ыла права,  поскольку любима моим
народом;  это  мои враги хотели использовать ее  и  Виктора против меня.
Когда  она  попросила разрешения провести здесь  вечер с  Виктором,  как
проводила вечера во время битвы на Люсьене, я позволил ей.
   Фохт нахмурился:
   - И сегодня здесь не было охраны?
   Теодор вскинул голову,
   - Я не оставил ее без защиты. Она желала уединения, и с этим желанием
я посчитался, но вся местность вокруг патрулировалась. Очевидно, патрули
оказались... скомпрометированы.
   Он позволил Виктору и Оми провести вечер наедине?
   Кай поднялся на ноги.
   - Вы доверили безопасность своей дочери Виктору. Теодор кивнул.
   - Мне  жаль,  что  таким  образом  я  убедился в  правильности своего
выбора. Но я и не сомневался в ней.
   Кай   с   Фохтом  обменялись  понимающими  взглядами,   потом   снова
повернулись  к  Теодору  и  подходившему инспектору  полиции.  Инспектор
что-то  зашептал на  ухо  Координатору,  и  Теодор  побелел.  Он  кивнул
полицейскому,   и  тот  поспешил  к  выходу,  выкрикивая  приказы  своим
подчиненным.
   Теодор махнул рукой, приглашая за собой:
   - Пойдемте. Мы едем в госпиталь. Горло
   Каю передавил холодный ужас.
   - Это Виктор?
   - Хай. - Голос Координатора упал до шепота. - Там... там осложнения.

x x x

   Виктор оказался где-то,  и невозможность понять, где именно, испугала
его.  Он был будто в прозрачной сфере, окруженной белым туманом, который
светился,  не  давая тепла.  Вверху,  вовне,  вдали виднелся яркий диск,
свет, похожий на солнце, когда смотришь на него через облака.
   Он отметил, что было очень тихо, и ничто не шевелилось в тумане.
   Виктор посмотрел себе на  грудь и  увидел под  правым соском неровную
рану  шириной сантиметра три.  Какая-то  очень маленькая,  чтобы вызвать
такую огромную боль. Вспомнилось, что куда больнее было при выходе меча,
чем  когда  он  вошел.  И  сильнее  собственной наготы  Виктора  удивило
смолкнувшее шипение воздуха из проколотого легкого.
   Что-то здесь явно неправильно.
   - Это вряд ли точно сказано.
   Не  думая,  Виктор повернулся на  голос  и  оказался лицом к  лицу  с
человеком в белой мантии.  Лицо он узнал только потому, что видел его на
монетах да в старых голозаписях.
   - Вы похожи на моего отца.
   - Я и есть твой отец,  -  улыбнулся Ханс Дэвион.  - В загробной жизни
теряешь малость седины,  жирок с талии уходит - и становишься таким, как
был в своем зените.
   - В загробной жизни? Ханс чуть нахмурился:
   - Сын, ты умер. Я пришел забрать тебя с собой.
   - Йе!  -  ворвался в  сферу  другой голос,  грубее и  настойчивее,  и
материализовался еще один человек,  одетый в доспехи самурая - красные с
головы до  ног.  Он  был чуть пониже отца Виктора,  но держался столь же
величественно.  Вновь прибывший кивнул на Виктора:  -  Ему предназначено
пойти со мной.
   - О чем ты говоришь?  - Ханс обернулся к самураю гневным лицом. - Это
мой сын,  которым я горжусь безмерно. Он мой, Такаши. Неудивительно, что
ты хочешь его, потому что ты всегда хотел того, что принадлежит мне.
   - Ха!  Я  лишь  хотел спасти принадлежащее тебе  от  твоего неумелого
правления,  -  хитро улыбнулся дед Оми.  - Твой сын погиб, защищая жизнь
моей внучки. Он бился за ее честь как самурай и смерть встретил тоже как
самурай. И ему предназначено быть самураем до конца вечности.
