и  об
этом. Когда он открыл перед ней дверцу машины, она скользнула внутрь,  не  в
силах противостоять искушению. Не говоря ни слова, он отвез ее в  уединенное
место в муниципальном парке, находившемся недалеко от деловой части города.
   Не успел он выключить мотор и повернуться к ней,  как  они  начали  жадно
целоваться. Как только его губы коснулись ее губ, все мысли о муже, детях  и
религиозных убеждениях вылетели у нее из головы.  Ею  руководили  требования
плоти, а не та мораль, которую она исповедовала с детских лет.
   Охваченные нетерпением, они яростно сражались с  пуговицами,  молниями  и
крючками,  пока  не  освободились  от  мокрой  одежды  и  не   почувствовали
соприкосновение обнаженных тел. Сначала руками, а затем ртом он делал с  ней
нечто такое, что одновременно и шокировало ее,  и  заставляло  трепетать  от
восторга. Когда он овладел ею, его страстные  любовные  признания  заглушили
голос ее совести.
   Та  первоначальная  страсть  не  уменьшалась.  Напротив,  она,  казалось,
возросла за те украденные часы, что они провели вместе. Сейчас она повернула
голову и посмотрела  на  него  через  плечо.  Ее  полные  губы  сложились  в
застенчивую улыбку.
   - Мне не настолько стыдно, чтобы прекратить наши  отношения.  И,  хотя  я
знаю, что это грешно, я, наверное, умерла бы от мысли, что никогда больше не
буду в твоих объятиях.
   Со стоном от вновь проснувшегося желания он обнял ее за спину и  притянул
к себе. Она повернулась к нему  ЛИЦОМ,  накрыв  его  тело  своим,  и  широко
раздвинутыми ногами обхватила его бедра.
   Он глубоко вошел в нее, затем поднял голову с подушки и коснулся лицом ее
груди. Она прижала свой большой сосок  к  его  губам.  Он  поводил  по  нему
языком, затем. жадно втянул в рот.
   Эта поза еще не утратила свою новизну и возбуждала ее. Она скакала на нем
во весь  опор,  пока  они  вновь  не  насладились  одновременно  наступившим
оргазмом, после которого оба, тяжело дыша, обессиленные, лежали  в  объятиях
друг друга.
   - Уйди от него, - отрывисто проговорил он с настойчивостью  в  голосе.  -
Сегодня. Сейчас. Не проводи с ним больше ни одной ночи.
   - Не могу.
   - Можешь. Я с ума схожу, когда подумаю, что ты с ним.  Я  люблю  тебя.  Я
люблю тебя.
   - Я тоже люблю тебя, - печально улыбнулась она. Но  я  не  могу  так  вот
просто взять и уйти из своего дома. Я не могу бросить детей.
   - Теперь твой дом там, где я. И я не  требую,  чтобы  ты.  бросила  своих
детей. Возьми их с собой. Я стану им отцом.
   - Он их отец. Они его любят. Он мой муж. Перед Богом я принадлежу ему.  Я
не могу оставить его.
   - Ты его не любишь.
   - Нет, - призналась она. - Не так,  как  я  люблю  тебя.  Но  он  хороший
человек. Он обеспечивает меня и девочек.
   - Это не любовь. Он всего лишь выполняет свои обязанности.
   - Для него это почти одно и то же. - Она опустила голову ему на плечо, ей
очень хотелось,  чтобы  он  понял.  -  Мы  выросли  в  одном  квартале.  Еще
старшеклассниками  мы  были  влюблены  друг  в  друга.  Наши   жизни   тесно
переплетены. Он - часть меня, а я - часть его. Он никогда не поймет,  почему
я ушла от него. Это его убьет.
   - А если ты не уйдешь, это убьет меня.
   - Вовсе нет, - возразила она. - Ты энергичнее, чем он.  Более  сильный  и
уверенный в себе. Ты выживешь, несмотря ни на что. А вот выживет ли он, я не
уверена.
   - Он не любит тебя так сильно, как я.
   - Он не занимается любовью так, как  ты.  Ему  никогда  не  пришло  бы  в
голову... - Смутившись, она потупилась.
   Секс  все  еще  был  темой,  закрытой  для  откровений.  Его  как  бы  не
существовало ни в родительском доме, ни после замужества.  Им  занимались  в
темноте и терпели как неизбежное зло, простительное перед лицом  Господа  во
имя продолжения человеческого рода.
