сь  маленькими  слезинками.  Она  старалась
сдержать слезы. Он нежно прильнул к ее губам, целуя уголки ее рта и  любовно
покусывая ее верхнюю губу.
   - Ах, царица моего сердца, не воспринимай мой отъезд так тяжело!  Как  бы
мне хотелось, чтобы Ваба правил сам, а ты была бы просто моей женой и  могла
бы последовать за мной!
   Он вздохнул, а потом тихо произнес:
   - Я возьму Лео с собой.  Нужно  приказать  Северу  принять  на  себя  мои
обязанности в мое отсутствие.
   - Ты вернешься ко мне сегодня ночью?
   Она смахнула слезинку, которая катилась по ее щеке.
   - Да.
   Он ушел, взяв с собой раба, а она села на кровать, скрестив ноги,  совсем
как в детстве. Впервые им предстояло расстаться. Хвала богам за  эту  зимнюю
египетскую кампанию! Она ей необходима, чтобы не тосковать по любимому.  Рим
так далеко, за огромным морем, которого она ни разу не видела! Она не знала,
чем закончится поездка Марка, и это пугало ее. Вернется ли он  к  ней,  если
отец умрет? Ведь он станет главой семьи, а такую ответственность он не может
передать своему младшему брату. Ведь в конце концов Аул живет в Британии,  и
у него там земля, которая требует его присутствия.
   К тому времени, когда Марк вернулся во  дворец,  Зенобия  превратилась  в
комок нервов. Он никогда прежде не видел ее такой. Обычно она всегда держала
себя в руках. За ужином она едва притронулась к еде, да и он тоже, хотя  она
велела приготовить его любимые блюда.
   - Я не хочу покидать тебя, любимая, - сказал он. - Мне хотелось бы, чтобы
ты тоже могла поехать со мной. Я уже начинаю видеть плохие стороны в любви к
царице.
   - Тогда я поеду с тобой! О да, Марк!  Поеду!  Я  знаю,  это  удивит  твою
семью, но я переживу это, раз я смогу быть с тобой!
   - Нет, Зенобия, это невозможно. Тогда тебе придется послать Вабу в Египет
одного. Без тебя он наверняка проиграет кампанию.
   - Но если твой отец умрет, ты не сможешь вернуться в Пальмиру, -  сказала
она, признаваясь в том, что действительно беспокоило ее.
   - Я вернусь в Пальмиру, любимая. Обещаю тебе, а я еще никогда не  нарушал
своих обещаний.
   - Если ты станешь главой семьи, как же ты сможешь оставить ее?
   - Я смогу вернуться в Пальмиру за  своей  женой.  Ведь  ты  -  моя  жена,
любимая. Зенобия, выходи за меня  замуж,  прежде  чем  я  уеду!  Стань  моей
законной женой перед лицом богов.
   - Тогда нам пришлось бы пожениться тайно, Марк, а я не сделаю  это,  пока
нахожусь у власти. Ты же знаешь! Мы уже говорили об этом раньше.
   - Как всегда, Пальмира для тебя - прежде всего, -  сказал  он  с  нотками
горечи.
   - А ты! - обвиняла она его. - Разве твоя семья не важнее нашей любви?  Ты
знаешь свои обязанности и исполняешь их. Почему же,  когда  я  делаю  то  же
самое, ты сердишься?
   Вдруг она поднялась из-за стола.
   - Я не буду ссориться с тобой, мой дорогой. Только не сегодня! Это - наша
последняя ночь за многие месяцы. Идем! - Она протянула  ему  руку.  -  Давай
выкупаемся, а потом проведем те часы, которые  у  нас  остались,  любя  друг
друга.
   - Я не хочу покидать тебя, - тихо произнес он. - Ты знаешь это, любимая!
   - Знаю, Марк, но мы - люди долга. Возвращайся в  Рим  и  прими  последнее
благословение своего отца. А я стану ожидать  твоего  возвращения  домой,  в
Пальмиру.
   Вместе они пересекли комнату и сбросили одежды у края бассейна. Он стоял,
наблюдая, как она спускалась по ступенькам в теплую воду, и чувствовал,  как
его бросает в жар от страстного желания при виде ее золотистого тела,  томно
двигавшегося в черном мраморном  бассейне.  Ее  темные  волосы  развевались,
словно легкий плащ. Повернувшись, она поплыла обратно к нему,  и  взгляд  ее
серых глаз, казалось,  пожирал  его  тело.  Его  длинные  ноги  казались  ей
подобными мраморным колоннам, окаймлявшим портик древнего храма Ваала, и она
дрожала в предвкушении прикосновений его крепких бедер.
