уки - и он тут же полетел в воду. Если бы Присцилла вовремя не ухватилась за траву, то оказалась бы там вместе с ним.
     - Да, Ма? - Скользя на камнях, Бубба выбирался на берег.
     - Отцу нужно помочь в фургоне.
     - Да, Ма, - ответил он, сдергивая рубашку с куста, на котором ее оставил. Мокрые штаны громко хлюпали, пока он пробирался между деревьев.
     Ма, грозная, словно крепость, - каковое впечатление не мог поколебать даже дремавший у нее на руках Ли Коул-мэн, - надвигалась на Присциллу, которая лихорадочно натягивала чулки.
     Когда Бубба отошел достаточно далеко, Ма сгребла в охапку волосы Присциллы и рывком поставила ее на ноги.
     - Я ращу порядочного парня и желаю, чтобы он остался таким, поняла, девчонка?
     - Пустите меня! - закричала Присцилла, отчаянно мотая головой - но тщетно. Хватка Ма не ослабевала.
     - Ты просто маленькая потаскушка, я поняла это, когда еще ты первый раз попалась мне на глаза, и я тебе говорю: оставь Буббу в покое.
     - Он...
     - Он взрослеет и уже почувствовал себя мужчиной, а ты - это ловушка для него, которая принесет ему кучу неприятностей. И я не собираюсь этого допускать.
     - Я пожалуюсь матери, что вы позволяете себе так со мной разговаривать!
     - Нет, ты этого не сделаешь, просто хотя бы потому, что тогда прекратятся твои забавы со Скаутом.
     Присцилла внезапно прекратила сопротивляться, и Ма, понимая, что завладела вниманием девушки, отпустила ее.
     - В следующий раз, когда захочешь покрутить хвостом, выбери кого-нибудь другого и оставь в покое Лэнгстонов.
     После того как Ма вернула Ли Лидии и вернулась в свой фургон, она обнаружила там Буббу. Она не стала высказывать свои упреки, но по ее глазам сын понял, что она думала о его играх с Присциллой Уоткинс. Бубба сглотнул, его лицо покраснело, он спросил:
     - Помочь с ужином, Ма?

X

     - Ага. Я, конечно, помню. - Паромщик передал пачку жевательного табака человеку, который интересовался караваном переселенцев.
     - Две-три недели назад это было.
     Человек откусил приличную порцию табака и запихнул в рот. Отломив еще кусок, он засунул его в карман рубашки, на потом. Паромщик забрал оставшийся табак обратно. При нынешних ценах нельзя было слишком далеко заходить в щедрости.
     - Так ты говоришь две-три недели? - повторил человек.
     - Да, так. Я это помню хорошо, так как они вынуждены были расположиться здесь лагерем и ждать, пока кончится дождь и река станет безопасной для переправы.
     - Не помнишь ли ты кого-нибудь, похожего на ту девушку, которую я описал?
     Паромщик стрельнул в реку длинной табачной струей.
     - Вроде да. С копной волос - у нее были такие волосы. И с ребенком. Грудничком.
     - Грудничок?
     - Совсем малютка. Я бы сказал, старше месяца.
     Человек ухмыльнулся с дьявольским удовлетворением и посмотрел в сторону арканзасского берега:
     - Честное слово - это она.
     Паромщик хихикнул:
     - Такую, конечно, увидишь - не забудешь. Но все же зачем она тебе, с ребенком и вообще?
     Человек пустил в реку отвратительно длинную струю табачной слюны:
     - Она - та сука, которая оставила этот шрам на моей голове.
     Паромщик уже понял, что его собеседник - один из самых грязных и отвратительных людей, которых он когда-либо видел, и шрам, пересекавший всю его голову и упиравшийся в бровь, только подчеркивал это. Паромщик определил для себя, что это негодяй с головы до ног.
     - Я заставлю ее заплатить за это, - сказал человек. Паромщик снял свою широкую шляпу и рукавом вытер потный лоб:
     - Ну... Я бы на твоем месте очень бы остерегся мужика, который с ней был. Он...
     - Мужика?
     Паромщик осторожно отодвинулся - его собеседник становился опасным. Он не хотел неприятностей ни от кого, и меньше всего - от такого типа, которому убить человека просто так, потехи ради, - явно раз плюнуть.
     - Ну да... Муж, наверно.
     - Она не замужем, - буркнул человек.
