воря
откровенно, краше в гроб кладут.
   - Ну, спасибо за комплимент.
   - Что он с тобой сделал?
   - Кто? - Услышав в  ответ  молчание,  Кэт  обернулась  к  нему.  Он  явно
обиделся на нее за то, что она притворялась непонятливой. Она вновь перевела
взгляд на волны. - Я переспала с ним.
   - Об этом я догадался. Так в чем же  дело?  У  него  где-то  есть  другая
женщина?
   - Говорит, что нет. Да я и сама не замечала ничего подобного.
   - У него темное прошлое?
   - Да, он назвал это "мусором", но не объяснил, что имеет в  виду.  Думаю,
это что-то, связанное с его уходом в отставку из полиции. Одним  словом,  он
ухаживал за мной, чтобы я стала его любовницей. Ему нужен  только  секс  для
удовольствия.
   - И после этого тебя  все  еще  тянет  к  нему?  Правдолюбка  Кэт  всегда
говорила правду, как бы жестока она ни была, даже по отношению к ее  чувству
собственного достоинства.
   - Я солгала бы, если бы сказала, что нет.
   - Понятно. - Дин решил сделать следующий шаг. - Ты в него влюблена?
   У нее вырвался крик, как будто ей укололи палец, и она уткнулась  лбом  в
колени.
   Дин продолжал:
   - Я расцениваю твою реакцию как утвердительный ответ. А он знает?
   - О Господи, конечно, нет. Я  думаю,  что  неплохо  разыграла  прощальную
сцену. Я хорошенько перемыла ему косточки и выгнала из своего дома.  Я  даже
угрожала, что разобью об него спою любимую вазу, если он сейчас же не уйдет.
Сомневаюсь, что на него подействовала угроза применить силу, но, как  бы  то
ни было, он все-таки ушел.
   Подняв голову, Кэт уставилась вдаль, на волны,  настолько  погруженная  в
свои невеселые мысли, что даже не замечала, как по щекам у нее текут слезы.
   - Прости меня, Дин. Для тебя это, должно быть, очень тяжело. Спасибо, что
выслушал меня.
   Он дотронулся до уголка  ее  губ,  где  нашла  себе  пристанище  одна  из
слезинок.
   - Этот человек дурак уже потому, что не ценит тебя,  не  знает,  как  ему
повезло, что ты обратила на него внимание. Что ему еще нужно?
   - Вряд ли Алекс вообще знает, чего хочет. Он не находит себе  места,  все
что-то ищет.
   - Или от чего-то бежит.
   - Может быть, и так. А возможно, это просто врожденный эгоизм.
   Но, как только она произнесла эти слова вслух, Кэт почувствовала, что  не
согласна с ними. В ту их ночь Алекс был нежным и страстным любовником, столь
же внимательным к ее желаниям, как и к своим.
   Или она обманывала себя, чтобы вконец не утратить гордость? Не исключено.
Алекс прекрасно умел очаровывать и обезоруживать  всех,  с  кем  имел  дело.
Конечно, ему не составляло труда взять от женщины все, что нужно, внушив  ей
при этом, что взамен она получила от него самую большую нежность  и  заботу,
на которую только могла рассчитывать.
   Упершись в песок  пятками  и  рассматривая  носки  своих  кроссовок,  Кэт
вспомнила то мгновение, когда она впервые увидела Алекса.  Наверное,  внутри
ее мгновенно произошла очень  мощная  химическая  реакция,  вызвав  какое-то
сильное ощущение, прежде ей незнакомое.
   Даже сейчас, подумав об этом, Кэт почувствовала дрожь.
   - Давай пойдем в дом, - предложила она. - Становится холодно.
   Сидя на кухне возле бара  и  потягивая  кофе,  Дин  высказал  интуитивную
догадку:
   - Тебя тревожит нечто большее, чем проблемы,  связанные  с  этим  автором
криминальных романов.
   - Я никогда не умела от тебя ничего скрывать.
   - Ты умеешь играть убедительно для других, но я всегда вижу, когда у тебя
тяжело на душе. Что-то было не так еще  в  тот  вечер,  когда  я  приехал  в
Сан-Антонио. Ты это отрицала, но я понял, что ты врешь.  Когда  ты  мне  все
расскажешь, Кэт?
   Она вынула из кармана свитера три конверта  и  перекинула  их  ему  через
стойку бара.
   - Прочти, тебе  это  может  показаться  интересным.  Дин  с  любопытством
взглянул на нее, затем вскрыл конверты и вытряс из  них  содержимое.  Прочтя
каждую из заметок по несколько раз, он вновь поднял на нее глаза, в  которых
сквозило недоумение.
