)  Прикажи  я  ей,  и  Джоанна
беспрекословно отправилась бы ко мне в постель. Но по собственной инициативе
-  никогда. Сама  она предпочитает  кадетов:  старость  она  не выносит  еще
больше, нежели некомпетентность.
     Я читал, что были времена, когда мой возраст, - а мне сорок два года, -
не считался глубокой старостью. Да что  далеко ходить - в прочих кастах тоже
так. Но здесь, среди воинов, я выгляжу живым ископаемым.
     Впрочем, что это я? Старость имеет  свои преимущества. Можно  говорить,
что. ты думаешь. Можно делать  ЛЮБЫЕ заявки  в бою, именуемом жизнью.  И то,
что я жив, доказывает  по  крайней мере, что этот Спор  Благородных я до сих
пор выигрывал.
     Продолжу. Лучше писать, чем спать. С некоторых пор  я боюсь спать,  ибо
сон приносит с  собой  кошмары: мне снится,  что я сделался никому не нужен.
Обстоятельства меняются от кошмара к кошмару, а  результат всегда один и тот
же - я просыпаюсь, а ощущение безнадежности остается.
     Помимо Джоанны упомяну еще кадета по имени Эйден. Из всей их сиб-группы
он более всех напоминает своего генетического отца Рамона Маттлова. Он и еще
одна  молодая  женщина.  Марта.   С  Мартой  проблем  нет.  У  нее  отлична
подготовка. Если кто  из этой группы и добьется  успеха,  так это  Марта,
уверен.  Но  ее  глаза... У  Маттлова  был особенный  взгляд,  необъяснимый,
странный. Я часто ловил  на себе этот его взгляд, особенно когда он был моим
старшим офицером. У Марты же глаза обычные.
     Рамон  Маттлов. Он превращал мою жизнь в ад, и я любил  его за это. Кто
знает,  сколько раз  он спасал  мне  жизнь? Рамон, Рамон...  Вот мы  идем по
каким-нибудь  джунглям,  прокладывая  широкую  просеку,  или   по  барханам,
где-нибудь  в пустыне.  Мой  боевой  робот идет  широкими  зигзагами. Машина
Маттлова  движется рядом,  справа или слева,  непринужденно повторяя все мои
маневры. Рамона  всегда  отличал  мрачный  скептицизм. Иногда его  пессимизм
раздражал, даже бесил меня. Особенно  Маттлов любил философствовать во врем
марш-бросков  или  перед  сражением. Мы с ним всегда  держали связь,  причем
говорил больше он.
     А вот в бою он молчал. Сколько раз он выручал меня из беды, в которую
попадал  из-за  бесшабашной  глупости, свойственной молодости?  Уже тогда
понимал,  что  вряд  ли  когда-нибудь  смогу  его   отблагодарить,  вряд  ли
когда-нибудь  подвернется  такая  возможность.  А  когда  такая  возможность
подвернулась, я  так и не сумел его спасти.  Я видел его  на  своем  экране,
среди искореженного и почерневшего металла.  На его нейрошлеме мигал зеленый
огонек датчика, указывающий, что водитель еще жив.  Я добрался до Рамона как
раз вовремя, чтобы присутствовать при его смерти.
     Я не  мог  сразу броситься  ему  на выручку. Мне пришлось потратить еще
какое-то время, чтобы избавиться от противника, уничтожившего машину Рамона.
Я избавился от вражеского робота, заодно послав к праотцам водителя. Когда
выбрался из  люка и подбежал к обломкам машины Маттлова, я увидел, что Рамон
умирает. Что я мог сделать,  чтобы его спасти? У меня не  было ни познаний в
медицине, ни экстрасенсорных способностей. Все, что мне оставалось,  так это
просто стоять возле искореженного боевого робота, от которого все еще тянуло
жаром, смотреть, как  уходит из жизни Рамон, и проклинать богов, в которых
не верил. Проклинать за то, что  они вздумали так рано  забрать к  себе душу
воина, которому, я это  чувствовал, было суждено  большое будущее. Возможно,
останься Рамон жив,  он смог  бы  стать  Ханом,  даже ильХаном.  Кто  знает.
Прошлого не вернешь. Никто никогда не  выводил и не выведет воинов из могил,
что бы там ни говорилось в легендах о Горном Народе. А что до Маттлова, то
не  уверен  даже, удалось  бы  его  спасти, случись вдруг  чудо: раскаленный
металл  вмиг  остыл, а мне удалось  бы  вытащить тело  из-под  обломков. БМР
Рамона искорежило так,  что казалось, живая плоть  водителя и металл  машины
перемешались между собой.
