ную жизнь.
   Увидев дочь, Конд сердито набросился на Найла:
   - Что вы с ней сделали?
   Лорд Бурк вздохнул и вывел тестя из спальни во внутренний дворик:
   - В своей болезни она виновата сама. Я  говорю  это  вам,  Франсиско,  не
чтобы обидеть, а для того, чтобы вы ее  лучше  поняли.  Не  переставайте  ее
любить. Вероятнее всего, она не сможет поправиться, и потому что  она  может
умереть, я и привез ее сюда, несмотря на ее предательство.
   - Что она сделала?
   - Констанца - женщина, которой не хватает любви одного мужчины.
   Сначала до Конда не дошел смысл  сказанного,  но,  когда  он  понял,  что
сообщил ему зять, то сначала покраснел, а потом побелел от гнева:
   - Поясните, что вы хотите сказать, милорд!
   - Констанца - шлюха.
   - Лжешь!
   - С какой целью, Франсиско? Да и  Ана  может  подтвердить  все  сказанное
мной. Я отослал ее домой, потому что она не могла  уследить  за  Констанцей.
При английском дворе  ваша,  дочь  произвела  такой  скандал,  что  навсегда
выслана из Англии. Я думал взять ее в Ирландию, но  она  тяжело  больна,  не
может рожать и, по-видимому, скоро умрет. Я мог бы потребовать  развода,  но
это вам бы сильно повредило, Франсиско. Вы ведь все  еще  губернатор  короля
Филиппа на островах?
   - Неудивительно, что распутный английский двор развратил мою дочь.  Стоит
только взглянуть на их королеву, дочь шлюхи. Будь проклята и  Англия,  и  ее
двор!
   - Как ирландец, я бы и рад с вами согласиться,  Франсиско,  но  не  могу.
Елизавета молода, но я ощущаю  в  ней  величие.  Она  будет  хорошо  править
страной. У нее изящный, образованный двор,  блестящий  и  остроумный.  И  не
особенно распутный, Франсиско. Есть, конечно, там любители непристойных игр,
но если уж говорить о непристойностях, то французский двор  далеко  опередил
английский. Да и любой другой в Европе.
   Лицо старика исказилось.
   - Кого теперь винить? Неужели во всем виноват я, Найл? Вот о чем я теперь
думаю. Где я не уследил за Констанцей?
   - Вашей вины нет, Франсиско.  Потребуется  время,  чтобы  вы,  как  и  я,
осознали это. Причина в самой Констанце, в ее природе, болезнь  поедает  ее,
словно личинка фрукт. Снаружи он красив, свеж, с яркой  крепкой  кожурой,  а
внутри сгнил и испортился. Нельзя винить и саму Констанцу.
   Внезапно Конд заплакал:
   - Пресвятая Дева Мария, что сделалось с  моей  бедной  девочкой,  с  моей
дочкой!
   - Франсиско, Констанца умирает, и у вас  больше  нет  детей.  О  женитьбе
теперь уже поздно думать. Почему вы не подумали об этом раньше?  Но  все  же
еще можно попытаться. Вы еще не старик. Это единственный шанс, чтобы ваш род
не угас - посеять ваше семя.
   Конд удивленно посмотрел на Найла.
   - Удивительно, что вы заговорили об этом. После смерти  матери  Констанцы
свахи оставили меня в покое. Я полагал, что мне давали время оплакать  жену.
Но вскоре я вовсе удалился от общества и крайне редко появлялся на людях.  А
когда вы с Констанцей поженились и уехали с Мальорки, мне сделалось одиноко,
и я снова стал бывать в  обществе.  И  совсем  недавно  получил  предложение
жениться на осиротевшей внучке старого друга, живущей на острове. Я не  могу
решиться на это - ведь девушке всего четырнадцать лет.
   - А вы сможете стать с ней счастливым? Она вам хорошая пара?
