ьно пожала. - Подумай о том, что я тебе сказала, и ты убедишься, что я права".
     Паркер замолчал, и молчал довольно долго. Наконец Марис не выдержала.
     - А девушка мудра не по годам! - сказала она.
     - Ты думаешь?
     Марис кивнула. Потом она заметила, что на коленях у Паркера еще осталось несколько листов бумаги.
     - А как отреагировал на ее слова Рурк? - поинтересовалась она.
     - Так, как большинство мужчин реагирует на стрессовые ситуации, - уклончиво ответил Паркер.
     - А именно? - настаивала Марис.
     - В зависимости от обстоятельств, нам хочется либо кого-то трахнуть, либо трахнуться. Угадай, какой из этих вариантов предпочел Рурк?

14

Марис неуверенно хмыкнула.
     - Я... я не думаю, чтобы Рурку захотелось ударить Лесли.
     - Разве не ты предложила мне развить любовную тему?
     - Да, я, но...
     - Тогда слушай дальше. Они поцеловались, а дальше все покатилось по накатанной колее. Рурк расстегнул ее куртку и блузку и прижался к ее груди. "Бархатно-мягкой, теплой, душистой женской коже", как у меня написано. Впрочем, развивать так развивать - над этой сценой я еще поработаю, - сказал Паркер, делая в рукописи какую-то пометку.
     - "Рурк ласкал ее груди. Впервые за время их знакомства он использовал губы и язык, и Лесли поняла, что такое настоящее наслаждение и какие приятные возможности открываются перед мужчиной и женщиной, если они не боятся их исследовать"...
     Марис почувствовала, что ее сердце забилось чаше.
     - "Ее запах... Ее теплое дыхание. Привкус ее кожи на языке. И все это после долгого, трудного дня, до краев наполненного разочарованиями и тревогами... Одними объятиями и поцелуями этой проблемы было не решить, поэтому Рурк расстегнул джинсы и направил руку Лесли туда, где - как ему казалось - сконцентрировалось напряжение целого дня..." Мягко говоря, - пояснил Паркер, подняв глаза на Марис, - Лесли завела его с помощью "пусковой рукоятки".
     - Это называется "мягко говоря"? - Голос Марис неожиданно прозвучал хрипло, и Паркер удивленно приподнял бровь.
     - Да, особенно по сравнению с известными мне вариантами.
     - Ну, хорошо, продолжай.
     - Рурк сказал Лесли, что любит ее.
     - Он действительно имел это в виду?
     - В тот момент он верил в это всей душой и всем сердцем. "А также своей "пусковой рукояткой", - хотела сказать Марис, но, увидев серьезное лицо Паркера, сдержалась.
     - Так, - сказала она. - И как отреагировала на это признание Лесли?
     Паркер нахмурился.
     - Эта, так сказать, "ручная работа" оказалась прощальным подарком Лесли. Она его бросила.
     - То есть ушла от него? Прямо там?
     - Да.
     - И она поступила так по причинам, о которых ты писал в первом варианте?
     - Верно.
     - В таком случае, - задумчиво проговорила Марис, - Лесли не просто умна. Она по-настоящему добра и милосердна. Как ни больно ей было... поступать подобным образом, она все же сделала то, что считала необходимым для обоих, в особенности - для Рурка. В эти минуты она думает не о себе, а о нем, о его карьере.
     - Не исключено, - кивнул Паркер. - Но должен сказать откровенно: мужчина, который только что кончил, чувствует себя не очень приятно, когда женщина вдруг встает и уходит. Это все равно что пощечина, даже хуже...
     - Может быть. Я как-то не думала...
     - Я тебя не обманываю. - Паркер со знающим видом кивнул. - Спроси любого мужика.
     - Лучше я поверю тебе на слово.
     - С точки зрения Рурка, Лесли поступила, как последняя дрянь. Он не нуждается ни в ее милосердии, ни в жалости. Да кем она себя вообразила - Матерью Терезой? Короче говоря, он обиделся и разозлился...
     Марис хотела возразить, но Паркер жестом остановил ее:
     - Во всяком случае - сначала. - Он взял в руки оставшиеся страницы. - Читать?
     - Да, конечно.