   - Они пришли на твой домашний адрес?
   - Первое и второе письма пришли с интервалом  в  пару  недель.  Третье  я
получила в тот день, когда уезжала. Дин принялся изучать конверты.
   - По ним ничего нельзя сказать.
   - Кроме того, что на них приклеена марка Сан-Антонио.
   - Три человека с пересаженным сердцем из трех разных частей  страны.  Три
смерти  от   несчастного   случая,   произошедшие   при   весьма   необычных
обстоятельствах. Одна упала прямо  на  стеклянную  дверь,  другой  утонул  в
собственном автомобиле, третий погиб от  неосторожного  обращения  с  цепной
пилой. О Господи!
   - Прямо как в каком-нибудь фильме  Брайана  де  Пальмы,  верно?  Чтобы  у
зрителей мороз по коже прошел.
   Дин с явным презрением бросил вырезки на стойку бара.
   - Их прислал какой-нибудь псих с извращенным чувством юмора.
   - Да, возможно, так и есть.
   - И твоем голосе не слышно уверенности.
   - А я и не уверена.
   - Я тоже, - признался Дин. - Ты показывала их кому-нибудь еще?
   - Джеффу. Первые два. Он не знает, что есть еще и третье.
   - Ну и что он сказал?
   - Примерно то же, что и ты:  какой-нибудь  ненормальный  решил  подшутить
надо мной. Он посоветовал мне не волноваться и тут же добавил, что,  если  я
получу еще, мне, видимо, следует обратиться в полицию.
   - Ты обратилась?
   - Нет, все время  откладываю,  все  надеюсь,  что  найдется  какое-нибудь
объяснение.
   - Кэт, я  уверен,  что  эти  вырезки  не  стоят  того,  чтобы  из-за  них
тревожиться. Но всегда есть угроза, что тот сумасшедший,  который  додумался
посылать анонимные послания по почте, способен и на что-нибудь похуже.
   - Я это понимаю. - Заметки не только испугали ее, они возродили  сомнения
и колебания, которые она похоронила  в  себе  много  лет  назад.  -  Дин,  -
произнесла Кэт с сомнением в голосе, - ты знал меня до моей  трансплантации,
возможно, знал даже лучше, чем кто-либо другой. Ты был рядом со мной  каждую
минуту до операции. Ты был со мной, когда у меня случались удачи и  когда  я
погружалась в самые глубины отчаяния. Точно также ты знал меня  после  того,
как мне пересадили сердце. Ты буквально изучил мой организм вдоль и поперек.
Если кто-нибудь может претендовать на самое полное  знание  обо  мне  как  о
человеке, то это, конечно же, ты.
   - Да, разумеется, но к чему ты все это говоришь?
   - Я стала другой? - Она посмотрела ему прямо в глаза. - Меня  интересует,
изменилась ли я после трансплантации?
   - Да. До нее ты умирала - теперь ты жива и здорова, - Я  не  это  имею  в
виду.
   - Я знаю, что ты имеешь в виду, -  произнес  Дин  столь  же  нетерпеливым
тоном. - Ты хочешь знать, изменилась ли ты как личность после  того,  как  у
тебя появилось новое сердце. Что влечет за собой неизбежный вопрос: возможно
ли, что черты характера донора переходят к реципиенту вместе с  пересаженным
сердцем. Я прав?
   Кэт кивнула.
   Дин вздохнул.
   - Ты же не собираешься всерьез придавать значение всему этому вздору?
   - Ты считаешь это вздором?
   - Естественно. Господи Боже мой, Кэт! Где твой здравый смысл?
   - Но ведь случаются в жизни  такие  вещи,  для  которых  еще  не  найдено
научно-логическое объяснение.
   - Но  не  в  данном  случае,  -  упрямо  настаивал  Дин.  -  Ты  умная  и
образованная женщина, к тому же ты  знаешь  о  строении  человеческого  тела
больше иных студентов. Сердце - это  насос,  одна  из  механических  деталей
организма. Когда она выходит из строя, ее можно  починить  или  заменить.  Я
видел бесчисленное количество  человеческих  сердец,  которые  вскрывали  во
время хирургических операций. И ни в одном  из  них  я  не  нашел  маленьких
отверстий, где прячутся наши страхи  и  заветные  мечты,  наши  пристрастия,
любовь и ненависть. Принято считать, что сердце - хранилище эмоций и чувств.