   - Да. Луиза - симпатичная благочестивая девушка. И она дала  понять,  что
будет со мной счастлива.
   - Тогда ради всего святого, женитесь на ней и родите себе наследников.
   Констанца умерла только через два года. За это время ее  мачеха  принесла
Конду двух сыновей и была беременна третьим ребенком.  Женщины  не  выносили
друг друга. Луиза недолюбливала Констанцу, потому что ее  дети  должны  были
когда-нибудь разделить  с  ней  наследство  Конда.  И  она  никак  не  могла
поверить, что леди Бурк умирает.
   Констанца считала, что Луиза наговаривает на нее,  особенно  после  того,
как менее чем через девять месяцев после свадьбы  у  той  родился  первенец.
Через одиннадцать месяцев родился второй сын, а еще через три  месяца  Луиза
объявила, что беременна снова.
   - Ее плодовитость служит мне упреком, - жаловалась Констанца Найлу Бурку.
- Она из кожи вон лезет, чтобы показать всему острову, какая она  образцовая
жена. И все видят, что я вовсе не такая. Она может то, что не могли ни я, ни
моя мать - рожать сыновей. Бог свидетель, как я ее ненавижу!
   Хотя Луиза и была образцовой женой своему  мужу,  для  молодой  леди  она
казалась скучной и неинтересной. Она не обладала красотой  своей  падчерицы,
хотя была привлекательна: с молочно-белой, точно лепестки  гардении,  кожей,
которую тщательно оберегала от солнца, с  иссиня-черными  волосами,  которые
аккуратно  зачесывала   на   затылок,   с   темно-карими   глазами,   вполне
обворожительными, если бы в них чувствовалась хоть какая-нибудь жизнь.
   Найл делал все возможное, чтобы мачеха и  его  жена  виделись  как  можно
реже. Он так и не мог решить, была ли Луиза сознательно  жестокой  или  вела
себя так невольно. Скандал разразился, когда она что-то сказала Констанце  -
Найл Бурк так и не узнал, что именно. Констанца вскочила с кровати с криком:
   - Убирайся из моего дома, стельная корова!
   Ана бросилась к госпоже, а выскочившая из комнаты Полли схватила Луизу.
   - Руки прочь! - закричала та, пытаясь освободиться.
   - Потише,  госпожа.  А  то  как  бы  я  не  сделала  что-нибудь  с  твоим
неродившимся сынком, - Полли так посмотрела на  Луизу,  что  не  приходилось
сомневаться в ее намерении.
   Луиза вывернулась и, перекрестившись, кинулась к экипажу.
   Несколько  часов  Констанца  оставалась  без  сознания.  Вызвали  доктора
Мемхета. Тот посмотрел на больную и покачал головой:
   - Господин, она не протянет до утра. Ваше бдение близится к концу.
   Послали за священником, чтобы причастить умирающую. Ее исповедь привела в
трепет  молоденького  святого  отца.  Никогда  он  еще   не   слышал   таких
отвратительных вещей. Упав на колени, он жарко  молился,  надеясь,  что  его
молитвы хоть немного помогут заблудшей. Прибыл  Конд,  благоразумно  оставив
дома жену. Все сели в ожидании, когда смерть пожнет свою жатву. Ана горестно
плакала, Полли утирала лоб госпожи, покрытый каплями холодного пота. А  Найл
задумчиво сидел у кровати жены, в который раз размышляя над тем, не было  бы
ли все по-другому, если бы  он  отвез  Констанцу  прямо  в  Ирландию,  а  не
выставлял напоказ в Лондоне.
   Часы на камине отсчитывали долгие минуты, их колокольчик  весело  звонил,
что так  не  соответствовало  мрачному  настроению  собравшихся  на  бдение.
Наконец в самый темный и сокровенный час  ночи  -  между  двумя  и  тремя  -
Констанца открыла свои васильковые глаза, обвела всех взглядом. Все трое тут
же подошли к ней.
