возразил  Дэвид,  -  идеи,  работа  мысли  и  образование
сделали намного больше для прогресса, чем безответственные авантюристы.
   - Я готов поспорить!
   - Довольно! - прервал Дикон. - Думаю, вас  сбило  с  толку  появление
этих беженцев. Но ведь вы слышали их  рассказ.  Франция  превратилась  в
страну дикарей.
   - Там еще есть благородные люди, - сказал Шарло, - и они делают  все,
что в их силах, чтобы спасти страну.
   - Для них это будет непосильная  задача.  Я  предупреждал  много  лет
назад, что они движутся к катастрофе.
   - Это правда, - сказала матушка. - Ты предупреждал их, Дикон.
   - И тогда они стали проповедовать против  нас..,  встали  на  сторону
американских колонистов.
   Что за глупцы! Кто же теперь  может  удивляться,  что  они  дошли  до
такого состояния!
   - Я могу, - сказал Шарло. - Но заставить вас понять - напрасный труд.
   - Я достаточно хорошо понимаю. Не очень-то вы глубокомысленны, просто
компания молодых идиотов. Ну, а теперь покончим с этим. Я хочу  спокойно
насладиться этим превосходным ростбифом.
   За столом воцарилось  молчание.  Сабрина,  которая  сошла  вниз  ради
счастья любоваться Диконом  и  видеть,  как  он  с  аппетитом  поглощает
ростбиф, сидела с напряженным лицом. Она ненавидела споры.
   Матушка тоже расстроилась. Она  жалела,  что  все  так  вышло.  После
отлучки из дома,  даже  такой  краткой,  она  хотела  радоваться  своему
возвращению к домашнему очагу.
   Дикон сказал, что после обеда он  хочет  поговорить  с  Джонатаном  в
своем кабинете. Когда я поднималась наверх,  то  слышала,  как  они  там
негромко беседовали.
   Матушка зашла ко мне в спальню. Она  присела  на  кровать  и  грустно
посмотрела на меня.
   - Как все это случилось? - спросила она.
   Я рассказала, как они постоянно толковали  между  собой  и  так  были
поглощены своими замыслами, что мы, остальные, как бы перестали для  них
существовать.
   - Мне кажется, это затеял Шарло, - сказала я.
   - Шарло всегда был настроен патриотически. Он сын своего отца.  Жаль,
что он и Дикон не ладят между собой.
   - Думаю, что и никогда не поладят. У них прирожденная антипатия  друг
к другу.
   Она вздохнула, и я улыбнулась ей.
   Моя милая maman, - сказала я, - вы не можете иметь все от  жизни,  не
так ли? Вы и так получили очень много.
   - Да, - согласилась она. - Это правда; и запомни мои слова,  Клодина,
на будущее, когда ты будешь старше:  самое  лучшее,  что  может  быть  в
жизни, - это обрести счастье тогда, когда ты достаточно  созрела,  чтобы
уметь наслаждаться им.
   - Ну что ж, это именно ваш случай Она утвердительно кивнула.
   И не тревожься за этих глупых юнцов. Они поймут  свое  безрассудство.
Дикон сможет образумить их.

***

   Но он не смог.
   Они тайно покинули Эверсли на следующее утро, но их не  хватились  до
самого  вечера,  когда  обнаружилось,  что  их  нигде  нет.  Мы  провели
тревожную ночь, а утром Дикону принесли письмо, написанное Джонатаном.
   Они сговорились о проезде с хозяином суденышка, которое держало  курс
к фландрскому побережью, и к тому времени,  как  Дикон  получил  письмо,
уже, должно быть, высадились на берег.

