Жареная  утка
была, пожалуй, суховата, а в соусе,  поданном  к  свежему  аспарагусу,  было
чересчур много эстрагона. "Надо сделать замечание шеф-повару", - отметил про
себя Андре.
   Ночной менеджер нью-орлеанского отеля  "Фэрмон"  Андре  Филиппи  требовал
безупречного исполнения служебных обязанностей от каждого служащего.  Ошибок
и промахов он просто не выносил. Грубость или неряшливость  сотрудника  были
основанием для его немедленного увольнения. Андре считал, что к  руководству
отеля отношение должно быть столь же почтительным, как  и  к  самым  высоким
гостям.
   Обычно должность ночного менеджера не предусматривала  личного  кабинета,
но у Андре был некий особый статус даже в  сравнении  с  управляющими  более
высокого уровня.
   Очень важное качество отличало Андре  от  остальных  -  он  умел  хранить
тайны.
   Андре пользовался  особым  расположением  начальства,  которое  частенько
нуждалось в его услугах. Андре добросовестно  хранил  в  секрете  их  тайные
пороки - склонность одного к молодым юношам, пристрастие другого к  героину.
Личный кабинет был лишь одним из проявлений особой  благосклонности  боссов,
которую  Андре  снискал  своим  редким  даром   хранителя   чужих   тайн   и
услужливостью.
   Другим выражением признательности персонала отеля и гостей, которые  тоже
просили  о  подобного  рода  услугах,  были   кругленькие   суммы,   которые
скапливались на счетах Андре в нескольких нью-орлеанских банках, принося ему
весьма солидный доход. У него редко появлялась возможность потратить  деньги
на что-либо иное, кроме своего гардероба да покупки цветов на могилу  maman.
Искусно подобранные букеты цветов - таких же экзотических, какой была и  его
мать,  -  ложились  на  ее  могилу  дважды  в  неделю.   Букеты   по   своей
оригинальности и красоте превосходили те, что присылал отец, когда Андре был
еще мальчиком. Для Андре это было очень важно.
   Он посещал лучшие частные школы, потом университет Лойолы. Но,  поскольку
у него не было законного отца, он везде чувствовал себя изгоем. Хотя это его
не особенно волновало. С некоторых пор весь мир для  него  сосредоточился  в
этом отеле. Все, что происходило  за  его  стенами,  представляло  для  него
ничтожный интерес. Андре не был честолюбив. Он не  вынашивал  далеко  идущих
планов - стать совладельцем отеля, к примеру.  Для  него  божьей  благодатью
было бы умереть на дежурстве в "Фэрмоне".  Если  бы  ему  позволили,  он  бы
никогда не покидал "Фэрмон".
   У Андре  все-таки  был  один  грех.  Вот  и  сейчас  он  с  удовольствием
предавался ему, как гурман, смакующий поданный после славного ужина  хороший
ликер. Открыв ящик стопа, он смотрел на вставленную  в  рамку  фотографию  с
автографом. Ах, Ясмин. Такая изысканная. Такая красивая. "Отличному  парню",
- было написано  на  портрете,  а  дальше  шла  ее  подпись,  состоявшая  из
множества причудливых завитушек.
   Он был не просто преданным ее поклонником. Уже долгие годы он испытывал к
этой женщине самые нежные чувства. Это не было сексуальным влечением.  Глупо
и нелепо выглядело бы это с его стороны. Нет, он почитал ее, поклонялся  ей,
словно ценитель живописи, который вздыхает и мечтает о недоступной  картине.
Он восхищался ею, обожал, молился за ее счастье так же, как молился когда-то
за то, чтобы была счастлива его красавица maman.
   Наконец он задвинул ящик стола, зная, что сегодня вечером у него  еще  не
раз, будет возможность взглянуть на это прелестное  лицо,  от  которого  дух
захватывало и которое ни на  минуту  не  исчезало  из  его  памяти.  Сейчас,
однако, пора было пройтись по гостинице с  проверкой,  которую  он  проводил
каждый час.
   Проходя через вестибюль, Андре невольно поморщился, вспомнив  то  ужасное
утро после убийства Джексона Уайлда. Какой неприятный инцидент - и  надо  же
было этому случиться именно в его отеле!
   Андре вовсе не сожалел о смерти проповедника. Этот человек  прежде  всего
служил себе, своей идее, но не людям. Его улыбка скрывала мерзкую натуру. Он
смеялся слишком громко, говорил слишком замысловато, пожимал руки с излишней
сердечностью. Андре был предельно услужлив и вежлив  со  священником  и  его
семьей, но искренности в этом не было, поскольку слишком сильна была у  него
личная неприязнь к Джексону Уайлду.