   - Он не чувствует мои желания, - продолжала она, покраснев. - Он  был  бы
шокирован, если бы узнал, что они вообще у меня есть. С  тобой  мне  хочется
таких прикосновений, которых я никогда не позволила бы с ним, потому что это
обидело бы его. Он назвал бы твою чувственность бабьей.  Он  не  умеет  быть
нежным и щедрым в постели.
   -  Мужской  шовинизм,  -  с  горечью  проговорил  он.  -  И  ты  согласна
довольствоваться этим до конца своих дней? Она печально посмотрела на него.
   - Я люблю тебя больше жизни, но он мой муж. У нас общие дети. У нас общее
прошлое.
   - Мы тоже могли бы иметь детей.
   Она дотронулась до его щеки со  смешанным  чувством  любви  и  сожаления.
Иногда он вел себя как ребенок, безрассудно добивавшийся невозможного.
   - Брак - священное таинство. Я дала торжественный обет перед  Богом  быть
ему верной, пока смерть - только смерть - не разлучит нас. - Ее  глаза  были
полны слез. - Ради тебя я нарушила эту клятву. Других обещаний я не нарушу.
   - Не надо. Не плачь. Последнее, чего я хочу, это сделать тебя несчастной.
   - Обними меня. - Она свернулась калачиком рядом с ним.
   Он погладил ее по голове.
   - Я знаю, что свидания со мной противоречат твоим религиозным убеждениям.
Но ведь это только доказывает, как глубока твоя  любовь.  Твои  нравственные
устои не позволили бы тебе спать со мной, если бы ты  не  любила  меня  всем
сердцем.
   - Люблю.
   - Я знаю. - Он вытер слезы на ее щеках. - Не плачь, пожалуйста, Джуди. Мы
что-нибудь придумаем. Обязательно. Давай просто  полежим  оставшиеся  минуты
вместе.
   Они тесно  прижались  друг  к  другу,  столь  же  безмерно  несчастные  в
сложившейся жизненной ситуации, сколь и  счастливые  в  своей  любви,  и  их
обнаженные тела, казалось, слились воедино.
   В таком положении и застал их ее муж несколько минут спустя.
   Она первая заметила его, стоящего  в  дверях  спальни  и  трясущегося  от
благородного негодования. Она  вскочила  и  схватилась  за  простыню,  чтобы
прикрыть наготу. Она пыталась произнести его имя, но в горле у нее пересохло
от стыда и страха.
   Бормоча что-то злобное и осыпая их множеством непристойных эпитетов,  он,
пошатываясь, подошел к кровати, поднял над  головой  бейсбольную  биту  и  с
размаху нанес смертельный удар.
   Позже, даже санитары,  привыкшие  к  виду  окровавленных  тел,  с  трудом
сдерживали тошноту. Обои с цветочным узором в изголовье кровати были покрыты
отвратительным кровавым месивом.
   Из уважения к забрызганному кровью распятию на стене  один  из  санитаров
прошептал:
   - Господи...
   Его напарник опустился на колени.
   - Черт меня побери, я чувствую пульс! Второй  с  сомнением  посмотрел  на
густую комковатую массу, сочившуюся из разбитого черепа.
   - Ты думаешь, есть шанс?
   - Нет, но, в любом случае, давай отвезем тело в больницу.  Возможно,  оно
пригодится для пересадки органов.

Глава 3

10 октября 1990 г.

   - Тебе не нравятся мои оладьи?
   Он поднял голову и посмотрел на нее бессмысленным взглядом.
   - Что?
   - Согласно рекламе, оладьи из этой готовой смеси должны быть  воздушными.
Наверное, я что-нибудь не так сделала.
   Он уже пять минут  вертел  в  руках  вилку,  так  и  не  притронувшись  к
завтраку. Потом нехотя поддел с тарелки  густую  липкую  кашицу  и,  как  бы
признавая свою вину, смущенно улыбнулся.
   - Ты прекрасно готовишь.
   Он был великодушным: Аманда готовила отвратительно.
   - А как тебе мой кофе?
   - Очень вкусный. Я бы выпил еще чашечку. Она взглянула на кухонные часы.
   - А у тебя еще есть время?
   - Нагоню в дороге.
   Он редко позволял себе такую роскошь, как опоздание  на  работу.  Значит,
то, что уже несколько дней не давало ему покоя, было очень важным,  подумала
она,  Аманда  неуклюже  поднялась  и  направилась  к  стойке   с   кофейными
принадлежностями. Захватив с собой графин, она вернулась к столу и наполнила
его чашку.
   - Нам надо поговорить, - произнес он.
   - Это будет приятным разнообразием,  -  заметила  Аманда,  усаживаясь  на
стуле. - Все последнее время ты существовал в ином мире.
