о лет
назад. Отцом Марии был Стилмэн, и это уже не вызывает никаких  сомнений.
Все было сфабриковано, и надо же, чтобы сначала это показалось  правдой!
Я всегда говорил, что ты должна  предоставить  вести  дело  мне.  Ладно,
больше никаких споров по этому поводу не будет!  Через  некоторое  время
Кадор вернется к тебе, своей настоящей хозяйке!
   - Спасибо, дядя, - только и сказала я.
   Рольф присел у моей кровати.
   - Тебе сейчас лучше, и мы можем поговорить, - сказал он.
   - О чем? - спросила я.
   - О  нас,  Аннора!  Я  думаю,  мы  должны  попробовать  еще  раз,  и,
пожалуйста, не меняй свое решение в последний момент!
   - Я не буду, Рольф!
   - Как много времени мы потеряли зря! С чего же все началось...
   - С праздника накануне самого долгого дня в году,. много  лет  назад,
когда  я  увидела  фигуру  в  сером  одеянии,  подстрекающую  толпу   на
злодейство.
   - Ты решила, что это я!
   - У тебя было это одеяние! Я не могла поверить, что ты  был  там,  но
все происшедшее так  сильно  потрясло  меня  и  заставило  подозрительно
относиться ко всему на свете. Мне кажется, я всем  перестала  верить.  в
тот момент!
   - Но ведь я сказал тебе: я был в Бодмине в ту ночь!
   - Я хотела верить тебе, но не могла забыть. Теперь я знаю,  что  если
бы ты даже и был там, я бы все равно любила тебя, но  не  могла  вынести
этих сомнений.
   Теперь я знаю, что это Люк Трегерн был тогда в сером одеянии:  Дигори
узнал его!
   - Вероятно, он вытащил одеяние из моего ящика.
   Я помню,  что  показывал  ему  его  как-то  и  рассказывал,  как  все
происходило когда-то. Однажды я застал Люка Трегерна, когда он  примерял
мой плащ и шляпу. Я вошел, когда он прихорашивался перед зеркалом.
   Трегерн из тех людей, которым небезразлично, как они выглядят.
   - С этим покончено, Рольф.., с воспоминаниями о той ночи! Они  мучили
меня. В  ночь  накануне  дня,  когда  мы  должны  были  пожениться,  мне
приснился сон. Мы были там, в  сером  одеянии..,  ты  и  я,  а  когда  я
проснулась, то увидела в  раскрытом  шкафу  свое  подвенечное  платье...
Дверца была открыта сквозняком, и на мгновение мне  показалось,  что  ты
был здесь, в комнате, в сером  одеянии.  Это  было  похоже  на  какой-то
знак.., жуткое предостережение! Понимаешь, я  боялась,  что  никогда  не
смогу забыть ту страшную ночь.
   - Я вижу, что ты была дурного мнения обо  мне,  если  думала,  кто  я
способен вести эту толпу! Что еще ты обо мне думала?
   - Что тебе нужен только Кадор...
   Он прямо посмотрел на меня:
   - Ты думала, что я хочу жениться  на  тебе,  потому  что  ты  владела
Кадором?
   - Я тогда обо всех так думала. После  той  ночи  я  перестала  верить
людям. Прости меня, Рольф!
   - Я тоже не был лишен сомнений. Почему мы  сомневаемся  в  тех,  кого
любим? Почему нам непременно нужно дождаться бури?  Почему  мы  во  всем
подозреваем порок? Аннора, ты и Джо Крессуэл... До меня дошли слухи... Я
думаю, что сплетни попали на кухню Кадора  через  Китти,  а  от  них  на
мою.., и разнеслось среди слуг. Кажется, они думают, что ты  собираешься
выйти за него замуж?
   - О нет, нет! Джо всегда нравился мне, я хотела помочь  ему.  Он  так
страдал, когда у его отца были неприятности,  но  я  никогда  не  любила
Джо.., во всяком случае, так, как люблю тебя! - Я догадывался, что между
вами что-то было.
   Аннора, если тебе хотелось бы, чтобы Джонни жил и воспитывался здесь,
я любил бы его, относился бы к нему, как к своему сыну.
   - Чтобы Джонни жил здесь? Его мать никогда этого не  допустит!  Елена
его обожает, он ее любимый первенец... - Вдруг я посмотрела на Рольфа  в
изумлении:
   - О нет, ты не мог подумать...
   - Почему? Ты уехала в Австралию, Джонни родился там...  У  тебя  были
хорошие отношения с Джо, поэтому мне и померещилась какая-то тайна в его
рождении!
