лся.
   Ее кажущаяся вялость и безучастность могли оказаться новым  трюком.  -  Я
понимаю, сейчас холодно, но вам обязательно надо смыть с себя эту  дрянь.  И
чем скорее, тем лучше.
   - Я хотела умереть.
   - Что?
   - Я хотела...
   - Я слышал, что вы сказали, - резко перебил он. - Но это скверная  смерть
- утонуть в болотной моче.
   - Нет. - Она потрясла головой, с ее мокрых  волос  свисали  водоросли.  -
Когда я была маленькой,  я  каждую  ночь  молилась,  чтобы  во  сне  ко  мне
спустились ангелы и забрали меня на небеса.
   Теперь до него дошло, что смех на пирсе был началом истерики. Теперь  вот
наступила вторая фаза. Испугалась болота, страшной смерти, его - Берка.  Что
с ней теперь надо  делать?  Надавать  пощечин?  Или,  наоборот,  постараться
утешить? Он выбрал второе.
   - Такое бывает почти у всех детей. Разозлятся на родителей, вот и мечтают
преподать им урок.
   - Мне было стыдно.
   - Из-за этого желания?
   - Нет, из-за тех вещей, которые Анджела заставляла меня делать.
   Если это притворство, чтобы вызвать к себе  жалость,  то  она  -  хорошая
актриса. Она говорила тихо - наверное, вот так же ребенком, спрятавшись  под
одеялом, она звала к себе ангелов.
   - Наверное, поэтому Господь забрал у меня моего ребенка.  Чтобы  наказать
за не правильные молитвы.
   Так, хватит.
   - Вставайте.
   Он сдернул ее со стула и расстегнул пряжку на ремне. Если бы  ткань  была
сухая, огромные штаны Дредда просто сами  бы  упали  вниз.  Но  они  тяжелой
массой повисли на ее бедрах.
   Он опустился на колени и стал стягивать брюки.
   - Все это глупости. - Он взял ее за щиколотку и стянул штанину.  Повторил
ту же процедуру с другой ногой. - У Бога слишком много разных дел, чтобы  за
каждым приглядывать.
   Покончив с брюками,  Берк  принялся  за  рубашку.  Он  старался  побольше
говорить, чтобы поменьше отвлекаться на ее гладкий живот.
   - Если  отдаться  чувству  вины,  оно  может  вас  сожрать  с  потрохами.
Поверьте, уж я-то знаю. Перестаньте терзаться из-за  вашего  ребенка,  иначе
превратитесь в такого же психа, как я. Таков закон жизни.
   - Вы не должны этого делать.
   Он поднял  голову  и  увидел,  что  Реми  абсолютно  спокойна.  Очевидно,
истерика прошла. Он встал, но его руки продолжали держать ее за талию.
   - Вы были не в себе.
   - Теперь я в порядке.
   - Точно?
   - Вы боитесь оставить меня одну, потому что я сказала, что хочу умереть?
   - Возможно.
   - Если бы я хотела умереть, я бы пошла ко дну.
   А я не хотела.
   - Я тоже не хотел. Если бы вы утонули, я был бы виноват.  Я  не  поверил,
что вы не умеете плавать.
   - У вас такое в голове не укладывается?
   - Ну, в общем, да.
   Берк не замечал, как летят секунды, ибо сейчас  впервые  он  безраздельно
овладел ее вниманием - она смотрела прямо ему в глаза, не отводила  взгляда;
и еще он чувствовал, как ее кожа нагревается под его ладонями.
   Она вдруг тоже это почувствовала и посмотрела на его руки.  Он  в  ту  же
секунду отпустил ее и сделал шаг назад.
   - Грязь начинает подсыхать, - пробормотал он.  -  Так  ее  труднее  будет
отмыть. Наклонитесь над перилами, я помогу вам помыть голову.  Она  медлила.
Берк разозлился.
   - Ведро тяжелое, самой вам его не поднять.