Что ж, об этом написано немало  превосходных  стихов,  но,  с  точки  зрения
клинической медицины, это абсолютная чушь. Вместе с тем, если  эти  газетные
вырезки настолько расстроили тебя, что ты хочешь найти семью своего  донора,
я сделаю все, чтобы тебе помочь.
   - Я же ясно сказала, что не хочу ничего знать о  семье  моего  донора,  -
напомнила ему Кэт.
   Дин не знал о том, что накануне своей операции она  услышала  нечто,  что
могло пролить свет на происхождение ее донорского сердца. Кэт от души хотела
бы, чтобы даже эта крошечная деталь не была ей известна. Но она не  выходила
у нее из головы, как камешек, попавший в ботинок и не дающий забыть о  своем
существовании. В последнее время ее постоянная тревога только усилилась.
   - Хотя, возможно,  мне  следует  пересмотреть  это  решение,  -  неохотно
призналась Кэт. Дин встал и крепко ее обнял.
   - Я уверен, что все эти три несчастных случая не  более  чем  совпадение.
Кто-то воспользовался этим и решил сыграть с тобой злую шутку.
   - Я тоже так считала, когда получила первое послание. Даже второе меня не
насторожило. Но затем я  получила  третье.  И  только  тогда  заметила  одну
деталь, одно маленькое обстоятельство, которое прежде  от  меня  ускользало.
Ты, видимо, тоже не обратил на него внимания. Хотя я не могу понять, как  мы
могли его проглядеть.
   Дин отстранил ее от себя.
   - Что же это за обстоятельство?
   - Дин, взгляни на даты. Каждый из этих  несчастных  случаев  произошел  в
годовщину того дня,  когда  жертве  была  сделана  пересадка  сердца.  И,  -
медленно и спокойно добавила Кэт,  -  она  также  является  годовщиной  моей
трансплантации.

Глава 30

   Алекс невидящими глазами уставился  в  черный  экран  своего  компьютера.
Проклятый зеленый курсор на дисплее стоял на одном месте. Эта чертова  штука
не двигалась уже несколько дней - со дня его ссоры с Кэт.
   Она поистине дралась как кошка, подумал он, вспомнив,  как  Кэт  выгибала
спину и шипела на него - разве что не кидалась царапать  ему  лицо  когтями.
Женщина  с  ее  темпераментом  ни  за  что  не  могла  позволить,  чтобы  ею
манипулировали, а он просто-напросто вынудил ее лечь с ним в постель. Что ж,
подобной реакции от нее и следовало ожидать.
   Алекс опустил голову на грудь, затем плавно  перекатил  ее  на  спину,  и
снова на грудь. Сделав это упражнение, он положил  пальцы  на  клавиши,  как
будто собрался заняться наконец делом, на сей раз всерьез.
   Курсор продолжал мигать, не двигаясь с места. Казалось, он издевается над
Алексом, лукаво подмигивая, как будто страшно рад, что у его хозяина тяжелый
приступ творческого застоя.
   Уже несколько дней Алекс пытался написать любовную - точнее, постельную -
сцену. До этого места  книга  продвигалась  сравнительно  неплохо.  Он  даже
похвастался перед Арни. Сюжет медленно, но верно разворачивался.  Алекс  так
правдиво передал  место  действия  и  всю  окружающую  обстановку,  что  ему
казалось, он слышит шум текущей воды в канализационных трубах под городскими
улицами, полными зла и жестокости. Его персонажи, сами того  не  подозревая,
двигались  в  направлении  тщательно  подстроенных  им  опасных  ситуаций  и
дальнейших злоключений.
   Однако внезапно, без всякого предупреждения, они заартачились. Чуть ли не
каждый из них встал в позу и заявил: "Хватит. Я больше так не играю".
   Герой уже не был способен на геройство и превратился в настоящую  тряпку.
Злодей совсем  разнюнился.  Полицейские  информаторы  словно  онемели.  Сами
полицейские потеряли к преступникам всякий интерес. Что же касается  главной
героини...
   Алекс облокотился на край стола и запустил все десять пальцев  в  волосы.
Главная  героиня  как  раз  и  возглавила  весь  тот   бунт.   Внезапно   ей
разонравилась та роль, которую он для нес придумал, эта стерва  заупрямилась
и ни за что не соглашалась продолжать в том же духе.
