Ли торопливо завернула  Сару  и  вышла  из
машины, когда он распахнул правую дверь.
   - Где твой ключ? - спросил он, пока они быстро шли по  дорожке  к  двери,
спасаясь от ледяного ветра.
   - Где-то здесь. - Она подняла руку, чтобы он смог взять ее сумочку.
   Порывшись в сумочке, он отыскал ключ.  Дверь  была  открыта  в  считанные
секунды. Чад шел впереди, зажигая перед Ли и Сарой свет, затем  он  покрутил
термостат, который Ли убавила на время их отсутствия.
   - Пойду принесу сумку с пеленками, - сказал он.
   С упавшим сердцем Ли прошла с Сарой в ее новую комнату и положила ребенка
в кроватку. Механическими движениями она раздела малютку и натянула  на  нее
спальный комбинезон. Она тихонько  говорила  с  ней,  хваля  ее  за  хорошее
поведение, но мысли Ли были далеки от колыбельных. Она неотступно  думала  о
жестком и погруженном в себя выражении на лице Чада в тот момент,  когда  он
посвящал ее в подробности гибели своей жены.
   Когда ребенок был переодет, он уже стоял рядом с Ли у кроватки.
   - Спокойной ночи, Сара.
   Он наклонился, чтобы поцеловать девочку, и в эту минуту она стукнула  его
по носу кулачком. Он рассмеялся, перевернул ее на животик, легонько  шлепнул
по попке и вышел из комнаты.
   Ли намеренно растягивала свое прощание с сонной  малышкой,  так  как  при
мысли о предстоящем объяснении в гостиной ее охватывал ужас.  Когда  наконец
она погасила весь свет, кроме слабого ночника, никаких предлогов,  чтобы  не
выходить к Чаду, больше не осталось.
   Чад сидел на диване, уставившись в пол. Его руки безвольно  висели  между
широко расставленными коленями. Когда вошла Ли, он поднял на нее взгляд.
   - Прости, что я  не  сказал  тебе  о  Шерон,  -  сказал  он  без  всякого
вступления. - Учитывая, какой смертью она умерла, думаю, ты согласишься, что
это был не самый приятный предмет  для  разговора  с  женщиной,  за  которой
ухаживаешь.
   Это  был  довольно  неубедительный  довод,  и  Ли  чувствовала,  что   за
недомолвками Чада кроется нечто большее. Она была полна  решимости  вытянуть
из него всю правду.
   - У тебя была масса возможностей рассказать мне  о  ней.  Чад.  Во  время
родов я задала тебе вопрос, женат ли ты.  Ты  мог  просто  сказать,  что  ты
вдовец. Когда я говорила тебе о  Греге,  это  был  идеальный  момент,  чтобы
рассказать мне о Шерон. Или в тот вечер, когда мы с тобой вносили ясность во
все твои тайны, - ты ведь мог сказать мне и о ней. Да-да, если бы  ты  хотел
сказать мне, то нашел бы для этого не одну возможность.
   - Ну, хорошо, - сказал он резко и вскочил на ноги, ероша рукой волосы.  -
Я не хотел говорить тебе!
   - Вот это уже ближе к правде.
   Он в волнении посмотрел на нее, и рука  его  замерла  у  рта  в  каком-то
вызывающем жесте. Он заговорил тихим и сдержанным тоном, но в  нем  слышался
едва сдерживаемый гнев:
   - Я не хотел тебе говорить, потому что я знал,  что  твоя  реакция  будет
именно такой, как сейчас. Ты восприняла бы поступок Шерон лишь как еще  одну
причину для того, чтобы нам не быть вместе.
