обозрение. Отказ привлечет еще больше внимания, а этого надо избегать. Почти не дыша, чтобы как можно сильнее втянуть живот, она поднялась и на нетвердых ногах прошла к дивану, с ужасом думая, что он вот-вот заметит ее состояние. Она села, и вслед за ней он тоже устроился на противоположном конце дивана.
     - Эрин, я уже давно ношу это с собой. Перед тем как продать дом, миссис Лайман разбирала бумаги и послала мне в Вашингтон все, что, по ее мнению, должно было пополнить мой отчет. - Помолчав, он заглянул ей в глаза. - Наверное, это она не послала бы намеренно, скорее всего, просто не знала, что это тоже было среди других бумаг и документов. Наверное, я должен был вернуть ей это, но я знаю, что ты захочешь это иметь, и, думаю, она бы согласилась с моим решением.
     Ее любопытство перешло границы. Если он хотел раскалить ее интерес, то достиг своей цели. Он протянул ей конверт. С трудом оторвав взгляд от его лица, она занялась конвертом.
     Открыв его, она нащупала плотный листок бумаги и вытащила. Это была черно-белая фотография, пожелтевшая от времени. Сердце ее учащенно забилось, в ушах зашумело, в горле пересохло.
     Судя по одежде людей на фотографии, этот снимок был сделан около тридцати лет назад. Молодая женщина сидела па каменной скамье, по-видимому, где-то в городском парке. К ее коленям застенчиво прижался маленький мальчик, едва научившийся ходить. На руках она держала младенца. Широко открытые темные глаза глядели поверх кружевного чепчика на детской головке.
     Женщина смотрела прямо в объектив, но не улыбалась, словно бы совсем не замечая фотографа. Казалось, ее мысли далеко. Ее грустные глаза были очень похожи на глаза детей. В тонких чертах лица ощущалась болезненная хрупкость, словно жить ей осталось недолго. Это проявлялось во всем - в том, как нежно положила руку на плечо мальчика. Казалось, она воплощает собой совершенное отчаяние. Она словно примирилась с неизбежным.
     Эрин разглядывала фотографию, и ее глаза застилали слезы. Текли минуты, а она все всматривалась в каждую деталь снимка, стараясь проникнуть взором за глянцевую поверхность, в другое измерение, в мысли этой женщины. Ланс не мешал ей. Он не двигался. Он почти не дышал.
     Наконец она подняла глаза. Боже, как она прекрасна, подумал он. Даже сейчас, с залитым слезами лицом, она была красивее всех женщин, каких он когда-либо встречал. Он волновался еще сильнее, чем ожидал, входя в дверь ее офиса. Когда они виделись в последний раз, ее глаза метали молнии. Любой разумный мужчина спасся бы от них, убрался куда подальше и остался бы в прекрасном одиночестве.
     Но только не он. Не Ланс Баррет. Нет. Он должен был увидеть ее еще раз. Он должен убедить себя, что все случившееся в Сан-Франциско было просто игрой воображения. Такие романы обречены на быстротечность. Они слишком пылки, чтобы длиться долго. Это было как песня. Он только посмотрит на нее - и потом навсегда изгонит ее образ из своего сердца, избавится от навязчивых мыслей о ней.
     Но он знал, что это вряд ли получится. Что-то случилось в том феврале, его словно подменили. Он полюбил.
     Он убеждал себя, что слишком стар, чтобы, как последний дурак, терять голову из-за женщины. Но почему-то начал кричать на подчиненных за малейшую провинность, давая волю постоянному раздражению, которое кипело в нем. Один из них даже поплатился сломанной челюстью за совет полечиться ядреной бабой от нервного расстройства. Он не мог спать. Не мог есть. Родные и друзья стали относиться к нему с жалостью и легким презрением. Но никто не презирал его сильнее, чем он презирал себя.
     Эрин послала его к чертям. Что ж, там он и оказался. Жизнь стала для него адом. Единственный проблеск райского блаженства за последние пять месяцев - ее лицо, когда он вошел сюда.
     Проклятье! Теперь ему стало еще хуже. Его сотрясала внутренняя дрожь - от того, что она была рядом, от того, что он хотел признаться ей в любви, но не смел.
     Она пахла изысканными духами. Ее лицо светилось изнутри. Ее полуоткрытые губы были влажны. Он смотрел на ее маленький розовый язычок, прятавшийся за безупречно белыми зубами. Боже, как он хотел прильнуть к ее рту, впиться в него, попробовать на вкус...
