на  полу.   Потом
вернулась в уголок к Торамалли и что-то запела  тоненьким  голоском  под  ее
аккомпанемент.
   - Пойдем, моя любовь, - сказал Акбар, вставая с кровати. Он подвел  ее  к
лежащему на  полу  матрасу.  -  Для  этого  нам  потребуется  более  твердое
основание, чем наша кровать.
   Велвет взглянула на двух прислужниц.
   - Они обязательно должны присутствовать? - спросила она.
   - Заниматься любовью - это такая естественная вещь, - ответил он. - А  их
музыка будет нас возбуждать. И потом, - ласково поддразнил он ее, -  они  не
будут смотреть. Они рабыни и должны только прислуживать нам, а не  смотреть.
Они знают: если я замечу, что они подглядывают за нами, я прикажу выжечь  им
глаза раскаленными углями, чтобы они никогда больше  не  шпионили  за  своим
хозяином.
   Велвет вздрогнула. Он так  спокойно  это  сказал.  Все-таки  в  некоторых
отношениях разница между их культурами была потрясающей, и она  сомневалась,
что когда-нибудь сможет к этому привыкнуть.
   - Теперь, моя Кандра, - начал Акбар, - я хочу, чтобы ты встала на колени,
слегка раздвинув ноги, и положила голову на сложенные руки.
   Пока она следовала его указаниям, Акбар взял  с  пола  маленькую  фляжку,
которую Рохана оставила рядом с матрасом.  Открыв  ее,  он  обмакнул  в  нее
палец, тщательно смазав его маслом. Потом,  раздвинув  две  луны  ее  попки,
медленно и осторожно стал всовывать его туда. Велвет вскрикнула и попыталась
вырваться, но он успокоил ее, проговорив:
   - Я не сделаю тебе больно, любовь моя. Не бойся. Он почувствовал, как она
расслабилась при звуке его голоса, и нежно вдвинул в нее  палец  до  первого
сустава.
   - Тебе больно? - спросил он.
   - Н-нет, но ощущение очень странное, - сказала она низким голосом.
   - Только потому, что ты не знакома с этим. - ответил он, и начал медленно
двигать его взад-вперед. Когда она привыкла к  этим  движениям,  он  вытащил
палец и опять тщательно смазал, но теперь не  только  его,  но  и  соседний.
Потерев ими маленькую сморщенную складочку на ее розовой дырочке, он вставил
туда сразу два  пальца.  Велвет  легонько  вскрикнула  и  опять  попыталась,
подавшись всем телом вперед, ослабить нажим его  пальцев,  но  Акбар  ей  не
позволил. Войдя в нее, он пошевелил ими в проходе, стараясь  расширить  его.
Когда Велвет поняла, что  ей  не  сделают  больно,  она  опять  успокоилась.
Медленно он двигал пальцами взад и вперед, пока не  понял,  что  она  вполне
готова принять его. Его лингам уже был твердым от нетерпения и вина, которое
он  выпил,  В  это  вино  добавили  специальные  снадобья,  чтобы  он   смог
удовлетворить свою молодую жену. Он смазал  маслом  свой  огромный  член  и,
удерживая одной рукой ее попку раздвинутой, другой направил его в цель.
   - В первый раз всегда трудно, так же, как было с твоей йони, когда в  нее
входили впервые. Я буду  действовать  очень  медленно,  и,  хотя  ты  будешь
чувствовать все возрастающее давление, боли не будет.
   - Я немного боюсь, - призналась она.
   - Новые, неизведанные пути всегда страшат, и этот  может  тебе  не  очень
понравиться, моя роза. В этом случае мы не будем так любить друг друга. Ведь
удовольствие состоит в том, чтобы и другой человек тоже наслаждался.
   - А ты получаешь удовольствие от этого, мой повелитель?