   - Да. Это правда. - Под натиском  правды  и  здравого  смысла  ее  злость
развеялась, и она опустилась на диван. - О  Чад,  как  ты  не  понимаешь,  я
никогда не дошла бы до самоубийства, но каждый раз, как тебя вызывали бы  на
тушение пожара, я чувствовала бы себя самой несчастной. Я знаю, что так  оно
и было бы. Когда Грег  уходил  на  задание,  я  переживала  это  всякий  раз
одинаково остро. И он тоже начинал чувствовать себя несчастным, а я не хочу,
чтобы это происходило и с тобой тоже.
   Он присел перед ней на корточки и взял  ее  за  подбородок,  так  что  ей
пришлось смотреть ему в лицо.
   - Я не говорю, что ты не должна беспокоиться. Но ты не такая, как  Шерон.
Ли, она ведь была  как  бабочка  -  капризная,  нервная,  легко  возбудимая,
страшащаяся собственной тени. Я и женился-то на ней отчасти из-за того,  что
хотел защитить ее. Она во  всех  вызывала  эти  чувства,  особенно  в  своих
родителях. Пока мы еще не были женаты, каждый раз, уводя ее на  свидание,  я
чувствовал себя виноватым, потому что они не могли спокойно видеть, как  она
покидает дом даже на несколько часов.
   - Не очень-то здоровая атмосфера, не так ли?
   - Да, и мне бы следовало понять  это  раньше.  Я  не  столько  любил  ее,
сколько жалел. Клянусь Господом, Ли.
   - Я верю тебе. Чад. Я знаю, как ты относишься к женщинам. Ты  хочешь  нас
всех защитить.
   - Ты - это совсем другое.
   По выражению его лица она точно знала, как он относится к ней. Его глаза,
застывшие на ее губах, его руки, обхватившие ее за талию, - они говорили ей,
что она возбуждает в нем нечто большее, чем жалость и отеческую заботу.
   - Я хочу, чтобы у тебя с Сарой  был  дом.  Я  хочу  придать  вашей  жизни
стабильность. Но я не бескорыстен. Ты нужна мне. Ли. Мне нужна партнерша  во
всем. Я хочу разделить с тобой, свою жизнь. Разговоры, проблемы, смех, секс.
Все. Мне не нужна фарфоровая кукла, которую надо беречь и нежить. Мне  нужна
женщина. Ты.
   Он рассматривал тонкие вены на тыльной стороне ее руки. Подняв голову, он
с изумлением увидел слезы у нее на щеках.
   - Ли, что?..
   - Как ты не понимаешь, Чад? Все те качества, которых тебе  недоставало  в
Шерон, ты хочешь видеть во мне. Но у меня их тоже нет!
   - Есть!
   - Ты думаешь, что я смелая. Грег сказал бы тебе нечто совсем  иное.  Я  с
ума его сводила своим нытьем всякий раз, как ему надо было уходить. Я делала
его таким же несчастным, какой  я  чувствовала  себя.  Мне  не  хотелось  бы
подвергать этому и тебя. И я сама не хотела бы вновь это пережить, не говоря
уже о Саре.
   - Все будет по-другому.  Ли.  Я  видел,  как  ты  справляешься  с  самыми
непредсказуемыми ситуациями, -  с  гораздо  большим  мужеством,  чем  многие
женщины сумели бы проявить за всю свою жизнь. Господи!  Да  ты  ведь  рожала
черт знает где, без анестезии, без антисептиков, без чьей-либо помощи,  если
не считать мужика, онемевшего от страха навредить тебе  или  ребенку.  И  ты
продолжала улыбаться.
   - Но разве у меня был выбор? - сказала она со смешком.
   - Конечно, - ответил он серьезно. - И у Шерон  был  выбор  -  не  глотать
снотворное, а , стойко принять все, что бы ни  случилось  со  мной.  Но  она
предпочла иное.
   Ли чувствовала, как воздвигнутый  ею  бастион  медленно  рассыпается  под
напором его аргументов. Наверное, самоубийство Шерон причинило Чаду  большую
боль, тем более что он всегда хотел оградить ее от  всего  остального  мира.