     Она подняла затуманенный слезами взор. Ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы не схватить ее в объятия - и не отпускать уже никогда. Она изменилась - и в то же время осталась непередаваемо родной. Она любила его, как никакая другая женщина. Она так абсолютно ему подходила... Она - Эрин О'Ши. Его Эрин.
     Но что-то в ней изменилось...
     - Там подпись на обороте, - подсказал он. Перевернув фотографию, Эрин прочла:
     - "Мать Кена, Мэри Маргарет Конвей, и его сестра. Умерла через две недели после того, как был сделан этот снимок. Когда мы брали Кена, малышку уже удочерили. Благослови их Бог!"
     Далее шла дата и подпись: М.Р.Л.
     - Это инициалы приемной матери Кена. Вероятно, она получила эту фотографию при усыновлении. Я нашел ее в пачке, подписанной рукой Кена: "Мамины бумаги". Вероятно, он не трогал их после ее смерти.
     - Значит, он знал обо мне?
     - Думаю, да.
     Из ее глаз вновь потекли слезы.
     - Ланс, это моя мама, - прошептала она, поглаживая пальцами лицо на фотографии. - Мэри Маргарет Конвей. Теперь я знаю ее имя.
     - И она любила тебя. Должно быть, она знала, что умирает, и поэтому отдала тебя в приют, чтобы быть спокойной: о тебе есть кому позаботиться.
     - А мой отец? - Эрин вопросительно взглянула на него. Он грустно покачал головой:
     - Не знаю, Эрин. Но теперь у тебя есть имя. С этого можно начать поиски.
     Она вздохнула, и в этом вздохе не было печали. Ее охватило чувство покоя и благополучия.
     - Не знаю... Может быть, со временем. А пока мне достаточно и этого. Более чем достаточно. - Она задохнулась от волнения, перехватившего горло. - Не знаю, как благодарить тебя.
     Медленно подняв взгляд, она увидела в его голубых глазах подозрительный блеск.
     - Это самое малое, что я мог для тебя сделать, Эрин. Я чувствовал себя в ответе за твою потерю. И когда нашел этот снимок, решил принести его тебе. Не думаю, что миссис Лайман стала бы возражать.
     Незаметно для себя они придвинулись друг к другу. В каждом из них бушевала буря чувств. Его запах - запах чистого мужского тела - дурманил ей голову. Его крепкое сильное тело обещало ей утешение - ей, которой так нужна поддержка, ей, которую обуревают неразрешимые, казалось бы, проблемы, ей, чье сердце было разбито пять месяцев тому назад...
     - Эрин, - хрипло выдохнул он. - Эрин... Дверь распахнулась, и в комнату ворвался Барт.
     - Радость моя, ты в порядке? - Он бросил быстрый взгляд на Эрин, затем обратился к Лансу, который вскочил с дивана и угрожающе уставился на него. - Какого дьявола вы здесь делаете?
     - Черт побери, это вас не касается, - с ледяным спокойствием ответил Ланс.
     - Ах, не касается?! - взорвался Барт. - Я должен пресечь эту ерунду!
     - Попробуй, - охотно принял вызов Ланс. Эрин продолжала сидеть на диване: слишком глупо было вставать и кидаться разнимать их.
     - Пожалуйста, прекратите! Вы оба!
     - Он тебя огорчил, радость моя? Ты плакала? - Барт согнул крупное тело, опустился на корточки перед диваном и накрыл холодные руки Эрин своими ладонями.
     - Нет, он... - начала Эрин.
     - Я приехал к Эрин по частному делу, которое вас, Стэнтон, отнюдь не касается, - прорычал Ланс.
     - Все, что имеет отношение к ней, касается и меня тоже, - заявил Барт, выпрямляясь во весь рост.
     - Но не то, о чем мы разговаривали.
     Эрин хорошо знала эти нотки в голосе Ланса. Он был в ярости, и холодный отрывистый голос царапал слух, как осколки стекла. И глаза его леденели, останавливаясь на Барте.
     Барт был не из пугливых, но, почувствовав достойного противника, слегка отступил.
     - Оставим это на ее усмотрение. - Он перевел глаза на Эрин. - Милая, ты хочешь еще что-то сказать мистеру Баррету?
     От нее не ускользнул тайный смысл этого вопроса. Она поняла, что на самом деле он спрашивает, не хочет ли она рассказать Лансу об их ребенке. Господи, как же ей быть?