   Его член уже сделался прямым и твердым, выступая из темных зарослей в его
паху. Их взгляды встретились, и он бросился  вниз,  в  бассейн,  и  медленно
пошел навстречу ей. Зенобия плыла и чувствовала, что слабеет от желания. Его
руки нежно обвились вокруг ее лодыжек, и он привлек ее к себе. Она  страстно
желала его, и томление ясно отражалось на ее прекрасном лице. Он нежно вошел
в ее тело, наполняя ее тем  огненным  ощущением  полноты,  которое  она  так
любила. Он стоял по  пояс  в  воде,  и  его  пульсирующий  член  все  глубже
погружался в нее, а она лежала на воде перед ним, легко  обхватив  его  тело
ногами. Ее дивные волосы волнами струились по мягкой зыби воды.
   Пальцами обеих рук он начал нежными легкими  прикосновениями  поглаживать
соски ее  грудей.  Она  задрожала,  улыбаясь  медленной  улыбкой,  ее  глаза
закрылись от восторга, и волны удовольствия начали накатывать на нее. Все ее
существо пело от наслаждения их любовью, и она чуть не  вскрикнула  во  весь
голос от восторга, когда почувствовала, как он растет и трепещет внутри нее.
Однако он оставался совершенно неподвижным,  двигались  только  его  пальцы,
которые продолжали раздражать ее бархатистые соски.
   Наконец, она почувствовала, что больше не может выносить такую изощренную
пытку, и ее тело начало дрожать, когда медовая сладость начала  исходить  из
нее, увенчав рубиново-красную головку его  члена.  Она  услышала  его  тихий
смех.
   - Ах, любимая, ты, как всегда, - нетерпеливое и жадное создание.
   Потом он вышел из нее, схватил ее в объятия и вынес из бассейна.
   - Ненавижу, когда ты такой высокомерный, -  прошептала  она,  вставая  на
дрожащие ноги, которые грозили в любую минуту подкоситься.
   Сильной рукой он охватил ее стройную  талию,  а  другой  рукой  осторожно
вытер ее.
   - И вовсе не высокомерный, просто я в восторге оттого, что могу дать тебе
такое наслаждение, - сказал он, выжимая воду из ее длинных волос.
   - Но я хочу, чтобы ты тоже наслаждался! - протестовала она.
   - А я и наслаждаюсь, - ответил он. - И наслаждаюсь еще больше, когда вижу
выражение твоего лица.
   Он снова подхватил ее на руки, пересек комнату и бережно положил на ложе.
Потом лег рядом и сказал:
   - Когда придут ночи одиночества, любимая, я буду  тысячу  раз  переживать
каждый момент, который мы провели в этой комнате, каждую ночь, когда я лежал
рядом с тобой и любил тебя. Я никогда не любил  другую  женщину,  и  клянусь
тебе, никогда не полюблю.
   Он схватил ее в объятия, и они целовались до  тех  пор,  пока  не  начали
задыхаться.
   Теперь он пламенно желал снова обладать ею, но Зенобия увернулась от  его
нетерпеливых объятий. Изогнув тело, она сдвинулась вниз  и  стала  покрывать
его плоский и слегка опушенный  торс  поцелуями.  Она  дразнила  его,  нежно
покусывая своими острыми маленькими зубками, и он издал стон, а  кончик  его
члена трепетал при каждой ее атаке. Потом он ощутил ее теплый, успокаивающий
язык, и она взяла его на несколько мгновений  в  рот.  Марк  боролся,  чтобы
сохранить самообладание. И как раз тогда, когда он уже решил,  что  проиграл
их любовное сражение, она снова изменила позу,  оседлала  его  и  сдвинулась
вниз, облекая его своей горячей плотью.
   Вытянув вверх свои большие  руки,  он  стал  мять  ее  прекрасные  груди,
страдая от невероятного  наслаждения.  Его  полуприкрытые  сапфировые  глаза
наблюдали, как она откинула назад  голову  в  экстазе.  Тонкие  вены  на  ее
гладкой шее выделялись, и было видно, как кровь пульсирует в них. Она  вновь
задрожала от  ощущения  наполненности,  и  тогда  он  снова  овладел  собой,
перевернул ее и теперь уже сам оседлал ее.
   Он медленно вышел из нее  и  усмехнулся,  когда  она  издала  тихий  крик
разочарования. Взяв член в руку, он стал нежно тереться им о низ ее  живота.
Она стонала и искала его своими горячими, нетерпеливыми маленькими ручками.
   - Нет, любимая, - проговорил он, наклонившись, чтобы  ласкать  языком  ее
ухо. - Не будь слишком торопливой, ведь у нас еще есть время.