   С неимоверным трудом Констанца  протянула  руку  и  вытерла  мокрую  щеку
старой дуэньи. Ана подавила  стон,  готовый  было  вырваться  наружу.  Потом
умирающая посмотрела  на  Конда  и  слегка  улыбнулась.  Франсиско  внезапно
почувствовал себя старым и одиноким. С уходом Констанцы обрывалась  связь  с
ее матерью, с его земной любовью. Он ощущал себя так, будто умирала  частица
его самого.
   Наконец леди Констанца повернула голову к Найду:
   - Мне очень жаль, что все  так  получилось.  Я  ведь  тебя  по-настоящему
любила, - пыталась успокоить она мужа. - Это все болезнь.
   - Я знаю, Констанца. Ты не виновата. Она  вздохнула  с  облегчением,  как
будто у нее с души свалился камень.
   - Так ты меня прощаешь?
   - Прощаю. - Он наклонился и поцеловал ее в губы. Она еще раз вздохнула  и
замерла.  Мгновение  Найл  смотрел  на  нее,  вспоминая  девочку  с  изящным
золотистым телом и такими же золотистыми волосами, которая отдала  ему  свою
невинность на цветочном лугу. Что же  с  ней  случилось?  Последний  раз  он
поцеловал ее веки и, повернувшись, вышел из комнаты.
   За спиной он слышал, как  Ана  излила  в  рыданиях  горе.  Он  постоял  в
передней покоев жены, не зная толком,  что  делать  дальше.  Решение  пришло
внезапно:
   - Франсиско, я отдаю вам все владения Констанцы на Мальорке.  Все,  кроме
маленького домика и винокурни. Их, я думаю, заслужила Ана. Кроме  того,  она
будет получать ежегодно двенадцать золотых монет. Нужны стряпчие, чтобы  все
это оформить. Полли хочет вернуться в  Англию.  Я  даю  ей  десять  золотых,
оплачиваю проезд и  дарю  вот  это  жемчужное  ожерелье  Констанцы.  Себе  я
оставляю только дом в Лондоне, остальное все ваше.
   - Помилосердствуйте, Найл! Тело Констанцы еще не остыло, а вы говорите  о
дележе ее имущества, как те солдаты с подножия Иисусова креста.
   - Франсиско, я два года жил точно в аду. Я выполню свой последний долг по
отношению к Констанце, но потом хочу уехать домой. Сразу же. Вы можете,  как
это водится, оплакивать дочь целый год. Но рядом с вами жена  и  сыновья.  У
меня нет ни жены, ни сыновей, и на испанские традиции не осталось времени. Я
все хочу решить сегодня же и отплыть домой как можно быстрее.
   Найл Бурк сдержал слово. Тело Констанцы перенесли в  дом  отца,  где  она
пролежала два дня. Потом ее обрядили в свадебное  платье,  а  гроб  украсили
белой гарденией с блестящими зелеными листьями. В головах и ногах  поместили
восковые свечи. Утром на третий день в соборе, где Констанца выходила замуж,
по ней отслужили заупокойную мессу. Ее похоронили без пышности на холме. И в
тот же день из Пальмы в Лондон отплыл корабль. На его борту находились  лорд
Бурк и Полли Фландерс. На Мальорке, где их знали очень немногие, как будто и
не существовало Найла Бурка и его жены Констанцы Марии Алькудии Гидаделы.
   Через  несколько  недель,  благополучно  высадившись  на   берег,   Полли
устроилась горничной в хорошую семью,  поместив  золото  надежному  банкиру.
Найл хотел было навестить Скай, но, посидев со старинными  друзьями,  решил,
что будет непрошеным гостем. От знакомых он узнал, что Саутвуды не вернулись
ко двору, предпочитая жить в деревне. Только раз  в  году  они  приезжали  в
Лондон,  чтобы  провести  праздник  Двенадцатой  ночи.  Прекрасная   графиня
подарила  мужу  второго  сына  Джона  Майкла,  лорда  Линтона,  и  они  были
счастливы.