При виде его искаженного болью лица Ли почувствовала, как на нее  накатывает
волна сострадания и нежности. Ли понимала, что хотя это и было бы,  пожалуй,
самым разумным, но она не сможет вот так взять и  расстаться  с  Чадом.  Она
знала, чем она рискует, знала, какую сердечную боль принесет ей  уже  первая
же его поездка на тушение пожара на какой-нибудь нефтяной скважине, но  весь
этот кошмар казался ей таким далеким сейчас, в минуту их душевной  близости.
Когда будет надо, она встретит все трудности с открытым лицом. Но не сейчас.
Она провела рукой по его волосам.
   - Чад, мне жаль, что так случилось с Шерон.
   - Спасибо, Ли. Я знаю, мне следовало сказать тебе  раньше,  но  я  боялся
потерять тебя. - Он положил голову ей на колени, а  руками  обхватил  ее  за
талию. Нежно гладя ее, он сказал:
   - Ли, ты нужна мне. Не гони меня. Пожалуйста.
   От его ласки сердце ее забилось быстрей. Она чувствовала, что тает от его
поцелуев, как теплое масло.
   - Чад, ведь мы еще так мало знакомы. Можно  сосчитать  на  пальцах  одной
руки, сколько раз мы были вместе.
   - Я еще в больнице полюбил тебя. И уже тогда я  решил,  что  вы  с  Сарой
должны стать частью моей жизни.
   - Почему же ты не остался? И не вернулся?
   - Было не время, я понимал это. Я  подумал,  что  ты,  должно  быть,  еще
скорбишь по Грегу. Ведь с его смерти не прошло  и  года.  И  ты  только  что
родила его ребенка -  последнюю  ниточку,  связывающую  тебя  с  ним.  Я  бы
чувствовал себя непрошеным гостем. Мне надо было дать тебе время  оправиться
морально и физически от всего, через что тебе пришлось  пройти.  К  тому  же
было такое впечатление, будто со всеми до единой нефтяными скважинами в мире
что-то произошло. Меня гоняли по всему миру. Кроме того, я боялся, что  тебе
будет неловко видеть меня снова. Так часто бывает: если людей сводит  вместе
трагедия или почти трагедия, то  им  потом  бывает  трудно  встречаться  при
обычных обстоятельствах.
   Она провела рукой по его голове, покоящейся у нее на коленях.
   - Пожалуй, мне следовало бы чувствовать некоторую неловкость, но этого не
было. Ты проявил такое.., такое внимание ко мне - как раз то, что  мне  было
тогда нужней всего. - Она сделала паузу, после чего призналась:
   - В тот вечер в больнице, когда ты ушел, я плакала.
   Он поднял голову и посмотрел в ее синие глаза. Затем приподнялся, сел  на
диван, откинулся назад  и  притянул  ее  к  себе,  крепко  прижав  к  груди.
Пригладил густые каштановые волосы, упавшие ей на лицо.
   - Я болтался там, возле больницы, пока не приехали твои  родители.  Я  не
мог просто взять и уйти, оставив  тебя  без  поддержки  и  помощи.  Я  хотел
представиться им, но у меня был такой замызганный вид, и  я  испугался,  что
они придут в ужас, узнав, что  такой  страшный  мужик  принимал  роды  у  их
дочери.
   Проведя пальцем по его губам, она рассмеялась.
   - Пожалуй, это одно из самых мудрых твоих решений.
   - Почему?
   - Потому что они именно так бы и среагировали на  твое  появление  в  тот
день. Они совсем не столь сердечны и не столь терпимы и доброжелательны, как
твои родители.
   Он перебирал пуговицы на ее блузке.
   - А что ты обо мне подумала в тот день?
   - Я тоже была в ужасе, пока ты не снял темные очки и я не  увидела  твоих
глаз, - сказала она без утайки.
   - У меня глаза очень чувствительны к солнцу. Я круглый  год  ношу  темные
очки.