     Я  стоял и смотрел  на него - на моего  боевого командира  и друга. И -
странно    -    обожженное    и   залитое    кровью   лицо    Рамона    было
умиротворенно-спокойным. Смерть примирила Маттлова с жизнью.
     Я  много уже  писал о своем восхищении, даже преклонении перед  Рамоном
Маттловым.  Писал и,  я  не  сомневаюсь,  буду писать  еще. Сейчас под  моим
началом его  генетический  дубликат, странный парнишка  Эйден. Спрашивается,
почему именно Эйден, а не кто-либо другой из сибов его группы?
     Ведь  у  них у  всех  гены  Маттлова.  Не знаю. Но я  обратил на Эйдена
внимание  сразу,  с первого  же дня.  Возможно,  свою роль  сыграло  внешнее
сходство и  гордость, которая проявляется буквально во всем. Гены Маттлова у
них  у всех, но  лишь Эйдену  суждено  было стать генетической реинкарнацией
Рамона. В этом  у  меня нет ни тени сомнения. И он ДОЛЖЕН быть одним из  тех
кадетов,  которые  пройдут  Аттестацию.  Если  он  проиграет,  значит,  и
проиграл.
     Вчера я неожиданно нанес инспекционный визит в казарму кадетов. Как я и
ожидал,  каждый был занят своим делом. Кадет Эйден сидел у  голографического
плоттера  и   перекомпоновывал   съемное  вооружение  боевого   робота  типа
"Лиходей". Легкий  боевой робот  этого класса крайне полезен в разведке, но,
на мой взгляд,  несет слишком большое вооружение.  В бытность мою еще совсем
молодым воином мне доводилось водить  "Лиходея". Что меня всегда  радовало в
этой машине - исключительно гибкая  конфигурация  съемного  вооружения.  Мне
понравилось, что получилось  у Эйдена. В тот момент,  когда я вошел, он  как
раз  пытался  разместить  РБД  в правой  "руке" робота.  Из  РБД  он  выбрал
"Стрелы". Тоже неплохо.
     Он был весь поглощен своей работой, и я вдруг увидел в его глазах такое
же выражение, какое  частенько замечал у Рамона.  Сразу  вспомнился Маттлов:
тот  точно  так  же мог сидеть  часами, анализируя  потенциальную  стратегию
офицеров  перед Спором Благородных. В Споре Благородных с Маттловым никто не
мог  сравниться. Никто  с  такой точностью,  как он,  не  умел  предсказать,
насколько  далеко  зайдет  противник.  Никому  не  удавалось  столь   изящно
заставить противника сделать ту заявку, которая была нужна  ему, Маттлову. И
наконец, никто не мог с такой непринужденностью разыгрывать финал, как будто
вынужденно  делая  серию  заявок,  приносивших Рамону победу в Споре. И даже
если он проигрывал, его поражение лишь усиливало желание выигравших победить
и  в  другом  бою  и способствовало  максимально эффективному  использованию
ресурсов. И нередко  другие выигрывали битвы,  показывая  такое же сочетание
безумной  отваги и  профессионализма,  которыми  блистал  на  поле  боя  сам
Маттлов.
     Жаль, что сибам не положено знать,  каков был их генетический  отец. Но
закон есть закон. Высочайшая почесть, если твои гены отобраны для обогащени
генного пула. Это  означает возможность продолжения  твоего  существования в
других. Это не менее  почетно, чем учреждение  праздника  в  твою  честь или
занесение  твоего имени  в анналы Клана.  Но в последних двух  случаях  теб
помнят. Лично тебя. Когда же я спросил этих  сибов об их  генетическом отце,
оказалось,  далеко не все  могут  сказать о нем хоть  что-нибудь. А  те, кто
ответил, упомянули лишь его победы. Что же, вины Маттлова здесь нет. Ни ему,
ни  мне - нам  так  и не довелось участвовать в крупных войнах. На нашу долю
выпали лишь незначительные  локальные конфликты.  Но  в  боях, в которых  мы
участвовали, мы побеждали.  Красиво  побеждали, замечу,  но, увы,  сражениям
этим недоставало масштабности, чтобы они считались героическими.
     Бросалась в  глаза  увлеченность,  с  которой  Эйден работал над  своей
моделью. В том, как  он  действовал  световым  карандашом, виделся настоящий
артистизм, а  движения его пальцев, державших  этот карандаш, были быстры  и
точны.  Я  стоял  и смотрел,  и представлял себе  эти пальцы  летающими  над
пультом  управления  боевого  робота,  движимые  скорее  инстинктом,  нежели
рассудком. Вот он  взял деталь и  попробовал ее. Не  подходит.  Взял другую.
