живаюсь тех же взглядов. Я не знаю, существуют ли честность и бескорыстие на самом деле - я лично в это не верю, но зато мне прекрасно известно, что помогает продавать книги. Выдуманная честность и выдуманное благородство выдуманных героев - вот на чем стоит книгоиздание со времен самой первой книги. Обычный человек хочет верить в то, что благородство существует, что зло можно победить добром и что добродетель - награда сама по себе. Читатели просто тащатся от этой ерунды, и каждый издатель, если только он хочет процветать, просто обязан совать им эту жвачку.
     Как вы знаете, дорогой мой мистер Мадерли, я вырос в типичной южной семье, и родители с детства кормили меня байками о моих предках - благородных джентльменах-южанах, потомках средневековой аристократии. Пока я был мал, я не мог сказать им: "Хватит! Надоело!" - хотя от их сказочек о честности и благородстве меня буквально выворачивало наизнанку. Но когда я вырос, я решил использовать накопленную информацию, чтобы одурачить доверчивых читателей, которые ждут от книжных героев именно того, что не существует в жизни. Все это лживое дерьмо я слил под одну обложку и швырнул им, словно свиньям, чтобы освободиться от того, во что никогда не верил.
     Ной снова усмехнулся.
     - Ясноглазая героиня и отважный герой, не лишенный, впрочем, некоторых, весьма симпатичных недостатков!.. - проговорил он презрительно. - Как же мало нужно среднему человеку! Что ж, пусть жрут то, что заслужили. Мало кто из них способен догадаться, что волнующая история любви Шарлотты и Сойера Беннингтона - это плевок в их слюнявые хари. Лично меня переживания моих героев ни капли не трогают и не волнуют. Единственное, что меня волновало, - это размер гонорара, интерес издателей и количество положительных рецензий, которые напечатают ведущие газеты и журналы. На последние я, кстати, особенно рассчитывал, так как мне хотелось привлечь ваше внимание к своей скромной особе.
     - Почему же именно мое? За что такая честь?
     - Потому что из всех крупных издателей, мистер Мадерли, только у вас была взрослая незамужняя дочь, и к тому же не дурнушка. Когда же я узнал, что "Побежденный" - ее любимая книга, я просто не поверил своему счастью. Это обстоятельство открывало передо мной головокружительные перспективы, и я был бы дураком, если бы не воспользовался своей удачей.
     Даже догадываясь о том, что представлял собой Ной на самом деле, Дэниэл был потрясен этим заявлением.
     - И ты... так спокойно признаешься во всем этом? - спросил он. - Неужели ты и вправду относишься к своей работе, к людям, к жизни так... так цинично?!
     - Даже еще хуже, - отозвался Ной, явно бравируя, и Дэниэл скорбно покачал головой:
     - Как жаль, что такой талант пропал зря!
     - Да будет вам, мистер Мадерли! - перебил его Ной. - Не стоит жалеть меня - я отлично себя чувствую. Что касается вашего обвинения в лицемерии и двуличии, то сами-то вы немногим лучше меня. Вам - как и мне, впрочем, - доподлинно известно, что автор, который присылает нам по два крутых полицейских детектива в квартал, очень любит, когда секретарь хлещет его кнутом и имеет его в задницу. Это настолько его возбуждает, что после каждого сеанса анального секса он бежит к рабочему столу и начинает описывать похождения своего крутого героя-гетеросексуала со внешностью Шварценеггера. А этот, как его... преподобный? Ну, тот, который стряпает книжки о христианском всепрощении и о том, что надо воздавать кесарю кесарево, а сам то и дело нарывается на неприятности с налоговым управлением? Ведь вы издаете его, а сами говорите мне о лицемерии!..
     Нет, мистер Мадерли, у вас и самого рыльце в пушку. Среди ваших авторов, которым вы посылаете поздравления на Рождество и даже приглашаете к себе в дом, полным-полно безнадежных алкоголиков и наркоманов. А брат и сестра Миллер, которые пишут вдвоем? Многие матери, которые покупают их книжки для своих чад, могли бы вчинить вам миллионные иски, если бы узнали, насколько близкородственными являются связывающие их отношения на самом деле. Я даже слышал, что в этом творческом тандеме роль мужчины исполняет именно сестра, в то время как брат только подставляет свою задницу да работает языком, но вас это почему-то не волнует.