     - "Скверно начавшийся день закончился сущим кошмаром. Рурку хотелось напиться до полного беспамятства, но, поразмыслив, он понял, что это ничего не даст. Сегодняшние потери и разочарования не исчезнут и даже не забудутся - они будут подстерегать его завтра утром, когда он проснется, а с похмелья ему будет еще труднее с ними справиться.
     К тому же, подумал Рурк, никакого права напиваться у него нег. Настоящий мужчина пьет только от большой радости или с большого горя. А какое горе у него? Если бы свалившиеся на него несчастья были обусловлены поворотом Судьбы или Провидения, тогда, пожалуй, он бы еще мог оплакивать свой горький жребий, но рыдать за бутылкой над собственными ошибками?..
     Да, как бы ни хотелось ему возложить всю ответственность за происшедшее на Лесли, на Тодда, на профессора Хедли, в глубине души Рурк знал - основная, если не вся вина лежит на нем. Он давно понял, что Лесли умна и разбирается в жизни куда лучше его. Кроме того, она была честна - отказать ей в этом Рурк не мог, хотя ее честность и прямота часто причиняли ему боль.
     Ах, Лесли, Лесли... Их желания, их мечты оказались слишком разными, чтобы они могли быть счастливы вдвоем. И никакого будущего у них не было и быть не могло. Уже сейчас их цели и стремления противоречили друг другу; в будущем же они начнут то и дело сталкиваться, высекая искры, пока чья-нибудь жизнь не окажется разбита вдребезги. Расставание было неизбежно, вопрос заключался лишь в том, как много глубоких ран они успеют нанести один другому прежде, чем это произойдет.
     Рурк понимал, что решение Лесли вернуться в свой провинциальный городок, к своему провинциальному ухажеру, к своим делам, к своим маленьким радостям было единственно правильным, но от этого его боль не становилась слабее. Ему было жаль терять ее именно сейчас, жаль прерывать отношения, которые только-только начались, однако ему было ясно, что, поступив так, Лесли избавила их обоих от еще более сильных страданий.
     По крайней мере они расстались, сохранив друг о друге самые светлые воспоминания.
     Что касалось профессора Хедли, то он имел все основания негодовать и возмущаться. Как и любому преподавателю, студенты-тупицы ему были не нужны. Он слишком высоко ценил свое время и знания, чтобы тратить их на дураков и лентяев, которые даже не считают нужным являться на консультацию вовремя. Правда, Хедли заметно расстроился, когда узнал, что Рурк опоздал не по своей вине, однако он не счел нужным первым сделать шаг навстречу. Исправлять положение Рурку предстояло самому. Он должен был доказать профессору Хедли, что он не кретин, что он любит писать, хочет писать и готов этому учиться.
     Но чтобы научиться чему-то новому, сначала ему следует извлечь необходимые уроки из сегодняшнего печального опыта, чтобы не повторять одних и тех же ошибок.
     Этот ноябрьский вторник был первым по-настоящему холодным осенним днем, предвестником скорой зимы. Он же стал первым днем взрослой жизни Рурка Слейда. Без помпы, без парада свершился этот обряд превращения из юноши в мужчину. Сегодня Рурк утратил последние иллюзии, последние остатки детской невинности. Отныне доверие, дружба, верность превратились для него просто в слова, в отвлеченные понятия, не имеющие никакого практического приложения. Их заменил насмешливый, чуть циничный взрослый скепсис, ставший спутником Рурка на долгие годы.
     Впрочем, сам он о своем преображении не подозревал. Лишь несколько лет спустя, когда у него появилась необходимость занять чем-то избыток свободного времени, Рурк попытался вернуться в прошлое, чтобы понять, когда его жизнь из благословения превратилась в проклятие. И наткнулся на этот день.
     Но пока Рурк ничего этого не знал. Он даже не догадывался, что на протяжении ближайших месяцев будет размышлять об этом вторнике накануне Дня благодарения - о том, что он извлек из столкновения с профессором Хедли, о том, что узнал он от Лесли о себе. Эти мысли займут у него не одну бессонную ночь, но в конце концов это время не пройдет для него зря.
     И лишь о своем бывшем друге Тодде Рурк старался не думать".