   Синие глаза Ханса прищурились.
   - Я не хотел вспоминать,  как он погиб, но этого никогда не случилось
бы,  не будь твой народ настолько задавлен,  что убийство - единственный
оставленный ему способ выразить свое мнение.
   У Виктора отвисла челюсть. Он отказывался верить, что мертв. Он знал,
как называется то,  что с ним сейчас происходит: "предсмертные видения";
но знал также, что ученые считают такие вещи полетом воображения. Свет в
пустоте - это отказ органов чувств, отчего остается лишь точечное окошко
в мир.
   Все это у меня в голове.
   Такаши посмотрел на него в упор.
   - Нет,  Виктор,  это все на самом деле.  Будь это не так,  не будь ты
мертв, мы бы не знали, о чем ты думаешь.
   Виктор нахмурился.
   - Раз это все -  мое воображение,  то вы вполне можете знать, о чем я
думаю, - это я вообразил вашу способность читать мои мысли.
   Ханс улыбнулся:
   ѕ Я всегда говорил, что он умен.
   - И  это еще одна причина,  почему он решит пойти со мной.  -  Такаши
протянул руку к  Виктору.  -  Ты показал себя настоящим воином.  Ты знал
великие победы и великие поражения, но всегда стремился к новым высотам,
через новые барьеры. И это то, что делает тебя самураем.
   - Чушь,  Такаши, - это делает его Дэвионом\ - Ханс тоже протянул руку
к Виктору.  -  Идем со мной,  сын.  Доверься мне,  я знаю,  что для тебя
лучше. Следуй за мной - и увидишь сам.
   - Нет.
   - Нет? - поразился Ханс.
   - Он идет со мной! - просиял Такаши.
   - Нет! - тряхнул головой Виктор. - Ни с кем из вас я не пойду.
   Ханс сложил руки на груди:
   - Одному тебе здесь не пройти.
   Такаши согласно кивнул:
   - Это не разрешено, никак не разрешено.
   - Тогда я вернусь туда, где сам могу прокладывать себе путь.
   Оба его собеседника рассмеялись, Ханс ласково улыбнулся.
   - Сын,  у  тебя очень небольшой выбор путей.  Ты  всю жизнь шел путем
Дэвиона,  теперь немножко позаигрывал с  путем Куриты.  Другого выбора у
тебя нет.
   - Этого не может быть.
   - Это так и есть, - улыбнулся Такаши.
   Виктор,  пораженный их согласием,  прижал руку к  горлу.  Хотя он был
наг,  рука  ощутила  прохладную гладкость  нефритовой подвески,  которую
подарил ему Кай.
   Сун  Ху-цзу.  Кай подарил его мне как напоминание:  всегда быть самим
собой.
   Виктор улыбнулся, увидев недовольную гримасу отца.
   И я всегда должен быть самим собой.
   Он откинул голову назад и засмеялся.
   - Всю мою жизнь я  держался установленных тобой правил,  отец.  Много
раз говорил я людям, что превзошел бы тебя, если бы они только мне дали,
но не люди держали меня. Ты меня держал, отец.
   Глаза Ханса сверкнули гневом.
   - Я никогда не держал тебя!
   - Не ты,  но твой образ. - Виктор молящим жестом вытянул руки к отцу.
- Ты был мне хорошим отцом,  лучше я и желать не мог, но ты страшил меня
и  подавлял,  сильно подавлял.  Я в сравнении с тобой -  ничто,  но лишь
потому,  что время мое другое,  и  задачи у  меня другие.  И каждый раз,
когда я собирался сделать что-нибудь, что превзойдет твои деяния, затмит
их,  я  колебался,  потому что  превзойти тебя  -  значит принизить твой
образ.  Когда  я  вырастал,  когда  отодвигался от  тебя  все  дальше по
времени,  по  опыту пережитого,  все меньше и  меньше становилось тебя в
моей жизни, а я никогда не хотел тебя терять.