     Она хотела рассказать ему. Хотела вместо этого пугающего взгляда увидеть в его глазах свет счастья и любви.
     Но стоит ли рисковать? Что, если вместо света счастья и любви она прочтет в его взгляде подозрение? Что, если оп подумает: а почему она не предохранялась? Сможет ли она вынести разговоры об ответственности и не почувствовать себя виноватой? И сочтет ли он себя обязанным сделать "все, что полагается" в таких случаях?
     "Никогда не бойся меня, Эрин. Никогда..."
     Нет, она не станет расставлять ему ловушку, объявляя о своей беременности. Она очень хочет его - по только не так! С начала истории человечества женщины пользуются этим способом, чтобы заполучить мужчину. Это их самое сильное оружие. Их козырная карта.
     Она любит Ланса. Это факт, которого нельзя отрицать. Но он никогда не говорил, что любит ее. В минуты самой пылкой страсти в Сан-Франциско он и слова не сказал о любви.
     "Скорее, скорее... Я жду..."
     Ее влечение к нему было чисто физическим. На самом деле этого вполне достаточно. Но Эрин, которая всегда мечтала о прочной семье, построенной на фундаменте взаимной любви, этого казалось мало.
     "Я не понимаю, что со мной творится..."
     Он смотрела на него, поддаваясь магической силе его глаз, которые словно проникали ей в душу, воспламеняя сердце. Она смотрела на него пристально и долго, сознавая, что, может быть, видит его в последний раз... В последний раз, на всю оставшуюся жизнь.
     "У тебя есть две очень женские черты, Эрин О'Ши..."
     Наконец, она закрыла глаза и покачала головой.
     - Нет. Мне нечего больше сказать.
     В комнате повисло тяжелое молчание. Стало так тихо, что можно было расслышать шум машин далеко внизу, па улицах Хьюстона. Преодолевая боль в сердце, она закрыла глаза - и услышала, как Ланс повернулся на каблуках и вышел. Резкий звук захлопнутой двери был словно выстрел, оборвавший ее жизнь.
     Она замерла на диване, не двигаясь. Она не шевелилась так долго, что Барт всерьез забеспокоился. Сначала он пытался привести ее в чувство своей неуклюжей нежностью. Это не помогло. Наконец, его беспокойство перешло в гнев, и он скомандовал:
     - Ну-ка, Эрин! Я совсем не хочу, чтобы ты потеряла ребенка, так что встряхнись!
     Не столько смысл слов, сколько звук заставил Эрин очнуться и вытереть слезы.
     - Так-то лучше, - проворчал Барт.
     - Ты назвал меня по имени, Барт.
     - А разве не всегда я тебя так называю?
     Она улыбнулась, ласково коснувшись его щеки.
     - Нет...
     Он поднялся и отошел на несколько шагов.
     - Радость моя, мне очень трудно это сказать, но я скажу. Ты должна рассказать Баррету о ребенке. Мне кажется, он сейчас смотрел на тебя... ну... ты понимаешь... Словно он любит тебя. Давай я его догоню.
     - Нет, Барт. Я не буду ему говорить.
     - Дорогая, он имеет право знать. Ведь это и его ребенок, понимаешь? - медленно, негромко произнес он.
     Она вздохнула. Она уже задумывалась об этом.
     - Да, конечно. Он должен об этом узнать, но не сейчас. Может быть, когда ребенок родится... Мой адвокат... Или еще как-нибудь...
     - Знай, я по-прежнему хочу на тебе жениться. - Барт откашлялся. - Ты еще не передумала? Я люблю тебя. - Невыразимая грусть заволокла его темные глаза.
     - Я тоже люблю тебя, Барт. Ты мой самый дорогой друг, - искренне ответила она.
     - Да, я понимаю, - печально улыбнулся он и через минуту спросил:
     - Вызвать врача, чтобы он выписал успокоительное? Честно говоря, выглядишь ты паршиво.
     Она рассмеялась.
     - Ну, на этот раз я именно так себя и чувствую. - Но, увидев, что Барт нахмурился, она сказала:
     - Нет, не нужно успокоительного. Просто день был сумасшедший. Сейчас поеду домой и лягу.
     - Отвезти тебя?
     - Не нужно. Все будет в порядке.
     На пути к двери Барт спросил:
     - А зачем приходил Баррет?