   Его язык двигался по запутанному лабиринту другого ее уха,  на  мгновение
слегка пощекотав его.
   Она извивалась под ним, и ее желание росло  с  каждым  прикосновением,  с
каждой лаской. Его руки любовно гладили ее трепещущие груди, и  он  старался
запомнить линии  ее  тела;  ощущение,  которое  давало  прикосновение  к  ее
атласной коже; ее чудесные груди  -  эти  медовые  холмы  нежности,  которые
напоминали ему о самой великой  богине-матери;  ее  длинные,  сильные  ноги,
которые могли охватывать мужчину в страстном объятии с такой же легкостью, с
какой они охватывали бока  огромного  серого  жеребца,  ее  мраморно-гладкие
ягодицы, округлые, словно две луны. Он обожал ее всю, он поклонялся ей.  Это
была его любовь, сама его душа.
   - Ах, любовь моя, -  пробормотал  он,  приникнув  к  спутанному  узлу  ее
влажных волос. - Не знаю, смогу ли я вынести разлуку с тобой.
   Его голос дрожал от волнения, и  Зенобия  почувствовала,  что  непрошеные
слезы начали скатываться по его щекам.
   - Сделай так, чтобы мы стали одним целым, дорогой,  -  молила  она.  -  Я
умру, если ты не сделаешь этого!
   И она изогнулась дугой, чтобы принять его в себя,  а  он  стал  энергично
проникать в ее страждущее тело.
   Снова и снова он вонзался в ее наполненную страстным  желанием  плоть,  и
Зенобия плакала как от радости обладания им, Так и  от  того,  что  знала  -
утром он уедет. Наконец, его страсть достигла пика, и  его  семя  хлынуло  в
теплую темноту ее лона, а он в  изнеможении  упал  на  ее  грудь.  Она  тихо
плакала, в то время как он содрогался от  наслаждения.  Как  же  сможет  она
существовать без него? Ведь он - сама жизнь. "О мама, - подумала она, - если
между тобой и отцом все было вот так же, то теперь я наконец могу понять  ту
любовь, которую вы испытывали друг к другу!"
   Несколько минут они лежали, сжимая друг друга в объятиях и не  говоря  ни
слова. Он слышал, как ее сердце постепенно успокаивается. "Она - невероятная
женщина", - думал он, и он постарается побыстрее закончить дела в Риме. Если
его отец действительно смертельно болен - а его мать была не такой женщиной,
чтобы преувеличивать, - тогда ему придется принять на себя обязанности главы
семейства, но вначале он вернется в Пальмиру за Зенобией. Потом ему пришло в
голову, что у него нет никакой причины оставаться в Риме. Он не любит Рим  и
в действительности никогда не любил его. Его младший брат Аул обосновался  в
Британии, а две его сестры, Луция и Эвзебия, живут со своими мужьями  далеко
от Рима: Луция - на севере, близ Равенны, а Эвзебия - на юге, в Неаполе. Его
мать, возможно, предпочтет вернуться в Британию вместе с Аулом. И  тогда  он
свободен и сможет жить в Пальмире, сделать ее своим домом, вернее, их домом.
Он поделился своими мыслями с Зенобией и услышал радость в ее голосе,  когда
она отвечала ему.
   - Ты хочешь сказать, что действительно  сделаешь  Пальмиру  своим  домом?
Покинешь Рим?
   - Я уехал из Рима пятнадцать лет тому назад, любимая. Разве у  меня  есть
дом там? Собственное дело? Все это можно купить. Все это не имеет значения и
не вызывает у меня никаких чувств. Мой дом - там, где ты, любимая.  Мой  дом
здесь, в Пальмире.
   Зенобия разрыдалась, и горячие слезы заструились по  ее  щекам,  намочили
подушки, попали в уши.
   - Теперь, - сказала она, наконец овладев собой, - теперь я смогу  вынести
твой отъезд! Я пошлю с тобой шестерых моих охранников, Марк. Первый  из  них
возвратится назад из Триполи,  чтобы  сообщить  мне,  на  каком  корабле  ты
отплыл. Второй и третий привезут мне письма от тебя из портов, в которые  вы
будете заходить; четвертый приедет прямо  из  Бриндизи  и  сообщит,  как  ты
добрался до берегов Италии; пятый принесет мне весточку из Рима; а последний
останется с тобой и будет сопровождать тебя на обратном  пути.  Он  принесет
мне самую счастливую новость из всех - новость о том, что ты едешь домой!