Маттлов бы так  не смог, наверное. Рамон не обладал способностями к подобной
кропотливой работе. Он давно бы уничтожил модель. И не потому, что не мог ее
построить,  а потому, что  сам  принцип моделирования был  глубоко чужд  его
натуре. Маттлов был импровизатором.
     Вспомнив Маттлова и то, как тот направлял других, я отодвинул Эйдена от
плоттера,  показал ему слабые места  модели, а затем - глядя  ему  в глаза -
стер программу из памяти  компьютера.  Я ожидал увидеть в  его  глазах  хоть
какое-то проявление гнева. В конце концов, я уничтожил работу, на которую он
потратил  несколько  часов.  Но  он бесстрастно смотрел  на  меня.  Это  был
спокойный взгляд  воина-кадета, вполне владеющего собой. Он порадовал  меня.
Случись это  в  первый день  его пребывания здесь, в  его глазах полыхала бы
ярость.  Учение не  прошло даром.  Сейчас он  уже  знает,  перед  кем  можно
выказывать ярость, а перед  кем нельзя. А  нельзя,  например,  выказывать ее
перед старшим офицером подразделения. "Построишь другую, лучшую", - сказал
ему  и  пошел прочь. Он и  в самом деле ее построил. Первой моей мыслью было
стереть и  эту модель.  Потом я подумал:  нельзя  отнимать  перспективу. Да,
перспектива должна быть всегда.
     Он  и  не догадывается, как  пристально я за  ним наблюдаю, поскольку и
другим я не даю возможности останавливаться на достигнутом.
     Странная штука  - жизнь  командира учебного подразделения.  Что бы я ни
чувствовал и, это еще важнее, во  что  бы я  ни верил - все должно тщательно
скрываться от всех. Для кадетов же: "Вы должны забыть обо всем.  В мире есть
только  учеба,  только тренировки, только Клан".  Я люблю мой Клан. Другие -
кадеты,  воины, даже офицеры - они  тоже  должны  любить  свой Клан.  Слава,
почести - это не играет никакой роли, это - другое. Член самой низшей касты,
ежедневно  выполняющий  самую грязную работу,  - он  тоже должен любить свой
Клан ничуть не меньше, чем я.
     Именно в  этом и проявляется  гениальная прозорливость обоих Керенских,
генерала Александра и Николая. Сомнения и критицизм пагубны для общества, на
котором  лежит столь  великая  и ответственная  миссия,  как  восстановление
Звездной Лиги. Мы не можем позволить себе отклоняться от нашей цели. Лишь те
изменения курса допустимы, которые  приближают общество  к идеалам  Клана  и
способствуют  скорейшему  решению поставленной задачи. После боя  мы  всегда
подбираем все обломки с поля сражения, ничему не даем пропасть. Точно так же
обстоит дело и с идеями. Отжившая или бесполезная идея может быть превращена
в полезную и служить на благо  обществу.  Таков  путь Клана. Мне приходилось
читать,  что  когда-то  пацифизм  представлялся   вполне  разумным  учением.
Рассмотрим  его.  Ненавидеть   войну   еще  не   означает  быть  пацифистом.
Воинственность  вовсе  не  является  противоположностью пацифизму.  Пацифист
уничтожает свои пушки  и приглашает в свое жилище не пацифиста. Тот приходит
и  разрушает жилище. Воин оставляет оружие, чтобы оборонять свой  дом, хотя,
может  статься, его  никогда не придется  пустить в ход. Кто из этих людей в
конце концов обретет мир и  покой? Тот, кто  погиб из-за нежелания применять
оружие,  или тот, кто спокойно живет, заслонившись стволами  грозных орудий?
Возможно,  ни тот ни другой. Но  человек с оружием в руках  по  крайней мере
имеет шанс выжить, если кто-нибудь вздумает его атаковать. Вот я, к примеру.
Я жажду мира и буду драться за это насмерть. Звездная Лига означает мир  или
по крайней  мере  возможность достижения мира.  Кланы  восстановят  Звездную
Лигу.
     Должно  быть,  я  устал. Мысли  путаются.  Пишу  какими-то  заезженными
штампами. Это похоже на старый, еще  времен  Керенского, текст. - Что это я?
Керенскому вздумал подражать? Старые воины не умирают. Просто становятся все
более и более косноязычными.