     - Ну, у нее на руках был ребенок, и она ехала в фургоне, с мужчиной, поэтому я и подумал, что они женаты. Я это помню, потому что где-то на полпути она вдруг испугалась и кинулась в фургон. Поднялась небольшая паника, даже лошади занервничали. А мужик тот бросился за ней, и они оставались внутри фургона весь остаток переправы.
     Глаза, черные и угрожающие, обшаривали противоположный берег. Паромщик опять сплюнул, в глубине души чувствуя облегчение, что собеседник не имеет ничего против него. Но увести женщину у того здоровенного усатого парня с горящими глазами - дело не из легких.
     - Во всяком случае, мужик был на вид злой, как черт. Глаза стреляют во все стороны, ну, ты понимаешь, вроде как ничто от него не укроется. Никто и шевельнуться не успел, как он выхватил кольт из кобуры, когда подумал, что что-то случилось с его леди. Такой смуглый, смурной тип. Сам помалкивал, но все время начеку. Не хотел бы я связываться с таким.
     Человек внимательно слушал, продолжая осматривать противоположный берег.
     - У него были отличные лошади. И он с ними прекрасно управлялся. Одно слово, одно движение руки - и они повиновались. Даже страшновато было смотреть, как лошади слушаются того типа. Конечно, он передал вожжи мальчишке, когда его леди помчалась в фургон, как будто все черти из ада за ней гнались. Никогда не видел, чтобы кто-то так боялся реки.
     Ухмылка, появившаяся на губах человека, была поистине дьявольской:
     - Так она испугалась воды?
     Его скрежещущий смех мурашками пробежал по позвоночнику паромщика:
     - Это не его баба. Это моя.
     - Трудновато тебе будет убедить в этом того мужика. - Паромщик опять сплюнул. - Я бы не стал с ним связываться и оставил бы ему эту женщину.
     - Я - не ты, не так ли?
     Паромщик вздрогнул, прочтя в глазах своего собеседника мысли маньяка.
     - Тебя прямо сейчас переправить? - спросил он нервно.
     - Завтра. Мне еще нужно купить кое-какие припасы. - Человек собрался было уходить, но внезапно остановился. - А куда они направлялись?
     - Я слышал, как они говорили о Техасе.
     Человек кивнул, взглянул на западный берег, ухмыльнулся и направился обратно в Мемфис пешком, удовлетворенно насвистывая сквозь запачканные табаком зубы.

***

     - Доброе утро, миссис Коулмэн!
     Уинстон Хилл, поравнявшись верхом с фургоном Коулмэнов, дотронулся до края шляпы, приветствуя молодую женщину, управлявшую лошадьми. Он залюбовался ее осанкой, фигурой, тонким профилем. Больше всего ему нравилось то, что она сама не осознавала, как красиво выглядит.
     - Доброе утро, мистер Хилл!
     - Когда же вы начнете называть меня просто Уинстоном?
     - Тогда, когда вы начнете называть меня Лидией.
     - А как по-вашему, мужу это понравится?
     Лидия вздохнула, продолжая смотреть вперед. Ее плечи медленно поднялись и затем с резким выдохом опустились. Ее муж одобрял очень мало из того, что она делала. И еще одна ее оплошность, действительная или воображаемая, ничего не меняла. Кроме того, ей уже надоело угождать ему.
     - Если я вам разрешу, Росса это не касается, - сказала она с вызовом и сверкнула глазами на молодого человека. Она бессознательно кокетничала, и сердце Уинстона радостно забилось.
     - А я вам что-то принес, - сказал он, держа вожжи в одной руке, а другой доставая что-то из седельной сумки.
     - Неужели специально для меня? - Лидия вспыхнула от удовольствия.
     - Вы заинтересовались книгой, которую я читал вчера, когда вы прогуливались с Ли. Помните? Вы остановились, чтобы отведать яблочный пирог Мозеса...
     - Только потому, что мне показалось: Мозес обидится, если я откажусь, - прервала его Лидия.
     - Он действительно обиделся бы, - засмеялся Уинстон.
     Тогда, появившись на месте действия чуть позже, Росс был вне себя от ярости. Он прямо-таки утащил Лидию к их фургону, буквально одеревенев от гнева. Иногда ей хотелось, чтобы он просто накричал на нее, вместо того чтобы яростно кипеть внутри, доводя это кипение до взрыва.