СВАДЬБА В ЭВЕРСЛИ

   Наше домашнее хозяйство пришло в упадок. Дикон  злился,  а  моя  мать
погрузилась в уныние. Хотя она никогда не была так близка с  Шарло,  как
со мной, и они значительно отдалились друг от друга с тех пор,  как  она
вышла замуж за Дикона, он был  ее  сыном,  и  за  последующие  недели  я
поняла, насколько расстроило ее его бегство.  Она  знала,  что  Шарло  в
действительности никогда не хотел  жить  в  Англии,  и  она  чувствовала
определенную вину, потому что понимала, какое  разочарование  он  должен
был испытывать. Он приехал сюда на время, как все мы, и его  злило,  что
его принудили остаться в Англии. Я часто слышала, как  он  говорил,  что
хотел бы вернуться назад, и на этот раз вместе с матерью. Он никогда  бы
не  покинул  Франции,  если  бы  мог.  Он  должен  был  остаться,  чтобы
сражаться. Дэвид сказал:
   - Тебе не пришлось бы долго сражаться. Ты стал бы еще одним в длинной
очереди на гильотину.
   Теперь все вспомнили эти разговоры, и не только это. Прогулки  верхом
потеряли  свой  интерес.  Не  было   никакой   надежды,   что   Джонатан
присоединится ко мне. Он уехал. Что если он никогда не вернется?
   Моя мать  горевала  втайне  от  других:  она  не  хотела  еще  больше
расстраивать Дикона.  Спустя  некоторое  время  он  перестал  выказывать
глубокое страдание, хотя Джонатан, его сын, уехал  и  подвергался  такой
опасности, которую трудно представить тому, кто ее  не  испытал.  Думаю,
Дикон не был чересчур сентиментален по отношению к  кому-либо  из  своих
сыновей; но они были его наследниками, и, подобно большинству мужчин, он
хотел сыновей. Мне было интересно, допускает ли  он  такую  возможность,
что Джонатан не вернется. Возможно, он утешал себя тем, что у  него  еще
есть Дэвид.
   В течение первых недель мы ждали их. Я поднималась на самый верх дома
и смотрела на дорогу, а иногда моя мать присоединялась ко мне. Потом она
брала меня за руку, и я знала, что она опять  видит  себя  на  ратуше  и
толпу внизу. Такие переживания никогда не забываются, и в такие времена,
как сейчас, естественно, они становятся более отчетливыми.
   Однажды она потеряла самообладание и закричала:
   - Эта ужасная революция! Чего хорошего она может дать в  сравнении  с
тем злом, которое она нанесла!  Мой  отец  потерял  единственного  сына.
Только подумайте об этом! Однажды он ушел и вернулся только тогда, когда
отец умер. Ты не знала его, Клодина.
   Я сжала ее руку, потом поцеловала ее.
   - Благодарю Бога за то, что есть у меня ты, - сказала она.
   - Я всегда буду рядом с тобой.
   - Благословляю тебя, дорогое дитя! Верю, что ты так и сделаешь.
   Я сделала бы все, что угодно, в тот момент, чтобы успокоить ее.
   Думаю, больше всего Дикон  испытывал  злость.  Он  никогда  не  любил
Шарло, и я уверена, что он почти не думал о  его  исчезновении.  Он  был
зол, потому что это расстраивало мою мать.
   Сабрина заболела. Я уверена, что это случилось из-за  переживаний,  и
на время это отвлекло наши мысли от того, что могло случиться с ними  во
Франции.
   Я часто сидела и читала вслух, это  ей  нравилось.  Да  и  она  много
рассказывала о прошлом. Какой счастливой девушкой она  была!  Ее  всегда
любили... Я многое узнала о ее детстве, что заставило меня посмотреть на
нее по-другому.
   Она поведала мне, как однажды в  детстве  ей  запретили  кататься  на
коньках  по  замерзшему  пруду,  потому  что  стояла  оттепель.  Она  не
послушалась и провалилась в воду. Спасла ее мать, но простудилась, что и
сократило ее жизнь. Отец никогда не простил  ее.  Это  омрачило  всю  ее
жизнь.  Только  моя  прабабушка,  Кларисса,  приходящаяся  ей   кузиной,
понимала ее. А потом  она  вышла  замуж  за  человека,  которого  любила
Кларисса.