   Больше не возражая, она подошла к перилам и наклонила голову. Берк  вылил
ей на голову почти целое ведро  воды  и  начал  деловито  намыливать  волосы
шампунем. Смыв основную грязь, он провел процедуру по второму  разу,  теперь
тщательно промывая корни волос и кожу головы.
   Руки его были по локоть в  пене.  Голова  Реми  была  покрыта  шапкой  из
мыльной пены, ручейки стекали за воротник и в вырез  Дреддовой  рубашки,  на
роскошную - Берк это знал - грудь.
   Потом он вновь наполнил ведро чистой водой.  За  все  это  время  они  не
произнесли ни слова, разговор сейчас казался неуместным. Поэтому Берк  молча
взял ее за подбородок, пригнул голову ниже и стал осторожно поливать  ей  на
волосы.
   Наконец ведро снова опустело. Берк какое-то мгновение постоял,  глядя  на
ее склоненную спину, потом принес еще воды и поставил ведро к ее ногам.
   - Сзади вас,  на  стуле,  -  полотенце.  Когда  помоетесь  и  оботретесь,
завернитесь получше в одеяло, а то замерзнете.
   И ушел.
   В хижине он остановился посреди комнаты и, тяжело дыша, прижал  ладони  к
глазам. Поднимавшаяся из области затылка головная боль  пульсировала  уже  в
ритме рэпа. Берк весь  покрылся  потом,  словно  сейчас  стоял  июль,  а  не
февраль.
   Он неуклюже вывалил на стол содержимое аптечки и придвинул  стол  и  стул
поближе к  обогревателю.  В  дверях  появилась  Реми,  завернутая  в  одеяло
наподобие индийского сари и с тюрбаном из полотенца на голове.
   - Я оставила одежду отмокать в ведре. Утром прополощу.
   Он показал ей на стул.
   - Сделаем это, пока вы не оделись.
   - Хорошо.
   Она села к нему спиной. Берк сдвинул с ее  плеч  одеяло,  обнажил  спину.
Тщательно осмотрел ранки и с облегчением убедился, что все они затянулись  и
ни одна не кровоточит. Стараясь действовать как бесчувственный автомат, Берк
аккуратно обработал ранки антисептиком и смазал бальзамом.
   Все происходило в молчании. Не было даже никаких посторонних звуков -  ни
включенного телевизора, ни шума машин. Ничто не нарушало тишины -  кроме  их
дыхания.
   Он закончил и неловко постарался укутать ее одеялом.
   - Вам тепло?
   - Да.
   -  Я...  э...  захватил  кое-какие  вещи.  Подумал,  они  вам  тут  могут
понадобиться. Поглядите в сумке, она в ванной комнате.
   Несколько дней назад, уезжая из Нью-Орлеана, он знал, что  надо  взять  с
собой. Она - не знала.
   - Спасибо.
   - Ага.
   Она ушла в ванную и закрыла дверь. Берк достал бутылку воды  и  выпил  ее
почти всю залпом. Руки и ноги у него  тряслись,  в  ушах  звенело,  к  горлу
подступала тошнота. Свое головокружение он объяснял тем, что принял  аспирин
на голодный желудок; тем, что перенапрягся, вытаскивая из воды заложницу,  а
потом и лодку; тем, что получил сильный удар по голове. Берк готов был найти
объяснение своему состоянию в чем угодно, только не в истинной причине.
   Реми вышла из ванной. Полотенце она сняла, влажные волосы зачесала назад.
На ней был серый свитер. Один из тех, что он купил для нее в Нью-Орлеане.
   - Я еще в то утро собирался отдать вам одежду, но  Дредд  уже  успел  вас
экипировать. Он всегда все делает по-своему.
   Она смотрела на него в упор, но он  не  мог  понять,  что  выражает  этот
взгляд. Сначала решил, что Реми снова впала  в  ступор,  но  тут  же  понял,
почему в ее глазах застыл безмолвный ужас.