   - В разнообразии  есть  свои  преимущества,  особенно  когда  становишься
старше, - ответил он ей.  Потом  начал  сильно  нажимать  своим  лингамом  в
отверстие ее заднего прохода. Сначала оно не поддавалось, но, когда он нажал
сильнее, маленькое отверстие начало раскрываться, как  цветок,  под  напором
его нетерпеливого члена, который вдруг ворвался внутрь. Теперь  головка  его
огромного лингама плотно вошла внутрь ее.
   - О-о-о-о! - тихо вскрикнула Велвет, прикусив нижнюю губу.
   - Я делаю тебе больно? - с любопытством спросил он.
   - Н-е-т!
   Он дал ей несколько секунд привыкнуть к  новым  ощущениям,  крепко  держа
руками за бедра. Потом очень медленно он двинулся  глубже  внутрь  ее.  Этот
проход был восхитительно тугим, казалось, что он как бы засасывает его, пока
он постепенно продвигался вглубь. Наконец  он  вошел  туда  целиком,  и  ему
потребовалось все его самообладание, чтобы тут же не извергнуть в  нее  свое
семя.
   Велвет никогда не чувствовала себя такой до отказа заполненной, хотя и не
была уверена, что ей нравится  такой  способ.  Он  почти  всем  своим  весом
навалился на нее, вытянул вперед руки и сдавил ей грудь. При этом  он  начал
обычный  любовный  ритм.  Темп  движений  все  возрастал.  Его  теплые  руки
передвинулись от ее грудей вниз, к средоточию  ее  женственности,  и  начали
нежно ласкать его. Теперь Велвет чувствовала себя гораздо  увереннее  и,  не
скрываясь,  начала  извиваться  всем  телом  от  его  прикосновений.  К   ее
удивлению,  она  почувствовала,  что  в  ней  растет  возбуждение,  и  мягко
застонала. Он увеличил темп, его собственное желание все росло и ширилось но
мере того, как он раз за разом входил в тугое  отверстие.  Ее  бедра  теперь
двигались в одном ритме с ним,  резко  поднимаясь  вверх,  чтобы  как  можно
глубже принять каждое его движение вниз. Акбар чувствовал,  как  из  глубины
его  тела  поднимается  волна  невиданного  желания.  Не   в   силах   более
контролировать его, он дал вырваться ему наружу, и в это же мгновение Велвет
с криком рухнула ничком на матрас.
   Несколько минут он лежал неподвижно,  придавив  ее  своим  весом,  потом,
скатившись с нее на бок, притянул к себе.
   - Скажи мне, Кандра, как это тебе показалось? Она глубоко вздохнула:
   - Я получила некоторое удовольствие, но, будь моя  воля,  повелитель,  не
думаю, что я захотела бы часто прибегать к этому способу любви.
   - Тогда мы не будем больше этого  делать,  ибо  единственным  результатом
нашего союза должно быть удовольствие.
   - Единственным? - поддела она его.
   Он улыбнулся про себя. Ей не принесли большой радости последние  полчаса,
и все-таки она нашла в себе силы шутить с ним. Ему нравился ее сильный  дух.
Другая женщина на ее месте плакала бы и упрекала его.
   - Я не могу оплодотворять тебя каждый раз, когда мы занимаемся любовью, -
запротестовал он, а она рассмеялась.
   - И уж тем более невозможно сделать мне ребенка таким образом,  каким  мы
сейчас любили друг друга.
   Акбар в полном восхищении расхохотался. Спаси его Бог, но  он  любит  эту
белокожую женщину с ее восхитительными  рыжеватыми  волосами  и  изумрудными
глазами.
   - Тогда нам следует все начать с самого начала, - ответил он ей.
   Он окликнул двух прислужниц, которые, немедленно прекратив  свою  музыку,
принесли кувшин  с  теплой  ароматной  водой  и  любовные  полотенца,  чтобы
обтереть своих хозяина и хозяйку. Велвет стоически  вынесла  это  испытание,
хотя до сих пор чувствовала себя неудобно, когда служанки  дотрагивались  до
ее самых интимных мест.
