аходится на
броне несколькими метрами ниже, чем он сам.
     Эйден  начал  вставать  на  кронштейне, чтобы  перебраться  на  "плечо"
боевого робота, когда корпус машины  снова качнулся, да так, что  он чуть не
сорвался. Определенно,  робот раскачивался все сильнее. Странно. И тут Эйден
догадался:  ублюдок   умышленно  раскачивает  корпус!   Замысел  был  прост:
раскачивать робот, пока тот не  перевернется. У изуродованной  машины смещен
центр тяжести. Кроме того,  "Огненный мотыль"  предельно облегчен  - так что
это  возможно. С  нормальным  боевым роботом такой  номер не  прошел  бы.  И
недозволенной эту тактику не назовешь - все делается голыми руками.
     И тогда Эйден в первый раз внутренне проклял стремление Клана экономить
на всем, особенно  на технике. Вся  история Клана  -  это  история экономии,
сохранения,  восстановления. В Клане  принято  извлекать из  всего  максимум
пользы. Когда какая-то  деталь механизма отслуживала свой срок,  ее заменяли
другой.  То  же  касалось  и людей.  Изувеченную  часть  тела  ампутировали,
заменяли  протезом,  и  человек  продолжал  приносить Клану  пользу.  И  уж,
конечно, окончившие свои дни на полях  сражений боевые роботы разбирались до
последнего винтика, и все, что  могло еще  служить, использовалось  вновь  и
вновь. Из нескольких разбитых роботов воссоздавался один, но  целый. Техники
в своих  донжонах*  творили чудеса. (Отсюда и донжон - так воины называли их
мастерские, из-за  грязи,  сумрачности  и густой  атмосферы  таинственности,
которой была окружена деятельность техников.)  Для  людей Клана экономность,
даже скупость, становилась второй натурой. Раньше Эйден находил естественной
эту традицию,  начало которой положил еще Керенский. Особым декретом генерал
объявил,  что общество  Кланов,  будучи  технологически  развитым обществом,
исторически  вынуждено жить  в условиях,  малопригодных  для  существования.
Историческая  миссия, возложенная на Кланы  (завоевание Внутренней  Сферы  и
воссоздание Звездной Лиги),  требует  сочетать высокий уровень  технологии с
простым,  даже  примитивным  образом  жизни.  Все  в  человеке  должно  быть
подчинено великой миссии Кланов, и общественное благо для него выше личного.
Любая  роскошь недопустима для  любого человека  любой касты. Во всем должен
соблюдаться режим строжайшей  экономии. Расточительность рассматривалась как
тягчайшее преступление, особо опасное для общества. Любая задача должна была
решаться с привлечением  минимума ресурсов и затрат. Это касалось  и эмоций.
Человеку  предписывается сдержанность:  допустимы лишь  те  эмоции,  которые
полезны для дела. Всякое новшество принималось прежде всего  с точки  зрени
его полезности Кланам.
     ------------------
     * Донжон - главная сторожевая башня в средневековом замке.

     Эйден был рад  тому, что дым  закрывает его  непроницаемой завесой.  По
крайней мере никто не видит, как он тут извивается и цепляется за кронштейн,
пытаясь удержаться. Наконец  ему  удалось  восстановить  равновесие.  Теперь
Эйдену  требовались все его  акробатические  навыки, чтобы  удерживаться  на
кронштейне,  прижимаясь  спиной к  металлу  корпуса.  На  броне  в  пределах
досягаемости не было  ни одного стыка, ухватиться не за  что. В  тот момент,
когда дым начал  уже рассеиваться, а корпус машины  замер  на  миг в крайнем
положении, Эйден, прилагавший все силы, чтобы не съехать по кронштейну вниз,
увидел под собой вольнорожденного.  Тот был настолько  поглощен своим подлым
делом -  раскачиванием  робота,  что  не заметил Эйдена.  "А  зря, -  злобно
подумал Эйден,- тебе еще собственная дурость выйдет боком".
     Эйден сам  не  знал, каким  чудом  он  удержался  на кронштейне. Корпус
боевого робота пошел  назад,  медленно заваливая его на "спину",  на  броню.