   Виктор повернулся к Такаши Курите;
   - И то же было с тобой.  Ты был неумолимым, неодолимым врагом. Ты был
проклятием моего отца,  но я  не успел испытать себя в  борьбе с  тобой,
потому  что  ты  умер!  Твоя  смерть  ограбила меня,  лишила возможности
доказать,  что я равен тебе и даже превосхожу тебя. Теперь, узнав твоего
сына и внука,  узнав твою внучку,  я стал сильнее и лучше, но ты остался
присутствовать,  твой  призрак выступает из  всех стен.  Всегда остается
вопрос,  одобрил бы ты или нет то,  что я сделал,  что сделал твой сын и
твои внуки, и ответа на этот вопрос не будет никогда.
   Такаши презрительно отмахнулся от этих слов.
   - Твой страх потери,  твое желание знать, что мы могли бы подумать, -
вот что держит тебя. Трудность не в нас, она в тебе.
   - О,  с  этим я соглашусь,  ибо я знаю,  почему вижу вас такими,  как
сейчас. - Виктор показал на отца. - Ты - Ханс Дэвион из легенд, человек,
который отхватил половину Конфедерации Капеллы как свадебный подарок для
своей невесты.  А ты, Такаши Курита, ты - образ на своем надгробье. Ты в
том  возрасте,  когда  наследовал своему убитому отцу  и  начал реформы,
чтобы облегчить бремя страданий своего народа.  Вы оба здесь в  виде тех
легенд,  которыми вы стали.  И я тоже на этом пути.  Да, теперь я понял,
дело не во мне и не в том, кто я есть. Я - это я, и так оно останется до
моей смерти.  Через пять,  десять, пятнадцать или пятьдесят лет никто не
будет знать истинного меня,  или  тебя,  или тебя.  Забудется,  какие мы
были,  и будут помнить и судить лишь то,  что мы сделали.  Оттого, что я
жил,  -  лучше или хуже стала Внутренняя Сфера?  Мне хочется думать, что
она станет лучше,  но для этого я  еще многое должен сделать.  -  Виктор
сжал кулаки:  -  Вот почему я не пойду ни с кем из вас. Я возвращаюсь. Я
не стану умирать.
   Ханс коротко рассмеялся:
   - Это ты хорошо сказал, но ты не знаешь пути обратно.
   Виктор снова коснулся нефритового божка.
   - Я - нет, но он знает.
   Тут рассмеялся Такаши:
   - Эта штука тебе не поможет.
   - Еще  как  поможет.  -  Виктор потер божка и  ощутил,  что от  камня
исходит тепло.  Обезьянка выросла, отпустила кожаный ремешок, на котором
висела у Виктора на шее.  - Понимаешь, раз все это - в моем воображении,
я  могу  вообразить,  что  Сун  Ху-цзу  меня  отсюда выведет.  А  если я
действительно в  царстве сверхъестественного и стою у врат смерти -  что
ж, он обманул Йен-ло-ванга и освободил его народ от власти Царя Мертвых.
Так что я и здесь не прогадываю.
   Такаши угрюмо кивнул Хансу:
   - А он и в самом деле умен.
   - Ему это пригодится.
   Виктор улыбнулся и взял нефритовую обезьянку за руку.
   - Я  не могу и  не буду беспокоиться о том,  что вы подумаете или что
скажут другие о  моих делах.  Я должен остаться верен себе и верен тому,
что считаю правильным.  Поступить иначе -  значит отступиться от  самого
себя, а это я решительно отказываюсь делать.

x x x

   Кай  Аллард-Ляо  поднял глаза на  Виктора.  Шея  затекла от  спанья в
кресле,  но  от  более удобного ложа он отказался.  Он не хотел покидать
Виктора.
   Сидевшая  по   другую  сторону  кровати  Оми  поглядела  на   него  и
улыбнулась:
   - Ты слышал?