     Надеюсь, Эйдену  пойдет  на пользу  суровое обращение с ним. Он кажетс
сильным, но он не  такой, как все. Есть  в нем какой-то  секрет.  Я  в  этом
уверен. Узнаем ли мы когда-нибудь этот  его секрет? Приведет ли  он Эйдена к
успеху или обречет на неудачу? Не знаю.
     Я должен сделать  так, чтобы  он  добился  успеха. Должен  ради  памяти
Рамона Маттлова.
     Я понимаю,  как трудно приходится на  этом этапе  обучения, ведь кадеты
еще только  учатся обращаться с оружием. Ничего,  скоро они  ощутят, что это
такое - настоящий, полностью вооруженный  боевой робот. И тогда уже начнутс
серьезные тесты.
     Интересно, сколько  их  останется  к последнему  испытанию?  Когда  эта
группа прибыла сюда, в ней было двенадцать человек.  Осталось шесть. Я плохо
помню других шестерых. Одного звали Дав. Думаю, что  ему лучше всего будет в
касте  художников,  куда я  его  направил.  Помню,  был  еще  такой  крепкий
парнишка,  отличный атлет. Эндо его звали. Его забыть нелегко.  Мне пришлось
проводить освидетельствование трупа, после того как по нему  прошелся легкий
танк на полевых маневрах.  Никто не  знал, отчего  он оказался вдруг на пути
танка.  Танкист утверждал, что он внезапно выскочил перед его машиной, замер
и зачарованно смотрел на ползущий на него танк.
     Остальные тоже мало-помалу отсеялись на разных этапах обучения. Их имен
я не помню. Остались Эйден и похожая на него Марта,  а еще  трудяга по имени
Брет, Рена (очень сильна в боевых искусствах) и двое других, чьи шансы дойти
до Аттестации кажутся  мне сомнительными: Тимм и Пери. Тимм, на мой  взгляд,
слишком медленно соображает,  чтобы управлять боевым роботом.  Пери умна, но
пасует там, где требуется физическая сила. Хотелось бы,  чтобы она преуспела
на мостике боевого робота, но, подозреваю, водителя из нее не выйдет. Хотя в
любой другой касте она добилась бы успеха. Я особо отмечаю в ее личном деле,
что  высокие оценки в  учебе  дают основание  для направления  Пери  в касту
ученых.
     До  сих пор  девушка успешно  проходила все предыдущие  этапы обучения.
Однако я серьезно опасаюсь, что следующего этапа ей не одолеть. Там начнутс
учебные бои на боевых роботах, где сибам из этой группы придется сражаться с
сибами из других групп. В  Пери слишком слаб дух соревнования, чтобы успешно
пройти этот этап.
     Так же  может вылететь и Эйден. Но  по причине прямо противоположной. В
нем страсть к борьбе слишком сильна. Эйден чересчур честолюбив.
     Все.  Больше писать  не  могу. Страшно ноет то  место,  где протез руки
соединяется с живыми тканями. Ноет так, что трудно собраться с мыслями.
     Остается  одно.  Буду  просто  сидеть, смотреть  на  ладонь  протеза  и
пытаться прочесть будущее по искусственным линиям на искусственной ладони. В
темноте".





IX

     - Отклони  робота  назад...  Так.  Теперь  медленно выпрямляй "торс" да
среднего положения...  Так.  Дерьмово,  но  на первый раз сойдет.  Мог бы  и
получше это сделать, кадет Эйден. Теперь ты, кадет Пери.
     Эйдену показалось, что у Джоанны сегодня слегка взволнованный голос.
     "Брось, - сказал он себе, - тебе мерещится".
     Эйден взглянул на экран  бортового компьютера. На нем можно было видеть
изображение машины Пери. "Лиходей", как и у Эйдена. "Лиходей" уступал прочим
легким  боевым  роботам в скорости,  зато  превосходил  по  маневренности  и
огневой мощи.
     Марта,  Брет,  Рена  и  Тимм  сейчас  в  контрольной  башне,  вместе  с
Сокольничим  Джоанной. Эйден  мог  поручиться, что  они  завидуют ему черной
завистью. Еще бы! Ведь именно им с Пери довелось  первыми  вывести  на  поле
боевых роботов с  полным боекомплектом.  Конечно, Джоанна  оттуда, из башни,
может в  любой миг перехватить управление. Естественно. Еще никто не сошел с
ума,  чтобы доверить полностью укомплектованный боевой робот кадету, впервые
оказавшемуся на мостике грозной машины.
     Джоанна заставила  Пери совершить те  же самые  маневры,  что и Эйдена.