   Когда девочки закончили, Велвет нежно заговорила со своим супругом:
   - Отошли Рохану и Торамалли. Уже поздно, а я вполне могу  позаботиться  о
тебе сама. Мне так даже  больше  нравится,  У  нас  принято,  чтобы  женщины
ласково ухаживали за мужчинами.
   - Сколько кротости в твоем голосе, моя роза, - поддразнил он ее.  -  Даже
не верится, что это ты со мной говоришь. - Акбар быстро сказал  что-то  двум
прислужницам, и те,  кланяясь,  вышли  из  комнаты.  -  Ну  а  теперь,  -  с
поддельной серьезностью проговорил он, - ты можешь ласково  обслужить  меня,
моя роза.
   - Тебе стоит только приказать мне, мой повелитель, - поддела  она  его  в
ответ.
   Встав, он помог подняться с матраса  ей  и  повел  назад  к  их  обширной
кровати. Акбар вдруг крепко обнял Велвет, их губы  встретились  в  неистовом
поцелуе, и они повалились на  мягкие  шелковые  подушки,  переплетясь  всеми
своими членами.
   - Я люблю тебя, - прошептали его губы, прижатые к ее губам.  -  Весной  я
увезу тебя в Кашмир и построю тебе там дворец на берегу голубого  озера.  Мы
будем жить вдвоем у величественных  гор  и  мирно  растить  нашего  ребенка.
Вдвоем, ты и я, мы будем охотиться на горных козлов, оленей и медведей. Тебе
понравится  Кашмир,  и  его  красота  станет  достойным  обрамлением   твоей
собственной. Я сделаю тебя счастливой, Кандра. Перед  лицом  Великого  Бога,
нашего Создателя, клянусь тебе в этом!
   - Я счастлива, что нахожусь рядом с тобой, мой Повелитель. Как ты сможешь
управлять своим государством, если уедешь из столицы? Я  не  могу  позволить
сделать это ради меня. Это не правильно. Просто не отпускай  меня  от  себя,
мой супруг. Это все, о чем я тебя прошу.
   - Я старею, - ответил Акбар. -  И  не  очень  хорошо  себя  чувствовал  в
последние  годы.  Пусть  государством  занимается  Салим.  К  тому  же,  Бог
свидетель, он так рвется к власти и  уже  сейчас  готовит  восстание,  чтобы
взять то, что якобы принадлежит ему по праву рождения. Я отдам ему власть  и
уеду, взяв с собой только жен, к  компании  которых  так  привык.  Остальные
останутся здесь, в Лахоре. Чем меньше  женщин  будет  со  мной,  тем  меньше
придется выслушивать жалобы. Даже, подумалось мне сейчас, мы возьмем с собой
только Иодх Баи и Ругайю Бегум.
   - Нет, мой повелитель. Если поступишь так, ты поставишь под угрозу  меня.
Ты совсем не стар и не слаб. Ты могучий и мудрый  властелин.  Тебя  любят  и
уважают все, кто с тобой знаком.  Откажись  ты  сейчас  от  трона  в  пользу
нетерпеливого мальчишки, и ты опять  ввергнешь  свою  страну  в  гражданскую
войну. Салим не сможет удержать мелкие княжества в  едином  целом,  как  это
удается тебе. Если любишь меня, обещай, что не покинешь  трон.  Построй  мне
дворец в Кашмире, и каждый год в засушливый период мы  будем  уезжать  туда,
чтобы насладиться прохладой гор и вод.
   - Ты действительно хочешь, чтобы я так сделал, Кандра? Ты согласна жить в
Лахоре и следовать за мной во всех моих поездках по стране, когда  мне  надо
будет уехать?
   - Я на все  согласна,  мой  повелитель,  пока  я  рядом  с  тобой.  Акбар
поцеловал ее. Его крепкое тело опустилось на Велвет, и она открыла себя ему,
глубоко, вздохнув, когда его меч вошел в ее ножны.