   Кай кивнул и встал. У Виктора задрожали веки, потом открылись глаза.
   - Спокойней, Виктор, времени у тебя много.
   Оми взяла Виктора за руки и крепко сжала.  У нее по лицу текли слезы,
а у Кая у самого застрял ком в горле.
   Виктор кашлянул и вздрогнул от боли,  потом заставил себя улыбнуться.
Грудь его  несколько раз  поднялась и  опустилась,  кожа  натянулась под
бинтами, и принц попытался что-то сказать, но мешала кислородная маска.
   - Что? - Кай наклонился поближе.
   - Любовь. Платишь. Болью.
   Кай стал смеяться.
   - Виктор, не надо. Ты был у порога смерти.
   - За. - Виктор медленно облизнул потрескавшиеся губы. - Вернулся.
   - Да уж. - Кай поглядел на Оми. - Он поправится.
   - Хай,  -  тихо шепнула она.  Наклонившись,  Оми погладила Виктора по
щеке. - Доктора говорят, что скоро ты уже встанешь.
   - Отлично.  -  Голос Виктора стал чуть громче.  -  Смерть победили. -
Взгляд стал острее. - На очереди... Ягуары.

XXIX

   Дворец Святилища Безмятежности
   Имперская столица
   Люсьен
   Военный округ Пешт
   Синдикат Дракона
   7 января 3059 года

   Господи Боже, дай мне силы это вынести.
   Виктор Дэвион закрыл глаза,  открыл снова и заставил свое тело не так
качаться.  Прошло двое  суток после боя,  и  он  снова оказался в  саду,
одетый в ту же одежду,  опоясанный тем же мечом.  Это не было дежа-вю, в
основном потому,  что растворы и обезболивающие,  которыми его накачали,
вызывали какое-то  чувство отстраненности,  зато он почему-то чувствовал
себя преступником, вернувшимся на место преступления.
   Голос Кая прозвучал прямо в  правом ухе -  у  Виктора был миниатюрный
наушник и микрофон.
   - Виктор, ты здесь?
   Принц приоткрыл рот,  чтобы ответить без  голоса.  Микрофон воспримет
звук прямо из евстахиевой трубы,  и  это очень хорошо,  поскольку Виктор
был совсем не уверен, что у него хватит дыхания даже на шепот.
   - Я здесь, Кай.
   - Как ты себя чувствуешь? Не холодно?
   На  эти два вопроса Виктор сразу ответить не  мог.  Он был завернут в
окровавленное кимоно,  и  правый бок вместе с  правой рукой были голыми.
Раны были покрыты очень малыми повязками и окрашены в белый цвет,  чтобы
крови  не  было  видно.  Кимоно скрывало распухший левый локоть.  Снимки
показали волосяной перелом локтевой кости.  Во  дворце осталась повязка,
которую  Виктору полагалось носить  -  она  не  подходила к  пьесе,  что
разыгрывалась сейчас в саду.
   - Все нормально, Кай. Сколько еще?
   - Шестьдесят секунд. Отсчет уже пошел.
   - И мы все еще "в запрете Синдиката на вещание"?
   - Здесь стоит Прецентор.  Через Комстар ничего не пройдет, если ты не
дашь зеленый свет.  - Голос Кая стал спокойнее. - Он говорит, что, когда
мир Блейка начнет передавать информацию, у нас столько будет голозаписей
твоих действий, что все их материалы можно будет выставить стопроцентной
подделкой.
   - Отлично. - Виктор кашлянул, и тело пронизала ниточка боли.
   Главной заботой было,  чтобы  весть о  его  ранении не  просочилась в
Федеративное Содружество.  Вся  Полоса  Дракона  озвереет и  может  даже
начать военную операцию против Синдиката, чтобы отомстить за принца.
   Несколько горячих слепцов могут  лишить нас  лучшего в  истории шанса
уничтожить Кланы.