   Коробочка, которую она держала в протянутой руке,  была  проще  той,  что
стояла на туалетном столике в гардеробной Реми: ни  хрусталя,  ни  массивной
серебряной крышки. Но это был тот самый тальк для тела, аромат которого Берк
хорошо запомнил.
   Отвечая на незаданный вопрос, он пробормотал:
   - Когда мы с отцом Грегори приходили к вам, я порыскал по дому.
   Она поставила коробочку на стол, провела пальцем по этикетке.
   - Как я могла принять вас за священника? Что он мог ответить? Ничего.  Не
отрывая глаз от коробочки с тальком, она сказала:
   - В тот день, на исповеди... - М-м-м?
   Она чуть дернула плечом.
   - Нет, ничего.
   - Что?
   - Неважно.
   - Говорите же. Что?
   - Вы... - Она запнулась, слегка вздохнула. - Вы касались моей руки?
   Время словно остановилось. Казалось, прошла целая  вечность,  прежде  чем
она подняла глаза. Последнее слово еще звучало в воздухе,  словно  последний
аккорд уже умолкнувшей скрипки, и наступила тягостная, гнетущая тишина.
   Сердце Берка колотилось как сумасшедшее. Происходило нечто странное, и он
никак  не  мог  дать  этому  название.  Расстояние   между   ними   каким-то
чудодейственным образом сократилось, хотя он не сдвинулся с места. Реми тоже
не шевелилась. Ее рука  все  еще  лежала  на  коробочке  с  тальком,  другая
безвольно висела вдоль тела.
   Ее-то он и коснулся. Чуть-чуть. И сразу отдернул  руку.  Помедлил.  Снова
дотронулся, и теперь их руки одновременно прижались ладонями друг  к  другу.
Пальцы медленно переплелись.
   Берк поднес ее руку к глазам, посмотрел на  запястье,  дивясь  ее  тонкой
коже, изяществу длинных пальцев.
   - Обручальное кольцо исчезло, - заметил он.
   - Соскользнуло в воде.
   Ее обручальное  кольцо  исчезло.  Но  она  по-прежнему  оставалась  женой
другого человека. И не просто другого человека, а его злейшего врага. Дюваль
мог с полным правом целовать это  место  на  нежной  шее,  где  под  золотой
цепочкой пульсирует голубая жилка. Мог касаться ее, трахать ее. Волна жгучей
ненависти охватила Берка, и он отыгрался на Реми.
   - Ничего, купите себе другой бриллиант. На страховку за жизнь Дюваля.
   - Господи, да вы просто чудовище! - воскликнула она и выдернула руку.
   - Будь я чудовище, я вел бы себя по-другому. Надо отдать ей должное:  она
не отпрянула в страхе. Напротив, с вызовом вздернула подбородок.
   - Я должна сказать "спасибо", что вы меня не изнасиловали?
   - Ничего вы не должны. К вам это вообще не имеет никакого отношения.  Это
наши дела - мои и Дюваля. А вы - наживка, чтобы его выманить.
   - Вы просчитались, мистер Бейзил. -  Реми  покачала  головой  и  печально
улыбнулась. - Мне понятен ваш план, но он не  сработает.  У  вас  ничего  не
выйдет. На эту наживку он не клюнет. Он за мной не придет. После того как  я
провела несколько дней наедине  с  вами,  мой  муж  не  захочет  взять  меня
обратно.
   Он хмыкнул.
   - Неплохо придумано.
   Одной рукой он крепко взял ее за руку, другой полез в задний карман.
   - Что вы делаете?
   - Надеваю наручники.
   Он защелкнул браслет у нее на запястье.
   - И к чему вы меня прикуете?
   - К себе.

Глава 29

   Пинки бросил недоеденный бутерброд на  стол  и  подошел  к  окну.  Сквозь
жалюзи было видно ночное небо.