   Андре имел зуб на священника. Убийство Уайлда бросило тень  и  на  отель,
хотя от подобных происшествий не был застрахован ни один из  них,  какие  бы
меры безопасности ни  предпринимались.  Тем  не  менее  кое-кто  из  местных
журналистов осмелился высказаться, что отель тоже несет  ответственность  за
случившееся.
   Ну, с подобными заявлениями пусть разбираются юристы. Это  было  уже  вне
компетенции Андре. Но он до сих пор испытывал неприятное ощущение, вспоминая
то злополучное, сумасшедшее утро,  этот  светлый,  обычно  тихий  вестибюль,
забитый  снующими  полицейскими,  репортерами  и   справедливо   негодующими
постояльцами, которых допрашивали, как злоумышленников.
   Андре считал, что следствию должно быть  очевидно,  что  кто-то  с  улицы
поднялся на лифте на седьмой этаж и спокойно вошел в номер Уайлда. Выстрелив
в него, убийца вышел тем же путем, не привлекая внимания. Неужели всех,  кто
останавливался в ту ночь в отеле, можно рассматривать как  подозреваемых?  И
разве полиция имеет право подозревать всех подряд? Андре так не  думал.  Вот
почему он не испытывал угрызений совести, прикрывая  тех,  у  кого  не  было
явных оснований ссориться с Джексоном Уайлдом.
   В числе тех, с кем беседовали полицейские, оказался и Андре.  Объяснения,
которые он им дал, казалось, не вызвали  сомнений.  Однако  с  Кассиди  дело
обстояло иначе. Тот был дотошным и хитрым, совсем не таким, как взъерошенный
следователь с двойным именем. Кассиди открыто не обвинял Андре во  лжи,  но,
казалось, чувствовал, что тот кое-что недоговаривает.
   - Послушайте, мистер Филиппи,  -  Кассиди  придвинулся  ближе  и  понизил
голос, явно стараясь внушить ему доверие, - меня не интересует,  какие  дела
творились в ту ночь на других этажах. Никого не потащат  в  полицию  за  тот
лишь грех, что кто-то провел ночь с проституткой. Меня не волнует,  кто  чью
жену трахал. Что меня действительно интересует, так  это  личность  каждого,
кто проходил через эти двери в ту ночь. Я знаю, что вы  внимательно  следите
за вестибюлем. Перед вами проходит множество людей. Кто-то,  кого  вы  могли
посчитать персоной малозначимой, на самом деле может быть именно  тем,  кого
мы разыскиваем. Любая информация может оказаться исключительно важной.
   - Я понимаю, мистер Кассиди, - бесстрастно ответил  Андре.  -  Но  я  уже
перечислил всех, кого видел в ту ночь.  Я  проинструктировал  весь  персонал
отеля, чтобы вам было оказано полное содействие. Вам  открыт  доступ  в  наш
компьютер.
   - Который, как мы оба знаем, хранит в своей памяти только то, что от него
требуют. А информацию гораздо легче из компьютера убрать, нежели  ввести.  -
Кассиди начал нервничать и даже невольно  повысил  голос.  Осознав  это,  он
резко  сменил  тон,  вновь  заговорив,  как   заботливый   отец   со   своим
провинившимся чадом:
   - Почему вы не хотите быть со мной откровенным,  Андре?  Если  выяснится,
что вы скрываете информацию, вас  могут  привлечь  к  ответственности.  Меня
совсем не радует такая перспектива, а вас?
   Кассиди мог бы до хрипоты урезонивать Андре, менять тактику, но все равно
выжать что-либо ему бы не удалось. Андре твердо решил для  себя  никогда  не
выдавать информацию, которая могла бы скомпрометировать уважаемых им  людей.
Тем более что все это не имело никакого отношения  к  убийству  преподобного
Джексона Уайлда, а следовательно, Кассиди знать об этом  было  совсем  ни  к
чему.
   Кассиди не был уроженцем Нью-Орлеана. Он заблуждался, полагая, что  закон
превыше всего, что перед законом все равны. Кассиди еще  не  освоил  кодекса
чести, который  правил  этим  городом.  Чужаки  могли  не  понимать  или  не
принимать этот кодекс, но Андре Филиппи чтил его свято.

***

   Войдя на кухню, Клэр увидела мать, одиноко сидевшую за столом в  ожидании
завтрака. Она была уже одета и с макияжем на лице. Это было хорошим  знаком.