   Он  также  опасался того,  как  такой  вестью  может  воспользоваться
Катарина.  Любая слабость с  его  стороны может дать  ей  повод заварить
кашу.  Трудно сказать,  как  именно она использует его неудачу,  но  все
равно возникнет новая проблема.
   Еще одна задача, отвлекающая меня от главной цели.
   Этого Виктор допустить не  мог,  и  потому запрет вещания за  границы
Синдиката  был  единственным реальным  решением.  Как  ни  любил  Виктор
свободную и  открытую прессу,  бывают случаи,  когда  и  автократическое
устройство Синдиката полезно.
   Он  тяжело сглотнул,  когда в  сад вошла Оми.  Слева от  Виктора огни
голокамер осветили ее появление, и от их яркого света ее кимоно казалось
светящимся.  Что-то  неземное  появилось  в  ее  красоте,  и  у  Виктора
мелькнуло неприятное воспоминание о  месте,  где он  беседовал со  своим
отцом и ее дедом.
   Будто она парит в дверях между нашим миром и потусторонним.
   Оми прошла мимо,  ничем не показав, что видит его присутствие. Гравий
дорожки  слегка  скрипнул  под  ее  шагами,  и  кимоно  ее  чуть  слышно
зашелестело,  когда она опустилась на  колени на  татами у  ног Виктора.
Перед ней стоял низенький лаковый столик -  чуть больше подноса,  - а на
нем  бутылка саке,  чашка,  клочок  рисовой бумага и  острый нож  танто.
Рукоять ножа обернута белым шнуром,  а  гарда и крестовина были из литой
платины.
   Левой рукой Оми  взяла бутылку,  чуть  плеснула в  чашку и  поставила
бутылку на столик. Капля скатилась по стенке бутылки слезой, и у Виктора
сжалось сердце. Он хотел остановить ее, отбросить прочь столик и нож, но
знал, что это пьесой не предусмотрено.
   Оми  подняла  чашку  к  губам  и  осушила ее  двумя  глотками,  потом
поставила на стол.  Положив руки на бедра ладонями вверх, она обернулась
к голокамерам.
   - Комбан-ва.  Я -  Курита Оми.  -  Она остановилась, сделала глубокий
вдох. - Я обращаюсь к вам из Дворца Святилища Безмятежности. Здесь ждала
я семь лет назад, пока мой брат, отец и дед бились с Дымчатыми Ягуарами,
сокрушая попытку Кланов отобрать у нас Люсьен.
   Синхронный перевод Кая  давал Виктору смысл слов  Оми,  но  спокойная
настойчивость  ее   голоса  не   отвечала  важности  их  значения.   Она
подчеркнула,  где была во время нападения Кланов, чтобы установить связь
между собой и аудиторией и напомнить, что она была с ними в тот день. Ее
интонация говорила людям,  что  она  тоже страшилась и  сомневалась,  но
одолела страх  и  сомнения и  готова  была  разделить судьбу с  воинами,
защищавшими планету.
   - И  здесь,  два дня назад,  когда я с моим другом,  принцем Виктором
Дэвионом,  вспоминала этот скорбный и  торжественный день,  три человека
сделали то,  что  не  смогли сделать Кланы.  Они  прокрались безмолвными
улицами Люсьена и через стену проникли в мое святилище. Они вошли в этот
самый сад.  -  Оми показала на голокамеры, но подняла руку повыше, чтобы
зрители не подумали, что она указывает на них. - Они пришли, чтобы убить
меня.  -  Голос Оми упал до шепота. - Эти люди заявили, будто я нарушила
предписания Чистоты и  Гармонии.  Они  назвали меня шлюхой Дэвиона.  Они
пришли убить меня,  и убили бы, ибо в тот вечер здесь я была без защиты.
Я бы погибла,  не будь здесь Виктора. Он был страшно ранен в этой битве,
но  сразил убийц,  сразил той  самой катаной,  которую преподнес ему мой
отец в день прибытия.
