ого арсенала может знать  такие  способы
украсть атомную бомбу, о которых неизвестно самому высокому  начальнику,  но
это вовсе не означает, что он каждую пятницу приносит домой по боеголовке. -
Хэммонд несколько искусственно рассмеялся. - Вот почему я сразу предупредил,
что мне неловко спрашивать вас об этом, но и вы должны  меня  понять.  Я  не
обвиняю лично вас, я спросил, есть ли теоретическая возможность...
   - Такой возможности нет, - почти  сердито  перебил  Бассет,  отодвигая  в
сторону кофе, к которому он так и не притронулся. -  Я  один  здесь  за  все
отвечаю, и у меня нет даже заместителя, который мог бы распоряжаться важными
вещдоками в мое отсутствие.
   - Понятно, понятно, значит, вещественные доказательства выдаете вы...
   - Только я, - подтвердил Бассет. - Это делается  по  запросу.  Правда,  -
добавил он, слегка нахмурившись, - чисто теоретически  полицейский  детектив
или следователь может получить что-либо под выдуманным предлогом, но даже  в
этом случае он должен расписаться в журнале выдачи.
   - Хорошо. Огромное вам спасибо, сержант.
   С этим Хэммонд и покинул полицейское управление. Компьютерную распечатку,
приготовленную сержантом, он забрал с собой, хотя никакой пользы она ему  не
принесла и вряд ли могла принести в будущем. Единственным успехом,  которого
Хэммонд добился, было признание Харви Дубба,  сообщившего,  что  сведения  о
Петтиджоне он собирал для Стефи и для Смайлоу. Но в этом-то как раз не  было
ничего удивительного. Харви только подтвердил то, о  чем  Хэммонд  догадался
сам.
   Вот только что это доказывало? Пожалуй, только то, что  Стефи  и  Смайлоу
были не меньше его заинтересованы в том, чтобы Лют Петтиджон в конце  концов
получил по заслугам.
   "Стоп, - остановил себя Хэммонд, - так дело не пойдет".  Ему  так  сильно
хотелось, чтобы Юджин оказалась невиновна, что он был  готов  подозревать  в
убийстве своих коллег, которые, если  уж  говорить  начистоту,  сделали  для
торжества правосудия куда больше,  чем  он.  По  крайней  мере  -  в  данном
конкретном случае. Итак, если он  хочет  чего-то  добиться,  ему  необходимо
успокоиться и начать действовать спокойно и методично...
   Но как раз на это у него совсем не оставалось времени.
   Вернувшись домой, Хэммонд бросил пиджак на стул и, устроившись на  диване
в  гостиной,  включил  телевизор.  Он  попал  на  выпуск   новостей   и   со
сладострастием  мазохиста  принялся  слушать,   как   молодая   дикторша   с
изумрудно-зелеными контактными линзами рассказывает о  главной  теме  дня  -
интервью    прокурора    Кросса,    расследующего    убийство    "известного
предпринимателя" Люта Петтиджона. Ее повествование  то  и  дело  прерывалось
кадрами видеозаписи, и Хэммонд увидел на экране себя.
   Собственная внешность произвела на Хэммонда гнетущее впечатление. Рука на
перевязи (слава богу, под пиджаком не видно было бинтов),  восковая,  как  у
покойника, кожа, запавшие глаза, отросшая темная щетина и суетливые,  как  у
курицы, движения наводили на  мысль  о  том,  что  накануне  прокурор  Кросс
устроил где-то пьяный дебош. Впрочем, само интервью оказалось  на  удивление
пристойным. Ловко уклонившись от вопроса о том, что у него с рукой  (Хэммонд
помнил, что хотел отшутиться, сказав, что  пострадал  в  схватке  с  дюжиной
бандитов, и лишь в последний момент сдержался), он  поблагодарил  управление
полиции Чарлстона за профессионально и быстро  проведенное  расследование  и
выразил уверенность в том, что,  имея  на  руках  показания  Бобби  Тримбла,
сумеет доказать виновность человека, который в настоящее время подозревается
в совершении этого преступления.
   При этих словах Стефи, стоявшая чуть позади него, улыбнулась и кивнула  в
знак согласия, и Хэммонд машинально отметил, что на экране она выглядит куда
лучше, чем он. Ее темные глаза сверкали, щеки слегка разрумянились,  а  лицо
дышало энергией и решимостью.
   Смайлоу тоже попал в объективы видеокамер, однако - в отличие от  той  же
Стефи - держался скованно. Отвечая на вопросы корреспондентов,  он  старался
отделываться фразами вроде "Я  сообщу  это  только  суду"  или  "Я  пока  не
уполномочен об этом говорить", проявив  себя  еще  большим  дипломатом,  чем
Хэммонд.