Бывали дни, когда Мэри  Кэтрин  из-за  депрессии  даже  не  могла  встать  с
постели.
   - Ух как вкусно пахнет кофе, мама, -  сказала  Клэр,  застегивая  в  ушах
сережки.
   - Доброе утро, милая. Ты хорошо спала?
   - Да, - солгала Клэр. Наливая сливки в кофе, она  посмотрела  на  мать  и
улыбнулась. Улыбка застыла  на  ее  лице,  когда  Клэр  взглянула  на  экран
портативного телевизора,  стоявшего  на  этажерке.  Шла  программа  утренних
новостей.
   - Совсем ни к чему так  кричать,  -  заметила  Мэри  Кэтрин.  -  Это  так
некрасиво. Женщина должна говорить мягко, спокойно.
   Ариэль Уайлд, которая в этот момент была на экране,  стояла  в  окружении
репортеров,  стремившихся  запечатлеть  и  передать  в  эфир  ее   последние
критические замечания в адрес властей - городских,  окружных  и  в  конечном
итоге всего штата, которые до сих пор отказывали  в  ее  просьбах  разрешить
вывоз тела мужа в Нэшвилл.
   Клэр осторожно присела на стул напротив матери. Она с  большим  вниманием
наблюдала за Мэри Кэтрин, чем за происходящим на телеэкране.
   - Им следует как можно скорее разрешить миссис Уайлд похоронить  мужа,  -
сказала Мэри Кэтрин, - но, как бы то ни было, трудно испытывать  симпатию  к
таким неприятным людям.
   - Почему ты считаешь этих людей неприятными, мама? Мэри Кэтрин  изумленно
взглянула на дочь:
   - Как, Клэр, разве ты забыла те неприятности, которые причинил тебе  этот
священник, те ужасные  вещи,  которые  он  говорил?  Он  был  отвратительным
существом, и жена его, по всей видимости, ничуть не лучше.
   У нее сегодня день просветления, подумала Клэр. Они случались редко, но в
такие дни Мэри Кэтрин говорила очень осмысленно и полностью  сознавала,  что
происходит вокруг. В такие минуты,  когда  взгляд  ее  был  ясным,  а  голос
звонким и уверенным, никто и заподозрить не мог, что она  когда-либо  бывает
совсем другой. Глядя на нее сейчас, Клэр удивлялась,  что  же  вызывало  эти
всплески   здравомыслия   среди   бесконечной   череды   приступов   тяжкого
психического недуга. Вот  уже  десятилетия  доктора  безуспешно  бились  над
диагностикой и лечением ее болезни.
   - То, что говорил о тебе этот человек,  так  омерзительно,  -  продолжала
Мэри Кэтрин, - Почему он не хотел заняться своим делом  и  оставить  тебя  в
покое?
   Горячность матери изумила Клэр.
   - Мне уже больше не придется  волноваться  из-за  него,  мама.  Блаженная
улыбка появилась на лице Мэри Кэтрин.
   - О да, я знаю. Он умер от трех огнестрельных ран. -  Резко  сменив  тему
разговора, она обратила внимание Клэр на тарелку с круассанами. -  Попробуй,
дорогая. Они просто восхитительны.
   - Я выпью пока только кофе, - рассеянно сказала Клэр. -  Мама,  я  хотела
поговорить с тобой о чем-то очень важном.
   - Мне так нравится этот диктор, а тебе?  У  него  такая  приятная  манера
разговора.
   - Мама? - Клэр подождала, пока Мэри  Кэтрин  вновь  обратит  к  ней  свое
внимание. - Ты помнишь встречу с мистером Кассиди на днях?
   - Конечно. Всего несколько минут назад его  показывали  по  телевизору  и
цитировали в сводке новостей. Я и не знала, когда встречалась с ним, что  он
такая важная персона.  Он  будет  заниматься  расследованием  дела  Джексона
Уайлда от окружной прокуратуры.
   - Да, правильно. И поскольку преподобный Уайлд был так враждебен ко  мне,
Кассиди захотел со мной встретиться. Он может прийти еще раз.
   - О, как замечательно. Он был так мил.
   - Видишь ли, он.., он не всегда мил. По роду  своей  работы  он  зачастую
вынужден задавать людям много вопросов.  Вопросов  личных  -  об  их  жизни,
происхождении. Ему  приходится  копаться  в  их  прошлом,  пытаясь  выяснить
подробности, которые люди предпочитают не афишировать. - Клэр сделала паузу,
чтобы до матери мог дойти  смысл  сказанного.  Мэри  Кэтрин  с  любопытством
смотрела на дочь. - Если мистер Кассиди вновь придет и начнет  расспрашивать
тебя о том времени, когда мы еще жили с тетей Лорель, что ты ему расскажешь?