Приятно  было  видеть, что торсооперации Пери проделала куда  хуже,  чем он,
Эйден. Робот  двигался у нее рывками. Очевидно, Пери нервничала и торопилась
нажимать  на   кнопки   управления.  ("Лиходеи"   стабилизируются  бортовыми
компьютерами,  участвующими  в управлении  наряду  с  водителем.  Поэтому на
первый взгляд движения "Лиходеев" и кажутся такими неуклюжими.)
     На  дополнительном  экране, где  высвечивались  очки,  набранные обоими
кадетами, показатели Пери  отставали от его собственных. Особенно мало очков
Пери набрала на торсооперациях.
     "Ей это вряд  ли  должно  понравиться",  -  подумал Эйден.  Пери  очень
печется  о своих оценках. Она  вечно обеспокоена, вечно  старается показать,
какая она  инициативная и  какая у нее  отличная реакция. С чем у  Пери было
слабовато,  так  это с физподготовкой.  По успеваемости в классе Пери прочно
занимала   второе  место,  сразу   после   Марты.   Особенно  это   касалось
академических  дисциплин. Поговаривали, что  она спит  с Дервортом, и  якобы
поэтому ее поощрили вместе с  Эйденом, позволив  первыми из группы взойти на
мостики  боевых  роботов.  Сам  Эйден  склонен  был  сомневаться  в этом, он
полагал, что Джоанна имела  иные причины  для  включения их с  Пери в первую
пару.  Ей нужны  их ошибки,  чтобы продемонстрировать  остальным,  а  заодно
лишний  раз выставить  Эйдена  и Пери на посмешище.  Джоанна  поступала  так
постоянно. Но чем  больше она  ловила Эйдена на ошибках, чем больше пыталась
найти слабые места в  его психологической защите, тем больше крепло в Эйдене
желание преуспеть. Преуспеть во что бы то  ни стало. И не только потому, что
он хотел  стать водителем боевого  робота (он всегда  хотел им быть),  но  и
потому, что твердо решил: он не успокоится  до тех пор, пока не  добьется от
Джоанны подтверждения его, Эйдена, победы.  Откуда он мог  знать, что, когда
это случится, все будет совсем  не так, как он мечтает? Откуда он мог знать,
как страшно будет тогда разочарован?
     Пери закончила отработку  торсоопераций, и Джоанна снова  обратилась  к
Эйдену:
     - Кадет Эйден. Проверьте датчик перегрева. Он в норме? Отвечайте.
     Даже теперь, когда связь шла  через  интерком, кадеты должны были ждать
разрешения Джоанны, чтобы ответить. Услышав  в наушниках ее голос, следовало
держать палец на голубой кнопке, что возле рычага управления роботом, и быть
готовым  отвечать  по ее  требованию.  Эйден  поначалу  думал,  что уставные
требования будут как-то  смягчены,  когда кадет находится на мостике боевого
робота.  Но не  тут-то  было!  Первое, что  удивило его,  едва он очутился в
кресле водителя, - запрет отвечать без разрешения Джоанне или любому другому
офицеру.
     - Датчик перегрева в норме, - проговорил Эйден и отпустил кнопку.
     - Как и следовало ожидать. Я просто хотела, чтобы ты навсегда вбил себе
в голову первое и самое главное правило. Никогда, даже если ты  на поле боя,
и машина  врага у тебя на прицеле, и все  идет как надо, и у  тебя в  голове
отличный  план  действий,  и  на борту  еще  полный боекомплект,  - никогда,
НИКОГДА,  слышишь,  ты  не  должен  забывать про  датчик  перегрева.  И  про
остальные датчики тоже. Но датчик  перегрева - главнейший.  Запомни,  боевой
робот  - это живое  существо для тебя. Он  для тебя все равно что лошадь дл
кавалериста  или  верблюд для солдата, воюющего в пустыне. И о нем ты должен
думать больше, чем о собственной заднице. Боевой робот - он живой, его можно
загнать.
     И твоя задача - не сделать этого, не  дать  ему перегреться. И лошадь и
верблюд - они позволяют солдату передвигаться быстрее и дальше, чем он может
сам, и расширяют территорию, которую он держит под своим контролем. Так же и
робот,  особенно  если  это   многоцелевой   робот,   безгранично  расширяет
возможности  ведения   наземных  военных  действий.  Но  даже  сверхнадежна
теплоизоляция многоцелевого боевого  робота,  разработанная  нашими учеными,
учеными Клана Кречета, не гарантирует тебе полной безоп