Эйден успел заметить, как старается вольнорожденный, изо всех сил упираясь в
корпус.  Вон даже жилы  на  руках вздулись. Однако  надо  было  пользоватьс
моментом. Он осторожно встал на  кронштейн, намереваясь перебраться  наверх,
на  "плечо"  боевого  робота.  Когда  корпус  машины  отклонился  в  крайнее
положение, Эйден ощутил вибрацию  и услышал  ужасающий скрежет. Эта железна
скорлупа,  похоже,  собиралась развалиться!  Эйдену  показалось,  что  робот
пребывал  в крайнем положении  бесконечно  долго,  что  сейчас  боевой робот
переломится  в "поясе", но  нет - корпус  пошел назад. Эйден  позволил  себе
выдохнуть. Интересно, а когда он вдохнул - когда выбрался из люка на броню?
     Когда  корпус пошел, набирая скорость, в противоположную сторону, Эйден
вдруг почувствовал,  что,  пройдя  крайнюю  точку, робот  неминуемо  рухнет.
Вольнорожденный тоже должен был это сообразить: машина упадет прямо на него.
Несмотря на низкое происхождение своего противника, Эйден не хотел  для него
подобной участи. Это будет дешевая, почти позорная победа, если врага просто
раздавит упавшим роботом. Эйдену нужно было другое. Он должен убить его сам,
чтобы  у Сокольничего Джоанны не было повода публично  или в  постели, когда
они вдвоем, оспаривать эту победу.
     Эйден  быстро обдумал свои  действия. Когда набиравший  скорость корпус
боевого  робота   проходил  среднюю  точку,   Эйден  быстро  соскользнул  на
кронштейн. В громкоговорителе, повешенном на ближайшем  дереве,  слышен  был
голос  Джоанны:  она что-то орала ему.  Однако скрежет  металла заглушал  ее
слова.  Эйден и не прислушивался,  некогда было. Кроме того,  он был уверен,
что у него еще будет возможность узнать ее мнение. Джоанна всегда следила за
тем, чтобы ее мысль, суждение или приказ были доведены до адресата.
     Эйден видел,  как  вольнорожденный, отбежав  на  безопасное расстояние,
повернулся  и  теперь смотрел на  рушащийся многотонный  корпус, видел,  как
расширились, наполнившись восторгом и ужасом, его глаза, как инстинктивно он
сделал  шаг назад и  как поскользнулся на мокрой траве. И, дождавшись, когда
тело   его  начало  наклоняться  вперед,   Эйден  прыгнул,   изо   всех  сил
оттолкнувшись от завибрировавшего корпуса.
     Такой прыжок сделал бы  честь всякому.  Он врезался в  вольнорожденного
подобно  истребителю,  ведомому  камикадзе. Болван так и не  заметил  Эйдена
вплоть до самого  последнего момента. Он не успел  даже защититься от удара.
Эйден  же в воздухе сумел сгруппироваться. Однако удар был страшен  даже дл
него,  хотя  он  и  приземлился  на  вольнорожденного.  Что  уж  говорить  о
последнем? Вольнорожденный взвыл  от  боли. Эйден  вскочил, оттолкнувшись от
корчившегося  тела, и тут робот наконец  со страшным грохотом  рухнул. Земл
дрогнула так, что Эйден не удержался и упал на четвереньки.
     Поднявшись  на   ноги,   он  обнаружил,  что  стоит  лицом  к  лицу   с
вольнорожденным.  Несмотря на шок от удара, тот сумел вскочить раньше. Краем
глаза Эйден  заметил поблизости какой-то предмет. Стремительным движением он
отпрыгнул назад  и.  нагнувшись, подхватил  его с земли.  Это оказался кусок
трубы - обломок ствола ЛСМ, с зазубренными краями.
     Тут же,  не медля, Эйден пустил трубу в ход. Джоанна много раз говорила
группе, что воин должен уметь использовать в качестве оружия любой  предмет.
Зануда Дерворт не  преминул заметить  как-то, что настоящий воин выигрывает,
даже  не имея привычного оружия. Издав особый,  пронзительный вопль, который
используется на  соколиной  охоте  дома,  на Цирцее, Эйден  перехватил трубу
поудобнее и ринулся на противника.
     Вольнорожденный  с удивлением  посмотрел на очутившуюся вдруг в руках у
его противника железяку. Сам он уже стоял в боевой стойке, держа свое оружие
наготове.  Это  был  короткий стилет, изготовленный,  по всей видимости,  из
какого-нибудь обломка, подобранного на  краю полигона. (Инструкторы поощряли
кадетов к подобному собирательству. Почти вся  посуда и простейший инвентарь
делались  из  обломков  боевых  машин.  Некоторые  умельцы  изготавливали  и
холодное оружие, хотя это и было запрещено.)