   - Почему, черт побери, никто  не  может  их  найти?  Будто  сквозь  землю
провалились!
   - Похоже на то, - пробурчал Бардо с набитым ртом.
   После обнаружения брошенного микроавтобуса  о  Реми  и  Бейзиле  не  было
известно ничего нового. Люди Дюваля, следившие за общественным транспортом в
Нью-Орлеане,   их   не   видели.   Пилот   вертолета   не   заметил   ничего
подозрительного. Ни от одного из множества информаторов Дюваля во всей Южной
Луизиане не поступало никаких сообщений.
   - Ты уверен, что та шлюшка все тебе рассказала? Может, она что-то утаила?
Бардо рыгнул.
   - Дикси? Когда я узнал, что она помогала  Бейзилу,  я  хорошенько  с  ней
поработал. - Пинки обернулся от окна и многозначительно взглянул на Бардо. -
Нет-нет, все в порядке. Может, она когда-нибудь сможет и дальше работать  на
улице. Но я вышиб из нее все, что она знала.
   Пинки снова стал смотреть в окно. Огни города рассеянно мерцали в тумане,
но он их все равно не видел. Голова Пинки была занята одним. С того момента,
когда Эррол позвонил ему из пригородного  кафе,  его  прекрасно  налаженная,
упорядоченная жизнь полетела кувырком.  Клиенты  были  временно  отставлены.
Суды  предоставили  отсрочку  "по  семейным  обстоятельствам".  Все  деловые
встречи  и  светские  визиты  отменены.   Телефонные   разговоры   мгновенно
заканчивались, если они не имели отношения к основной проблеме.
   Чертов Берк Бейзил превратил его запрограммированную жизнь в хаос.
   Сукин сын за это заплатит, и дорого заплатит.
   Но где же он, в конце концов? Пинки нагнал страху на  Дуга  Пату,  но  от
него немногого удалось добиться: разве только, что жена Бейзила  укатила  за
границу с любовником, а Пинки и без него об этом знал.
   Интуиция подсказывала Пинки: Пату не врал, когда говорил, что  не  знает,
где сейчас Бейзил. Да, маловероятно, что он покрывает своего дружка.  Дюваль
знал: свое положение Пату ценит больше,  чем  любого  из  подчиненных,  даже
своего дружка Бейзила. Цель жизни  Пату  заключалась  в  том,  чтобы  занять
хорошее место в верхушке НОБН. Он, конечно, звезд с неба не  хватает,  но  и
дураком Пату не назовешь. Он  прекрасно  знает,  как  опасно  сердить  Пинки
Дюваля.
   Макьюэна тоже удалось как следует запугать.
   Пинки рассчитывал, что теперь тот  будет  работать  на  него.  Хотя,  кто
знает? Возьмет, да окажется таким же верным другом Бейзила,  каким  был  сам
Бейзил по отношению к Стюарту.
   - Чертовы полицейские, - выругался Пинки.
   - А? - переспросил Бардо.
   - Ничего.
   Бардо помолчал, потом заговорил:
   - Знаешь, я вот тут все думаю...
   - О чем?
   - Много ли миссис Дюваль известно о наших делах?
   Пинки медленно повернулся.
   - Ты о чем?
   - О том, что Бейзил умеет убеждать. Если захочет. Особенно женщин.
   Сам того не зная, Уэйн Бардо невольно наступил боссу на  больную  мозоль.
Дюваль никогда не обсуждал с Реми свои тайные  дела,  но  даже  из  обрывков
сведений, собранных воедино, можно было  сплести  веревку,  на  которой  его
спокойно можно было вздернуть. Возможно, Реми сама не подозревала, как много
она знает. А  для  Бейзила,  обладавшего  мертвой  хваткой,  которую  только
обострили годы работы в полиции, эти случайные сведения были на вес  золота.
