ищем; этакая никчемная, жалкая,
горемычная пародия на человека. Я ведь даже не заплакал, узнав, что он умер.
Я радовался: помер-таки этот ничтожный, гнусный мерзавец. Я  от  него  сроду
ничего доброго не видал и всю жизнь сгорал от стыда, что он -  мой  отец.  И
его это обстоятельство также не радовало, как и меня. Чертово отродье -  вот
как он меня обычно называл, перед тем как влепить затрещину. Я был для  него
обузой. А я, как последний дурак, все мечтал и делал вид, что у  нас  семья.
Вечно приставал, чтобы он пришел посмотреть, как я играю в  футбол.  Однажды
он явился-таки на матч. Уж он устроил спектакль: взбираясь на  трибуну,  где
самые дешевые места, он повалился и, падая, сорвал один из флагов.  Я  готов
был умереть от стыда. Велел ему больше не  появляться  на  стадионе.  Я  его
ненавидел. Ненавидел, - проскрежетал он. - Я не мог позвать друзей  домой  -
такой там был хлев. Мы ели  из  консервных  банок.  Я  знать  не  знал,  что
существуют такие вещи, как тарелки, которые расставляют на столе, или что  в
ванной бывают чистые полотенца; все это я увидел в  домах  у  других  ребят,
куда меня приглашали. Собираясь в школу,  я  старался  выглядеть  как  можно
приличнее.
   Алекс уже сожалела, что вскрыла эту гноящуюся рану, но ее  радовало,  что
он разговорился. Впечатления и переживания детства многое объясняли  в  этом
человеке. Но он рисовал портрет отверженного, а это не сходилось с тем,  что
она о нем знала.
   - А мне говорили, что в школе вы верховодили, к вам тянулись  ребята.  Вы
установили там свой порядок, все зависело от вас.
   - Такого положения я добился грубой силой, - объяснил он  -  В  начальных
классах ребята надо мной потешались, все,  кроме  Селины.  Потом  я  подрос,
окреп и научился драться. Дрался я по-страшному, без всяких правил. Смеяться
надо мной перестали.  Враждовать  со  мной  оказывалось  себе  дороже,  куда
удобней было со мной дружить.
   Губы его скривились в презрительной усмешке.  -  -  А  теперь  вы  вообще
упадете, мисс прокурор. Я воровал. Крал  все,  что  можно  было  съесть  или
вообще могло пригодиться. Понимаете, ни на одной работе отец не  удерживался
больше нескольких дней без  того,  чтобы  не  напиться.  Он  брал,  что  ему
причиталось, на весь заработок покупал себе одну-две бутылки и напивался  до
потери сознания. В конце концов он оставил попытки работать.  Я  кормил  нас
обоих, подрабатывая после уроков где придется и воруя где можно и нельзя.
   Сказать Алекс на это было нечего. И Рид это понимал. Потому и поведал  ей
свою историю. Ему хотелось, чтобы она почувствовала  себя  дрянной  и  очень
недалекой. Он ведь  и  не  предполагал,  как  много  схожего  в  их  детских
воспоминаниях,  хотя  голодной  она  не  бывала  никогда.  Мерл  Грэм  очень
заботилась об удовлетворении ее физических потребностей, зато эмоциональными
совершенно пренебрегала. Алекс выросла с ощущением, что она хуже других и ее
не любят. С искренним сочувствием в голосе она сказала:
   - Мне очень жаль, Рид.
   - Мне ваша чертова жалость не нужна, - издевательски отозвался  он.  -  И
ничья не нужна.  От  такой  жизни  я  очерствел  и  озлобился,  и  меня  это
устраивает.  Я  рано  научился  защищаться,  потому  что  мне   было   ясно:
заступаться за меня никто, черт возьми, не станет. Я ни от кого  не  завишу,
кроме как от самого себя. Не доверяю ничему и тем более  никому.  И  разрази
меня гром, если я когда-нибудь опущусь до уровня моего старика.
   - Вы придаете своим  воспоминаниям  слишком  большое  значение,  Рид.  Вы
чересчур чувствительны.
   - Я хочу, чтобы все забыли про Эверетта Ламберта. И не желаю, чтобы  хоть
один человек подумал, будто я имею  к  нему  какое-то  отношение.  Никакого.
Никогда.
   Он сжал зубы и, вцепившись в отвороты ее жакета,  притянул  ее  к  своему
разъяренному лицу.