   Найл Бурк отправился из Лондона на западное  побережье  Англии  и  отплыл
оттуда домой в Ирландию. В восторге от  приезда  сына,  желая  устроить  его
счастье, старый Мак-Уилльям показал ему всех знакомых женщин  от  двенадцати
до двадцати пяти лет. Все они были отвергнуты.
   - Ты должен жениться, - убеждал сына старик. - Не хочешь думать  о  себе,
так подумай обо мне. Мне нужен наследник!
   - Так женись снова сам! - закричал Найл. - Я был дважды женат, и оба раза
неудачно. Теперь я возьму жену  только  по  любви,  и  ни  по  какой  другой
причине.
   - Ты рассуждаешь, как ребенок, - не отставал от него отец. - Любовь!  Нам
нужен наследник, даже несмотря на то, что Скай О'Малли вышла замуж за своего
изысканного английского лорда.
   - Иди к дьяволу, старик! - завопил Найл и выскочил из комнаты,  а  потом,
стараясь вымотаться, носился по округе  с  головокружительной  скоростью  на
своем огромном рыжем жеребце.  Дав  передохнуть  взмыленному  животному,  он
остановил его на берегу моря и стал вглядываться в голубую даль. Он понимал,
что отец прав. Но так это или нет, он не женится больше без  любви.  А  пока
существует Скай, он не сможет полюбить никакую другую женщину и уложить ее в
постель. Однажды он уже попытался  себя  обмануть  и  в  результате  загубил
невинную девушку. Бедная Констанца просила у него прощения на смертном одре.
   - Я должен был просить у тебя прощения,  -  произнес  Найл  вслух.  Потом
вскочил на жеребца, поехал в трактир и напился, чтобы грезить  о  женщине  с
темными, как ночь, волосами и голубыми, как воды у побережья Керри, глазами.
***

   А Скай жила как в кошмаре. За солнечным теплым мартом последовал холодный
сырой апрель. В Линмуте разразилась  болезнь  -  в  горле  появлялись  белые
налеты. Особенно ей были  подвержены  дети.  Болезнь  была  очень  заразная.
Прежде чем детей заперли в замке, заболели Мурроу О'Флахерти и Джон Саутвуд.
   Скай поместила обоих в  отдельную  комнату  -  так  было  легче  за  ними
ухаживать. Она поняла, что болезнь эта детская,  и  не  боялась  возиться  с
сыновьями, но никого другого к ним не подпускала.  Джеффри  и  других  детей
поместили в удаленной части замка. Дейзи вызвалась помогать госпоже.
   - У меня никогда не было белого горла, - сказала она.  -  Но  я  помогала
матери ухаживать за больными. И к ней тоже не приставала эта зараза.
   - У нее природный иммунитет, - объяснила Скай мужу.
   - А что это такое?
   -  Мавританские  врачи  полагают,  что  некоторые  люди  от  рождения  не
подвержены определенным болезням, а другие,  переболев,  не  заражаются  ими
снова. Они называют это иммунитетом. У Дейзи и  ее  матери,  безусловно,  он
есть, потому что они никогда не болели белым горлом.
   - А ты не заражаешься, потому что переболела им! - догадался муж.
   - Да, - ответила Скай. - Поэтому мы с Дейзи и будем ухаживать за Мурроу и
Джоном.
   - Тебе что-нибудь потребуется?
   - Много воды, салфеток и камфарное масло.
   - Я позабочусь об этом, дорогая.
   - А сколько уже умерло в нашей деревне?
   - Пока девять.
   - Упокой Господь их бедные души, - произнесла она.