   Я смотрела на ее хрупкое тело, белые волосы  и  ее  увядшие,  но  еще
дивные черты и видела, что ее  всю  жизнь  тяготило  чувство  вины.  Она
делила Дикона с Клариссой, и они  находили  утешение  в  сыне  человека,
которого они обе любили.
   То, что происходит с нами в юности, оказывает влияние на формирование
наших  характеров.  Дикон  был  надменный,  агрессивный  и  считал,  что
унаследовал землю по праву. Что ж, эти две обожающие его женщины помогли
ему стать таким. А Шарло.., он воспитывался во  Франции.  Это  была  его
страна, и ему никогда не оторваться от нее.
   Я молилась о том, чтобы его никогда  не  схватили  те,  кто  совершил
революцию. Это означало для него мучительную смерть. Луи-Шарль всегда бы
кем-то вроде мученика. А Джонатан? Нет,  я  не  могу  вообразить,  чтобы
кто-нибудь  был  лучше  Джонатана.  Он  был  похож  на   Дикона,   и   я
подсознательно чувствовала, что с ним ничего не случится. Я поддерживала
в себе эту веру, потому что она ободряла меня.
   Я  проводила  много  времени  с  Дэвидом,   благо   затрагивать   эту
животрепещущую тему с ним было намного легче, чем с моей матерью.
   - Я боюсь за них... Как бы я хотела, чтобы  они  вернулись  домой,  -
сказала я.
   - Джонатан вернется, вот увидишь, но  о  Шарло  и  Луи-Шарле  сказать
ничего не могу.
   Шарло долго готовился к этому, и взял Луи-Шарля с собой.
   Для Джонатана это новое приключение. Однако, думаю, что оно ему скоро
наскучит.
   Он потеряет свой энтузиазм довольно быстро.
   Поездку в Лондон, обещанную к моему дню рождения, отложили. Ни у кого
не было настроения для увеселительных прогулок.
   - Возможно, - трогательно говорила моя мать, - когда они вернутся, мы
сможем поехать туда все вместе.
   Дикон тем не менее отправился в Лондон, и моя мать  присоединилась  к
нему. "Не так ли, - подумала я, - пренебрег и Джонатан своими  делами  и
домом?"
   Когда первое потрясение прошло, дни потекли быстрее. Для меня  они  в
основном  состояли  из  ежедневных  уроков.  Я   говорила   по-английски
достаточно свободно, что удовлетворяло даже Дикона, и слабый французский
акцент проявлялся крайне редко.
   Дэвид часто читал мне отрывки из книг, которые интересовали меня, и я
знала, что увлекало его. Ему нравилось кататься со  мной  верхом  вокруг
поместья,  и  во  время  этих  прогулок  я  познакомилась  с  некоторыми
ближайшими арендаторами. Меня интересовали состояние коттеджей и молодые
пары, имеющие детей. Дэвид был доволен и  часто  говорил  о  том,  какой
популярностью я пользуюсь у этих людей. Он говорил, что, когда  меня  не
было с ним, они спрашивали обо мне.
   - Однажды один из них сказал: "Она похожа на нас -  госпожа  Клодина.
Никто никогда не подумает, что она иная".
   - Похоже, они простили, что у меня отец - француз.
   - Это большая уступка, уверяю тебя, - сказал Дэвид.
   - Почему люди так ограниченны?
   - Потому что их кругозор такой же узкий, как и ум.
   - Шарло был похож на них.
   Я хотела бы никогда не говорить этого. Мы всегда  старались  избегать
любого упоминания о том, что случилось.
   - Шарло француз до такой степени, что  не  принимал  ничего,  что  не
является французским. Мой отец такой же по отношению к Англии.
   - Похоже, что это мужской недостаток.