     Пальцы Эрин ощупали конверт с фотографией. Все, что осталось у нее от мамы и брата. И в то же время единственная вещь, которую дал ей Ланс. Пока ей не хотелось ни с кем этим делиться.
     - Надо было закончить одно дело, связанное с Кеном, - туманно ответила она.

***

     Когда Эрин добралась до дома, она была совершенно без сил от боли в сердце, переживаний и жары. Петунии в горшках почти завяли.
     Если она не потеряет сознания, непременно польет их, хотя сегодня вряд ли хватит сил на это. Она включила кондиционер - одно из многих ее нововведений в этом доме. С трудом добралась до своей спальни и запустила вентилятор под потолком.
     Эрин переоделась в просторный сарафан с узкими бретельками. Бледно-голубая полупрозрачная ткань окутала ее подобно облаку. Не в силах дольше терпеть тесноты, она сняла бандаж-панталоны и натянула маленькие трусики, избавившись и от остального белья.
     Думать о еде было противно. Она спустилась в кухню и налила себе холодного чая со льдом, добавив немного лимонного сока. Войдя в гостиную, как всегда, задержалась, чтобы полюбоваться ею. Она любила эту комнату. Темно - бежевые стены, белые деревянные панели и ставни. Диван и легкие кресла тоже белые, но их оживляют яркие подушки - синие, зеленые, оранжевые. Как обычно, ее взгляд остановился на белом камине. Всего каминов в доме было три.
     В ту ночь Ланс зажег огонь в забытом камине. О чем он думал? Может быть, о ней? Может быть, он хотел, чтобы она сошла вниз?
     Прекрати!
     Она опустилась в кресло, поставив ноги на скамеечку. В руках она держала фотографию, привезенную Лансом, и, прихлебывая чай, разглядывала лица своей семьи. Завтра нужно купить золотую рамочку. Какую лучше - викторианскую, изукрашенную, или совсем простую, чтобы не отвлекала от самой фотографии?
     Впервые в жизни она чувствовала себя так, словно получила наследство. У нее есть родственники. Теперь можно успокоиться.
     Если бы сердце не болело из-за мужчины... Зазвенел дверной звонок, и она вздрогнула. Должно быть, посыльный. Нетвердо ступая, она поднялась с кресла и направилась к двери. На пороге между вазами с красной геранью стоял Ланс.
     Она отпрянула - его лицо было свирепым.
     - Раздевайся.
     Не веря своим ушам, она ошеломленно смотрела на него.
     - Что...
     - Я говорю - раздевайся! - Он втиснулся в дверь. - Или я сам тебя раздену!
     Заперев дверь, она повернулась к нему. Он говорил голосом, не допускающим возражений. Не приходилось сомневаться, что он осуществит свою угрозу.
     Что ж, она не станет в страхе прятаться за дверью. Она решительно вздернула подбородок:
     - Но сначала тебе придется меня убить.
     - Не искушай меня, - пробормотал он. - А то я и впрямь сверну твою очаровательную шейку.
     - И чем же я это заслужила? - Ее сердце бешено колотилось. Неужели он понял? Наверняка понял. От него ничего невозможно скрыть.
     Он прищурился, глядя на нее. Голубой блеск между густыми щеточками золотистых ресниц.
     - Я сразу не сообразил что, но понял, что-то в тебе изменилось. И почти уже вошел в самолет, когда вдруг меня осенило. - Его лицо утратило выражение каменного безразличия, и перемена едва ли была столь же разительной, если бы он внезапно снял маску. - Эрин...
     Он не договорил, вместо этого шагнул к ней и раскрыл объятия. Она инстинктивно прикрыла руками живот. Он властно отодвинул ее руки и обхватил ее талию своими ладонями.
     Он помнил ее живот почти совершенно плоским и мягким. Теперь он стал выпуклым и тугим. Не отрывая рук, он наклонился к ней, тяжело вздохнул и с болью во взгляде спросил:
     - Стэнтон?
     Она попыталась улыбнуться, но губы дрожали.
     - Нет, Ланс.
     Глазами он задал самый главный вопрос, и ее взгляд ответил так же безмолвно. Она на секунду опустила ресницы.
     Медленно, осторожно он поднял ее на руки и так держал, чувствуя, как они становятся единым существом.
     - Господи, Эрин, почему ты ничего не сказала мне? Ты хотела родить моего ребенка в тайне от меня? Но почему?