Одному Богу известно, сколько всего вспомнит Реми, если  ее  жизнь  окажется
под угрозой. О негласных делах своего мужа, о компрометирующих  связях.  Еще
одна причина, почему надо ее найти и заставить замолчать.
   - Если Бейзил начнет ее  уговаривать,  будет  гладить  по  шерстке,  она,
может, и развяжет язык, - размышлял вслух Бардо. - А ты как думаешь?
   - Я думаю, - ровным голосом ответил Дюваль, - если ты  еще  раз  в  таком
тоне заговоришь о моей жене, я вырву твой поганый язык.
   Сам он мог сколько угодно сомневаться в верности Реми, но не хватало еще,
чтобы в ней сомневался кто-то другой!
   - Да ладно, Пинки, не обижайся. Я ничего такого...
   - Мне надо уйти, - резко перебил Дюваль.
   - Куда?
   - Не твое дело.
   - Я пойду с тобой.
   - Ты останешься здесь. У тебя есть задание. Надеюсь, не забыл?
   Пинки злобно пихнул дверь, стремительно вышел в  вестибюль.  Дремавший  в
кресле Эррол лениво поднял голову и тут же вскочил.
   - Вы куда, мистер Дюваль?
   - Погулять. Я пойду один.
   Он спустился на лифте вниз, прошел, не взглянув, мимо охраны и  распахнул
стеклянную дверь, электронный замок которой открыл нажатием кнопки у себя на
пульте озадаченный охранник.
   Пинки прошел два квартала пешком, прежде чем остановил  такси.  Когда  он
назвал женщине-шоферу адрес, она кокетливо посмотрела на  него  в  зеркальце
заднего вида.

***

   Дни перед праздником  Марди-Гра  были  для  девочек  Руби  Бушеро  самыми
горячими. В полночь вторника - Дня греха -  заканчивалось  время  веселья  и
начинался Великий пост. В эти дни джентльменов ограничивали одним  часом,  а
если  кто  желал  продлить  время  -  брали  плату  сверху.  Руби  постоянно
напоминала  девочкам:  чем  быстрее  товарооборот,  тем  больше  прибыль,  а
следовательно - и заработок каждой.
   Неделя перед Великим постом всегда приносила колоссальный доход. К ночи в
дом набивались клиенты, желающие расслабиться после светских балов и приемов
и отдохнуть от собственных жен. Приезжих в эти дни тоже было намного больше,
чем обычно. Мужчины от восемнадцати до  восьмидесяти  стремились  попасть  в
лучший бордель самого веселого города страны.
   В эти вечера Руби обычно стояла на галерее над главным салоном. Со своего
идеального наблюдательного  пункта  она  следила  за  тем,  как  вышколенный
персонал работал без устали. Попыхивая  сигарой  и  потягивая  коньяк,  Руби
мысленно прикидывала, какова сегодняшняя прибыль, и,  довольная  подсчетами,
удовлетворенно улыбалась.
   Улыбка сползла с ее лица, когда она увидела входящего в зал Пинки Дюваля.
   Ни с кем не заговаривая, он подошел к  бару,  заказал  выпить,  опрокинул
рюмку одним махом и сразу заказал вторую. Ну и потеха, усмехнулась про  себя
Руби, а  еще  считается  тонким  знатоком  вин.  Но  Пинки,  очевидно,  было
наплевать на репутацию гурмана: он хлестал  виски  рюмку  за  рюмкой,  будто
матрос, сошедший на берег после полугодового плавания.
   Руби сделала знак одной из девушек. Эта пышная блондинка  была  одной  из
самых  шикарных  у   Руби.   Дочь   американского   дипломата,   она   много
путешествовала со своими родителями, училась в  престижнейших  школах  самых
разных стран. Она свободно говорила на нескольких языках,  причем  на  любую
тему. Могла изобразить из себя чопорную ученую даму или  разудалую  кокетку.