   - Знаю. Прости. - Между  его  бровями  пролегла  морщина,  он  пристально
разглядывал дымящийся кофе, которого в действительности не хотел.  Он  тянул
время.
   - Ты меня  пугаешь,  -  мягко  проговорила  Аманда.  -  Что  бы  тебя  ни
беспокоило, почему бы просто не поделиться со мной - и дело  с  концом?  Что
случилось? Другая женщина?
   Он бросил на нее застенчивый взгляд,  ясно  давая  понять,  что  подобные
мысли не должны даже приходить ей в голову.
   - Ну конечно! - воскликнула она, ударив рукой по столу. - Ты  испытываешь
ко мне отвращение, потому что я  похожа  на  слониху.  Мои  отечные  лодыжки
убивают всякое желание, ведь так? У меня уже не та маленькая, нагло торчащая
вперед грудь, из-за которой ты меня дразнил. Мой внутренний мир не более чем
нежные воспоминания, а внешний вид  тебя  только  отталкивает.  Беременность
лишила меня всякой привлекательности, и поэтому  ты  испытываешь  страсть  к
какой-нибудь молодой смазливой бабенке и боишься  сказать  мне  об  этом.  Я
близка к истине?
   - Ты ненормальная. - Он перегнулся через разделявший их круглый столик и,
взяв жену за руку, поднял ее  на  ноги.  Когда  она  встала  перед  ним,  он
обхватил руками ее раздувшийся живот.
   Я люблю твой пупок, и снаружи, и внутри.
   Он начал целовать ее в  живот  через  свободную  хлопчатобумажную  ночную
рубашку. Жесткие волоски его усов проникли сквозь тонкую ткань и щекотали ей
кожу.
   - Я люблю нашего малыша. Я люблю тебя. В моей жизни нет и не  может  быть
никакой другой женщины.
   - Враки!
   - Чистая правда.
   - А Мишель Пфайффер?
   Он широко улыбнулся ей, делая вид, что обдумывает ответ.
   - Ага, вопросик не по зубам, - злорадно  воскликнула  она.  -  Какие  она
печет оладьи?
   - Разве это имеет какое-нибудь значение?
   Смеясь, он притянул ее к себе, посадил на колени и обнял.
   - Осторожнее, - предупредила она. -  Я  отдавлю  тебе  самые  сокровенные
места.
   - И все-таки я рискну.
   Они слились в долгом поцелуе. Когда он наконец оторвался от ее  губ,  она
вгляделась в его обеспокоенное лицо. Несмотря на то что было еще рано  и  он
только что принял душ и побрился, у него был изможденный вид, какой бывает в
конце трудового дня.
   - Если причина не в моей стряпне, не в другой женщине и тебе не  противна
моя раздавшаяся фигура, тогда в чем все-таки дело?
   - Я не могу успокоиться, что ты пожертвовала своей карьерой.
   Она почувствовала большое облегчение, так как опасалась  чего-то  гораздо
более серьезного.
   - И именно это не давало тебе покоя?
   - Это несправедливо, - упрямо заявил он.
   - По отношению к кому?
   - К тебе, конечно.
   Аманда с подозрением взглянула не него.
   - Ты что, собирался рано удалиться от дел и прирасти к  дивану,  чтобы  я
тебя содержала?
   - Неплохая идея, - улыбнулся он. - Но, по правде говоря, я думаю только о
тебе. Из-за того, что биологически мужчины имеют столь явные преимущества...
   - Чертовски верно, - проворчала Аманда.
   - На твою долю выпадают все жертвы.
   - Сколько раз я тебе говорила, что я делаю именно то, что хочу делать!  Я
рожу ребенка, нашего ребенка. Это делает меня очень счастливой.
   Известие о ее беременности он встретил со смешанным чувством. Сначала  он
был потрясен. Она перестала принимать  таблетки,  даже  не  поставив  его  в
известность. Но, когда приступ гнева прошел и он привык к мысли, что  станет
отцом, он даже обрадовался.
   На четвертом  месяце  беременности  Аманда  объявила  своим  коллегам  по
юридической фирме, где была младшим партнером, что собирается  в  отпуск  по
уходу за ребенком. В то время он не стал возражать против ее решения. Теперь
она с удивлением узнала о его давних опасениях.
   - Ты всего две недели как не ходишь на работу, а уже вся  издергалась,  -
сказал он. - Я узнаю симптомы. Я всегда чувствую, когда  ты  места  себе  не
находишь.
   Нежным жестом она убрала ему волосы со лба.
   - Да я просто переделала все дела по  дому.  Вымыла  плинтусы,  составила
алфавитный  список  имеющихся  консервов,  перебрала  твои  и   мои   носки.