   Мэри Кэтрин пришла в замешательство.
   - Ну, думаю, что расскажу ему, какое это было замечательное время.
   Вздохнув с облегчением, Клэр взяла руку матери и тепло пожала ее.
   - Оно действительно было замечательным, правда ведь?
   Какие счастливые годы мы провели в доме тети Лорель!
   - Ты знаешь, я до сих пор скучаю по ней. Давай в  это  воскресенье  после
мессы отнесем ей на могилу цветы. -  Мэри  Кэтрин  встала  и  направилась  к
столу. - А теперь, Клэр, прошу извинить меня. Мне  нужно  до  прихода  Гарри
составить список покупок. Она такая рассеянная - если я не напишу  все,  что
нужно купить на рынке, она и не вспомнит ни о чем.
   Мэри Кэтрин занялась своим списком, в  то  время  как  Клэр  обеспокоенно
наблюдала за ней. Кассиди придет опять, это неизбежно. Единственное, на  что
надеялась Клэр, так это на то, что придет он не сегодня. Она была  довольна,
что у Мэри Кэтрин выдался хороший день, но ей не хотелось,  чтобы  именно  в
этот день Кассиди заговорил с матерью о Джексоне Уайлде и его смерти.

***

   Кассиди с наслаждением вдохнул  душистый  запах  нью-орлеанского  кофе  с
цикорием и, протиснувшись в  каморку  кухни,  налил  себе  чашку.  Обжигающе
горячий и горький кофе давал ему двойной заряд - кофеина и оптимизма.  Может
быть, сегодняшний день принесет удачу.
   Он подошел к входной двери и открыл ее, чтобы  достать  утреннюю  газету.
Соседка из дома напротив как раз опускала в его почтовый ящик письма.
   Она оглядела Кассиди и довольно ухмыльнулась.
   - Доброе утро, мистер Кассиди.
   Он придержал узел на полотенце, которым была обмотана талия.
   - Доброе утро.
   -  Что-то  в  последнее  время  я  редко  вас  вижу.  Словно  не  заметив
двусмысленности ее замечания, он ответил:
   - Я был занят.
   - Я читала об этом. - Она кивнула на газету, которую он зажал под мышкой.
С газеты взгляд ее перешел ниже - на еще  влажный  волосатый  живот.  -  Вам
удалось попробовать то мыло, образец которого я дала вам на прошлой неделе?
   Соседка работала в "Мэзон-Бланш", международной  косметической  фирме,  и
постоянно оставляла на его пороге образцы мыла из их коллекции  для  мужчин.
Благодаря ей у Кассиди парфюмерии было больше, чем  у  завсегдатаев  женских
клубов на Бурбон-стрит. Кассиди же предпочитал шампунь "Дайал" и лосьон  для
бритья той же фирмы, но ему не хотелось огорчать  соседку.  Чувствуя  легкое
покалывание от ее пронзительного взгляда, он ответил:
   - О да, мыло великолепное.
   - Пахнет хорошо?
   - Угу.
   Она смотрела ему прямо в глаза.  Он  хорошо  понимал,  что  означал  этот
взгляд. На минуту у него лаже возникло желание  развлечься,  напросившись  в
гости на круассаны, но он отогнал от себя эту мысль, не успев  даже  ее  как
следует сформулировать.
   - Извините, я опаздываю. До свидания.
   Он закрыл дверь буквально за несколько  секунд  до  того,  как  полотенце
соскользнуло с его бедер и упало на пол. Соседка - Пенни, Патти,  Пегги  или
что-то в этом роде - была мила и доступна, насколько ему было известно.  Она
и раньше предпринимала попытки познакомиться с ним поближе, но он по той или
иной причине их игнорировал,  но  главным  образом  из-за  вечной  спешки  и
отсутствия интереса к этой женщине.
   Может быть, как  раз  сегодня  утром  следовало  бы  принять  ее  скрытое
приглашение. Может, секс сейчас был как раз тем, что нужно, чтобы  прийти  в
форму. "К черту, вряд ли это поможет", - пробормотал он. - Если бы все  было
так просто и легко, он бы давно уже выкарабкался из этой  полосы  невезения.
Женщины не были для него проблемой.
   Он отшвырнул ногой полотенце и голый пошел на кухню. Потягивая  кофе,  он
ждал, пока из тостера выпрыгнут два  кусочка  белого  хлеба.  Открыв  "Тайме
пикайюн", он отметил, что освещение  убийства  Уайлда  перекочевало  уже  на
четвертую страницу.