   - Я многое сделал, чтобы заставить людей забыть тот прискорбный факт, что
я сын Эверетта Ламберта. И вот,  когда  его  все  почти  забыли,  откуда  ни
возьмись являетесь вы и начинаете всюду  лезть,  поднимаете  вопросы,  давно
лишенные всякого смысла, напоминая всем и каждому, что к своему  теперешнему
положению я полз из трущоб, с самого дна.
   Он с силой толкнул ее. Она отлетела и, ухватившись  за  калитку  денника,
едва устояла на ногах.
   - Я уверена, что никто и не взваливает на вас отцовские грехи.
   - Ах, вы так считаете? Но в маленьком городке, крошка, все  иначе.  Скоро
вы сами в этом убедитесь, потому что вас начнут сравнивать с Сединой.
   - Ну и на здоровье. Буду даже рада.
   - Вы в этом уверены?
   - Да.
   - Осторожнее. Когда лезете в воду, не зная броду,  неплохо  бы  подумать,
чем это может кончиться.
   - А если без околичностей?
   - Возможны два варианта. Либо окажется, что вы во  всем  уступаете  своей
матери, либо вы обнаружите, что сходство с ней вовсе не столь уж лестно  для
вас.
   - Это в каком же смысле? Он окинул ее взглядом:
   - Мужчина при виде вас вспоминает, что он мужчина, - в  этом  вы  на  нее
похожи. И, как она, умеете этим пользоваться.
   - Что вы хотите сказать?
   - Она была далеко не святая.
   - Я и не думала, что она была святой.
   - Разве? - вкрадчиво спросил он. - А по-моему, думали. Вы,  мне  кажется,
создали сказочный  образ  матери  и  надеетесь,  что  Седина  полностью  ему
соответствует.
   - Какая нелепость, - решительно запротестовала Алекс, но тут же осеклась:
в ее ответе слышалось просто детское упрямство. Более  спокойным  тоном  она
сказала:
   - Что говорить, бабушка была убеждена, что Седина - центр Вселенной.  Мне
с детства внушили, что она была идеальной молодой женщиной. Но сейчас я сама
стала женщиной - и достаточно взрослой - и  понимаю,  что  мать  была  живым
человеком со своими недостатками, как все люди.
   Несколько мгновений Рид внимательно смотрел на нее.
   -  Не  забудьте,  я  вас  предупредил,  -  тихо  произнес  он.  -   Лучше
возвращайтесь в гостиницу, уложите в чемодан свои модные шмотки  и  папки  с
судебными бумагами и мотайте в Остин. Что было, то было. Здесь нет  желающих
бередить темное прошлое в истории Пурселла - особенно сейчас, когда решается
судьба лицензии на открытие ипподрома. Они бы скорее оставили Седину  лежать
тут, в конюшне, чем...
   - В этой конюшне? - ахнула Алекс. - Мою мать убили здесь?
   Она видела, что он проговорился случайно. Рид едва слышно  чертыхнулся  и
отрывисто сказал:
   - Здесь.
   - Где именно? В каком деннике?
   - Не важ...
   - Покажите же, черт бы вас побрал! Мне до смерти надоели ваши  уклончивые
ответы да увертки. Покажите, где вы нашли ее в то утро, шериф.
   Подчеркнув последнее слово, она напоминала ему, что по  долгу  службы  он
обязан блюсти закон и поддерживать правопорядок.
   Не говоря ни слова, он повернулся и направился к двери, через которую она
вошла в этот сарай. Возле второго от входа денника он остановился.
   - Здесь.
   Алекс замерла, потом медленно двинулась вперед и  наконец  поравнялась  с
Ридом. Она заглянула в  денник.  Сена  там  не  было,  просто  голый  пол  с
резиновым покрытием. Калитка  была  снята,  поскольку  денник  пустовал.  Он
выглядел безобидным, каким-то безликим.
   - После того, что тут случилось, лошадь в денник не ставили  ни  разу,  -
сказал Рид и с пренебрежением добавил:
   - Ангус ведь не лишен сентиментальности.
   Алекс попыталась было вообразить  окровавленный  труп,  лежащий  на  полу
денника, но ничего не вышло. Она вопросительно взглянула на Рида.
   Ей показалось, что скулы у него обозначились еще больше,  а  вертикальные
морщины возле рта стали глубже, чем минуту назад, когда он злился. Посещение
места убийства не прошло для него так легко, как он хотел бы.
   - Расскажите мне, как это было. Пожалуйста. Он поколебался, потом сказал;
   - Она лежала по диагонали, голова в том углу, ноги где-то здесь. - Носком
сапога он коснулся пола. - Вся была залита кровью. Волосы, одежда, все.
   Даже  следователи,  не  раз  расследовавшие  убийства  -  Алекс  их   уже
наслушалась, - и те обсуждают  кровавые  подробности  с  большими  эмоциями.