   Запечатлели камеры и Фрэнка Перкинса, который с непроницаемым  лицом  вел
Юджин к автомобилю. Смотреть на нее Хэммонду было тяжелее  всего,  поскольку
он хорошо представлял себе, что она должна была испытывать в эти минуты.
   В телевизионном сюжете Юджин описали  как  тридцатипятилетнюю  незамужнюю
женщину, преуспевающего врача-психотерапевта,  авторитетного  специалиста  в
области психологии. Корреспондент упомянул также о  ее  активном  участии  в
общественной и благотворительной деятельности - в частности, о том, что  она
пожертвовала крупные суммы нескольким приютам для сирот. Соседи  и  коллеги,
которых журналисты успели опросить, в один голос заявляли,  что  "испытывают
шок", что "этого не может быть", однако это, к сожалению, не могло  отменить
того факта, что Юджин оказалась в роли  подозреваемой  в  совершении  самого
громкого за последние два десятка лет преступления.
   Когда  дикторша  заговорила  о  других  новостях  дня,  Хэммонд  выключил
телевизор и отправился на кухню приготовить себе ужин.
   Но голова его гудела от тревожных мыслей. К тем,  что  мучили  его  после
рассказа  Юджин  и  ее  братца,  добавились  и  мрачные  предчувствия  после
разговора с отцом. Как бы он ни противился этому, но  приходилось  признать,
что во многом отец был прав. Он открыл глаза Хэммонду на то, что сам Хэммонд
предпочитал  не  замечать.  Яичница,  как  нарочно,  вышла  пересоленной   и
подгорела, и Хэммонд отправил ее в мусорный контейнер и  налил  себе  кружку
кофе. Но отделаться от навязчивых и тревожных мыслей было непросто.
   Ему хотелось выпить, но он боялся, что виски  только  усилит  слабость  и
головокружение, не избавив его от беспокойства.
   Ему хотелось, чтобы раненая рука  перестала  наконец  болеть  и  дергать,
словно гнилой зуб.
   Ему хотелось найти  выход  из  создавшегося  положения,  угрожавшего  его
будущему, которое Хэммонд для себя спланировал.
   Но больше всего ему хотелось, чтобы Юджин оставили в покое.  Если  бы  он
мог, то спрятал бы ее куда-нибудь надежно, как в банковский сейф.
   Сейф... Сейф, полный наличных в доме самой Юджин. Пустой  сейф  в  номере
Петтиджона.
   Сейф, спрятанный в платяном  шкафу,  за  пустой  вешалкой,  где  не  было
ничего, кроме халата и тапочек, все еще упакованных в прозрачные пластиковые
чехлы.
   Стоп!"
   Хэммонд  подпрыгнул,  как  от  удара  электрическим  током,  потом  замер
неподвижно, стараясь успокоиться. "Не торопись, - сказал он себе. -  Обдумай
все как следует". Но, как он ни старался, ему так  и  не  удалось  найти  ни
малейшего изъяна в своих рассуждениях. Похоже, он нашел то, что искали все!
   Правда, радости от своего открытия Хэммонд не испытал, но у него не  было
времени,  чтобы  предаваться  бесплодным  раздумьям.  Ему  необходимо   было
действовать, действовать, не теряя ни минуты.
   Оглядевшись по  сторонам  с  видом  человека,  который  каким-то  образом
оказался в совершенно незнакомом ему месте, Хэммонд схватил  попавшийся  ему
на глаза телефон-трубку и по памяти набрал номер.
   - Коммутатор отеля "Чарлстон-Плаза", - ответил в трубке приятный  женский
голос.
   - Соедините меня, пожалуйста, с фитнесс-залом.
   - Сожалею, сэр, но фитнесс-зал уже закрыт. Но если вы хотите  записаться,
то...
   Хэммонд перебил телефонистку и, представившись, сказал, с кем бы он хотел
поговорить.
   - Это срочно, мисс, - заявил он. - Постарайтесь найти  его  для  меня.  А
пока соедините меня с менеджером кастеляне кой службы отеля.

***

   Лоретте понадобилось совсем немного времени, чтобы понять:  эта  мысль  о
поездке на ярмарку была не самой удачной.