   - Что ж, возможно. Похоже, твоя мать может быть или француженкой, или
англичанкой.., в зависимости от того, что требуется. Это относится  и  к
тебе, Клодина.
   - Дом там, где те, кого ты любишь. Это не здание или кусок  земли,  я
уверена в этом.
   - Значит, это твой дом, Клодина.
   - Моя мать здесь. Я считаю, что дом всегда будет там, где она.
   Затем он сказал:
   - А как насчет.., других?
   Я прямо посмотрела на него и ответила:
   - Да.., и другие.
   - Например, я?
   - Конечно же, Дэвид.
   Ты выйдешь за меня замуж, Клодина? И я ответила:
   - Да, Дэвид, выйду.
   Впоследствии я удивлялась, почему ответила так  быстро,  хотя  с  тех
пор, как Джонатан уехал и я все больше и больше привязывалась к  Дэвиду,
в сердце моем все еще не было уверенности.
   Оглядываясь назад, думаю, что  я  хотела  просто  вырваться  из  этой
трясины уныния, в которую мы все, похоже, погружались. Я  хотела,  чтобы
что-нибудь произошло, что-нибудь такое,  что  вывело  бы  нас  из  этого
состояния. Поскольку Джонатан уехал  так  легко,  бросив  меня  на  волю
случая, - говорила я себе, - то Дэвид и есть именно тот, кого  я  люблю.
И, давая обещание, я пыталась убедить себя, что поступаю правильно,  так
как всегда чувствовала это сердцем.
   Дэвид торжествовал, и почти сразу же  атмосфера  в  доме  улучшилась.
Уныние рассеялось, и какое-то  время  я  тоже  чувствовала  себя  вполне
счастливой. Перемена в моей матери была поразительной, и Дикон  был  так
доволен, что стало ясно - больше всего он хочет нашей свадьбы.
   Моя мать окунулась в подготовку к ней с почти лихорадочной  энергией.
Когда справлять свадьбу? Не стоило долго ждать. Лето - лучший сезон  для
свадеб.
   Конечно, лето скоро кончится. Был уже  август,  а  для  приготовлений
нужно время. Может, конец сентября? Или начало октября? Наконец, решили,
чтобы дать нам необходимое время для подготовки, это будет октябрь.
   Был конец февраля,  когда  мальчики  уехали  во  Францию.  Иногда  же
казалось, что прошли годы.
   Время шло, и я говорила себе по двадцать раз  на  дню,  что  поступаю
правильно. Я была очень счастлива. У нас с Дэвидом было много общего,  и
мы будем счастливы всю нашу жизнь в окружении семьи.
   "Это правда", - говорила я себе. Но почему же тогда  я  твердила  это
так настойчиво?
   Я была рада, как всегда, видеть мать полной хлопот.  Она  была  почти
такой же как  раньше,  думая  о  том,  сможет  ли  Молли  Блэккет  сшить
свадебное платье и не обидит ли она ее, если наймет для этого придворную
портниху. Занимая себя подобными проблемами, она, по  крайней  мере,  не
думала о том, что может случиться с Шарло.
   В конце концов, она решила, что мода должна быть принесена  в  жертву
человеческой доброте, и Молли взялась за работу с многими ярдами  белого
шифона и тонкого кружева. Я терпеливо ждала, в то время как  она  стояла
на коленях у моих ног с подушечкой для булавок, а мои мысли возвращались
к другому событию, когда  Джонатан  ворвался  к  нам  и  под  надуманным
предлогом отослал Молли, чтобы сжать меня в своих объятиях.
   Платье должно было иметь успех и стать  радостным  событием  в  жизни
Молли Блэккет. Оно висело  в  шкафу  моей  спальни  целую  неделю  перед
свадьбой, и каждую ночь перед тем, как отправиться в кровать, я смотрела
на него и думала, что оно похоже на стоящий здесь призрак. Не призрак из
прошлого, а призрак того, что  будет.  Однажды  мне  приснилось,  что  я
надела его, а Джонатан прише