Голос Рида звучал глухо и монотонно, но на лице застыла боль.
   - Глаза у нее были еще открыты.
   - Который был час? - осипшим голосом спросила Алекс.
   - Когда я ее обнаружил? - Она кивнула, не в силах  сказать  ни  слова.  -
Около половины седьмого. Уже рассвело.
   - Что вы здесь делали в такую рань?
   - Часов в семь я обычно  начинал  чистить  конюшни.  А  в  то  утро  меня
беспокоила кобыла.
   - Ах да, та, что накануне ожеребилась. Значит, вы пришли проведать  ее  и
жеребенка?
   - Ну да.
   Блестящими от слез глазами она взглянула на него:
   - Где вы были накануне вечером?
   - В разных местах.
   - Весь вечер?
   - Да, после ужина.
   - Один?
   У него даже губы побелели от злости.
   - Если вы желаете задать еще вопросы, госпожа прокурор, передайте дело  в
суд.
   - Я так и собираюсь сделать.
   Она направилась мимо него к выходу, но он схватил  ее  за  руку  и  грубо
подтащил к себе.
   - Мисс Гейтер, - зло и нетерпеливо прорычал он, - вы же неглупая женщина.
Бросьте лучше это дело.  А  не  бросите,  кое-кто  наверняка  схлопочет  как
следует.
   - Кто же именно?
   - Вы.
   - Каким образом?
   Он не двинулся с места, лишь слегка наклонился к ней.
   - Мало ли как.
   Это была едва прикрытая угроза. Физически он был  вполне  способен  убить
женщину, но хватит ли у него душевных сил? О женщинах в целом  он  был  явно
невысокого мнения, но, если верить Джуниору, Рид  любил  Седину  Грэм.  Одно
время она даже хотела выйти замуж за Рида. Возможно, все вокруг, в том числе
и сам Рид, не сомневались, что они поженятся, и вдруг Седина вышла замуж  за
Эла Гейгера и забеременела. Алекс вообще не хотелось  верить,  что  Рид  мог
убить Седину; и уж тем более ей не хотелось думать, что он убил Селину из-за
нее, Алекс.
   Он презирал женщин, был заносчив и вспыльчив - чистый порох. Но совершить
убийство? Непохоже. А может, просто она питала слабость к  русым  волосам  и
зеленым глазам, к выцветшим джинсам в обтяжку и поношенным кожаным курткам с
меховым воротником? К тем, кто умеет носить ковбойские сапоги и не выглядеть
при этом по-дурацки? К тем, кто ходит, разговаривает,  пахнет  и  действует,
как истинный мужчина?
   Именно таким и был Рид Ламберт.
   Взволнованная не столько угрозой,  прозвучавшей  в  его  словах,  сколько
силой его личности, Алекс высвободила руку и отступила к двери.
   - Я не имею ни малейшего  намерения  прекращать  расследование,  пока  не
установлю, кто убил мою мать и почему. Я всю  жизнь  мечтала  это  выяснить.
Отговаривать меня бесполезно.

Глава 10

   Как только Алекс вышла из конюшни, Рид разразился  проклятиями.  Клейстер
Хикам, укрывшийся в деннике поблизости, слышал все до единого слова.
   Он не собирался подслушивать их разговор. Он зашел в конюшню  задолго  до
них в поисках укромного местечка, темного и теплого, где  можно  было  бы  в
полном уединении зализать раны, нанесенные его самолюбию,  и,  подогревая  в
себе обиду на бывшего хозяина,  припасть,  словно  к  материнской  груди,  к
заветной бутылочке дешевой ржаной водки.
   Теперь, однако, его  хандра  рассеялась,  а  в  голове  стал  зарождаться
гнусный замысел. В трезвом виде Клейстер был безобидным чудиком. Во хмелю же
становился мерзок.
   Он едва сдержался и не выдал своего присутствия,  услышав,  что  говорила
шерифу эта деваха из Остина и что он отвечал. Мать честная,  эта  бабенка  -
дочка Седины Гейтер - выясняет, кто укокошил ее родительницу?
   Благодаря ей и милости господа, в которого он и не верил вовсе, ему  была
дарована бесценная возможность отомстить Ангусу и его никчемному сынку.
   Он, Клейстер, надрывал тут пуп, вкалывая за жалкие гроши, а то  и  вообще
задарма, когда Ангус так сел на мель, что нечем было  платить  Клейстеру  за
работу. Но он все сносил. Чего только он с этим ублюдком  не  натерпелся,  и
как тот его отблагодарил? Уволил, да еще выкинул из барака,  который  больше
тридцати лет служил Клейстеру домом.