Получилось так, что мне  больше  нечем  занять  себя  до  родов.  Вот  когда
появится ребенок, дел у меня будет невпроворот.
   Выражение раскаяния на его лице не изменилось.
   - Пока ты тут вьешь гнездышко, твои партнеры могут тебя обскакать.
   - А даже если и так, что из этого? - засмеялась она.  -  Рождение  нашего
ребенка - это самое главное, что я когда-либо делала или сделаю. Я  убеждена
в этом.
   Аманда взяла его руку и положила себе на живот. Ребенок шевелился.
   - Чувствуешь? Какой судебный процесс  достоин  большего  благоговения?  Я
приняла решение, и я спокойна. Я хочу, чтобы ты тоже успокоился.
   - Ну, ты слишком многого хочешь.
   Она молча согласилась. Он никогда не сможет быть в мире с самим собой. Но
все же он находил утешение в любви к ней и в мысли о том, что  скоро  у  них
родится малыш. Он потер место, в которое его за  минуту  до  этого  довольно
сильно пнул ребенок.
   - Я думала, мужской идеал - держать жену  дома,  босую  и  беременную,  -
поддразнила его Аманда. - Что это с тобой?
   - Я просто не хочу, чтобы пришел день, когда ты пожалеешь  о  загубленной
карьере.
   - Это никогда не произойдет, - уверила она его с улыбкой.
   - Почему же тогда я чувствую себя так,  словно  над  моей  головой  висит
топор ?
   - Потому что ты всегда считаешь, что стакан наполовину пуст.
   - А ты видишь его наполовину полным.
   - Полным чуть ли не до краев. - Аманда сделала руками замысловатый  жест,
заставив его улыбнуться. Когда он улыбался, его усы задирались вверх,  и  ей
это нравилось.
   - Да-да, я неисправимый пессимист.
   - Так ты это признаешь?
   - Нет. Просто мы уже выясняли это раньше.
   - Да уж, и не один раз.
   Они улыбнулись друг другу, и он опять притянул Аманду к себе.
   - Ты уже стольким для меня пожертвовала. Я тебя не стою.
   - Имей это  в  виду,  если  Мишель  Пфайффер  когда-нибудь  поманит  тебя
пальцем.
   Она удобно облокотилась на его согнутую руку, а он наклонился и поцеловал
ее со все возрастающей страстью. Сквозь ткань ночной рубашки его рука  нашла
ее груди. Они были тяжелыми и упругими, готовыми в  скором  времени  кормить
ребенка. Он стал гладить их, слегка сжимая соски.
   Затем, стянув с нее вниз рубашку, он начал  ласкать  ее  груди  губами  и
языком. Когда его усы коснулись отвердевших сосков, Аманда простонала:
   - Нечестно играешь.
   - Сколько нам придется ждать?
   - Самое меньшее шесть недель после родов. Он тяжело вздохнул.
   - Лучше не начинать, - добавила она, - иначе мы не сможем остановиться.
   - Слишком поздно, -  поморщился  он.  Аманда,  смеясь,  поправила  ночную
рубашку и соскользнула с его коленей.
   - Тебе пора.
   - Да, пора. - Он встал, натянул куртку и двинулся к двери. - Как ты  себя
чувствуешь?
   Она обхватила руками свой огромный живот.
   - Отлично.
   - Ты плохо спала.
   -  Попробуй  спать,  когда  кто-то   играет   в   футбол   всеми   твоими
внутренностями.
   У двери они поцеловались на прощание.
   - Что бы ты хотел сегодня на ужин?
   - Я поведу тебя в ресторан, - предложил он.
   - В китайский?
   - Конечно.

***

   Обычно по утром Аманда прощалась с ним у двери. Однако  сегодня,  держась
за руки, они дошли до самой машины. Когда пришло время отпустить  его  руку,
ей почему-то очень не хотелось этого делать, как будто он заразил  ее  своим
пессимизмом. Должно быть, ей передались его дурные предчувствия, поскольку у
нее вдруг возникло желание броситься ему на  шею,  попросить  его  сказаться
больным и остаться с ней дома на весь день.
   Стараясь не показать своего состояния,  которое,  возможно,  являлось  не
более  чем  временной,  связанной  с  беременностью  потерей  эмоционального
равновесия, Аманда решила немного подразнить его.
   - Не думай, что после родов  я  надену  мученический  венец.  Как  только
появится малыш, мы будем по очереди менять ему пеленки.