   -  Да  будет  так,  любимая!  -  согласился  он.  Потом  его  губы  вновь
встретились с ее губами и начали пить  их  сладость.  Ему  захотелось  снова
овладеть ею, и она радостно раскрыла ему свои объятия и снова приняла его. В
эту ночь они любили друг друга почти безостановочно, любили губами, руками и
глазами. Они прикасались друг к другу и ласкали друг друга. Они наслаждались
друг другом до тех пор, пока не лишились сил. Наконец, за час  до  рассвета,
они впали в короткий успокоительный сон,  а  проснувшись,  были  спокойны  и
сосредоточены.
   Они сказали друг другу слова прощания наедине, в своей комнате любви.  Их
губы на мгновение прижались друг к другу, взгляды встретились  в  молчаливом
понимании.
   - Ничто не помешает мне вернуться к тебе, любимая, - сказал он.
   - Я буду ждать, - ответила она.
   Официально  они  попрощались  в  главном  внутреннем  дворе   дворца,   в
присутствии Лонгина, юного царя, его брата и других членов совета десяти.
   - Пожалуйста, передай императору Аврелиану наши приветствия  и  выражение
нашей преданности, Марк! - сказал царь.  -  Надеемся,  его  правление  будет
долгим и благополучным. Какое несчастье, что Клавдий умер от чумы!
   Марк улыбнулся.
   -  Буду  счастлив  передать  приветствия  вашего  величества   императору
Аврелиану. Он женат на моей дальней родственнице. Кроме того, он  прекрасный
полководец. Полагаю, если сенат будет сотрудничать с ним, Рим расцветет  при
его правлении.
   Царь кивнул и произнес:
   - Прощай, Марк Александр Бритайн. Пусть боги будут с тобой и хранят тебя,
пока ты не вернешься к нам в Пальмиру!
   Марк поклонился юному царю и кивнул всем остальным. Потом его глаза вновь
отыскали Зенобию. Они пристально, с любовью смотрели друг на друга.
   - Прощай, любимая! - нежно сказал он и услышал в ответ:
   - Прощай, сердце мое! Я буду ждать!
   Не оглядываясь, он сел на своего белого жеребца и  выехал  через  главные
ворота дворца в сопровождении раба и шестерых личных охранников Зенобии.  Он
не знал, что она поднялась в башню дворца,  из  которой  открывался  вид  на
главный караванный путь, и наблюдала за ним, пока он и его  маленький  отряд
не превратились в пятнышки у самого горизонта.

***

   Несколько дней спустя возвратился  первый  из  охранников  Зенобии.  Марк
Бритайн и его отряд отправились  из  Триполи  в  плавание  на  первоклассном
торговом судне под названием "Счастье Нептуна". Прежде чем достичь Бриндизи,
оно должно было остановиться только на Кипре  и  Крите.  Возвратился  второй
посланник,  а  вскоре  и  третий.  Путешествие  проходило   спокойно,   море
оставалось тихим, а ветер - благоприятным. Скоро он должен  был  приехать  в
Рим. Через два месяца в Пальмиру вернулся четвертый посланник.  Возлюбленный
царицы благополучно достиг берегов Италии. Зенобия  перестала  беспокоиться.
Аппиева дорога, самая известная дорога империи, вела из Бриндизи прямо в Рим
и была исключительно безопасной.
   Теперь Зенобия обратила свой взгляд  на  Египет.  Они  покинули  Пальмиру
ранним зимним утром. Царица и ее красавец сын ехали  вместе  в  великолепной
золотой колеснице,  запряженной  четверкой  угольно-черных  коней.  Граждане
Пальмиры, стоявшие по обе стороны дороги до самой триумфальной арки, кричали
восторженными голосами при виде своей любимой царицы и царя.
   - Как они любят тебя! - дивился Вабаллат, слыша крики толпы.
   - Нет, как они любят тебя! - поправила она его. - Ведь ты - царь.
   - Нет, - ответил сын. - Я еще не заслужил их  поклонения.  Это  тебя  они
приветствуют. Но когда мы вернемся и проедем через эту триумфальную арку,  -
вот тогда они будут выкрикивать мое имя, и я заслужу это!

Глава 8

   Дагиан, жена Луция Александра Бритайна, поспешила в атрий своего  дома  и
протянула руки в радостном приветствии. - Марк!
   И бросилась в объятия своего старшего сына, а потом расцеловала его в обе
щеки.
   - Хвала богам, ты благополучно прибыл домой! Он отступил назад и принялся
рассматривать ее. Ей  уже  шестьдесят,  и  все  же  он  не  заметил  больших
изменений за те пятнадцать лет, которые он отсутствовал. Ее чудесные волосы,
когда-то золотистые, теперь стали  седыми,  но  голубые  глаза,  которые  он
унаследовал от нее, остались ясными и острыми,  как  всегда.  Ее  прекрасное
лицо не обезобразили морщины.