Ее  фантазии  в  работе  с  клиентами  не  имели  пределов,  за  исключением
садомазохизма. Для нее не существовало никаких предрассудков,  к  сексу  она
относилась как к искусству, оттачивая способы, изученные ею  в  те  времена,
когда она постигала иностранные науки (правда, на свой лад).
   Однажды в Бирме -  когда  эта  страна  еще  так  называлась  -  произошел
неприятный инцидент, в котором оказались замешаны девушка и один  из  высших
правительственных чинов. В результате  ее  отца  уволили  с  дипломатической
службы. Он, в свою очередь, отрекся от дочери. Без денег  и  со  скандальной
репутацией, она выбрала единственно возможную для себя карьеру и ни разу  не
пожалела о своем выборе. Клиенты платили за нее  очень  дорого.  Даже  после
вычета полагающегося  хозяйке  процента,  у  девушки  оставалось  более  чем
достаточно. Она выглядела намного моложе своих тридцати лет и могла заткнуть
за пояс молоденьких товарок. В доме Руби она жила под именем Исобель.
   Сегодня вечером Пинки был легкой добычей. Переговоры у стойки бара заняли
не больше минуты. Он и блондинка стали подниматься по широкой  лестнице.  На
площадке их перехватила Руби.
   - Добрый вечер, Пинки. - Руби ненавидела и презирала Дюваля,  но  тем  не
менее послала ему обезоруживающую улыбку.
   Он относился к ней не лучше, а сейчас еще был  явно  раздражен  тем,  что
приходится разговаривать.
   - Руби.
   - Ты не был у нас с  тех  пор,  как  Бардо  изуродовал  мою  девушку.  Мы
польщены тем, что ты почтил нас своим присутствием.
   Он пропустил выпад мимо ушей.
   - Твой бизнес процветает. Впрочем, на шлюх всегда будет спрос.
   Глаза Руби злобно блеснули, губы презрительно скривились.
   - Конечно. Потому что всегда найдутся  мужчины,  которые  могут  получить
женщину только за деньги. Тем более удивительно видеть здесь  сегодня  тебя.
Твоя жена не в настроении? Реми не желает одарить тебя сегодня  ночью  своим
вниманием?
   Ее язвительность была сполна вознаграждена. У  Пинки  на  виске  забилась
голубая набухшая вена, он резко отвернулся и дернул за собой Исобель.
   В бытность холостяком Пинки заходил в заведение Руби Бушеро несколько раз
в неделю. Женившись, стал появляться реже, но все же  был  здесь  постоянным
гостем. Иногда ему хотелось оттянуться, расслабиться; но никогда еще Руби не
видела его таким дерганым, как сегодня. Интересно.
   - Мисс Руби.
   Она обернулась. Рядом стояла служанка, служившая в доме еще  с  тех  пор,
как Руби была маленькой девочкой.
   - Вы велели позвать  вас,  когда  бедный  ягненок  проснется,  -  мягким,
певучим вест-индским говорком сказала женщина.
   Они прошли по галерее, свернули направо и оказались в задней части  дома,
у двери небольшой, скрытой от посторонних глаз комнаты.
   - Как она? - спросила Руби, поворачивая ручку.
   - Она очень напугана.
   Комната  хоть  и  была  хорошо  обставлена,  для  приема  посетителей  не
годилась. Обычно ее использовали для заболевших  девушек,  чтобы  другие  не
заразились; или же сюда помещали новеньких, которые  спали  здесь,  пока  их
обучали правилам поведения в доме.
   Руби приблизилась к кровати и склонилась  над  девушкой  с  участливостью
любящей матери.
   - Как ты себя чувствуешь?
   Дикси коснулась пальцем уголка рта, где запеклась кровь.
   - Этот ублюдок здорово меня отделал, да?
   - Врач сказал, что лицевые кости не сломаны.
   - Чудеса, да и только. А я думала, он мне сломал все,  что  только  м