   - Ты моя, - прошептал он, приподняв голову, чтобы заглянуть ей в глаза. -
Скажи мне, что ты моя, моя любимая жена!
   - Я твоя, мой супруг. Я буду твоей всю жизнь, какую дарует нам Господь, и
после этого я буду твоей в вечности. - Обхватив его  голову  руками,  Велвет
начала покрывать его лицо легкими поцелуями, пока он не смог больше выносить
сладкой страсти, бушевавшей внутри него. С громким криком он в последний раз
со всей силой вошел в нее так глубоко,  как  только  смог,  освобождая  свое
трепещущее  тело  от  горячего  семени,  и  вдвоем  они  в  этот   чудесный,
ослепительный миг зачали ребенка.

Глава 11

   Карета,  в  которой  Майкл  О'Малли,  епископ  Мчд-Коннотский,  ехал   от
побережья Франции в Париж, была большая и удобная. Четверка сильных лошадей,
управляемых умелым кучером, вскачь неслась по  заснеженным  зимним  дорогам.
Хорошо укатанный снег скрыл глубокие колеи, ямы и ухабы. Пейзаж был довольно
унылым, черно-белым. Сбросившие листья деревья тянули к  небу  голые  ветви,
дымок из труб изредка попадавшихся деревень и ферм казался  темным  на  фоне
серого полумрака.
   Глядя из окна кареты через очень дорогие стеклянные окна, епископ ежился.
Ему было вполне тепло и удобно внутри обитой темно-зеленым  бархатом  кареты
под тяжелой меховой полстью  и  жаровней  с  раскаленными  углями  в  ногах.
Золото, подумал он с легкой усмешкой, все-таки полезная  вещь.  Наклонившись
вперед, он откинул спинку переднего сиденья  и  вынул  из  открывшейся  ниши
ивовую  корзинку.  Открыв  ее,  он  достал  кожаную  флягу  с  темно-красным
бургундским и налил себе вина в кубок. Прикрыв глаза,  он  сначала  с  видом
знатока втянул в себя легкий  аромат  вина  и  только  потом  сделал  первый
глоток. Зажав кубок между колен, он закупорил флягу  и,  убрав  ее  назад  в
корзину, достал оттуда глиняный горшочек с паштетом  из  гусиной  печенки  и
свежий хлеб, завернутый  в  салфетку  и  еще  теплый.  Отломив  кусочек,  он
использовал его как ложку, чтобы подцепить паштета, и  отправил  все  это  в
рот, неторопливо пережевывая. Паштет был великолепен, а корочка на  хлебе  -
восхитительна.
   Гостиница, в которой он провел предыдущую ночь,  оставила  у  него  самые
лучшие воспоминания, да еще и хозяйка, зная,  что  до  Парижа  целых  полдня
пути, позаботилась о нем, собрав в дорогу корзину с провизией. Он оказал  ей
честь, исповедовав ее, и отпустил  небольшие  прегрешения,  наложив  на  нее
совсем легкую епитимью.
   Закончив легкий обед приятно хрустевшей на  зубах  грушей,  он  запаковал
корзинку и убрал ее назад за переднее сиденье. Потом выглянул в окно.  Начал
падать  легкий  снежок,  и  Майкл  О'Малли  не  позавидовал  ни  кучеру,  ни
сопровождавшей его охране. Вдали, правда, уже виднелись шпили  Нотр-Дама,  и
он подумал, что скоро они будут на месте.
   Он намеревался остановиться в Париже в городском  доме  матери  и  отчима
Адама де Мариско, графа и графини де Шер. Это  был  небольшой  дом  всего  с
шестью спальнями, но епископ надеялся, что ему там будет  вполне  удобно,  а
слуг должны были прислать из графского поместья Аршамбо на Луаре.