   - Ты подумал, что Джонни мой ребенок? И ты был готов жениться на  мне
даже на таких условиях?
   О, Рольф, я так тебя люблю! Джонни - ребенок Елены, а его отец - Джон
Милворд. Мэтью, который ее тогда  почти  не  знал,  благородно  женился,
чтобы создать видимость того, что ребенок родился у Елены, когда она уже
вышла замуж!
   - На что только не способно наше воображение!
   - Твое не меньше, чем мое, и я этому рада: это  уменьшает  мою  вину.
Елена удивительно счастлива.
   Это замечательно, что такое возможно, несмотря на то, что  все  плохо
начиналось! :" - Но гораздо прекраснее, когда два  человека  любят  друг
друга всю жизнь! Ведь правда?
   - Да, правда!
   - Есть еще один нюанс, который требует прояснения;  Кадор!  Он  опять
станет твоим. Откуда ты знаешь, что я на этот  раз  женюсь  на  тебе  не
из-за Кадора?
   - Я рискну, и, если быть откровенное, я могу только  радоваться,  что
ты так хочешь завладеть им, что готов взять и меня в придачу!
   - А теперь я должен тебе кое-что сказать. Люк  Трегерн  откачивал  из
Кадора деньги, и поместье заложено до последней нитки.  Некоторая  часть
денег, конечно, будет возвращена, но далеко не все. Я скажу тебе кое-что
еще: я спас большую часть закладных! Так что можно считать,  что  не  ты
вручаешь мне Кадор, а я возвращаю его тебе!
   Я поразилась. Меня предупреждали, что хозяйству был причинен  большой
урон, пока им правила Мария, но я не представляла себе, как  далеко  все
зашло.
   Рольф взял мою руку:
   - А сейчас ты должна думать только об одном: чтобы как  можно  скорее
поправиться!
   Мы помолчали, потом он сказал:
   - Аннора, кажется, теперь сказано все? Больше не будет  недоразумений
и недопонимания?
   - Нет, - ответила я, - не будет!
   - Мы поженимся в самый долгий день лета! Так мы изгоним призраков!
   - И в наших воспоминаниях останется другой праздник  накануне  самого
долгого летнего дня!



   Виктория ХОЛТ 
   ПОДМЕНЕННАЯ 
 
 
 
   ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru 
 
Анонс 
 
   Конец XVIII века. Мать главной  героини  романа  выходит  второй  раз
замуж. Во время родов она умирает. Проходит время, и Ребекка  неожиданно
раскрывает страшную тайну.
   Она обнаруживает, что ее единоутробная сестра  вовсе  не  Белинда,  а
приемыш Люси...
 
ПОСЛЕДНЕЕ ЛЕТО 
 
   Когда мне исполнилось десять лет, моя устоявшаяся жизнь была нарушена
браком матери с Бенедиктом Лэнсдоном.  Будь  я  постарше,  поопытней,  я
понимала бы неизбежность этого. Но я  жила  в  своем  счастливом  уютном
мирке, в центре которого находилась моя мать, и считала,  что  такое  же
место занимаю в ее жизни, поэтому мне  и  в  голову  не  приходило,  что
человек со стороны внезапно может разрушить все это.
   Нельзя сказать, чтобы он был мне незнаком. Сколько я себя помнила, он
всегда существовал  на  заднем  плане,  где,  по  моему  мнению,  ему  и
следовало оставаться.
   Когда я родилась на австралийских золотых приисках, он  был  там  же.
Собственно говоря, я появилась на свет в его доме.
   -  Мистер  Лэнсдон,  -  объясняла  мама,  -  отличался  от  остальных
золотоискателей. Он владел достаточно процветавшим рудником и нанимал на
работу людей, отчаявшихся самостоятельно поймать удачу. Все  мы  жили  в
хижинах. Ничего подобного ты в жизни ни видела, разве что сравнить их  с
той развалюхой в лесу, где прошлой зимой жил старый  бродяга.  Это  было
совершенно неподходящее место для  младенца.  Так  что  решили,  что  ты
родишься под крышей его дома, того самого, где родился и Патрик.
   Патрик Картрайт был моим самым близким другом.
   Его родители жили в Лондоне, а дедушка Патрика  владел  Пенкарронской
шахтой, расположенной возле дома моих бабушки и дедушки в  Корнуолле,  и
мы часто встречались. Кроме того, моя мать очень  дружила  с  родителями
Патрика, поэтому мы были почти как одна семья.
   Когда  мы  с  Патриком  были  помладше,  нам   нравилось   играть   в
золотоискателей. Между нами существовали тесные узы,  поскольку  оба  мы
родились в доме мистера Бенедикта Лэнсдона в городке золотоискателей  на
противоположном конце земли.