   Автор заметки цитировал помощника окружного прокурора,  который  заявлял,
что объединенные силы полиции и окружной прокуратуры прорабатывают несколько
версий, что было правдой, и что арест убийцы неминуем в ближайшее время, что
было  заведомой  ложью.  На  самом  деле  арестовывать  пока  было   некого.
"Объединенные силы" ни на шаг не приблизились к убийце.
   Тосты поджарились. Кассиди намазал их маслом, посыпал сахаром и корицей и
с наслаждением впился зубами. Почему-то вдруг  вспомнилась  Клэр  Лоран.  Ее
рот, наверное, такой же на вкус, как и эта смесь теплого масла с  сахаром  и
корицей.
   Проклятье! Он сцепил руки, положив их на стол, и подался  вперед,  прижав
подбородок к груди. Хотя прошло не более пяти минут  после  душа,  он  опять
начал потеть; крохотные капельки пота  выступили  на  боках,  груди,  спине,
животе. Зародилось легкое возбуждение.
   Со времени его визита во "Французский шелк" Кассили по ночам стали мучить
подобные ощущения. Они  были  сродни  приступам  малярии  -  отнимали  силы,
заставляли страдать. Кассиди винил в своей  подростковой  болезни  продукцию
"Французского шелка". Любой нормальный парень,  насмотревшись  на  девиц  из
каталога, одежды на которых явно было не в избытке, возбудился бы точно  так
же. От природы никуда не денешься. Любое изделие, представленное в каталоге,
было сексуальным - нежным, холодным или страстным. Но всегда сексуальным.
   Видимо, причина  была  в  женщине,  чьим  вдохновением  был  рожден  этот
каталог. Клэр Лоран была столь же  пикантна,  сколь  и  товар,  который  она
распространяла. Кассиди никак не мог выбросить ее из головы и думал о ней не
только в связи с расследованием. Он даже не раз задавался вопросом, не  были
ли те идиотские пузырьки, которые она выдувала из  флакона,  на  самом  деле
любовным одурманивающим зельем.
   - Ну и как у тебя  вчера  прошла  встреча  на  этом  бельевом  складе?  -
поинтересовался Краудер на следующее утро, когда Кассиди, как обычно,  зашел
к нему в кабинет с докладом.
   - Вы имеете в виду "Французский шелк"?
   - А что, разве в деле фигурирует еще какой-нибудь?
   - "Французский шелк" - это, оказывается, целое  предприятие.  Я  даже  не
предполагал, что у них такой размах.
   - Меня не интересует эта сторона. Ты говорил с этой женщиной - Лоран?
   - Да. Подробно.
   - Что-нибудь интересное?
   - Она говорит, что никогда не встречалась с Уайлдом.
   - И что еще?
   - Это, пожалуй, основное.
   - Ты ей поверил?
   По не вполне понятным ему самому причинам Кассиди ответил уклончиво:
   - Она не дала мне повода сомневаться. -  Поскольку  Краудер  явно  ожидал
подробностей, Кассиди пришлось удовлетворить его любопытство и рассказать  о
Мэри Кэтрин Лоран и фотомодели Ясмин.
   - Я знаю ее, - сказал  Краудер.  -  Видел  однажды  на  приеме  у  Джонни
Карсона. Неотразимая особа.
   - Да, верно. А Мэри Кэтрин Лоран - это мать Клэр, она душевнобольная.
   - Да что ты! И в чем это проявляется?
   Краудер обожал углубляться в детали. Однако, едва  ли  Краудеру  было  бы
интересно узнать, что у Кассиди встает при одной лишь мысли  о  Клэр  Лоран.
Далеко не самая благоприятная  деталь  для  помощника  окружного  прокурора,
пытающегося выстроить обвинение по делу об убийстве, особенно  если  учесть,
что карьера его под большим вопросом.
   Ему выпала  счастливая  возможность  доказать  Краудеру,  что  он  сможет
заменить старика, когда тот уйдет в отставку. Ему  необходимо  было  убедить
всех, от кого зависело его назначение, в том,  что  именно  он  -  идеальная
кандидатура на столь ответственный пост. И в  конце  концов  он  должен  был
доказать самому себе, что еще чего-то стоит.
   Добиться всего этого было вдвойне трудно, если одно из подозреваемых  лиц
приводило его в состояние повышенной потливости и душевного трепета.
   Клэр Лоран не могла совершить столь хладнокровное убийство. Посм