   Мысли Майкла О'Малли перекинулись на поручение,  которое  ему  предстояло
выполнить. Это будет нелегко, и, хотя ему предстояло иметь дело со старинным
приятелем, потребуется весьма тонкая дипломатия. Сложность состояла  в  том,
что он видел логику в  действиях  отца  Орика.  Да  поможет  ему  Бог!  Его,
бедолагу, услали из Европы куда-то к черту на кулички, да еще ждали от него,
что он будет  творить  там  чудеса,  обращая  в  веру  Святой  Матери-Церкви
безбожников, не получая при этом, Майкл готов был побиться об заклад  с  кем
угодно, ни копейки из метрополии. Отчаянно пытаясь работать хорошо, привлечь
к себе внимание начальства в  Португалии,  Париже  или  Риме  и,  подозревал
Майкл, столь же отчаянно надеясь вернуться домой, этот  бедный  иезуит,  без
сомнения, понимал, что все его  надежды  на  будущее  уплывают  за  горизонт
вместе с лордом и леди де Мариско. И он сделал единственное, что было в  его
силах: захватил Велвет заложницей, чтобы все-таки получить выкуп. И  конечно
же, в этом Майкл не сомневался,  отец  Орик  и  не  подозревал  об  обуявшей
португальского  губернатора  жажде  мщения.  Главной   жертвой   стала   его
племянница Велвет. Бедная малышка Велвет! Лицо  епископа  помрачнело.  Какие
муки пришлось вытерпеть этой  девочке,  которую  всегда  оберегали  от  всех
жизненных невзгод, оказавшейся вдруг в столь ужасном положении? Он  от  всей
души молил Бога, чтобы она осталась жива и ее можно было бы спасти из плена.
   Карета резко остановилась,  и,  вернувшись  мыслями  к  действительности,
Майкл обнаружил, что они уже в Париже и ждут, когда  привратник  откроет  им
ворота. Снег теперь валил тяжелыми хлопьями, и епископ  едва  мог  различить
фигуру привратника. Кучер, в своем  нетерпении  побыстрее  завершить  долгое
путешествие и, без сомнения, мечтавший о теплом огне и пинте  доброго  вина,
чуть не сшиб привратника с ног, подстегнув лошадей и галопом влетев во двор.
Карета остановилась перед широкими двойными дверями, которые тут же, как  по
волшебству, распахнулись. Два ливрейных лакея сбежали со ступеней и,  открыв
дверь и откинув ступеньку, помогли Майклу О'Малли вылезти из кареты.
   -  Мерси,  мерси!  -  проговорил  епископ,  осеняя  их  крестом  в   знак
признательности, и поторопился войти в дом.
   Навстречу ему поспешно выступил худой длиннолицый человек.
   - Добро пожаловать,  монсеньор  епископ.  Меня  зовут  Алард,  я  местный
мажордом. - Он подтолкнул вперед низенькую, толстенькую женщину:
   - Моя жена  Жаннин,  домоправительница  и  кухарка.  Нас  прислала  мадам
графиня, чтобы прислуживать вам.  Мы  постараемся  сделать  ваше  пребывание
здесь приятным. Можно ли узнать, сколь  долго  вы  предполагаете  пробыть  в
Париже?
   - Не больше недели, в крайнем случае две, - ответил Майкл.
   -  Благодарю  вас,  милорд  епископ.  Позвольте  проводить  вас  в   ваши
апартаменты, и хотелось бы узнать, что мы можем сделать для вас еще?
   - Мне нужно отослать весточку моему другу, отцу О'Дауду, иезуиту.
   Алард поклонился.
   - Конечно, милорд епископ. Как только вы устроитесь, я пришлю вам лакея.
   Посыльный умчался и вернулся меньше  чем  через  час.  Он  разыскал  отца
О'Дауда, который велел сообщить, что он будет рад  повидать  своего  старого
друга, и просил узнать, не сможет ли он прибыть сегодня к ужину. Когда Майкл
задал этот же вопрос пухленькой Жаннин, та озорно  улыбнулась  и,  присев  в
реверансе, пообещала роскошный стол.