     Вы скажете - они пишут хорошие книги, а мы их только печатаем. И я совершенно с вами согласен. Вы, мистер Мадерли, думаете только о доходах и закрываете глаза на личности ваших авторов. Больше того, вы даже оплачиваете их счета, когда кто-то из них оказывается в клинике из-за чрезмерного пристрастия к виски или кокаину. Вы прекрасно знаете, что деньги, которые вы получаете, издавая их выдумки о прекрасном и вечном, - грязные деньги, но отказаться от них вам не приходит в голову. Еще бы! Ведь вам надо платить и за ежедневный массаж, и за этот прекрасный загородный дом, и за прочие блага мира, которыми вы наслаждаетесь в своей башне из слоновой кости.
     - Я понял, что ты хотел сказать! - сердито перебил Дэниэл. - Но я никогда не закрывал глаза на то, что принято называть изнанкой жизни. Все дело в том, что я не судья, а бизнесмен, и, как считается, неплохой бизнесмен. Я выстоял в схватках с нечистоплотными конкурентами, а мое предприятие сумело выдержать несколько серьезных экономических кризисов, которых, как утверждали пессимисты, не пережить никому. Да, иногда ради блага "Мадерли-пресс" мне приходилось хитрить, изворачиваться, использовать свои связи, даже предавать, когда это было необходимо... - Взгляд Дэниэла, словно огненный луч, пронзил разделявшую их тьму. - И именно поэтому я сумел разглядеть эти же качества в тебе, Ной. Как говорится, рыбак рыбака видит издалека. А как только я уловил первый, самый легкий запашок измены, я начал принюхиваться и вскоре обнаружил - ты прогнил насквозь.
     Ной небрежно облокотился о столбик перил. Взгляд его снова скользнул по бумагам, которые он держал в руке, но вряд ли он их читал - для этого на лестнице было слишком темно.
     - Должен сказать, - процедил он сквозь стиснутые зубы, - то, что здесь написано, вряд ли можно считать комплиментом.
     Услышав эти слова, Дэниэл испугался, не сболтнул ли он лишнего. Как много знает Ной? Видел ли Ной самый первый, предварительный отчет Сазерленда? Дэниэл не очень хорошо помнил, что вошло в отчеты, а что детектив рассказал ему по телефону, пообещав, что подробный письменный доклад он пришлет при первой возможности.
     - В этом отчете, - продолжал Ной, - мистер Сазерленд и его подручные выставили меня настоящим чудовищем, и мне остается только поражаться вашей выдержке, мистер Мадерли. Ведь вы не только не выставили меня вон, но и продолжали общаться со мной, как и подобает цивилизованному человеку.
     - Охотно признаю, это было нелегко.
     - Да, наверное, нелегко. Вероятно, больше всего вас разозлило то, что я снюхался с Блюмом и компанией?
     Дэниэл кивнул. У него не было ни малейшего желания разубеждать зятя, к тому же он резонно полагал, что чем глубже Ной будет заблуждаться на его счет, тем больше ошибок наделает.
     - Я могу простить это скорее, чем твою измену Марис, - сказал он, сделав чуть заметное ударение на слове "простить". Пусть Ной думает, что все еще можно наладить.
     - Она, кстати, знает про меня и Надю, - небрежно проговорил Ной и выпустил из рук листы бумаги, которые разлетелись по всей лестнице.
     - Я знаю, что она знает.
     Эти слова застали Ноя врасплох.
     - Знаете? Откуда? Это она вам сказала?
     - Нет, однако я уже давно заметил, что Марис разочаровалась в своей семейной жизни.
     - Тем не менее, - заметил Ной, небрежно махнув рукой, - в целом Марис довольна жизнью. Вы лучше меня знаете, что она любит свою работу больше всего на свете, к тому же сейчас у нее появился этот новый автор. Он безногий калека, и это, мне кажется, привлекает ее больше всего. Марис обожает чувствовать себя заботливой благодетельницей!
     Значит, он ничего не знает о Паркере Эвансе, понял Дэниэл. Что ж, тем лучше!..