   Неприятности начались с той самой минуты, когда она подъехала к  пыльному
пастбищу, временно превращенному в  автостоянку.  Несмотря  на  внушительные
размеры, свободных мест здесь почти не было, и лишь с большим трудом Лоретте
удалось  припарковать  свою  машину  в  дальнем  конце.  Остаток  пути   она
принуждена была пройти пешком, что заняло у нее не меньше четверти часа, так
что, когда Лоретта наконец попала на территорию ярмарки, пот катился  с  нее
градом.
   На ярмарке ей не понравилось. Здесь было  слишком  много  детей,  шумных,
надоедливых, постоянно что-то жующих  и  пускавших  липкие,  сладкие  слюни.
Обслуживающий персонал - все эти билетеры, служители, уборщики и продавцы  -
тоже не вызвали у Лоретты симпатии, но их-то она  могла  понять:  как  можно
проработать несколько часов в самом настоящем пекле и  остаться  вежливым  и
любезным?
   Сама  она  готова  была  заложить  душу  дьяволу,  лишь  бы  очутиться  в
прохладном полутемном баре, где приятно пахнет пивом и  застарелым  табачным
дымом. Чтобы не плюнуть на все  и  не  свернуть  к  ближайшему  навесу,  где
торговали пивом, джином с тоником и легкими коктейлями, Лоретте  приходилось
постоянно напоминать себе, что она должна помочь Хэммонду.
   Она была  просто  обязана  сделать  это  и  не  просто  для  того,  чтобы
реабилитировать себя за давнишний  провал.  Хэммонд  был  единственным,  кто
поверил в нее, дал ей еще  один  шанс,  и  Лоретта  не  могла  обмануть  его
ожиданий.
   Она вполне отдавала себе отчет, что несколько дней, в течение которых она
не пила, еще ничего не значат и что она может снова сорваться, однако сейчас
у нее была цель, была работа  и  была  Бев,  которая  смотрела  на  нее  без
прежнего презрения и горечи. И за это  Лоретта  была  бесконечно  благодарна
Хэммонду.
   Медленной, шаркающей походкой она переходила от аттракциона к аттракциону
и расспрашивала служителей и билетеров.
   - Простите,  вы  не  припомните  эту  молодую  леди?  -  спрашивала  она,
показывая фото, сделанное ею возле дома Юджин. - Она была  здесь  в  прошлую
субботу.
   - Да вы что, рехнулись? - отвечали ей. - Через наш аттракцион каждый день
проходят тысячи людей - разве всех упомнишь? А теперь проходите,  проходите,
не задерживайте очередь...
   Примерно такие ответы она получала у каруселей,  у  "чертова  колеса",  в
палатках и ларьках. Некоторые откровенно грубили ей,  другие  просто  качали
головой и  говорили:  "Нет,  извините,  не  припоминаю",  даже  не  особенно
вглядываясь в фотографию, но Лоретта не теряла надежды.
   Однако несколько часов спустя, когда солнце село и  москиты  вылетели  на
ночную охоту, единственным результатом, которым Лоретта могла  похвастаться,
были распухшие, налитые свинцом ноги.
   В конце концов Лоретта сдалась, решив,  что  либо  она  с  самого  начала
задумала глупость, либо Юджин Кэрти солгала, сказав, что была в тот день  на
ярмарке. А если все же и была, то вероятность того,  что  ей  удастся  найти
человека, который не только видел, но и  запомнил  одну  из  сотен  и  тысяч
посетительниц, побывавших здесь неделю назад,  практически  равнялась  нулю.
"Пожалуй, пора мне возвращаться", - решила она. Она как раз мечтала  о  том,
как вернется домой, выгребет из холодильника все запасы  льда,  побросает  в
таз с холодной водой и опустит туда натруженные  ноги,  когда  ей  на  глаза
попался  просторный  парусиновый  шатер  прямоугольной   формы   с   высокой
конической крышей, украшенный электрическими гирляндами. Над  входом  горела
неоновая надпись: "Ресторан. Дансинг".  Из  шатра  действительно  доносились
звуки музыки; две боковые стены были подняты, однако внутри все  равно  было
жарко и душно, поскольку пары в центре зала не  столько  танцевали,  сколько
обмахивались бумажными веерами  и  картонными  подставками  от  пива.  Между
терявшимися в полутьме столиками сновали официанты  и  оставшиеся  без  пары
посетители, дожидавшиеся конца музыкального номера.
   Лоретта также обратила внимание,  что  среди  посетителей  было  довольно
много военных. Молодые солдаты с базы ВМС и курсанты Цитадели, которых легко
было различить по коротким стрижкам, с увлечением  ухаживали  за  девушками,
галлонами поглощали пиво и распространяли резкий запах пота и одеколона.