   Когда Бирач О'Дауд появился вечером, Майкл О'Малли не  мог  не  отметить,
что его друг внешне почти не изменился. Среднего роста и толстенький,  Бирач
О'Дауд был обладателем круглого, невинного лица мальчика из церковного хора,
белого,  с  пухлыми  розовыми  ирландскими  щечками  и  обманчиво  ласковыми
голубыми глазами,  затененными  длинными  желтоватыми  ресницами,  по  цвету
совпадавшими  с  его  коротко  остриженными  волосами.  Одет  он  был,   как
обыкновенный иезуит, но Майкл отметил, что его сутана сшита  из  прекрасного
материала и хорошо скроена.
   - Ты прихватил с собой бутылочку своего виски, Мишель?  -  спросил  Бирач
вместо приветствия. - Я не мог думать ни о чем другом, с тех пор как получил
весточку, что ты здесь, в Париже.
   Епископ рассмеялся:
   - Конечно. Иначе как бы два старых  приятеля  могли  приветствовать  друг
друга, Бирач? - Подойдя к стоявшему в библиотеке столу, он налил им обоим по
глотку дымчатого напитка и, передав своему другу бокал, поднял  свой.  -  За
Ирландию! - сказал он.
   - За Ирландию, да поможет ей Бог! -  ответил  иезуит.  Когда  виски  было
выпито, Майкл пригласил его в маленькую столовую. Они  уселись  за  накрытый
стол.  Верная  своему  слову,  Жаннин  приготовила  для   двух   церковников
прекрасный ужин. Начался он с горшочков с миндалем, вымоченным в белом  вине
с чесноком, и отдельно поданных горшочков дижонского соуса из горчицы.  Стол
был накрыт по-семейному, на двоих. Бульон, в котором плавали мидии, был  так
же изыскан на вкус, как и сами прекрасно приготовленные дары моря.
   Когда горшочки с тщательно выскребленными ракушками  были  убраны,  Алард
дал знак слугам подавать следующую перемену блюд:  аппетитные  жирные  утки,
зажаренные до хрустящей корочки, с  мясом,  легко  отделяющимся  от  костей,
нашпигованные  абрикосами  и  черносливом,  с  соусом  из  терна;   необычно
привлекательное на вид мясное рагу, благоухающее красным  вином  и  травами,
поданное с пышными маленькими клецками; горшочек с мелким картофелем, другой
с луком и еще один с морковью и сельдереем.  Последним  блюдом,  поданным  в
этой перемене, оказался небольшой окорок, запеченный в слоеном тесте.
   И Майкл О'Малли, и Бирач О'Дауд никогда не страдали отсутствием аппетита.
Они быстро прикончили все наготовленное Жаннин так же, как и каравай свежего
хлеба с  хрустящей  корочкой  и  горшочек  сливочного  масла  из  Нормандии,
стоявшие тут же на столе, заодно опустошив и большой графин  бургундского  с
виноградников Аршамбо.
   Жаннин, улыбаясь во весь рот при виде явного признания двумя священниками
ее кулинарных талантов, подала десерт сама: огромное блюдо нарезанных  груш,
запеченных  в  маленьких,  похожих  на  пирожные,   хрустящих   корзиночках,
заполненных кремом. Кубки вновь наполнили легким белым вином. Оба священника
подняли их в честь Жаннин, которая, и так раскрасневшись от кухонного  жара,
тут уже стала совсем пунцовой от удовольствия.
   Покончив с едой, Майкл и Бирач вернулись в  библиотеку.  Наполнив  кубки,
они уселись в креслах у камина. За  окном  бушевала  вьюга,  швыряя  в  окна
пригоршни снега.
   - Что привело ирландского  епископа  в  Париж,  монсеньор?  -  наконец-