     - Быть может, я недооценил эту черту характера Марис, - продолжал Ной с апломбом, который показался Дэниэлу отвратительным. - Если бы я знал, что она так любит возиться со всякими убогими, я бы купил ей щенка, поскольку сам я не нуждаюсь в ее опеке. Из-за этого у нас с вашей дочерью уже возникали кое-какие разногласия, но - повторяю! - в целом у вашей драгоценной Марис не было никаких оснований быть недовольной жизнью до тех пор, пока она не застала меня с Надей.
     Дэниэл покачал головой:
     - Если она и была довольна жизнью, то отнюдь не благодаря тебе, Ной. Я бы даже сказал - она была счастлива вопреки тому факту, что ее мужем был бессердечный и жестокий негодяй, который лишил ее шанса быть по-настоящему, полностью счастливой.
     Ной щелкнул пальцами.
     - Ага, вот в чем дело - я не сделал ей ребенка?!
     - Вот именно. Ты ничего не сказал ей про операцию, которой подвергся, а она, бедняжка, винила во всем себя, - с горечью сказал Дэниэл. Сведения о тайной вазэктомии*<Вазэктомия - хирургическое иссечение семявыводящего канала> были едва ли не самой шокирующей частью отчета Сазерленда.
     - Я отлично помню, как ты не поехал с нами в Грецию, сославшись на какие-то проблемы с текущими контрактами, - добавил он. - Это было вскоре после свадьбы. Тогда-то ты и лег в клинику, не так ли?
     Ной ухмыльнулся.
     - Надеюсь, вы понимаете, что ребенок был мне совершенно ни к чему? - спросил он. - Ваша Марис планировала протрахаться всю дорогу туда и обратно и вернуться беременной, но это не входило в мои расчеты. Поэтому-то я и обратился в частную клинику, где мне сделали эту небольшую операцию, благодаря которой я мог жить спокойно. А главное - отпала необходимость каждый раз объяснять Марис, почему я так настаиваю на использовании таблеток.
     - Признаться, когда я узнал о вазэктомии, меня это озадачило, - проговорил Дэниэл. - Разве, спрашивал я, ребенок не обеспечил бы тебе еще более крепкую связь с издательством и с капиталами Мадерли? Но теперь я знаю ответ. - Он поднял голову и посмотрел Ною прямо в лицо. - Ведь с рождением ребенка твоя доля в капитале уменьшилась бы!
     Ной выпрямился.
     - Это не так, - сказал он. - Впервые за время нашей содержательной беседы вы сказали глупость.
     - Не так?! - удивился Дэниэл.
     - Совершенно не так, - кивнул Ной. - С чего вы взяли, что я рассчитывал только на долю в капиталах? Дэниэл презрительно фыркнул:
     - Цыплят по осени считают. Документ, который я вчера подписал, не имеет юридической силы.
     - Вы так думаете? - осведомился Ной до странности безмятежным тоном.
     - Я подыграл тебе только потому, что мне хотелось посмотреть, как далеко ты способен зайти. Впрочем, удивила меня не твоя наглость, а то, что ты упомянул Говарда Бэнкрофта. Он бы никогда не...
     - Вы плохо его знали, - перебил Ной. - Можете мне не верить, но этот документ составил по моей просьбе именно Говард Бэнкрофт, и никто другой. Он предпочел сделать это потому, что в противном случае вскрылось бы одно не слишком приятное для него обстоятельство.
     - Какое же? - насторожился Дэниэл.
     - О, нет, не волнуйтесь, вас Говард Бэнкрофт не обманывал - во всяком случае, в том, что касалось текущих дел издательства. Он просто забыл упомянуть о том, что его отцом был нацистский офицер, лично уничтоживший несколько тысяч евреев.
     Эти слова подействовали на Дэниэла как пощечина. Пошатнувшись, он крепче вцепился в перила.
     - И ты использовал этот факт, чтобы шантажировать его? Ной улыбнулся.
     - Похоже, вы знали, что его почтенная матушка была в молодости нацистской подстилкой.
     - Говард был моим другом, - проговорил Дэниэл, с трудом справившись со стиснувшей горло судорогой. - Много лет назад он доверил мне свою тайну, и я не смог бы осудить его, даже если бы захотел. Напротив, я всегда восхищался тем, что Говард сумел справиться с тем, чего все равно не мог изменить, и постарался прожить жизнь достойно.
     - Вы считаете - он сумел справиться? А вот я, наоборот, считаю, что правда, которую он так долго скрывал, в конце концов его доконала.