   Лоретта хотела уже пройти мимо, но остановилась.  Что,  если  она  выпьет
бокал пива? Уж, конечно, он ей не повредит. С одного бокала она не опьянеет,
зато наверняка победит ужасную жажду и сухость в горле, с которой не  смогли
справиться ни лимонад,  ни  приторно-сладкая  пепси-кола.  Кроме  того,  она
сможет предъявить фото Юджин Кэрти и здесь - авось кто-нибудь  да  вспомнит,
что она побывала здесь в прошлую субботу. Военные, как она  давно  заметила,
всегда отличались большей наблюдательностью, чем гражданские, в  особенности
если дело касалось красивых молодых женщин, а Юджин  Кэрти  была  красива  -
этого Лоретта отрицать не могла, хотя к этому моменту  она  воспринимала  ее
почти как личного врага.
   И, убедив себя, что ей просто необходимо зайти в этот  ресторан,  Лоретта
захромала по направлению к заменявшему дверь брезентовому пологу.

Глава 32

   Когда Фрэнк Перкинс открыл дверь  своего  дома,  его  приветливая  улыбка
исчезла, словно в рождественскую ночь  к  нему  вместо  Санта-Клауса  явился
налоговый инспектор.
   - Хэммонд?! - воскликнул он удивленно и без особого радушия.
   - Можно мне войти, Фрэнк?
   Прежде чем ответить, адвокат немного подумал.
   -  В  любое  другое  время  я  бы  сказал:   "Конечно",   но   в   данных
обстоятельствах это может быть не совсем удобно.
   - Я хотел поговорить с тобой об одном важном деле.
   - У меня есть приемные часы, Хэммонд. К тому же  дома  я  предпочитаю  не
говорить о делах. Можешь зайти ко мне в контору завтра.
   - Я не могу ждать, Фрэнк. Даже  до  завтра.  Вот,  взгляни...  -  Хэммонд
достал из внутреннего кармана пиджака обычный почтовый  конверт  и  протянул
адвокату. Тот осторожно  заглянул  в  него  и  обнаружил  внутри  долларовую
купюру.
   - Что это?
   - Я хочу нанять тебя. Это - аванс.
   - И что ты натворил?
   - Много чего. Для начала я хотел сообщить, что в тот  день,  когда  убили
Петтиджона, я провел с Юджин весь вечер. И ночь тоже.  А  теперь  можно  мне
войти?
   Как он и ожидал, его заявление повергло адвоката в  немое  изумление.  Он
был так поражен, что даже не пытался протестовать, когда Хэммонд протиснулся
мимо него в прихожую.
   Наконец адвокат пришел в себя и, закрыв входную дверь своего  загородного
коттеджа, обрушился на Хэммонда со всем пылом.
   - Ты ставишь меня в неловкое положение, Хэммонд! - воскликнул  он.  -  Ты
хоть представляешь, сколько профессиональных  и  общечеловеческих  этических
норм ты сейчас нарушил? И на что ты толкаешь меня?
   - Ты прав. - Хэммонд машинально  взял  у  адвоката  доллар,  который  тот
протягивал ему, и принялся вертеть в  руках.  -  Ты  не  можешь  стать  моим
адвокатом из-за конфликта интересов. Но на протяжении тех двух  минут,  пока
ты все-таки был моим адвокатом, я сообщил тебе нечто важное, что  ты  обязан
хранить в секрете в соответствии с теми же правилами профессиональной этики.
Не так ли, Фрэнк?
   - Ты настоящий сукин сын, Хэммонд! - сердито сказал Перкинс. - Я не знаю,
что ты задумал, - не знаю и не хочу знать. А теперь будь  добр:  покинь  мой
дом немедленно.
   - Ты что, не слышал, что я тебе сказал? В субботу вечером я был с...
   Он неожиданно осекся, увидев в дверях за спиной  Фрэнка  каких-то  людей,
которые выглядывали в прихожую, недоумевая, что происходит. Но  единственным
лицом, которое приковало все внимание Хэммонда, было лицо Юджин.
   Перкинс, проследив за взглядом Хэммонда, пробормотал:
   - Ты ведь помнишь Хэммонда Кросса, Мэгги...
   - Конечно, - откликнулась жена адвоката. - Добрый вечер, Хэммонд.
   - Добрый вечер, - машинально откликнулся он. - Простите, что  явился  так
поздно, но у меня было действительно срочное дело. Надеюсь, я не помешал?
   - Вообще-то мы ужинали. Если хочешь, можешь  присоединиться...  -  сказал
Перкинс не очень уверенно.