     - Я заметил, что тогда вы обратили внимание на книгу, которую я читал, - продолжал Уинстон.
     Он вынул книгу из седельной сумки, привстал на стременах и положил книгу рядом с Лидией, на сиденье фургона.
     - И я даю ее вам почитать. Вернете, когда сможете. Она вспыхнула, смущенная и благодарная одновременно.
     - Мистер Хилл... Уинстон, - медленно проговорила она. - Мне действительно понравилась ваша книга. И если бы... я умела читать...
     Уинстон помолчал, глядя на ее профиль. Какую чудовищную ошибку он совершил! Тогда, тем вечером, она смотрела на книгу с таким интересом, что он был уверен в том, что она умеет читать, но не занимается чтением из-за недостатка времени или книг. И ему никогда не приходила в голову мысль о том, что она вообще не умеет читать.
     - Простите меня, Лидия. Я не хотел вас обидеть. Я полагал, что вы умеете читать.
     - Когда-то умела, - застенчиво сказала она. - Мама учила меня читать, но умер отец и... - Ее голос дрогнул при этих печальных воспоминаниях. - Как бы то ни было, она меня уже больше не учила после этого, и мне не пришлось ходить в школу. Но я все же знаю буквы и, может быть, сумею что-нибудь прочитать. Я не знаю. У меня не было книг уже... очень долго.
     Глаза Уинстона ярко вспыхнули. Он уже хотел было что-то сказать, но приступ кашля его остановил. Откашлявшись в безукоризненно чистый платок, он почувствовал, что может продолжать разговор.
     - Бьюсь об заклад, что вы помните гораздо больше, чем вам кажется. Пожалуйста, возьмите книгу, прочитайте, что сможете, и, если возникнут трудности, я вам помогу.
     - Я не могу. Неудобно вас беспокоить...
     - Никакого беспокойства. Мне это доставит удовольствие.
     Ему всегда было приятно общаться с нею. Но любовь к замужней женщине была против его правил. Чувства вступали в противоречие с его кодексом чести. И если бы ситуация даже не была безнадежной по этой причине, она все равно оставалась только подругой. Пока он не убедился, что сможет выздороветь в более теплом и сухом климате, он не имел права подвергать какую бы то ни было женщину опасности оказаться связанной с безнадежно больным человеком. Да, он был болен, но пока еще не умер. Он оставался мужчиной. Ему нравилось смотреть на Лидию, слушать ее спокойную речь, наслаждаться ее непосредственным обаянием.
     - Из-за Ли у меня не будет много времени для чтения. И у меня есть обязанности перед мужем.
     Теперь, в свою очередь, покраснел Уинстон - поскольку совершенно не правильно понял, какие именно обязанности она имела в виду.
     - Конечно, я вовсе не хотел сказать, что вы не заняты... ну, своими обязанностями. Я только подумал, что, если бы у вас оказалось немного свободного времени, во время отдыха вы могли бы насладиться чтением.
     Лидия посмотрела на книгу. Она вспомнила ту комнату, где ее отец имел обыкновение отдыхать и читать. Она была полна книг. Ей нравился сам запах этой комнаты, запах отцовского табака, чернил, старой бумаги и пыльных книжных обложек. Уже многие годы она не вспоминала об этой комнате, а теперь ее память вдруг стала пронзительной и мучительной.
     - Я не могу высказать, насколько я вам благодарна за вашу заботу, Уинстон. Может быть, у меня будет время почитать, если получится. Надеюсь, что получится. Я не хочу оставаться невежественной до конца своих дней.
     - Вряд ли вас можно назвать невежественной, Лидия, - сказал он мягко.
     Именно в эту минуту, как гром с небес, явился Росс на своем Счастливчике. Подобно хозяину, жеребец, казалось, тоже всегда нетерпеливо рвался вперед, и он негодующе фыркнул, когда Росс резко осадил его возле лошади Хилла. Та инстинктивно отпрянула.
     - Привет, Росс. Удалось добыть кроликов? - сказал Уинстон с дружелюбной улыбкой.
     - Уинстон только подъехал поздороваться, - нервно сказала Лидия, натягивая вожжи. - Он принес нам книгу почитать.
     Может быть, если Росс подумает, что книга предназначается для обоих, он позволит ей оставить книгу у себя?