     В  глубине  души  Эйден  не  мог   не  восхититься  своим  противником,
умудрившимся скрыть от бдительных глаз дежурных офицеров запрещенное оружие,
а  теперь,  не  задумываясь,  пускающим  его  в  ход,  раз  появилась  така
необходимость. А необходимость и  вправду была,  ибо  перед  вольнорожденным
стоял  вернорожденный,  собирающийся  раскроить  ему  череп,  причем оружием
отнюдь не запрещенным.
     Но  тут  же  Эйдена   захлестнула  бешеная  ярость.  Он,  этот  грязный
вольнорожденный ублюдок, поднимает руку, и  на кого?  На вернорожденного, на
воина. Смерть выродку!
     Эйден попробовал  опередить противника. Перебросив трубу из правой руки
в левую,  он нанес удар по руке  вольнорожденного, державшей  стилет.  Эйден
рассчитывал выбить оружие и, если удастся, сломать противнику руку.
     Но вольнорожденный оказался проворнее. Предупреждая движение Эйдена, он
резко откачнулся  вправо, и  труба лишь задела  его рукав,  затем  он сделал
быстрый выпад. Эйден, которого увлекала инерция, не успел увернуться. Стилет
оставил  кровавую царапину  на  его  руке. Однако и  вольнорожденный потерял
равновесие.
     Силы,  похоже,  были равны.  Однако Эйден обладал одним преимуществом -
сейчас  им двигала холодная,  расчетливая ярость. Противник же  просто хотел
победы. Подобно всем вольнорожденным, он не умел полностью отдаваться стихии
боя.
     Забыв  о  боли в руке, Эйден  метнулся навстречу  противнику,  стремясь
воспользоваться удобным  моментом. Подняв трубу, он наискось врезал  тому по
лбу, оглушив его. Вольнорожденный покачнулся,  сделал шаг  назад и попыталс
было ответить выпадом, но шок  от удара сказался на координации движений. Он
промахнулся.
     Эйден перехватил руку со  стилетом и... рывком подтащив ее к  лицу, изо
всех  сил  вцепился зубами в  запястье, ощутив  во рту  солоноватый  привкус
крови. Тактика  сработала.  Противник  выронил стилет.  Несколько  мгновений
Эйден раздумывал, не приколоть ли ублюдка его  собственным оружием, но затем
передумал и отбросил прочь и трубу. Он убьет противника голыми руками. Эйден
жаждал крови.
     Ему не дали это сделать. Едва  вольнорожденный  потерял сознание (Эйден
бил его головой об землю -  еще, еще и еще), как из укрытий, расположенных в
самых  неожиданных  местах,  повыскакивали офицеры-инструкторы. Тут же рядом
опустился небольшой вертолет, из которого выскочили судьи, следящие за боем.
Потребовалось четверо офицеров, чтобы  оторвать Эйдена от  его жертвы, и еще
трое - чтобы привести его в себя. К этому времени вольнорожденный был уже  в
сознании и с ненавистью смотрел на Эйдена. Прежде чем его уволокли, он успел
выкрикнуть:
     - Не радуйся раньше времени, ты, зачатый в помойном ведре!
     Озверев,  Эйден попытался снова броситься  на него. Офицеры  удерживали
его, пока другие тащили вольнорожденного.
     Ярость  снова охватила его, когда объявили о результатах  учебного боя.
Эйдену  была присуждена победа, но единственно  за то, что он  едва не  убил
своего  противника.  Почти  все свои очки он потерял, во-первых, из-за того,
что  не  устранил вовремя противника, и во-вторых, потому,  что позволил ему
установить взрывное устройство на боевом роботе. Его героическое  поведение,
когда  он сумел избавиться  от взрывного устройства, принесло  ему несколько
очков, но  разрушение  робота свело все на  нет. В  результате Эйден  набрал
очков  меньше всех в группе. Офицер, объявлявший группе  о результатах, сухо
заметил, что машину Эйдена вряд ли удастся восстановить. Теперь это -  груда
металлолома.  Выслушав   его  речь,   Эйден  мрачно   подумал,  что  у  того
вольнорожденного  ублюдка теперь  появится  возможность  сделать себе  новый
стилет.
     Джоанна, в свою очередь, тоже подсыпала соли на его раны.