   - Да-да, Хэммонд, - величественно согласилась Мэгги, кладя руки на  плечи
своих десятилетних сыновей-близнецов. - Проходи, не стесняйся. Мы очень рады
тебя видеть, - добавила она, приветливо улыбнувшись.
   Хэммонд наконец-то стряхнул с себя оцепенение и, оторвав взгляд от Юджин,
посмотрел сначала на Мэгги, потом - на ее супруга.
   - Спасибо за предложение, - сказал он, - но я, пожалуй, все же  откажусь.
Мне нужно только переговорить с Фрэнком. Мэгги кивнула.
   - Хорошо, что ты зашел, я была рада тебя видеть. - С  этими  словами  она
повернулась и, увлекая за собой  обоих  близнецов,  скрылась  в  комнате.  В
дверях осталась только Юджин.
   - Я не знал, что ты здесь, - сказал ей Хэммонд.
   - Фрэнк был так добр, что пригласил меня поужинать с его семьей.
   - Я думаю, он понял, что после сегодняшнего тебе не  хотелось  оставаться
одной.
   - Да, не хотелось...
   - Я рад, что ты тоже здесь. Я хотел бы, чтобы и ты  услышала  то,  что  я
собирался рассказать Фрэнку.
   - Поскольку теперь меня  все  равно  лишат  права  выступать  в  суде,  -
вмешался Фрэнк, - надо дать барристерской комиссии как можно больше  поводов
сделать это. Мне необходимо выпить. Кто со мной?
   Хэммонд и  Юджин  утвердительно  кивнули,  и  адвокат  махнул  им  рукой,
приглашая пройти с ним в кабинет, расположенный в глубине дома.  Там  висели
на  стенах  многочисленные  фотографии,  дипломы,  благодарственные   письма
именитых  людей  и  вставленные  в  рамки  газетные  вырезки  с  отчетами  о
выигранных процессах, наглядно свидетельствовавшие, что  Фрэнк  Перкинс  был
незаурядным человеком и в личном, и в профессиональном плане. В другое время
это безобидное тщеславие позабавило бы Хэммонда, но сейчас ему  было  не  до
того. Отказавшись от предложенной адвокатом выпивки, он опустился на  диван.
Юджин устроилась в кресле в углу, а сам адвокат,  налив  в  бокал  сразу  на
четыре пальца крепкого бренди, уселся за массивным рабочим  столом  красного
дерева.
   - Так это правда? - спросил он наконец, посмотрев  сначала  на  Хэммонда,
потом - на Юджин. - Вы были  вместе  в  субботу?  И  ты  переспала  с  нашим
уважаемым специальным помощником окружного прокурора?
   - Послушай, Фрэнк, вовсе не обязательно было...
   - Помолчи-ка! - осадил его адвокат. - На твоем месте я бы вообще старался
не сердить меня, пока я не отправил тебя исповедоваться Монро Мейсону.  Если
только ты еще у него не побывал.
   - Нет, Мейсон пока ни о чем не знает.
   - Так вот, Хэммонд, единственная причина, которая мешает  мне  вышвырнуть
тебя вон, - это уважение к частной жизни моей  клиентки,  -  свирепо  сказал
Перкинс. - И до тех пор, пока я не выясню все  факты,  ты  должен  сидеть  и
молчать... Или по крайней мере  не  произносить  ничего  такого,  что  может
смутить Юджин еще больше, понятно?
   - Не сердись на Хэммонда, Фрэнк, - неожиданно подала голос  Юджин.  В  ее
голосе была неподдельная усталость,  которой  Хэммонд  раньше  не  слышал  и
которая не на шутку его встревожила. А может, то была покорность судьбе  или
даже облегчение от того,  что  истина,  которую  ей  так  долго  приходилось
скрывать, наконец-то выплыла наружу.
   - Не сердись на него, - повторила Юджин. -  Во  всем,  что  случилось,  я
виновата не меньше, чем он. Мне давно следовало сказать тебе, что я.., знала
его.
   - В интимном смысле?
   - Да.
   - И как долго ты собиралась молчать? Неужто ты собиралась  позволить  ему
предъявить тебе обвинение, выступать против тебя в суде  и  в  конце  концов
отправить тебя в тюрьму, а может быть, даже в камеру смертников?
   - Не знаю! - с мукой в голосе воскликнула  Юджин  и,  вскочив  с  кресла,
отошла к окну. Минуту или две она молчала, словно собираясь с силами,  потом
снова повернулась к ним. - По правде говоря, я  виновата  даже  больше,  чем
Хэммонд, - сказала она. - Когда мы встретились, он даже не догадывался,  кто
я такая, но я твердо знала, что за чело