   Когда  до   Виктора  дошел  перевод  лжи  Оми,   он  сумел  сохранить
бесстрастное лицо.  Он знал, что убил лишь двух из троих нападавших. Оми
своей рукой подобрала катану первого убийцы и  обезглавила его товарища,
склонившегося над  трупом.  Хотя  предания  самураев полны  рассказами о
женщинах-воинах и  Оми не менее искусна,  чем героини этих преданий,  ее
образ в  Синдикате как Хранителя Чести Дома был слишком мягок и  утончен
для  такого  деяния.  Никто  не  усомнился  бы  в  ее  способности убить
нападавшего, но эта реальность противоречила вымыслу, представленному ее
народу.
   Ради нее и ради меня эта ложь должна стать правдой.
   - Виктор, который был моим защитником в эту ночь, стоит здесь как мой
кайсяку.  Мечом, которым он спас меня от убийц, он сейчас спасет меня от
бесчестья.  -  Оми подняла со стола клочок рисовой бумаги.  - Он сделает
так,  что я  почувствую боль лишь сердцем,  но не телом.  -  Оми глядела
прямо в голокамеры.  - Убийцы сказали, что я нарушила Заповеди Чистоты и
Гармонии,  и я не могу не предположить,  что именно так подумали и вы. Я
не могу вынести такое бесчестье, ибо это неправда. Мне больно - так, что
не описать словами, - думать, что вы решите, будто я так мало считаюсь с
вами,  с нашим народом,  с нашими традициями, чтобы нарушить Заповеди по
личным причинам.  Я  жила ради нашего Синдиката и продолжать жизнь могла
бы лишь ради него.  Если я не слуга вам - то я никто и ничто. Я не стану
отрицать,  что люблю Виктора Дэвиона.  Много лет он был моим другом.  Он
рискнул подвергнуться гневу народа своего,  чтобы по моей просьбе спасти
моего брата Хохиро из рук Кланов.  И  всегда Виктор был человеком чести.
То,  что делили мы сердцем и умом, мы не позволили себе разделить телом.
Наша любовь не нарушила Чистоту,  она определила Чистоту.  - Оми подняла
подбородок,  обнажая горло,  чтобы  зрители видели белую  кожу,  которую
сейчас вспорет танто.  - Не была наша любовь и дисгармоничной. Я целиком
и полностью подчинялась велениям отца моего.  Ценой,  которой потребовал
от меня отец за право просить Виктора о спасении Хохиро,  был мой полный
отказ от общения и  переписки с  Виктором.  Я повиновалась,  хотя каждый
день этого запрета уносил частичку моей души.  Я пошла на то,  чтобы это
выдержать, дабы Синдикат не лишился моего брата, чтобы у Дракона остался
наследник.  Таково было  мое  место,  таково было мое  назначение,  и  я
повиновалась ему. Это мой дед, Такаши-сама, снял запрет. Этим он одобрил
и поощрил чувства, которые я питала к Виктору. Никто и никогда не сможет
сказать,  что  мой дед позволил бы  своей внучке опозорить себя или свой
народ.  Он знал меня.  Он знал,  как я поступлю,  он знал, что может мне
довериться и  я  никогда  не  совершу ничего,  что  покрыло бы  мой  дом
позором.  Мой отец понял мудрость своего отца и  не  восстановил запрет,
унаследовав трон Дракона.
   Оми опустила руку и взяла танто, обернув рукоять рисовой бумагой. Три
сантиметра лезвия остались свободными.  Продолжая говорить, она медленно
подняла сталь к горлу.
   - Стыд,  который я испытываю,  позор, который я не могу пережить, - в
том, что я каким-то образом позволила вам поверить, будто поставила себя
выше  своего  народа.  То,  что  вы  можете так  подумать,  указывает на
какой-то недостаток в моем характере. Я не могу его исправить, ибо, если
бы  могла,  зачем  было  подсылать ко  мне  убийц