     - Да, - сказал Уинстон. - У меня с собой целый ящик с книгами. Какой смысл, если их никто не читает.
     - Большое спасибо, Хил л, - отозвался Росс.
     - Скажите, нельзя ли как-нибудь поохотиться с вами? Я довольно неплохой стрелок, - сказал Хилл несколько мечтательно. - Мы с отцом часто охотились вместе. Еще до войны.
     - Конечно, - сказал Росс.
     Боже, как он хотел ненавидеть этого человека, но Хилл никогда никому не давал повода для ненависти. Он всегда так восхищался Ли. Росс не мог ненавидеть никого, кто хвалил его сына.
     - Я обычно отправляюсь на охоту, как только караван трогается вновь.
     - Дайте мне знать, когда соберетесь в следующий раз. Мне бы хотелось составить вам компанию. И спасибо за то, что помогли Мозесу с упряжкой. Я знал, что это хорошие лошади, но до тех пор, пока вы не показали, как запрячь их, чтобы они не мешали друг другу, Мозесу было сложно с ними справляться.
     - Мне было нетрудно. - Росс пожал плечами.
     Он взглянул на Лидию и пожалел, что научил ее сидеть на козлах фургона так прямо. Ее поза подчеркивала красивую форму ее груди и вызывала в нем целую бурю чувств. Как и у всех других мужчин, подумалось ему. В том числе у Хилла.
     - Лидия, я повешу кроликов на фургоне сзади и, когда мы позже сделаем остановку, их освежую.
     Она не поверила свои ушам. Свежевание было одной из ее обязанностей, хотя Росс и знал, что ее тошнило от этого и она терпеть не может этим заниматься.
     - Спасибо, Росс, - сказала она мягко и смотрела на него до тех пор, пока он не отвел глаза и не направил Счастливчика к задней части фургона.
     - Желаю всего самого хорошего, Лидия. - Уинстон тронул поля шляпы и отъехал.
     - И вам, Уинстон. И спасибо за книгу, - рассеянно ответила она, все еще занятая мыслями о Россе и его странном поведении. Всякий раз, когда она считала, что разобралась в нем до конца, он выкидывал нечто неожиданное, и она вновь убеждалась, что совершенно не знает его.
     Последние две недели с тех пор, как они решили быть вместе до конца пути, он успешно учил ее управлять лошадьми. Сначала она была крайне неловка и боялась всего. Но, усвоив его простые и наглядные уроки, постепенно вошла во вкус.
     На исходе первого дня обучения он, столкнувшись с ее неумением и тщетностью своих попыток, внезапно сорвался в ближайший городок, где купил и привез ей пару кожаных перчаток.
     В лагере уже расположились на ночь. Догорали последние костры, когда он вошел в фургон. Лидия была в постели, но не спала. Она оставила горящим фонарь, только притушила его. Росс бросил ей пакет.
     - Ты до костей сотрешь руки, если не наденешь это, - сказал он, стаскивая с себя рубаху и сапоги.
     Ее руки просто горели от порезов и волдырей, но она считала, что он этого не замечал.
     Она сняла обертку и, когда на колени ей упала пара великолепных кожаных перчаток, почувствовала на глазах слезы.
     - Спасибо, Росс.
     - Не стоит благодарности. - Не глядя на нее, он задул ночник и скользнул в свою постель.
     - Означает ли это, что, несмотря на мое неумение, ты все-таки будешь меня учить?
     - Думаю, сегодня был худший день. Дальше будет легче.
     Это было не так уж мало, учитывая, что он всегда хмурился и ворчал на ее беспомощность. Следующим утром, уже в перчатках, она забралась на козлы фургона, и тут же он сел рядом. Перчатки ей нравились - не только потому, что они пришлись впору, но и потому, что именно Росс подарил их. Более того - он сам их выбрал!
     С каждым днем они все больше привыкали друг к другу, а вечерами иногда смеялись, судачили, как и всякая нормальная супружеская пара. Но затем произошло что-то, из-за чего появилась эта жуткая ухмылка на его губах и резкая морщина между черными бровями.
     Однажды вечером Скаут предупредил всех, что впереди - глубокий овраг, который предстоит пройти завтра.
     - Он очень глубокий, но совершенно сухой, - сообщил молодой человек собравшимся вокруг. - Все будет в порядке, если будете ехать спокойно и не торопясь. Дорога ровная, так что лошадям не придется особенно напрягаться. С другой стороны овраг пологий, поэтому подъем будет без проблем.