     Закончив читать, Паркер некоторое время внимательно разглядывал последнюю строчку, потом разжал пальцы, и лист бумаги плавно скользнул под колеса его инвалидного кресла, где уже лежали другие такие же листки. Не поднимая глаз, он спросил:
     - Ну как?
     Марис пошевелилась в кресле и, с трудом распрямив затекшие ноги, спустила их вниз. Потом она провела ладонями по бедрам и, положив сцепленные руки на колени, негромко вздохнула.
     - Очень хорошо, Паркер, - сказала она. - Настолько хорошо, что я... Конечно, это будет против правил компании и моих личных принципов, но я готова выплатить десять тысяч долларов аванса под одно твое обещание закончить рукопись. Когда она будет готова, мы сможем обсудить условия контракта. Если мы не сможем договориться и ты решишь продать книгу другому издателю, ты должен будешь вернуть эти деньги из первых полученных тобою выплат. Если же ты примешь наши условия, десять тысяч будут учтены при выплате официального аванса, сумма которого будет оговорена при составлении договора. Ну а пока тебе следует обзавестись литературным агентом. Я бы посоветовала обратиться к...
     - Я вижу, ты кое-что соображаешь в книгоиздании, но ведь и я тоже не вчера родился, - перебил Паркер.
     - Что такое?! Ты не согласен?
     - Двадцать пять "штук", и ни центом меньше. Между прочим, эта сумма едва-едва покроет мои издержки - мне ведь надо покупать картриджи для принтера и бумагу.
     - Похоже, ты привык пользоваться самой дорогой бумагой, - заметила Марис. - Ладно, так и быть, предлагаю пятнадцать тысяч, хотя с моей стороны это чистое безумие - ведь у меня нет синопсиса романа, под который я даю деньги.
     Несколько секунд Паркер размышлял.
     - Пусть будет пятнадцать, только без этого твоего пункта о возврате в случае продажи другому издательству и без зачета при выплате аванса. Иными словами, эти пятнадцать тысяч должны остаться у меня при любом раскладе, идет? Ну же, Марис!.. Неужели "Мадерли-пресс" боится рискнуть какими-то паршивыми пятнадцатью тысячами?
     Он был прав, и Марис не видела смысла торговаться дальше - разве только для того, чтобы поддержать собственную репутацию. Впрочем, спорить с ним ей придется еще раз - при подписании официального договора. Уж тогда-то она не уступит ему ни одного цента!
     - Договорились. - Марис протянула ему руку. - Как только я вернусь в Нью-Йорк, наш юридический отдел оформит это джентльменское соглашение, подготовив договор о намерениях. Пока же тебе придется положиться, на мое слово, а мне - на твое...
     Сняв кресло с тормоза, Паркер уцепился за протянутую руку Марис и подкатился к ней совсем близко.
     - Насколько я успел заметить, ты женщина, а не джентльмен, - сказал он.
     - Насколько я успела заметить, ты тоже далеко не джентльмен, - парировала Марис. - А кто ты - этого я, пожалуй, говорить не буду.
     Рассмеявшись, Паркер выпустил ее руку.
     - Ты совершенно права! Хочешь забрать остальное с собой? - Он показал на разбросанные по полу листы рукописи.
     - Конечно. Мне хочется показать эти страницы отцу.
     - А мужу?
     - Ной, как правило, занимается чисто практическими делами; творческие вопросы лежат на мне, раз уж он знает, что я всерьез заинтересовалась этой рукописью, я думаю, он тоже захочет на нее взглянуть.
     Взявшись за колеса, Паркер отъехал назад, чтобы Марис могла собрать с пола рассыпанные листы.
     - Я бы тебе помог, но... - начал он проникновенным тоном.
     - Не беспокойся, я справлюсь, - перебила Марис, опускаясь на колени и запуская руку под кресло, куда улетело два самых первых листа.
     - ...Но мне слишком нравится смотреть на тебя в таком положении, - невозмутимо продолжил Паркер. - Знаешь, у меня ведь тоже есть свои мечты и фантазии. Я уже несколько раз представлял, как ты стоишь передо мной на коленях и...
     - ...И упрашиваю продать твою рукопись именно "Мадерли-пресс"?
     - Об этом я не подумал. Пожалуй, и это тоже, но... Это не главное, как ты понимаешь...