   Мне  следовало  бы  раньше  догадаться  о  происходящем:  когда  мама
заговаривала о Бенедикте Лэнсдоне,  ее  голос  менялся,  глаза  начинали
сиять, а губы складывались в улыбку. Однако в то время  я  не  предавала
этому такого значения Не то что бы это очень изменило ситуацию, меня она
в любом случае не устраивала. Но если бы я  была  подготовлена,  это  не
стало бы для меня таким потрясением.
   Лишь после маминой свадьбы я осознала, насколько счастливой была  моя
прежняя жизнь. Слишком многое мне казалось само собой разумеющимся.
   Да, я счастлива жила в Лондоне, неподалеку от Гайд-парка, куда ходила
гулять по утрам со своей гувернанткой мисс Браун.  Мы  прогуливались  по
дорожкам, обсаженным высокими деревьями - каштанами, дубами и буками. Мы
встречались с другими няньками, с которыми  мисс  Браун  останавливалась
поболтать, в то время как я присоединялась  к  играм  других  детей.  Мы
кормили  уток  на  пруду  и   бегали   по   заросшей   травой   лужайке,
предназначенной специально для этого.
   Я обожала магазины. Неподалеку  от  нас  находился  рынок,  и  иногда
зимой, во второй половине дня, мисс Браун  брала  меня  туда.  Так  было
интересно  бродить  среди  толпы,  наблюдать  за  людьми,  стоявшими   у
прилавка, особенно  когда  начинало  темнеть  и  зажигались  керосиновые
фонари. Однажды мы поели угрей в желе  прямо  у  прилавка,  причем  мисс
Браун чувствовала себя несколько неудобно, ибо  считала  такие  поступки
неуместными, но  я  ее  упросила.  Мне  нравилось  рассматривать  дам  в
великолепных платьях и" джентльменов в цилиндрах и  визитках.  Я  любила
зимние вечера, когда мы усаживались возле камина и слушали  колокольчики
булочников, разносивших свои изделия по улице. Тогда Энн, наша служанка,
выбегала  на  улицу  с  блюдом  и   покупала   булочки,   которые   мама
подрумянивала на огне.
   Казалось, эти счастливые дни будут длиться вечно, потому что я еще не
замечала тогда Бенедикта Лэнсдона, который скрывался в  тени  и  выжидал
подходящего момента, чтобы изменить всю нашу жизнь.
   Когда деревья в парке начинали выбрасывать листики  и  даже  груша  в
нашем небольшом садике подавала признаки того,  что  собирается  в  свое
время  произвести  на  свет  несколько  несъедобных  плодов,  моя   мать
говорила:
   - Пора, пожалуй, отправляться в Корнуолл. Поговорю с тетей Морвенной.
Любопытно, каковы их планы на этот год.
   Тетя Морвенна была матерью Патрика, и мы с моей мамой часто  посещали
их дом, расположенный неподалеку от нашего. Патрик  обычно  вел  меня  в
свою комнату, чтобы показать щенка или новую игрушку; мы говорили с  ним
о Корнуолле и о том, чем мы будем там заниматься.
   Потом следовало восхитительное путешествие на поезде. Мы  с  Патриком
занимали места у окон и непрерывно вскрикивали,  обращая  внимание  друг
друга на что-либо, показавшееся в окне. Поезд проносился  через  долины,
реки и леса, а затем, замедлив ход, пребывал на очередную станцию.
   А в конце путешествия предстояла встреча с поджидавшими нас бабушками
и дедушками, которые всем своим видом показывали, что для них нет  более
радостного  события,  чем  наш  приезд.  Потом  Патрик   отправлялся   в
Пенкаррон, а я - в Кадор.
   Кадор - великолепный, прекрасный дом - был родовым гнездом  семейства
Кадорсонов в течение многих веков. Теперь там больше не жили  Кадорсоны,
потому что их род пресекся, когда мой прадедушка Джейк  Кадорсон  и  его
сын Джекко утонули в Австралии, а дом перешел к моей  бабушке,  вышедшей
замуж за Рольфа Хансона.
   К счастью, дом оставался во владении нашей семьи, и, хотя мой дедушка
получил его, вступив в брак, он искренне полюбил его  -  больше,  думаю,
чем все остальные члены семейства. Я понимала его  чувства.  Построенный
из мощных глыб  серого  камня,  с  башнями  и  бойницами,  он  напоминал
средневековую крепость.