   Да,  девица  эта  оказалась  крепким  орешком.  Ее  речь  была  столь  же
развязной, как и походка, которую он детально описал, представляя  ее  своим
читателям  на  пятнадцатой  странице.  Но  она  также   была   необыкновенно
женственной и, следовательно, уязвимой, причем намного более  уязвимой,  чем
он первоначально планировал. Алекс подозревал,  что  в  его  отсутствие  она
вовсю пользовалась этим своим качеством. Однажды в минуту слабости он ей это
позволил. Теперь было слишком поздно что-либо менять.
   Герою уже давно пора было с ней переспать, но  события  в  их  постельной
сцене развивались не так, как Алекс их запланировал. Где-то на полпути между
его мозгом и кончиками пальцев  творческие  замыслы  отклонялись  куда-то  в
сторону, как рельсы на сортировочной станции. Какая-то  неведомая  ему  сила
переводила стрелку.
   Предполагалось, что герой задерет ей юбку, сорвет с нее трусики, овладеет
ею, затем встанет и уйдет восвояси, а ей останется  только  выкрикивать  ему
вслед оскорбления и  угрозы  напустить  на  него  своего  ухажера,  главного
злодея.
   Герой должен был с презрением и сарказмом отвечать на каждый ее выпад,  а
затем бросить одну в убогой комнатушке где-нибудь в дешевом мотеле,  оставив
разорванное белье и неоспоримые следы страсти на ее теле  в  качестве  немых
свидетельств ее морального разложения.
   Вместо всего этого каждый  раз,  когда  Алекс  принимался  описывать  эту
сцену, его внутреннему  взору  все  виделось  совсем  иначе.  Герой  ласками
проложил себе дорогу к ней под юбку. Вместо того чтобы грубо сорвать  с  нее
трусики, он просунул под них свои пальцы.  Коснувшись  ее  мягкой  и  нежной
кожи, бедный малый чуть не полез на стенку от вожделения. Он  ласкал  ее  до
тех пор, пока ее плоть не увлажнилась, готовая его  принять,  и  лишь  тогда
медленно стянул трусики с ее длинных ног.
   Войдя в нее, он также отнюдь не торопился кончать  и  убраться  восвояси.
Она оказалась совсем не такой, какой он ее считал, намного нежнее,  мягче  и
податливее. Он полностью игнорировал приказы  Алекса  подчинить  ее  себе  и
покончить с этим как можно быстрее.
   Не в силах разобраться в переполнявших его сложных чувствах, герой сделал
то, чего в подобных ситуациях  никогда  не  делал  прежде:  он  поднялся  на
выпрямленных руках и посмотрел ей в лицо сверху вниз.  По  ее  щеке  стекала
одинокая слеза. Он спросил ее, что случилось. Может  быть,  он  причинил  ей
боль?
   Причинил  ей  боль?!  Алекс   мысленно   вскрикнул.   Это   еще   откуда?
Предполагается, что ему совершенно безразлично, причинил он ей боль или нет.
   Нет, ответила она, он не причинил ей боли. Единственное зло,  которое  он
мог ей сделать, это рассказать обо всем ее любовнику, тому самому злодею. Уж
тот-то сумеет причинить ей боль, много  боли.  Она  жертва  его  постоянного
жестокого обращения, продолжала она. Неужели он думает, что она  жила  бы  с
таким подонком, как главный злодей, если бы  у  нее  был  хоть  какой-нибудь
выбор? Нет. Однако обстоятельства диктовали ей  необходимость  оставаться  с
ним Но это же чушь собачья!  Алекс  готов  был  закричать.  Она  всего  лишь
уличная проститутка. Разве ты этого не видишь, ты, недоумок? Тебя же обводят
вокруг пальца! Тебя обманывают, как мальчишку!
   Герой всматривался в бездонные голубые глаза, еще глубже погружаясь в  ее
шелковистую плоть и с  наслаждением  вдыхая  дурманящий  запах  ее  вьющихся
медно-рыжих волос...
   Минуточку,  минуточку/  Предполагалось,  что  она   блондинка.   Крашеная
блондинка. Так указано на странице 16. Что случилось между страницами  16  и
104, она что, поменяла цвет волос и изменила характер? И с каких это пор  он
стал использовать такие прилагательные, как прозрачный и шелковистый?
   Когда потерял всякий контроль над своей собственной книгой, вот с каких.
   Курсор дисплея  продолжал  мигать,  не  двигаясь  с  места.  Алекс  резко
отодвинул назад стул и вышел из-за стола. Его пальцы  отказывались  нажимать
нужные клавиши, вот и все. Ничего страшного,  так  бывает.  Даже  обладатели
Пулитцеровской премии иногда страдают творческим  застоем.  Неизвестно  еще,
были бы столь же хороши "Гроздья  гнева",  если  бы  у  Стейнбека  время  от
времени не случалось таких же вынужденных перерывов в работе. Возможно, и  у
Стивена Кинга бывали выходные дни, когда слова просто отказывались  выходить
из-под пера.