   Болезнь не хотела отступать, но, к  счастью,  приступы  были  не  слишком
сильными. Дети ослабли, их лихорадило, они стали капризными. Сначала  налеты
появились на гландах, потом распространились на все горло, и хотя дети еще и
беспрерывно кашляли, налеты были  самым  худшим.  Скай  и  Дейзи  совершенно
измотались, но, ухаживая за детьми, не щадили себя.  Кризис  наступил  через
двадцать часов, в течение которых обе  женщины  неустанно  меняли  камфарные
компрессы на груди и горле маленьких пациентов. Наконец  лихорадка  ослабла,
кашель  стих,  белесые  налеты,  стали  пропадать.  Женщины  еще  один  день
наблюдали за детьми, прежде чем решили, что победили болезнь.
   Тогда Скай и Дейзи позволили двум другим служанкам входить  в  комнату  к
больным. Детям требовалась легкая пища, чтобы восстановить силы, а преданным
сиделкам сон, пока  они  не  свалились  от  усталости.  Дейзи  доплелась  до
собственной комнаты и, не раздеваясь, рухнула на кровать.  А  Скай  нашла  у
себя дымящуюся горячую ванну.
   - Не могу, - пробормотала она. - Засыпаю. Джеффри Саутвуд подвел  жену  к
стулу и усадил.
   - Чистая, ты лучше выспишься, дорогая, -  нежно  сказал  он  и  осторожно
раздел жену, сняв с нее платье и нижнюю юбку и скатав шелковые чулки.  Потом
он отнес ее в  ванну  и  улыбнулся,  когда  она  с  наслаждением  вздохнула.
Осторожно вытерев и натянув на нее ночную рубашку, он укрыл ее и поцеловал в
лоб.
   - Спи, любимая, - услышала Скай, после чего на нее навалилась чернота.
   Она спала почти два  дня,  а  когда  проснулась,  застала  свой  мирок  в
смятении. Дейзи пробудилась первой  и  стояла  над  постелью  госпожи.  Один
взгляд на лицо служанки - и сердце Скай учащенно забилось.
   - В чем дело?
   - Маленький господин, юный лорд Джон! У него белое горло! Граф сам за ним
ухаживает.
   Скай вскочила с кровати, схватила свое бархатное платье и на  бегу  стала
его надевать.
   - Где они?
   - В комнате над детской, миледи.
   Первым ее побуждением было наброситься на Джеффри. Как он  посмел  скрыть
от нее болезнь Джона? Почему не разбудил? Потом она поняла, что муж давал ей
возможность передохнуть, вернуть силы. Она пролетела по  коридорам  замка  и
взбежала по лестнице в комнату над детской.
   - Нет!
   С мокрым от слез лицом Джеффри застыл, прижимая к себе тельце ребенка.  В
его глазах отражалась такая мука, что Скай  не  поняла,  к  кому  испытывает
большую жалость: к нему или ребенку, которого они только что потеряли.
   - Я делал все, что  делала  и  ты,  -  безнадежно  проговорил  он.  -  Он
задохнулся, Скай, не мог дышать, а я ему ничем не смог помочь. Видала бы  ты
его глаза... Его голубые глаза, такие же, как твои. Они умоляли о помощи,  а
я ничего не мог сделать.
   Скай упала на колени у тела ребенка. Он был так похож на  нее:  такая  же
светлая кожа, похожие на сапфиры глаза и темные волосы.  У  Джеффри  он  был
любимцем - он, а не наследник Робин. В ее малютке, родившемся  здесь,  но  у
которого было больше от ирландца, чем от англичанина, все души не чаяли. Она
услышала приглушенные звуки и, подняв голову, увидела  заплаканную  Дейзи  -
Джон был и ее любимчиком.
   Почувствовав себя сразу постаревшей, Скай взяла из рук мужа  безжизненное
тельце ребенка и передала его Дейзи.
   - Позаботься о нем. Я должна утешить господина. С мальчиком в руках Дейзи
выскользнула из комнаты. Теперь она,  не  стесняясь,  громко  плакала.  Скай
обняла мужа.