   Оставаясь одна в своей просторной комнате  с  высокими  потолками,  я
любила представлять, что живу несколько  веков  назад.  Это  было  очень
интересно, а когда я была еще совсем маленькой, даже пугало. Впрочем,  я
всегда  уверенно  чувствовала  себя  в  присутствии  моей  матери  и  ее
родителей. Дедушка с  увлечением  рассказывал  занимательные  случаи  из
истории   Англии:   о   "круглоголовых"   и   "кавалерах",   штормах   и
кораблекрушениях, путешественниках, отправлявшихся на другой конец света
открывать неизвестные ранее земли.
   Я любила Кадор. Здесь дни казались дольше,  а  солнце  -  ярче.  Даже
дождь  доставлял  здесь  удовольствие.  Я  любила  море,  и  иногда  нам
позволяли совершить небольшую морскую прогулку, хотя бабушке  это  очень
не нравилось. Она не могла забыть о том, как погибли ее родители и брат.
   Я  часто  ходила  с  матерью  и  бабушкой  в  городки   Полдери.   Мы
прогуливались мимо  домиков  на  набережной  и  наблюдали  за  рыбаками,
которые чинили свои сети и  обсуждали  улов.  Иногда  я  ходила  туда  с
дворецким  Йео.  Меня  завораживал  вид  рыб,  бьющихся   на   весах   с
серебристыми чашами. Я любила прислушиваться к разговорам рыбаков:
   - Неплохой сегодня улов, Арри. Господь успокоил  волны.  На  все  его
милость.
   Бывало, что разговор шел в мрачных тонах:
   - Неудачный сегодня день. Сам Иисус Христос не рискнул бы нынче войти
в море.
   Многих из них я знала по именам: Том, Тед, Гарри.
   У некоторых были весьма  звучные  имена,  взятые  из  Библии:  Робин,
Соломон,  Яфет,  Аббадия...  Большинство  этих  семей   принадлежало   к
ревностным веслианцам с тех пор, как Джон и  Чарльз  Уэсли  прошли  весь
Корнуолл, обратив большую часть населения в истинную веру.
   Кадор находился примерно в четверти мили  от  этих  двух  городков  -
Восточного и Западного Полдери, разделенных рекой Полдер, через  которую
был перекинут старинный мост. Я любила крутые улочки города,  тянувшиеся
к вершине утеса, откуда открывался вид на море.  Там  стояла  деревянная
скамья,  на  которую  люди  могли  присесть,   чтобы   отдохнуть   после
восхождения.  Я  садилась  там  со  своим  дедушкой  и  уговаривала  его
рассказать мне истории о контрабандистах и береговых пиратах, специально
заманивающих корабли на рифы, чтобы вызвать их крушение.
   Мне нравилось бродить по берегу  в  поисках  полудрагоценных  камней,
которые, по слухам, там попадались. Но видеть их мне удавалось только  в
окне лавки мистера Бандера, под надписью "Найдено на побережье Полдери".
   Я была горда тем, что принадлежала к "людям из  Кадора"  -  так  нашу
семью уважительно называли в Полдери.
   Все это было моим. А кроме того, существовал лондонский  дом.  У  нас
было мало слуг: моя гувернантка мисс Браун, которая, конечно, пришла  бы
в ужас, если бы ее назвали прислугой; затем мистер Эмери - мастер на все
руки, вдобавок занимавшийся нашим садиком, и миссис Эмери -  повариха  и
экономка, а также служанка Энн и горничная Джейн. Таков был  узкий  круг
домочадцев. Моя мать не любила церемоний, и, мне кажется, все слуги были
преданы ей, ощущая себя частицей семьи. Между господами и  прислугой  не
существовало непроходимого барьера,  как  в  солидных  семействах  вроде
семьи мистера Бенедикта Лэнсдона или у дядюшки Питера и  тети  Амарилис.
На самом деле они не являлись дядей и тетей ни мне, ни даже моей матери.
Они были уже старыми, и родственные узы связывали наши  семьи  несколько
поколений назад.
   Бенедикт Лэнсдон был внуком дяди Питера, так что существовало и такое
звено.
   Дядя Питер, хотя уже и очень  старый,  являлся  весьма  замечательной
фигурой. Он был богат и занимался множеством дел, в том  числе  довольно
загадочными; но он был личностью, внушавшей почтение всем.
   Его жена, тетя Амарилис,  относились  к  тем  женственным  созданиям,
которые выглядят беспомощными и в то же время держат в руках  управление
семьей. Мы все ее очень любили.
   Принимали они на широкую ногу, хотя дочь дяди Питера, Елена, и ее муж
Мэтью Хьюм, хорошо известный политик, частенько  должны  были  брать  на
себя функции хозяев дома во время приемов. Я любила эту семью.