     Марис посмотрела на него и сразу же об этом пожалела. Лучше бы она этого не делала. Паркер не улыбался. Он даже не дразнил ее, к чему Марис уже начала привыкать. Похоже, он говорил совершенно серьезно, и у нее по спине пробежал холодок.
     - Грязные фантазии... - Паркер пожал плечами. - В каком-нибудь другом штате меня даже могли бы арестовать.
     - Прекрати! - почти выкрикнула она.
     - О'кей, прекращу...
     - Большое спасибо.
     - Но только когда ты перестанешь ползать передо мной на карачках и так соблазнительно оттопыривать зад. Так и хочется задрать тебе юбку и засадить по самые гланды...
     - Пишешь ты неплохо, но разговаривать не умеешь.
     - А по-моему, я очень ясно выражаю свои мысли.
     - Мне следовало бы заявить на тебя в полицию и обвинить в сексуальных домогательствах.
     - Я буду все отрицать. К тому же я инвалид, и любой состав присяжных сразу поймет, что при всем моем желании у меня не было ни намерения, ни реальной возможности засадить тебе по самые...
     - Только потому что ты инвалид, я так не поступлю, - сердито перебила Марис, продолжая собирать с пола рассыпанные страницы.
     Потом она увидела шрам.
     По случаю жары Паркер был без носков. На ногах у него были легкие кожаные сандалии - совершенно новенькие, даже не поцарапанные. Белесый, изломанный шрам шириной в добрых полдюйма пересекал плюсну правой ноги и убегал вверх, в штанину брюк. Выглядел он жутко, и Марис невольно замерла.
     - Выше - еще хуже, - сообщил Паркер. - По сравнению с остальными это даже не рубец, а царапина.
     Марис посмотрела на него.
     - Мне очень жаль, Паркер. Я...
     - Не надо извинялся. Нездоровое любопытство свойственно человеку. Испокон веков толпы зевак собирались на базарных площадях, чтобы поглазеть на какого-нибудь уродца. Я уже привык к тому, что на меня таращатся. Не всем же хватает такта вовремя отвернуться.
     - Я хотела сказать, - перебила Марис, - я сожалею, что с тобой случилось такое несчастье... Тебе было очень больно?
     - Сначала - да, очень... - ответил Паркер с наигранным равнодушием. - И потом тоже, когда врачи пытались приделать мне ноги обратно. Смешное выражение - "приделать ноги", правда? О вещи, которую кто-то украл, обычно говорят - "приделали ноги". Впрочем, я отвлекся... С годами я настолько привык к боли, что почти перестал ее замечать. Я не заметил даже, как боль прошла. Теперь у меня только к холодам ноют колени, и хотя колен как таковых у меня не осталось, боль бывает просто адская!
     - И поэтому ты переехал на Санта-Анну? Ведь здесь, кажется, не бывает холодов...
     - Да, сильных холодов здесь не бывает, - согласился Паркер. - Но это только одна причина... - Он неожиданно взялся за колеса кресла. - Я хочу еще кобблера. Привезти на твою долю?
     - Нет. - Марис наконец-то собрала последние страницы и встала во весь рост. - Мне завтра рано вставать, поэтому я хотела бы лечь пораньше. Майкл меня разбудит.
     - В таком случае - спокойной ночи.
     В считанные секунды его настроение из развязно-игривого стало холодным, почти официальным, и Марис догадывалась почему. Ведь она видела его раны - как те, что были у него на ногах, так и раны души, и Паркер не мог этого вынести. Он считал эти раны признаком слабости, несовместимой с его мужским достоинством, что было по меньшей мере смешно. Марис, во всяком случае, прекрасно видела - если бы не ноги, Паркер был бы просто образчиком мужественности. У него была развитая грудная клетка, широкие плечи и сильные, загорелые руки, на которые она обратила внимание еще в тот вечер, когда увидела его в первый раз. Да и ноги под брюками выглядели достаточно мускулистыми и стройными, хотя Паркер только недавно обмолвился, что у него совсем нет коленей (что бы это ни означало).
     Кроме того, он совсем не махнул на себя рукой, а старался поддерживать физическую форму. В одном из углов "солярия" Марис заметила довольно увесистые гантели, несомненно, принадлежавшие ему. Когда же она спросила Майкла, почему Паркер не пользуется инвалидным креслом с электромотором, он ответил, что усилия, которые приходится прилагать его подопечному, чтобы катить тяжелое кресло, являются отличной тренировкой, с успехом заменяющей упражнения с отягощениями.