   - Пойдем, дорогой. Пойдем со мной, - упрашивала она. Джеффри поднялся  на
ноги и двинулся рядом с ней, позволяя отвести себя вниз.
   - Горячего вина, - распорядилась Скай слуге,  и,  когда  напиток  подали,
добавила в него трав и помогла выпить мужу. Вместе со слугой  она  переодела
его в ночную рубашку и тут  с  волнением  заметила,  что  тело  мужа  горит.
Укладывая его, она спросила:
   - Ты нормально себя чувствуешь?
   - Устал. Очень устал. И жарко. - И Джеффри откинул одеяло.
   Скай положила руку  мужу  на  лоб.  Граф  весь  горел.  Лихорадка  быстро
нарастала.
   - Таз с холодной водой и чистых полотенец, - обернулась она  к  слуге.  -
Саутвуд закашлялся, отрывистые звуки вырвались из его  горла.  Ужас  охватил
Скай. - Нет, - прошептала она, - Пресвятая Дева Мария, только не это!
   Слуга вернулся с родниковой водой из самого глубокого колодца.  Она  была
такой ледяной, что обожгла руки Скай, когда та мочила в ней полотенце.  Граф
вздрогнул, почувствовав холодную ткань на своей коже.
   - Мне надо прогнать твою лихорадку, дорогой, - извинилась жена, но граф в
забытьи не услышал ее. Со слугой  они  завернули  его  в  полотенца,  а  лоб
постоянно орошали водой. Рубашку и простыни сменили три  раза  и,  чтобы  не
распространялась зараза, все сожгли в камине.
   Внезапно появилась Дейзи.
   -  Я  принесла  вам  поднос.  Он  в  прихожей.  Невидящими  глазами  Скай
посмотрела на служанку и отвела взгляд.
   - Я не могу есть.
   - Миледи, господину не поможет, если вы свалитесь с ног. Дети в вас  тоже
сильно нуждаются - они все перепуганы смертью братика. А теперь, когда  граф
заболел, детям еще труднее.
   - Я перепугана тоже, Дейзи! - чуть не выкрикнула Скай, но  только  устало
кивнула и, подчиняясь настояниям служанки, вышла в переднюю.
   Поднос был любовно сервирован: на серебряном блюде лежал кусок  варенного
в масле со специями мяса, ветчина, в маленькой  вазочке  лук-латук,  пудинг,
холодный пирог и  графин  вина.  Не  разбирая  вкуса,  Скай  пережевывала  и
глотала, пока не опустели тарелки, а потом быстро поднялась  и  вернулась  в
комнату к больному. Наступил кризис. Граф сотрясался от дрожи, и они с Дейзи
навалили на него еще одеял.
   - Горячие кирпичи!  -  приказала  Скай,  и  слуга  кинулся  выполнять  ее
распоряжение.
   Джеффри закашлялся, начал хватать ртом воздух. Скай заглянула ему в горло
и увидела, что все оно  покрыто  грязноватыми  белесыми  налетами,  а  серая
пленка мешает дыханию.
   - Не давайте его челюстям закрыться, - посоветовала Дейзи госпоже. А сама
быстро наклонилась, подцепила пленку и,  вытащив  ее  из  горла,  бросила  в
огонь. Теперь граф был способен дышать. - Если мы не  дадим  гною  перекрыть
дыхание, мы можем его спасти. Но если  он  затвердеет,  граф  умрет,  -  без
обиняков предупредила она.
   - Нет, - затрясла головой Скай. - Я не могу его терять!
   Вдвоем они принялись накладывать камфарные компрессы. Еще  несколько  раз
Дейзи вытаскивала гнойную пленку из горла господина, облегчая  его  дыхание.
Часы все тянулись, пока не прошел день и снова не наступила ночь.  Лихорадка
усиливалась и отступала. Дыхание Джеффри  становилось  труднее,