     Несмотря на предостережения Скаута, одному из возничих не удалось сдержать лошадей. Они обогнали идущий впереди фургон на самой крутизне. Ситуация создалась довольно опасная, лошади в обеих упряжках вот-вот могли понести. Росса попросили помочь угомонить лошадей.
     Он все еще пытался утихомирить их и выстроить по другую сторону оврага, когда настала очередь Лидии. Она направила фургон к краю оврага. Высота его кружила голову. Она не хотела, чтобы Росс или кто-нибудь еще укорял ее за задержку. Глубоко вздохнув, она прикусила язык и тронула вожжи, заставив лошадей сделать первые шаги.
     На полпути вниз она почувствовала, что колеса скользят. Осторожно она попыталась затормозить. Никакого результата. Манипуляция вожжами только запутала лошадей. Оглянувшись, она увидела, что Ли продолжает спать в своей колыбели в середине фургона. Но даже такой короткой ее заминки было достаточно, чтобы лошади перестали слушаться. Она резко натянула вожжи.
     - Нет, Лидия! - крикнул Росс.
     Он уже ехал на Счастливчике вровень с фургоном и сразу почуял опасность. Краем глаза она увидела, как он перебросил ногу через седло и вскочил в фургон. Пронзительным свистом он дал знать Счастливчику, чтобы тот освободил путь.
     - Не дергай вожжи, натягивай их потихоньку.
     Мускулы ее рук, спины и плеч напряглись до предела, она пыталась восстановить контроль над упряжкой, но лошади несли все сильнее, вниз, на каменистое дно оврага.
     - Ну, ну, дай-ка мне, - сказал Росс.
     Он протянул руки и взял вожжи поверх рук Лидии.
     - Спокойно, спокойно, - говорил он, и это в равной степени относилось как к ней, так и к лошадям.
     Его щека была так близко, что практически касалась ее щеки. Она слышала его слова, чувствовала его дыхание на своем ухе. А ее руки следовали его наставлениям.
     - Видишь? Отпусти их чуть-чуть. Ты продолжаешь управлять. Тихо, тихо, не дергай вожжи, просто твердо держи их. Вот так, Лидия, вот так. Молодец! Еще немножко.
     Когда они достигли дна оврага невредимыми, она повернулась к нему с победной улыбкой:
     - Получилось! У меня получилось! Правда, Росс?
     Поля их шляп столкнулись, и ее шляпа упала на спину. Масса волос, которую скрывала шляпа, оказалась на свободе, разметавшись по плечам. Сердце стучало быстро и тревожно в груди, которой все еще касалась его рука.
     Ее лицо, оживленное, взволнованное, было самым красивым из тех, которые он когда-нибудь видел. В любом случае оно было самым соблазнительным, с его редким сочетанием наивности, подчеркиваемой россыпью веснушек, и открытой чувственности, которая была не приобретенной, а врожденной. Ее улыбающийся рот был мягким, податливым, ждущим поцелуя. И, о Боже, как он помнил сладость ее губ на своих!
     На солнечном свету трудно было определить цвет ее глаз - что-то между карими и золотистыми. Он увидел в них отражение мужчины. Он увидел одинокого мужчину, которому нужна женщина, не любая, а именно эта. Мужчину, жаждущего утешения, которое обещают этот нежный голос и прекрасное тело.
     Он увидел себя. И то, что он увидел, ужаснуло его до глубины души.
     Внезапно он ее отпустил и прерывистым голосом, непривычным для них обоих, сказал:
     - Ты все сделала верно. - Он взял поводья и отодвинулся, чтобы не касаться ее. - Дальше я буду править сам.
     Лидия не могла читать его мысли. На один момент ей даже показалось, что он поцелует ее еще раз. Она почувствовала, как нежность, подобно гигантскому цветку, готова раскрыться в ее груди. Она хотела, чтобы он поцеловал ее. Хотела вновь почувствовать его усы на своих губах, его рот, раздвигающий ее губы, его язык внутри ее рта. И все в ней просто перевернулось при одной этой мысли.
     Но ничего не случилось, он продолжал быть суровым и неприступным до того момента, пока утром, в присутствии мистера Хилла, сказал, что сам освежует кроликов, освободив ее от этого з