   - И ты все называл меня "мэм". Это никак не вязалось с  твоей  бандитской
внешностью.
   - Моя мама была бы счастлива, что ее  строгие  уроки  этикета  не  прошли
даром, - сказал он с улыбкой.
   - Но несмотря на твой грязный вид, я подумала, что ты красивый,  особенно
с этим платком на лбу.
   Он засмеялся.
   - Это не было украшением. Я повязал лоб, чтобы пот не  капал  на  тебя  и
ребенка. Я так боялся навредить вам обоим.
   - Ты был внимательнее любой сестры или врача, - прошептала она.
   Он положил руку ей на затылок и, притянув  ее  к  своим  жаждущим  губам,
нежно поцеловал. Его губы снова и снова  мягко  касались  ее,  лишь  изредка
прижимаясь сильней, прежде чем опять слегка отстраниться.
   Потом он уже не мог больше сдерживаться. Он припал к ее рту, пока они оба
одновременно не раскрыли губ  и  не  дали  волю  желанию,  сдерживаемому  на
протяжении вот уже нескольких часов.
   Не выпуская ее из объятий, он придвинул ее к подушкам дивана, а сам занял
неустойчивую позицию на самом краю. Их бедра переплелись. Он поднял ее  руку
и положил себе на плечо, дав себе таким образом лучший доступ  к  ее  груди,
которую продолжал ласкать через шелковую блузку.
   Они целовались с таким жаром, что в конце концов им  пришлось  оторваться
друг от друга, запыхавшись и слыша, как  в  унисон  бьются  их  сердца.  Они
рассмеялись, испытывая подлинное наслаждение друг от друга. Чад  снова  стал
осыпать легкими короткими поцелуями ее щеки, шею, грудь, следом за пальцами,
которые успели торопливо освободить ее от блузки и белья. Зарывшись лицом  в
открывшуюся таким образом глубокую ложбину, он пробормотал:
   - Ли, ты хочешь меня?
   Она кивнула, вздохнув под его горячим  и  влажным  поцелуем,  которым  он
наградил внутренний изгиб ее груди.
   - Да, Чад, да.
   Он поднялся с узкого дивана и взял ее на руки, как тогда, когда нес ее из
своего пикапа.
   - Тогда я сейчас буду тебя любить, - сказал он, прижимаясь к ее волосам.
   Охваченная внезапным приступом скромности, она зарылась лицом ему в плечо
и снова кивнула. Он отнес ее  через  холл  в  спальню.  Опершись  коленом  в
матрас, он медленно и осторожно положил ее поперек кровати.
   Он выпрямился, и Ли как завороженная смотрела, как он  стягивает  с  себя
одежду. Он так спешил, что в нетерпении едва не оторвал пуговицы с  рубашки.
С голой грудью он скакал на одной ноге, снимая ботинки и носки.  Ли  еще  не
успела приготовиться к его виду в одних темно-синих трусах, как он  уже  был
без джинсов. У нее захватило дух.
   При свете маленького ночника  углубления  его  тела  казались  темнее,  а
выпуклые места  становились  еще  более  рельефными.  На  фоне  темной  кожи
выделялась  растительность,  густо   покрывающая   грудь   и   лишь   слегка
припорошившая остальные места. Когда он нагнулся к ней, на ногах и руках его
заиграли мускулы. Без рубашки он казался еще более  широкоплечим  и  мощным.
Свидетельство  его  мужской  силы  под  облегающими   трусами   было   столь
внушительным, что Ли на мгновение охватила паника.
   Но его голос устранил всякое замешательство.
   - Ли.
   Он просто произнес ее имя,  но  это  простое  слово  и  то,  как  он  его
произнес, сказали ей больше всяких других слов. Он поцеловал  ее,  раздвигая
языком губы и наполняя ее блаженством, которое, как стрела, пронзило  ее  до
самой глубины.