   Что ж, наконец судьба улыбнулась и  Клейстеру  Хикаму.  Если  он  с  умом
пустит в ход свои козыри, то получит неплохие денежки в качестве  "выходного
пособия". Руби Фэй, его нынешняя сожительница, вечно пристает - отчего это у
него сроду нет на нее денег.
   "Что толку в любовной связи,  если  мне  от  нее  никакого  навару?  Одна
радость, что мужа за нос вожу", - любила повторять она.
   Впрочем, денежное вознаграждение - это только цветочки. Отомстить - вот в
чем сласть. Давно пора дать Ангусу хорошего пинка известно в какое место, да
так, чтоб запомнил.
   Ожидая, пока Рид осмотрит свою кобылу и уйдет из конюшни,  он  прямо-таки
сгорал от нетерпения. Убедившись, что в сарае наконец никого нет,  он  вышел
из пустого денника, где лежал,  затаившись  в  свежем  сене.  По  сумрачному
коридору он двинулся к висевшему на стене телефону. Одна из лошадей заржала,
напугав его до смерти, и он выругался. При всем своем  нахальстве  мужеством
он не отличался никогда Сначала он позвонил в справочное бюро, потом быстро,
пока не забыл, набрал нужный номер. Попросив портье позвонить  Алекс,  он  с
беспокойством подумал, что она, может, еще и не успела вернуться  в  мотель.
Но на пятом гудке она сняла трубку, ответила чуть запыхавшись, будто вбежала
в номер, когда звонил телефон.
   - Мисс Гейтер?
   - Да. А вы кто?
   - Вам того знать не нужно. Я вас знаю, и довольно.
   - Кто говорит?  -  требовательно  и,  как  решил  Клейстер,  с  напускной
храбростью спросила она.
   - Я все знаю про убийство вашей матушки. На том конце внезапно замолчали;
Клейстер тихонько хихикнул от удовольствия. Так быстро и бесповоротно он  бы
не добился от нее внимания, даже если бы подошел и укусил ее за сиську.
   - Я слушаю.
   - Не могу я сейчас говорить.
   - Почему?
   - Не могу, и все, вот почему.
   Опасно было обсуждать с ней это дело по  телефону.  Кто-нибудь  на  ранчо
поднимет отводную трубку и услышит их разговор. Тогда добра не жди.
   - Я вам позвоню.
   - Но...
   - Я позвоню еще.
   Наслаждаясь ее волнением. Клейстер повесил  трубку.  Он  помнил,  как  се
мамаша разгуливала здесь, будто королева.  Не  раз  жарким  летним  днем  он
похотливо поглядывал на нее, когда она  с  Джуниором  и  Ридом  резвилась  в
плавательном бассейне. Они хватали ее за что ни попадя, и называлось все это
"побеситься". Но она  считала  ниже  своего  достоинства  даже  взглянуть  в
сторону Клейстера. Вот и допрыгалась до того, что  ее  убили;  он  по  этому
поводу в свое время не сильно волновался. Мало того, он даже и  соваться  бы
не стал, чтобы помешать этому.
   Он помнил ту ночь и все, что тогда  случилось,  словно  это  было  вчера.
Тайну свою он хранил все эти годы. А теперь пора ее обнародовать.  То-то  он
потешится, рассказывая прокурорше эту историю.

Глава 11

   - Вы ждете, чтобы оштрафовать меня за парковку в  неположенном  месте?  -
спросила Алекс и, выйдя из машины, заперла дверцу. На душе у  нее  благодаря
неожиданному вчерашнему звонку было весело. Может быть,  звонивший  окажется
тем  самым  свидетелем,  о  котором  она  так  мечтала.  Но  мог  звонить  и
какой-нибудь псих, трезво одернула она себя.
   Если он действительно свидетель, вдруг он назовет Рида  Ламберта  убийцей
Седины? Это будет ужасно. Рид стоял, прислонившись к  счетчику  парковки,  и
выглядел необыкновенно притягательно. Вообще говоря, поскольку счетчик  имел
крен вправо, можно было считать, что это он прислонился к Риду.
   - Для такой острячки стоило бы и передумать, но я ведь малый добрый. - Он
набросил на счетчик парусиновый чехол. Синими буквами на нем было  написано:
"ПУРСЕЛЛ - СЛУЖЕБНАЯ МАШИНА". - Заберете его с собой, когда поедете  отсюда;
можете им пользоваться. Мелочи немножко сэкономите.
   Он повернулся и двинулся по тротуару к зданию суда.  Алекс  догнала  его,
стараясь шагать в ногу.