     Лицо Паркера тоже казалось Марис довольно интересным, хотя, не в пример Ною, его нельзя было назвать красивым. В резких чертах Паркера была какая-то не правильность, асимметричность, которая и делала его лицо необычным и запоминающимся. Квадратный волевой подбородок, темные брови, пронзительный взгляд и густые, непокорные волосы, взъерошенные так, словно Паркер только что встал с постели, тоже придавали его облику добротную мужскую привлекательность, от которой замужней женщине разумнее всего было держаться подальше.
     Что Марис и собиралась сделать.
     - Постараюсь позвонить тебе как можно скорее, - пообещала она.
     - Я и не собираюсь никуда уезжать, - возразил он.
     - В таком случае мне остается пожелать тебе только одно: писать, писать как можно больше, писать всем сердцем!
     - Да, конечно. До свиданья, Марис. - И Паркер, не оглядываясь, покатил свое кресло в кухню. Он не особенно спешил, но Марис все равно показалось - по каким-то одному ему ведомым причинам Паркер решил спастись бегством. Вот дверь за ним с грохотом захлопнулась, и Марис осталась в полутемной комнате одна. Отчего-то она чувствовала себя разбитой и разочарованной. Марис и сама толком не знала, чего, собственно, ожидала, но поспешное исчезновение Паркера ее огорчило. Правда, Марис получила то, ради чего приехала: он обещал закончить "Зависть" и, кажется, готов был продать ее "Мадерли-пресс", однако ей казалось, что еще одно прощальное рукопожатие - просто для того, чтобы скрепить договор, - его не убило бы. Провожать ее утром Паркер тоже не собирался - об этом он даже не упомянул. И хотя Марис вовсе не рассчитывала на долгие и теплые проводы, настроение у нее упало.
     Вдобавок ей было жаль уезжать - жаль чуть не до слез, хотя теоретически перспектива возвращения к привычной обстановке, к повседневным делам, должна была ее только радовать. Должно быть, решила Марис, все дело в самом острове. Он покорил ее своими вечнозелеными лесами, запахами моря и цветов, едва слышной музыкой ночи, наполненной стрекотом невидимых насекомых. Даже высокая влажность, поначалу изрядно ей досаждавшая постоянным ощущением испарины на лбу и под мышками, больше не беспокоила Марис. Она привыкла к ней, привыкла к неумолчному шуму прибоя, к жаркому солнцу и таинственным теням, мелькавшим под пологом листвы, и добровольно расставаться с этим волшебным, древним, как сам океан, местом ей очень не хотелось.
     К тому же на этом острове жил Паркер Эванс, добавила про себя Марис, но тут же поспешила отогнать от себя эту мысль.
     Только сейчас она заметила, что с такой силой сжимает в кулаке страницы рукописи, что верхние листы помялись и стали влажными от пота. Усмехнувшись, Марис переложила рукопись в другую руку и покачала головой. Она догадывалась, откуда взялись у нее эти сентиментальные мысли. Они родились у нее в мозгу в тот момент, когда Паркер читал ей отрывок о последнем свидании Рурка и Лесли. Все эти "поцелуи", "гладкая кожа", "податливая и теплая грудь" подействовали на нее так сильно, что она нет-нет да и задумывалась о "приятных возможностях", которые становятся доступны мужчине и женщине, если они этого захотят.
     Что ж, подумала Марис, пожалуй, стоит вернуться в свою комнату и перечитать это место еще раз, чтобы освободиться от его магии. Она даже шагнула к выходу, но передумала. Лучше она вернется к этой главе дома - в знакомой обстановке, при свете любимой настольной лампы, надежно оградив себя от посторонних мыслей стенами их с Ноем спальни или рабочего кабинета. Читать же эти страницы сейчас, когда буквально в соседней комнате их автор предавался непристойным фантазиям, попадавшим под юрисдикцию полиции, было по меньшей мере неблагоразумно.
     И прежде чем покинуть "солярий" - он же рабочий кабинет Паркера, - Марис сняла с полки один из романов Маккензи Руна. Он