   - Жду не дождусь этого, - усмехнулся он. Затем, став  серьезным,  положил
руки ей на плечи и притянул к себе. - Мне так легко любить тебя, поймешь  ли
ты когда-нибудь, как сильно я тебя люблю?
   Аманда задрала голову и улыбнулась ему в ответ.
   - Я знаю. - Солнце светило ей прямо в лицо и, возможно, поэтому на глазах
у нее неожиданно появились слезы. - Я тоже тебя люблю.
   Перед тем, как поцеловать ее, он обхватил  ладонями  лицо  жены  и  долго
смотрел ей в глаза. Охрипшим от волнения голосом он сказал:
   - Я постараюсь вернуться пораньше. - Он сел за руль и добавил:
   - Если тебе что-нибудь понадобится, позвони.
   - Позвоню.
   Когда он доехал до утла улицы, Аманда помахала ему рукой.
   Спина начала болеть у нее тогда, когда она мыла оставшуюся после завтрака
посуду. Перед тем, как застелить постель, она немного  отдохнула,  но  тупая
боль не утихала.
   К полудню стало ясно, что с приступами резкой боли в животе  надо  что-то
делать. Аманда подумала о том, чтобы позвонить ему, но  удержалась.  Схватки
иногда начинаются за несколько недель до родов. Ребенок должен был  родиться
только через две недели. Это могла быть ложная тревога. Его работа требовала
внимания и сосредоточенности, и она  не  хотела  отвлекать  его  без  особой
необходимости.
   В  начале  пятого  отошли  воды,  и  она  сразу   же   позвонила   своему
акушеру-гинекологу. Он заверил ее, что для паники нет никаких оснований, что
первые роды как правило длятся часами,  но  посоветовал  ехать  в  родильное
отделение.
   Аманда больше не могла откладывать звонок  в  его  офис.  Но,  когда  она
позвонила, ей сказали, что он занят и не может подойти  к  телефону.  Ничего
страшного. Ей надо было сделать еще несколько дел, прежде чем отправиться  в
клинику.
   Она приняла душ, побрила ноги и вымыла шампунем голову,  не  зная,  когда
еще представится такая возможность. Уже уложенный небольшой плоский  чемодан
был заполнен ночными рубашками, новым халатом и шлепанцами, а  также  вещами
для младенца, которые понадобятся при  выписке.  Она  положила  внутрь  свои
туалетные принадлежности и кое-какие мелочи, застегнула молнию  и  поставила
чемоданчик у входной двери.
   Схватки становились все чаще и сильнее. Аманда снова позвонила мужу. - Он
вышел, - был ответ. - Но, если хотите, я могу его разыскать. Это срочно?
   Срочно  ли?  В  общем,  нет.  Женщины  рожали  детей  и  не   при   таких
обстоятельствах. Неужели же она не сможет без  него  добраться  до  клиники?
Кроме того, зачем ему, приехав домой, снова возвращаться в город?
   Однако ей ужасно хотелось поговорить с ним. Звук его голоса поддержал  бы
ее. Вместо этого ей пришлось попросить оставить ему записку,  чтобы  он  как
можно скорее приехал к ней в больницу.
   Аманда понимала, что в таком состоянии ей не стоит садиться за  руль,  но
рядом с ней не было ни  друзей,  ни  родственников,  к  кому  она  могла  бы
обратиться. Тогда она набрала 911.
   - Я рожаю - мне нужна ваша помощь, чтобы доехать до родильного отделения.
   Санитарная машина приехала через несколько минут. Фельдшер осмотрел ее.
   - Мне не нравится ваше давление, - сказал он, снимая с  ее  руки  манжету
аппарата. - Давно начались схватки ?
   - Несколько часов назад.
   Теперь боль была сильной. Дыхательные упражнения и  аутотренинг,  которые
она изучала на занятиях для будущих родителей, оказались менее эффективными,
когда ей пришлось выполнять их в одиночестве.  Они  нисколько  не  уменьшили
боль.
   - Далеко еще? - задыхаясь, спросила она.
   - Недалеко. Держитесь. У вас все будет  хорошо.  Но  у  нее  не  все  шло
хорошо. Аманда поняла это, когда  увидела,  как  нахмурился  ее  врач  после
предварительного осмотра.
   - У ребенка тазовое прележание.
   - О Господи! - всхлипнула она.
   - Ну-ну, не волнуйтесь. Так бывает. Постараемся его повернуть.  Если  это
не поможет, сделаем кесарево сечение.
   - Я  позвонила  по  номеру,  который  вы  мне  дали,  -  почувствовав  ее
состояние, добавила медсестра. - Он уже едет.
   - Слава Богу,