   - Спасибо.
   - Пожалуйста. - Они поднялись по ступеням и вошли внутрь.  -  Зайдите  ко
мне, - сказал он. - Хочу вам показать кое-что.
   Заинтригованная, она последовала за ним. Накануне они  расстались  не  на
самой приятной ноте. Сегодня  утром,  однако,  он  очень  старался  проявить
радушие. Решив про себя, что это совсем не в его натуре, Алекс с подозрением
стала размышлять о мотивах такой перемены.
   Когда они спустились в цокольный этаж,  в  дежурной  комнате  все  дружно
побросали дела и уставились на них. Этакая немая сцена, как на фотографии.
   Рид не  спеша  обвел  комнату  многозначительным  взглядом.  Деятельность
мгновенно  возобновилась.  Хотя  он  не  произнес  ни  единого  слова,  было
очевидно, что он пользуется у  подчиненных  непререкаемым  авторитетом.  Его
либо боялись, либо уважали. Скорее - первое, подумалось Алекс.
   Рид распахнул перед ней  дверь  на  лестницу  и  отступил,  пропуская  ее
вперед. Она вошла в квадратный мрачный, без единого окна  кабинетик.  В  нем
стояла стужа, как в  холодильной  камере.  Стол  был  в  таких  царапинах  и
вмятинах,   будто   его   склепали    из    металлолома.    Столешница    из
древесно-стружечной плиты была испещрена дырами и пятнами чернил. На  ней  -
полная окурков пепельница и простецкий черный  телефон.  Возле  стола  Алекс
заметила вращающееся кресло, не внушившее ей большого доверия.
   - Вот, можете пользоваться, - сказал Рид. - Впрочем, вы,  не  сомневаюсь,
привыкли к более изысканным помещениям.
   - Вовсе нет. Собственно, моя остинская каморка не намного больше. И  кого
же следует благодарить?
   - Город Пурселл.
   - Но это ведь чья-то идея. Ваша, Рид?
   - Ну, допустим.
   - В таком случае, - растягивая слова, проговорила она, решив не  обращать
внимания на его вызывающий вид, - спасибо.
   - Пожалуйста.
   Стараясь смягчить взаимную враждебность,  она  улыбнулась  и  поддразнила
его:
   - Теперь, когда мы в одном здании, я буду следить за вами в оба.
   Прежде чем плотно закрыть за собой дверь, он ответил:
   - Наоборот, госпожа прокурор. Я буду смотреть в оба за вами.

***

   Алекс бросила на стол шариковую  ручку  и  принялась  с  силой  растирать
застывшие руки. Купленный  ею  электрический  обогреватель  работал  на  всю
катушку, но это мало что меняло. В кабинетике стоял лютый холод -  это  был,
по всей видимости, единственный сырой и промозглый уголок на всю  засушливую
округу.
   Еще раньше она накупила канцелярские принадлежности:  бумагу,  карандаши,
ручки, скрепки. Удобным кабинет не назовешь, но,  по  крайней  мере,  в  нем
можно было работать. К тому же он находился куда ближе к центру города,  чем
ее гостиница.
   Проверив, действительно ли обогреватель работает на полную мощность,  она
снова засела за свои заметки об участниках драмы. Полдня ушло на  то,  чтобы
разобрать и рассортировать их.
   Начав с  досье,  собранного  ею  на  Ангуса,  она  перечитала  записи.  К
сожалению,  они  не  приобрели  ни  большей  конкретности,  ни   фактической
обоснованности с тех пор, как она прочла их предыдущие десять раз.
   В основном там были собраны данные и сведения с чужих слов.  С  немногими
имеющимися фактами она ознакомилась еще до отъезда из Остина. Выходило,  что
ее мероприятие не более чем пустая трата денег  налогоплательщиков,  а  ведь
прошла уже целая неделя из того срока, что установил ей Грег.
   Она решила какое-то  время  не  затрагивать  вопроса  об  обстоятельствах
преступления. Необходимо было выяснить его мотивы. Все трое  мужчин  обожали
Седину - вот и все, что ей удалось пока  установить.  Но  обожание  вряд  ли
может побудить к убийству.
   Данных у нее не было никаких -  ни  улик,  ни  мало-мальски  убедительных
оснований подозревать кого-то. Она была уверена, что Бадди Хикс ее матери не
убивал, но это ни на йоту не приблизило ее к раскрытию истинного убийцы.
   Побеседовав наедине с Ангусом, Джуниором и Ридом, Алекс пришла к  выводу,
что добровольное признание вины здесь было бы  р