   - А Аул благополучно доехал? Она утвердительно кивнула.
   - А как отец? Он все еще жив?
   - Да, но только потому, что не хотел отправляться  в  подземное  царство,
пока не увидит тебя, Марк. Сейчас он спит, но я проведу  тебя  к  нему,  как
только он проснется.
   - Марк?
   В  атрий   вошла   женщина,   очень   похожая   на   его   мать,   но   с
рыжевато-белокурыми волосами.
   - Луция?
   О боги, ведь она была худенькой девчонкой, когда он видел ее в  последний
раз!
   - Не думала, что это возможно, Марк, но ты с возрастом стал еще красивее,
- сказала Луция, подходя и целуя его.
   - И ты, сестренка, стала еще прелестнее! - ответил он.
   - Нет, Марк, - ответила она с кислой миной, - просто я выросла! - И  она,
смеясь, похлопала по своим дородным бокам. - Вот результат появления на свет
пятерых детей и содержания слишком хорошей кухарки. Подожди,  увидишь  своих
племянниц и племянников, Марк! Они уже выросли!
   - Да, Марк, - спокойно вступила в  разговор  Дагиан.  -  Дети  Луции  уже
взрослые, а ты, самый старший из моих детей, еще не женат!
   Он мог бы отделаться шуткой, но вдруг понял,  что  лучше  сказать  правду
сейчас, чтобы они могли привыкнуть к ней, а не ждать, пока умрет отец.
   - Я не собираюсь оставаться здесь, в Риме, мама. Я вернусь в Пальмиру.
   - Марк! Но почему?
   - Боюсь, мама, что после пятнадцати лет, проведенных мной на  Востоке,  я
стал предпочитать сухой и теплый климат.
   - А что еще? Тебе не удастся одурачить меня, Марк. Теплая  погода  -  это
недостаточная причина, чтобы покинуть родной дом.
   Он рассмеялся. Он не собирается мучить ее неизвестностью. Это никогда  не
удавалось ему, даже когда он был еще ребенком.
   - Там есть одна дама, на которой я хочу жениться. Она дала свое согласие,
поэтому я вернусь в Пальмиру.
   - Кто же она, Марк?
   - Пока я не могу тебе этого сказать.
   - Она замужем?
   - Вдова.
   - Достаточно ли она молода, чтобы иметь детей?
   - Да, мама. Она может родить кучу детей.
   - А она хороша собой, Марк? - тихо спросила Луция.
   - Ах, сестренка, если бы богиня Венера сошла на землю, она взяла бы  себе
лицо и фигуру моей любимой.
   - Да ты влюблен! Дагиан была изумлена.
   - Да, я влюблен, мама! - с улыбкой признался он. Некоторое время Дагиан с
удивлением смотрела на  сына.  Он,  всегда  такой  сдержанный,  теперь  явно
волновался. Он далеко уже не юноша. Перед ней стоял большой, изящный и умный
мужчина, который всегда казался ей немножко суровым. Он не похож на младшего
брата Аула, который всегда смеялся, всегда был легкомысленным и находился  в
самой гуще жизни, который не боялся быть обиженным. Не был  он  похож  и  на
своих сестер, страстных и нежных женщин,  чувства  которых  всегда  были  на
виду. Нет, Марк - сдержанный человек, и видеть теперь  его  лицо,  озаренное
любовью, - это нечто поразительное!
   - Марк!
   Этот возглас, вернее, пронзительный крик, издала маленькая пухлая молодая
женщина, унаследовавшая от отца темные волосы и глаза. Она  пробежала  через
атрий и бросилась в его объятия.
   Он поднял ее, и она весело засмеялась.
   - Эвзебия, моя маленькая птичка, я вижу, ты так и любишь все сладенькое!
   - Кальвин говорит, что от тощих женщин  нет  никакого  проку  в  холодные
ночи! - быстро ответила она.
   Потом принялась откровенно рассматривать его.
   - О Юпитер!  Да  ты  великолепен!  Может  быть,  мне  тоже  следовало  бы
переехать в Пальмиру!
   - Это любовь смягчила его, Эвзебия, - поддразнила старшая сестра.
   - Любовь? Марк влюблен?
   Темно-карие глаза Эвзебии округлились от любопытства.
   - Расскажи же мне! Расскажи! - умоляла она старшего брата.
   - Мне нечего рассказывать. Я  женюсь  на  одной  даме,  когда  вернусь