   Я помню случай из  того  периода,  который  я  позже  вспоминала  как
последнее лето, поскольку именно после Рождества этого  года  я  впервые
начала подозревать о грядущих событиях.
   Мы с мамой тогда прибыли в Корнуолл. Патрик приехал вместе с нами,  и
мы проводили дни то в Кадоре, то в Пенкаррон Мэйноре. И мне,  и  Патрику
нужно  было  какое-то   время   посвящать   учебным   занятиям,   и   по
договоренности между мисс  Браун  и  мистером  Кленхэмом  -  наставником
Патрика - эти часы были совмещены. В следующем году  Патрик  должен  был
отправиться в школу, и это предвещало большие изменения. Мы много ездили
верхом, но  всегда  в  сопровождении  взрослых,  что  ограничивало  нашу
свободу. Поэтому мы  проводили  довольно  много  времени,  тренируясь  в
прыжках на лошади и демонстрируя друг другу искусство верховой езды.
   В тот день, о котором я рассказываю,  мы  находились  вместе  с  моей
матерью и, как  это  часто  случалось,  оказались  возле  пруда  Святого
Бранока.
   Это мрачное, заросшее плакучими ивами место завораживало нас. Стоячие
воды пруда были, по слухам, бездонными, а о самом этом  месте  говорили,
что с наступлением темноты его лучше избегать. Полагаю,  именно  поэтому
меня туда и влекло.
   Как обычно, мы привязали лошадей и улеглись  на  траву,  опираясь  на
валуны, кое-где торчавшие из земли.
   - Возможно, это камни старинного монастыря, - сказала моя мать.
   Мы не  раз  слышали  историю  о  колоколах,  которые  якобы  звонили,
предвещая несчастье. Легенда гласила, что они покоятся на дне пруда.
   Патрик,  привыкший  рассуждать  логично,  сказал,  что  если  на  дне
находятся колокола, то пруд не может быть бездонным,  на  что  моя  мать
ответила,  что  во  .всякой  легенде  можно  найти  слабые  места,  если
хорошенько покопаться.
   - Я не желаю искать слабые  места,  -  заявила  я.  -  Я  предпочитаю
верить, что в бездонных глубинах лежат колокола.
   - Монастырь был уничтожен наводнением, потому что монахи  свернули  с
пути праведного, - объяснила моя мать.
   - Праведных людей у нас здесь сколько угодно, - заметила я.  -  Взять
хотя бы старую миссис Пенни, которая живет возле пирса.  Она  следит  за
всем происходящим и уверена, что всех, кроме нее,  после  смерти  пожрет
адское пламя. Или,  к  примеру,  миссис  Полгенни  ходит  в  церковь  по
воскресеньям целых два раза и пытается сделать из своей дочери Ли  такую
же святую, как она сама, так что бедняжка чахнет от тоски.
   - Люди бывают очень странными, - сказала мать, -  но  к  ним  следует
относиться терпимо. "Вынь прежде бревно из своего глаза..."
   - Ой, мама, ты говоришь сейчас, прямо как миссис Полгенни, -  сказала
я. - Она всегда цитирует Библию, но, будь уверена, в своем глазу она  не
найдет и крошечной соринки.
   Я мечтательно смотрела на пруд, пытаясь соблазнить маму  на  рассказ,
который я уже не раз слышала: о том,  как  меня,  совсем  еще  маленькую
девочку, украла Дженни Стаббс, по сей день живущая в доме  возле  пруда.
Все тогда решили, что я упала в воду, потому что на берегу нашли одну из
моих игрушек.
   - Они обыскали весь пруд, - сказала мать,  и  ее  глаза  расширились,
словно она снова увидела прошлое. -  Мне  никогда  не  забыть  этого.  Я
считала, что навсегда потеряла тебя.
   Мама была слишком взволнована, чтобы  продолжать,  но  я  любила  эту
историю, часто слышала ее и знала, что было дальше:  как  Дженни  Стаббс
звонила в колокольчики,  пытаясь  отвлечь  их  от  дома,  где  она  меня
прятала; с какой любовью она ухаживала за  мной,  считая,  что  я  -  ее
маленькая дочка, которую она потеряла.
   Патрику тоже нравилась эта история. Он не раз слышал ее,  но  никогда
не проявлял нетерпения, если ее повторяли, так как знал,  что  я  готова
слушать ее сколько угодно. А Патрик с самого детства  заботился  о  том,
чтобы не задевать чужие чувства.
   Именно в тот раз, о котором я упоминаю, во  время  нашего