   Идя к окну, Алекс заметил на книжном шкафу почти  пустую  бутылку  виски.
Казалось, она подманивает и дразнит его.
   Когда он в тот раз ушел из дома Кэт, она вся кипела от гнева  и  угрожала
разбить о его голову отделанную металлом хрустальную вазу.  Алекс  сознавал,
что ее ярость достаточно обоснованна,  поэтому,  выйдя  от  нее,  направился
прямехонько в винный магазин.
   Первый глоток был отвратителен на вкус. Второй пошел уже лучше, а  третий
и четвертый и совсем хорошо. Следующие... а вот про следующие он уже  ничего
не мог сказать. Он только смутно помнил, что после этого его сильно рвало.
   Потом он проснулся на рассвете от желания помочиться, настолько сильного,
что ему было больно. От его дыхания замертво свалился бы даже слон. В голове
был сплошной туман, он не помнил, как очутился на автостоянке перед торговым
центром. Слава Богу, что он еще не попал в аварию и не  искалечил  себя  или
кого-нибудь из прохожих, ведя машину в состоянии опьянения.
   К счастью, никто не сообщил в полицию, что в машине на автостоянке  рядом
с супермаркетом отсыпается какой-то пьяница. Его даже не ограбили: и машина,
и кошелек были на месте.
   Он поехал домой, помочился, вылив из себя  больше  литра,  принял  душ  и
побрился, затем выпил изрядную дозу аспирина,  чтобы  его  голова  перестала
кружиться и гудеть, как двухтонный подшипник в бетономешалке.
   Алекс  перечитал  ту  брошюру,  которую  ему  выдали   при   выписке   из
наркологической клиники, и произнес молитву анонимных  алкоголиков.  Он  уже
намеревался вылить  остаток  виски  в  унитаз,  но  затем  передумал,  решив
сохранить бутылку как напоминание о том, что он  все  еще  не  вылечился  от
алкоголизма, что каждый глоток мог оказаться для него смертельным и  что  на
дне бутылки не стоит искать ответы ни на один из мучивших его вопросов. Если
бы они  там  были,  он  сам  давно  сумел  бы  справиться  со  всеми  своими
проблемами.
   Он когда-то выпил целый океан спиртного, пытаясь понять причину того, что
с ним случилось. Его молитвы Высшей Инстанции обычно имели  форму  вопросов.
"Почему  Ты  Вдруг  решил  выбрать  именно  меня,  Алекса  Пирса?  Я  сделал
что-нибудь не так? Или чего-нибудь не сделал, что должен  был  сделать?"  Он
платил налоги, регулярно жертвовал суммы в  Армию  Спасения,  всегда  хорошо
относился к старикам.
   Если это был тот случай, происшедший с ним в тот незабываемый день...  Но
ведь он уже тысячу раз говорил себе, что  сожалеет  о  том,  что  произошло.
Трудно было винить себя больше, чем это делал он. Он поступил так,  как  ему
велел долг.
   Но для Высшей Инстанции его логические рассуждения, по всей  вероятности,
значили не больше, чем для его начальства в полицейском управлении. Чувствуя
себя покинутым самим Богом, Алекс  стал  сгибаться  под  тяжестью  моральной
ноши, которую сам на себя взвалил. Он впал в депрессию, его взгляды на жизнь
стали еще мрачнее, чем раньше. Алкоголь сделался его единственным другом.
   Теперь его единственным другом был Арни.
   Арии. В этот момент его руки охотно  сжали  бы  горло  этого  человека  и
подержали бы его так минуты  две-три.  Его  честный  агент  посоветовал  ему
рассказать Кэт все без утайки. Ну, и куда его завела эта честность? Кэт едва
не стукнула его по голове вазой. Что бы там  ни  говорили  женщины,  подумал
Алекс, они на самом деле вовсе не стремятся к честности во  взаимоотношениях
с мужчинами.
   Разве не было бы лучше для них обоих, если бы он продолжал с ней спать  и
получал от этого удовольствие, предоставив все остальное воле Провидения. Но
в таком случае, как справедливо  заметил  Арни,  он-таки  был  бы  настоящим
дерьмом.
   Выругавшись, Алекс потерся лбом об оконный косяк. Мысли о Кэт лишали  его
аппетита и сна, вмешивались в его строжайшую самодисциплин