     - Правда, которую ты грозил рассказать всем, - поправил Дэниэл. Теперь ему было ясно все или почти все.
     - Что это за правда, о которой нельзя говорить? - Ной слегка пожал плечами и улыбнулся. - Теперь, надеюсь, вы видите, в чем разница между вами и мной, мистер Мадерли? Или, если смотреть на этот вопрос шире, между мной и любым другим человеком? Как и большинство людей, вы стремитесь удовлетворить свои потребности и желания, но что-то мешает вам употребить для этого все возможные средства. И я, кажется, знаю, что это. Где-то в вашем сознании существует невидимая черта, барьер, который вы не в силах преступить. Этот барьер еще называют совестью. Вы и такие, как вы, скованы по рукам и ногам традициями, моралью, понятиями о порядочности и поэтому в решительный момент останавливаетесь, не в силах довести дело до конца.
     Что касается меня, то я свободен от всяческих условностей. Если мне чего-то хочется, то я готов на все, лишь бы добиться своего. Я-то ни перед чем не остановлюсь и не позволю, чтобы что-то или кто-то стоял на моем пути. Мой принцип: найди у человека уязвимое место - и он твой. Чтобы достичь цели, я готов на что угодно!
     - Даже на то, чтобы довести до самоубийства достойного человека?
     - Я ни до чего его не доводил - Говард Бэнкрофт сам принял решение и сам его осуществил. Должен признать, впрочем, что он очень облегчил мне жизнь, когда собрался покончить с собой. Как вы думаете, о чем он думал, когда нажимал на спусковой крючок? О своем еврейском рае? Или об аде? А может, он представлял свою мать под эсэсовцем?
     Дэниэл покачал головой. Он знал, что эта тайна преследовала Говарда Бэнкрофта всю его сознательную жизнь. Как это бывает со многими совестливыми людьми, Говард чувствовал себя виноватым и старался искупить грех матери добрыми делами, благотворительностью, терпимостью и милосердием. И надо же было случиться так, чтобы Ной Рид возник перед ним как раз тогда, когда Говард почти обрел мир и душевный покой, и принялся снова мучить его прошлым, которое все равно нельзя было изменить. И этому негодяю еще хватало наглости посмеиваться над тем, как ловко он заставил старика плясать под свою дудку!
     "Пожалуй, - подумалось Дэниэлу, - впервые за свою долгую жизнь столкнулся со столь чистым, беспримесным пороком". А циничное отношение Ноя к совершенным им подлостям заставило буквально вскипеть от ярости кровь Дэниэла. Слезы праведного гнева застилали ему глаза, лицо горело, кровь оглушительно стучала в ушах.
     - Ты подонок! Тварь! - рявкнул Дэниэл, бросаясь вперед.

30

Первым, что увидела Марис, открыв глаза, было лицо Паркера, и она невольно подумала, что никогда еще ни одно лицо не казалось ей таким красивым. Паркер сидел в своем кресле возле кровати и смотрел на нее. Спрятав улыбку в подушку, Марис потянулась и спросила нарочито сонным голосом:
     - Как ты умудрился не разбудить меня, когда пересаживался в кресло?
     - У меня большая практика, Марис. Она вздохнула, потом снова потянулась и села, натянув простыню до самого подбородка.
     - Который час? - спросила она.
     - Тебе пора возвращаться, если ты не хочешь, чтобы Майкл застал тебя с поличным, - ответил Паркер.
     Он был в одних трусах. Плечи у него были широкими; руки - развитыми и мускулистыми, живот плоским, скульптурно-рельефным. Спящий член слегка приподнимал тонкую ткань трусов, и Марис на мгновение снова вернулась мыслями в прошедшую ночь.
     Потом она увидела его ноги.
     Вчера она старалась даже не смотреть на них, чтобы ненароком не уязвить Паркера, и ей хотелось думать - их близость окончательно убедила его, что стесняться нечего. В противном случае он бы не сидел сейчас перед ней, не пряча ноги, а постарался бы прикрыть их хотя бы клетчатым шотландским пледом, который висел на спинке соседнего кресла.
     Похоже было - он хотел, чтобы она их увидела. И Марис смотрела, смотрела во все глаза, не в силах отвести взгляд.