   Его рука нащупала ее грудь.  Мягко  массируя,  он  приподнял  ее  и  стал
легонько потирать сосок большим пальцем. Когда же сосок  набух  и  затвердел
под его лаской, он обхватил тугую почку губами.  Ли  впилась  руками  ему  в
волосы.
   - Чад, Чад, - воскликнула она, извиваясь всем телом и чувствуя,  как  то,
что он делает своими губами, доставляет ей неслыханное удовольствие.
   - Я никогда не смогу насытиться тобой, - прошептал он, повернув голову  к
другой ее груди. Плоской ладонью с расставленными широко пальцами  он  водил
по ее животу. Опять, уже во второй раз за один день, ему пришлось  биться  с
застежками и молнией. Он сел и нагнулся, чтобы снять с нее туфли.
   Просящим взором он поискал ее глаза, чтобы  затем  запустить  пальцы  под
резинку ее шерстяных брюк и стянуть их с нее. Теперь на ней оставались  лишь
колготки и желтые кружевные трусики.
   - О-оо! - Она закрыла лицо руками. - В кино женщины всегда носят шелковые
пояса с резинками и черные чулки.
   - Разве я на что-нибудь жалуюсь? - спросил он с легким смешком,  стягивая
с нее колготки.
   На какой-то миг он остановился, чтобы оглядеть ее полунаготу, а затем лег
рядом с ней, по-хозяйски обхватив рукой за талию.
   - Никогда - ни в жизни, ни в  кино  -  не  видал  женщины,  которая  была
достойна хотя бы держать для тебя свечу. У тебя очень красивое тело.  Ли.  Я
думал, что у молодых матерей отвислые груди и дряблые животы  с  некрасивыми
растяжками на коже.
   Он поцеловал ее долгим и глубоким поцелуем, а затем продолжал,  как  если
бы и не прерывался:
   - У тебя потрясающе крепкие груди. В качестве доказательства  этой  мысли
он принялся дразнящими круговыми движениями массировать один сосок, пока  он
в ответ не сжался и не затвердел.
   - И растяжек у тебя никаких нет, - бормотал он, теребя сосок языком. - Ты
вся такая красивая.
   Рука его скользнула под кружевные трусики и нежно обхватила ее ягодицу. У
нее вырвался легкий горловой стон. Он лег рядом, прижав свою вставшую  плоть
к ее бедру. Она придвинулась к нему еще теснее.
   - Разрешите отдать вам почести, - прошептал он, спуская  с  нее  трусики.
Приподнявшись над нею, он стал, покачиваясь, ласкать ее  бедро  между  двумя
своими. Волосы у него на ноге щекотали и дразнили  ее  шелковистую  кожу.  -
Поцелуй меня. Ли.
   Ей не требовалось второго приглашения. Ее губы уже  ждали  этого.  Пробуя
его на вкус, язык ее без лишних церемоний устремился в глубину его рта. Руки
блаженствовали на просторах его твердой и мощной спины.  Она  обхватила  его
руками за пояс и двигалась с ним в такт.
   Оторвавшись от ее губ, он обжег ее живот ненасытными и грубыми поцелуями.
Одна отважная рука продвигалась вверх по ее бедру.  Защищаясь,  она  держала
ноги вместе, но  это  продолжалось  недолго,  и  она  расслабилась  под  его
настойчивыми пальцами.
   - Я не хочу сделать тебе больно, - простонал он в отчаянии. Но ему  не  о
чем было волноваться.
   Она была вся  открыта  для  его  любви,  подготовлена  к  ней  силой  его
поцелуев, магией его прикосновений.
   - Милая, дорогая, родная моя. - Он обдал  ее  разгоряченную  кожу  жарким
дыханием. Он поцеловал ее в пупок и в ложбинку на стыке ее бедер,  в  густой
пучок завитушек.