     -  Ты  силен.  Ты  в  хорошей  форме. Ты не полный  кретин, можно  даже
сказать, почти умный. Но раззява. Единственно, за что хвалю тебя, так это за
то,  что  ты не  сдаешься. Я  уже совсем собралась было объявить твою машину
"взорванной",  когда  ты пошел на крайний шаг. Я восхищена твоей яростью, но
это ярость  азартного  дурака.  Когда-нибудь ты  ПРОИГРАЕШЬ.  Тебе не  стать
настоящим воином, так что лучше заранее приготовься  к этому.  Ладно. Я вижу
по твоим глазам, что ты вот-вот взорвешься. Брось. Пошли лучше в постель. Ты
выместишь на мне свою ярость, я на тебе свою.
     -  А  ты-то  с чего  разъярилась? - буркнул  Эйден.- Ты же была сегодн
среди наблюдателей. (Вот уже несколько месяцев"  как он обращался  к Джоанне
на "ты", когда они были вдвоем.)
     - Птенчик! Моя ярость всегда со мной. Эйден последовал ее совету, и это
помогло.  Их  совокупление  напоминало  жестокую  схватку.  Зато  потом   он
обнаружил, что ярость ушла. Эйдену было хорошо и покойно.





VIII

     Еще  с  тех  времен,  когда  он  сам был кадетом на  Железной Твердыне,
командир Тер Рошах начал вести дневник.
     "Бывают  моменты, - писал он, -  когда безнадежная усталость охватывает
тебя,  а  в мозг вползает серая и  тоскливая  скука.  Именно тогда я начинаю
думать, что старость - самое  худшее, что  может поджидать воина. То, что ты
стар, но по-прежнему жив, с  одной стороны,  вызывает  почтение,  ибо служит
самым убедительным  доказательством  твоего боевого мастерства и  заставляет
предполагать, что  за твоими  плечами  немало выигранных  сражений. С другой
стороны,  сам  ты явственно видишь  суетность всего. Твоя  жизнь  сведена  к
маленькому кусочку металла, что болтается на  груди, - знаку, что твое врем
уже миновало.  И единственное, чем  ты можешь по-настоящему послужить своему
Клану,  - предложить  себя в  качестве  пушечного  мяса, если  надо  сломить
оборону очередного врага, загнанного в угол.
     Может быть, для меня это было бы лучшим выходом. Тем  не менее я здесь,
на Железной Твердыне. Что-то во мне противилось тому, чтобы просто так взять
и расстаться с жизнью.  Внутренняя  гордость. Ведь не для  того  же я  столь
многое  сделал,  чтобы  преуспеть?  И преуспел,  теперь я могу  себя с  этим
поздравить.  А  последнюю  службу  Клану  я  еще  сумею,  как  мне  кажется,
сослужить. Я могу быть  полезен. У меня большой опыт, и я могу поделиться им
с  молодыми.  Я  могу  научить их  воевать  и выживать.  Даже это  последнее
пополнение.  Я смотрю на них и удивляюсь:  как  можно быть такими?  Впрочем,
может быть,  именно таким и я  был когда-то?  Мне трудно их судить. Ведь это
всего лишь вторая моя группа.  Подозреваю, что и та, первая, на данном этапе
была точно такой же - желторотые неоперившиеся юнцы. Не помню.
     Все-таки   распоряжаться   судьбой   дюжины   сибов   -   это  страшна
ответственность.  Порой я  предпочел бы быть простым  офицером-инструктором,
Сокольничим,  ведь  вся  его задача  сводится  к  обучению  группы,  котора
постепенно  становится  все меньше и меньше.  Три года  - достаточный  срок,
чтобы увидеть, как сиб превращается в воина. Некоторые считают, что три года
это слишком много, следовало  бы просто брать юнцов  и сразу сажать в боевые
машины, давая лишь минимум  необходимых знаний и навыков. Это якобы позволит
Клану  быстро  увеличить  численность  вооруженных  сил  и  решить  извечную
проблему  нехватки  кадров. Лично  я  с  этим  не  согласен.  Еще  Керенский
предупреждал   нас,   что   нельзя  воевать  расточительно.   Иначе   зараза
расточительности не  замедлит  распространиться по всей структуре  общества.
Именно это привело  триста  лет тому  назад  к краху  Звездной  Лиги,  концу
золотого века  в  истории  человечества  и в результате  к созданию  Кланов.
Ускоренная подготовка  воинов есть  форма расточительности.  Единственно,  к
чему  она  приведет,  -  к ослаблению  боевого  духа. В конечном  счете  она
навсегда  поставит крест на возможности достижения цели,  ради которой  были
созданы Кланы.