     Она еще не слышала, чтобы Ланс говорил так виновато. Каждая черточка его красивого мужественного лица выражала смятение. Вовсе он не был непробиваемым. Мужчина как мужчина.
     Она крепче прижалась к нему.
     - Думаешь, я не хотела? Но как? Об этом ни в письме не напишешь, ни по телефону не скажешь. Я думала, что больше никогда тебя не увижу. И решила как-нибудь сообщить после рождения ребенка, а до этого, мне казалось, не представится случая.
     - Случая? - переспросил он, ставя ее на пол, но продолжая обнимать за плечи. - Какого случая?
     Она отвела взгляд от его сурово вопрошающих глаз.
     - Ланс, откуда я знала, как ты отнесешься к... ребенку. А вдруг бы ты захотел, чтобы я... Он понял, чего она не договорила.
     - А ты не могла это сделать, - утвердительно сказал он.
     - Нет! - воскликнула она, - Почему?
     Она нервно облизнула губы.
     - По... потому что мои религиозные убеждения этого не допускают.
     - Только поэтому? Других причин нет?
     - Есть. Причина во мне. Я никогда бы не смогла пойти на это.
     - Но что-нибудь еще удерживало тебя от того, чтобы уничтожить моего ребенка?
     Его напрягшиеся плечи выдавали важность этого вопроса для него.
     - Нет, - ответила она. Но он ей не поверил.
     - Да, Эрин. Скажи!
     - Нет.
     - Скажи мне, черт побери! - наконец закричал он.
     - Я люблю тебя! - крикнула она в ответ.
     Они стояли, глядя друг на друга и тяжело дыша, а стены пустого дома многократно повторяли эхо этих слов.
     Потом она припала к нему. Одной рукой он, словно стальным обручем, обхватил ее спину, а другую погрузил в короткие темные локоны, прижав ее голову к груди и легко целуя ее волосы.
     - Эрин, Эрин, ты не знаешь, какого черта мы мучили друг друга? Подумать только, ты была одна все это время, когда я как никогда должен был быть с тобой! И я хотел быть с тобой! Господи, как я хочу быть с тобой, ребенок там или не ребенок!
     Она обхватила его за талию и прижалась к нему так, словно хотела слиться с ним воедино.
     - Что ты сказал, Ланс?
     - Когда ты уехала из Сан-Франциско, я думал, что умру от желания. От любви к тебе. - Он наклонился и пылко поцеловал ее в шею. - Но мне казалось, что я должен отпустить тебя. Ты не сказала Стэнтону о нас, хотя могла бы. Я думал, что ты хочешь вернуться к Стэнтону и забыть обо мне.
     - О, Ланс! Ты был таким жестоким и насмешливым, таким чужим! Я подумала, что я для тебя просто забава, и ты рад, что Барт тебя от меня избавил.
     Он обнял ее крепче, чтобы показать, как она ошибается.
     - Жестоким... Моя жестокость - просто защитная реакция. Я все время боролся со своей любовью и страшно боялся, что ты поймешь, что я в тебя влюбился. Мне казалось, вы со Стэн - тоном потешаетесь надо мной.
     Он касался губами ее обнаженных плеч. Она вытянула край его рубашки из-под брючного ремня и запустила руки под рубашку, гладя твердые мускулы его спины.
     - Помнишь Хиггинса? Мы видели его в Хьюстоне в первый день, когда с тобой встретились. Я велел ему не упускать тебя из виду. Я знал, что ты не вышла замуж за Стэнтона.
     - Тогда почему же ты по приехал раньше?
     - Знаю, ты, наверное, не поймешь, но я не мог приехать, пока мне нечего было тебе предложить.
     Он отпустил ее и сел на диван, сжав руки между коленями.
     - Ты ведь достигла гораздо большего и была тогда гораздо богаче меня. Я любил тебя еще и за это. Я совсем не такой шовинист, каким ты меня представляешь, Эрин. - Он усмехнулся, потом опять стал серьезным. - Но я не мог сделать предложение, пока у меня не было даже дома, в который я мог бы тебя привести, а только казенная квартира. У меня действительно не было будущего, мне нечего было тебе предлагать. Я не мог приехать, пока не устроил свою жизнь и не начал зарабатывать приличные деньги.
     Она села рядом и обхватила его широкие плечи.
     - Но для меня все это совершенно не имеет значения. И никогда не имело значения. Я же тебе говор