   - Чад, пожалуйста, - всхлипнула она. Руками она скользнула под его  белье
и обхватила тугие мышцы  ладонями.  Она  поверить  не  могла  в  собственную
смелость, которая была вознаграждена, когда он встал,  чтобы  стянуть  трусы
быстрыми резкими рывками ног и рук.
   Протянув руки к его мускулистому торсу, она привлекла  его  к  себе.  Его
грудь оказалась прижатой к ее груди,  и  животы  сомкнулись.  Его  твердость
вплотную слилась с ее уютной мягкостью.
   Потянувшись губами к его губам, она разгладила озабоченные морщинки с его
лба. Поцелуй затянулся, и она чувствовала, как исчезает его сдержанность, но
все же его разведка была робкой и еще как будто предварительной. Изнывая  от
желания, она ободряюще погладила его по спине. Он неровно задышал и зашептал
ей в самое ухо:
   - Господи, Ли, я больше  не  могу.  Я  не  могу  больше  сдерживаться,  -
прорычал он и переступил порог.
   Она испытала минуту щемящего напряжения. Это было похоже на новую  потерю
девственности. От этой мысли она ужаснулась. Это  было  начало  ее  с  Чадом
отношений. Она была для  него  чем-то  неизведанным.  Не  отрываясь  от  его
поцелуя, она издала легкий крик восторга.
   В ответ на ее возбуждение прозвучал его вздох.
   - Как хорошо с тобой.., как хорошо, - простонал он. Убедившись,  что  она
не распадается на части, он проник глубже  и  стал  раскачивать  ее  в  такт
своим, вечным как мир, движениям. Это было как если бы они вдвоем  скатились
с края Земли. Когда она снова оказалась на земле, он  крепко  схватил  ее  и
горячо прошептал:
   - Я люблю тебя. Ли, я тебя люблю...
   - Я не сделал тебе больно. Ли? После родов...
   - Нет-нет, - прошептала она, прильнув к нему ближе.
   - Вот и хорошо, - сказал он с облегчением. Он поймал  прядь  ее  волос  и
теребил  между  пальцами.  -  Шерон  боялась  секса  так  же,  как  и  всего
остального, особенно когда в первую брачную ночь я разделся.  В  ту  ночь  я
чувствовал себя садистом, да и потом было не лучше. Она любила меня, но  она
страшилась любви.
   Он перевернул Ли на спину, и пальцы его заскользили по изгибу ее грудей.
   - Ты совсем другая - теплая и чувственная. Я едва поспевал  за  тобой.  -
Она играя шлепнула его по руке, но тут же  поняла,  что  его  поддразнивание
лишь означает, что его-то подспудно беспокоит нечто. - Хотел бы я знать... -
Он прокашлялся и попытался улыбнуться, а затем плюхнулся на спину. -  Ну  да
ладно.
   Она поняла, что он хотел бы знать, и это его мужское тщеславие позабавило
ее, но она скрыла улыбку. Не желая говорить с ним покровительственным тоном,
она поставила вопрос ребром:
   - Чад, ты думаешь обо мне и Греге?
   - Это меня не касается.
   - Теперь касается, - сказала она просто.
   - Я не прошу никаких сравнений.
   - Я и не собираюсь проводить никаких сравнений. - Она наклонилась и нежно
поцеловала его в губы. - Мне было хорошо с тобой. С того первого  поцелуя  в
больнице я чувствовала, что моя реакция важна  для  тебя  не  меньше  твоего
собственного удовлетворения. Для меня это так  много  значит  -  как  и  для
всякой женщины. С Грегом я никогда не чувствовала, что обо мне заботятся.  С
тобой - да.
   Она могла бы рассказать ему куда больше. Она  могла  бы  сказать,  что  с
Грегом она ни разу не переступила порог сознания. Он был умелый любовник, но
у нее не было ощущения, что она  занимает  его  целиком.  Даже  лежа  в  его
объятиях, приникнув