     Так или иначе, но я здесь. Вместе с юнцами, которых должен обучать. И с
этой  чертовкой.  Сокольничим  Джоанной. Ее  вызывающее поведение,  взгляды,
которыми  она  награждает,  -  все  в  ней  указывает на то,  что  меня  она
воспринимает как  престарелого вояку, сплошь покрытого  шрамами, морщинами и
орденами, но так и не поумневшего. Я знаю, Джоанна не согласна ни с чем, что
исходит  от  меня.  Даже  когда  она  молчит,  от  ее  молчания так  и  веет
несогласием. В  своем  гневе и высокомерии  она  неподражаема. Ни  в  ком из
воинов  я никогда  не встречал ничего подобного. За исключением, быть может,
Рамона Маттлова.
     Джоанна на Железной  Твердыне не навечно. Со  временем  она вернется  в
строй. Думаю,  ее это порадует.  Джоанне так  не терпится  завоевать Родовое
Имя, что она  готова  на все. И я  уверен, она  его завоюет. Но до  поры  до
времени ей  придется оставаться здесь. Ее назначение  в учебно-тренировочный
лагерь - наказание. Следовательно, главная задача  Джоанны здесь - примерным
поведением и  трудом загладить свою вину. Не знаю причин, по которым Джоанна
оказалась  здесь,  я  ни  разу не  заглядывал в  ее  личное дело  -  мне это
неинтересно, - но  я могу со всей ответственностью  заявить, что в чем бы ни
заключался ее проступок, своей отличной службой Джоанна  завоевала право  на
возвращение  в строй.  Никогда  ни  один офицер не  заслуживал от меня таких
положительных отзывов,  как  Сокольничий Джоанна. Все  время, за исключением
одного  глупого  случая  с  убийством  Сокольничего  Эллиса,  когда  Джоанна
поддалась  эмоциям, ее  служба  была  безупречной. Кроме того, в  поединке с
Эллисом она победила, что  в высших инстанциях  будет учитываться  в  первую
очередь.  Клану нужны такие  воины,  как Джоанна, и высшее командование  это
отлично понимает.
     Жаль, конечно, что она уйдет из моей команды. Если не брать в расчет ее
жесткость, особенно в обращении с  кадетами, лучшего инструктора, чем она,
на  своем веку не видел. Джоанна и в  самом деле ненавидит своих подопечных.
Это не поза, не напускная злобность, к которой  иногда прибегают инструкторы
якобы для пользы дела. Джоанна, сама  высочайший  профессионал, требует того
же и от  группы, заставляя сибов выкладываться до конца. И  что хуже всего -
она ненавидит в этом лагере ВСЕ и свою злость вымещает на всех подряд.
     Я никогда  не считал секс  запретной темой для обсуждения. Я  согласен,
что секс  в жизни воина не играет сколько-нибудь  значительной роли. Если бы
существовали  препараты,  полностью   подавляющие  половое  влечение,   я  с
готовностью рекомендовал бы их для наших воинов. Какая нам, воинам, польза в
потребности к совокуплению? К продолжению рода это не  имеет отношения. Если
и родится  у воина вольнорожденный ребенок,  то ему  никогда не войти в нашу
касту. И, будучи  физически более здоровым (хорошие гены отца), в отличие от
прочих вольнорожденных сверстников, он всегда будет чувствовать себя изгоем.
Спрашивается,  кому  от  этого  польза?  Никому.  Тогда   зачем  нам   секс?
Генетические  программы,  поддерживающие  нашу   касту,  дают  куда   лучшие
результаты,  нежели  воспроизведение рода  естественным путем.  Мы  не можем
ждать милостей от природы - так говорил еще Керенский.
     С другой стороны,  когда я  был молод и  агрессивен, я ни на миг не был
свободен от  зова  плоти. Даже  сейчас,  в моем-то  возрасте,  нет-нет да  и
случаются   моменты,   когда   появляется  искушение  воспользоваться   моей
привилегией  и  вызвать  к  себе  кого-нибудь  из  подчиненных.   Вызвать  и
удовлетворить желание. Молча. А иногда, когда я нахожусь в особенно скверном
настроении, даже возникает соблазн позвать к себе Джоанну. Впрочем, полагаю,
этого никогда не случится. Я не хотел бы с ней совокупляться.
     Самое  смешное,  что поддайся  я  искушению, она  бы  прислала  ко  мне
кого-нибудь из сиб-группы, несмотря на всю  ненависть, которую Джоанна к ним
испытывает.  И несмотря  на ее собственную  сексуальную ненасытность, на мой
взгляд несколько превосходящую  ту, что подобает воину. (Кстати,  не секс ли
виной   тому,  что  Джоанна  очутилась  здесь?