     Но самое ужасное заключалось в том, что она не сумела скрыть свою реакцию. Каким-то чудом ей удалось не вскрикнуть, однако Паркер не мог не заметить, как у нее перехватило дыхание, а кровь отхлынула от лица.
     Лицо Паркера тотчас сделалось неподвижным, словно окаменело, веки слегка опустились, а голос резал, как остро заточенное холодное лезвие.
     - Я предупреждал тебя - я не особенно красив.
     - О, дорогой, как же тебе было больно! - Соскочив с кровати, Марис опустилась перед ним на колени. "На него напала акула!" - вот что первым пришло ей на ум при взгляде на эти страшные шрамы. Марис приходилось видеть фотографии людей, которые подверглись нападению акул и спаслись только чудом. Из их тел были буквально вырваны куски мяса, а шрамы, которыми были покрыты ноги Паркера, весьма напоминали следы острых акульих зубов.
     Самый большой шрам представлял собой впадину размером с кулак на внешней поверхности правого бедра. Другой шрам шириной в добрых полдюйма тянулся спереди вдоль всего левого бедра и, изгибаясь, уходил под колено. Обе ноги от колен и ниже были покрыты более короткими пересекающимися шрамами - некоторые из них были белыми, бугристыми, другие же представляли собой полоски гладкой, тонкой, как будто чужой кожи. Коленные суставы и лодыжки выглядели непропорционально маленькими, словно усохшими, и, казалось, навсегда утратили нормальную подвижность Также на правой ноге не хватало двух пальцев.
     Чувствуя, как волна жгучей жалости и сочувствия охватывает ее, Марис провела кончиком пальца по длинному гребню "дикого мяса", наросшего на одном из самых больших зигзагообразных шрамов.
     - Они все еще болят? - спросила она.
     - Иногда.
     Марис наклонилась ниже и поцеловала страшный шрам Паркер погладил ее по щеке, но она перехватила его руку, поднесла к губам и поцеловала ладонь.
     - Ну а теперь, когда ты наконец удовлетворила свое любопытство, как насчет того, чтобы перепихнуться разок перед завтраком? - спросил он.
     Марис невольно вскинула голову:
     - Что-о?!..
     - Разве я непонятно сказал?
     Марис была потрясена так, как если бы он ее ударил. Медленно выпрямившись, она подняла с пола ночную рубашку и сделала попытку прикрыться ею.
     - Ч-что случилось?
     - Ничего, просто утренний стояк замучил. Необходимо безотлагательно им заняться. Обычно в таких случаях я пользуюсь услугами Мамаши Правой, но коль поблизости оказалась подходящая дырка...
     Марис только головой покачала. Не грубость шокировала ее, а нечто другое. Паркер не шутил. Он даже не подмигнул ей, давая понять, что это просто предложение - быть может, не слишком удачное - заняться любовью. Нет, он сказал грубость намеренно, расчетливо, желая причинить ей боль.
     - Почему ты так себя ведешь, Паркер? - спросила Марис.
     - Потому что я так устроен.
     - Не правда, ты совсем не такой. Ты... Паркер небрежно пожал плечами.
     - Ладно, не бери в голову... - Развернув кресло, он покатил его к шифоньеру в углу. - У меня тут кое-что для тебя есть...
     - Паркер!.. - в отчаянии вскричала Марис. Он остановился, обернулся.
     - Ну что?..
     - Почему ты так разговариваешь со мной? Я не понимаю!.. Что-нибудь случилось? Может быть, я чем-то обидела тебя вчера?
     - Так ты не понимаешь?.. Не помнишь? Ладно, постараюсь объяснить. В промежутке между вчерашним вечером и сегодняшним утром ты испытала чуть не вдвое больше оргазмов, чем я... Правда, после пятого или шестого раза я перестал считать. Конечно, когда имеешь дело с женщинами, не сразу разберешься, где кончается один оргазм и начинается другой. Трудно даже сказать, настоящие они или нет... Но даже если ты имитируешь оргазм, дорогая, ты делаешь это очень убедительно!
     С этими словами Паркер открыл дверцу шифоньера и вынул из внутреннего ящика картонную коробку. Развернувшись лицом к Марис, он окинул ее откровенно враждебным взглядом.
     - Ничего не могу сказать, миссис Мадерли-Рид, ваша щелка пришлась мне как раз по размеру - она у вас тугая, как мыши