королеву.
   - Это случилось в самом начале, - ответила Маргарет. - Первое время  Эрик
сражался с вашим супругом молча,  но  затем,  обнаружив,  что  разоружить  и
победить его не так-то просто, перешел  к  оскорблениям.  Первые  его  слова
застали Жосслена врасплох, и он на мгновение  растерялся.  Тогда-то  Эрик  и
нанес этот удар. Но Жосслен тут же спохватился и впредь уже не давал  своему
противнику ни малейшего преимущества.
   Мэйрин, я надеюсь, ты поймешь меня правильно, - добавила  королева.  -  Я
распорядилась похоронить Эрика на освященной земле. Конечно, он был  злобным
и высокомерным человеком, но перед поединком он исповедался, а  это  значит,
что в душе он был христианином. Поэтому я считаю, что он  достоин  почетного
погребения. Совесть не позволяет мне отказать ему в этой последней милости.
   - Не беспокойтесь, Маргарет,  я  не  собираюсь  возражать  против  вашего
решения. Эрик Длинный Меч был ужасным человеком, но за свои преступления  он
расплатился самым дорогим, что у него было, - своей жизнью.  Быть  может,  в
ином мире он будет счастливее, чем здесь, среди живых. Я  буду  молиться  за
упокой его бедной души.
   Королева радостно улыбнулась.
   - Я так и знала, что в вашем сердце нет места  мстительной  злобе,  милая
Мэйрин! Когда вы вернетесь домой,  в  свое  Эльфлиа,  не  забывайте,  что  в
Шотландии у вас осталась верная подруга Маргарет.
   Королева с сестрой ушли, и Мэйрин снова задремала. Проснулась она  только
вечером, и роды начались  в  полную  силу.  Следующие  несколько  часов  она
корчилась и обливалась потом, стараясь вытолкнуть ребенка на свет из  своего
измученного болью тела. Леди Агата могла  лишь  подбадривать  ее,  время  от
времени подносить к ее губам кубок с вином и утирать капли пота  с  бледного
лба. Она то и дело вскакивала со стула, подбегала к Мэйрин н  смотрела,  как
продвигается  ребенок.  Наконец,  сочтя,  что  время  подошло,  она  послала
служанку за Жоссленом, которого не пришлось приглашать дважды: ему уже давно
не терпелось вернуться к постели жены. С ним явился и Дагда; они остались  в
прихожей, дожидаясь, пока им позволят войти. Наконец  леди  Агата  выглянула
из-за двери и объявила:
   - Уже показались головка и плечики, милорд. Если  хотите  увидеть  первые
усилия вашего ребенка в этой жизни, то входите!
   Жосслен и Дагда вбежали в спальню и  встали  по  сторонам  кровати.  Леди
Агата наклонилась в  изножье  и  принялась  помогать  ребенку  выбраться  из
материнского  тела.  Младенец,  еще  не  родившись  до  конца,  пронзительно
закричал, и даже Мэйрин, несмотря на боль, улыбнулась. Собравшись с  силами,
она поднатужилась и наконец разродилась.
   -  Мальчик!  -  воскликнула   леди   Агата,   высоко   подняв   визжащего
окровавленного младенца. Затем она  положила  ребенка  на  грудь  счастливой
матери. Мэйрин быстро избавилась от последа; леди Агата перерезала  пуповину
и проворно вымыла роженицу. Улыбающийся Дагда тем временем взял младенца  на
руки и  осторожно  стер  с  него  кровь  мягким  лоскутом,  обмакнув  его  в
подогретое масло.
   Почувствовав себя лишним, Жосслен тихонько выбрался из спальни.  Он  едва
взглянул на ребенка: внезапно все старые страхи и сомнения вернулись к  нему
с удвоенной силой. Все ужасные оскорбления, которыми осыпал его Эрик Длинный
Меч во время поединка, - оскорбления, о которых  Жосслен  заставил  себя  не
думать в те минуты, чтобы не потерять контроль над собой, - теперь  внезапно
нахлынули на него вновь мучительным потоком. Он словно  наяву  слышал  хохот
Эрика, словно наяву видел врага, глумящегося  над  ним  и  в  аду,  куда  он
наверняка провалился после смерти.  Эрик  продолжал  твердить,  что  Жосслен
назовет своим наследником его сына.
   Много недель прошло с тех пор, как Жосслен поклялся Мэйрин, что верит  ее
словам. Верит, что Эрик Длинный Меч не надругался над ней.  Что  отец  этого
ребенка - он, Жосслен. Что он не сомневается ни в  одном  ее  слове.  Но  он
сомневался, и да смилуется над ним Бог! Ведь Мэйрин  была  самой  прекрасной
женщиной на свете. Ни один нормальный мужчина, а тем более мужчина, желавший
ее так сильно, как Эрик, ни за что не упустил  бы  возможности  овладеть  ею
целиком и полностью.
   - Милорд? - Дагда неслышно подошел  к  нему.  -  Леди  Мэйрин  хочет  вас
видеть.  Жосслен  медленным  шагом  вернулся  в  спальню.  Его  возлюбленная
колдунья, горделиво и  лучезарно  улыбаясь,  приподнялась  навстречу  ему  с
подушек,  придерживая  ребенка  рукой.  Отогнав  проклятые  сомнения  прочь,
Жосслен улыбнулся ей в ответ и в первый раз внимательно вгляделся  в  личико
ребенка. На него  смотрели  круглые  от  изумления  голубые  глаза.  Как  ни
странно, младенец напомнил Жосслену малышку Мод, только у Мод волосики  были
темные, а голову новорожденного покрывал белый пушок.
   - Вот твой сын, Жосслен,  -  тихо  проговорила  Мэйрин.  -  Вильгельм  де
Комбур. Клянусь тебе Святым Распятием, что это  -  твой  сын.  Ты  признаешь
его?
   Жосслен понимал, что должен  ответить  "да",  но  на  какое-то  мгновение
заколебался, и тут в комнату вошли король и Маргарет. Жосслен с  облегчением
повернулся к посетителям, но успел заметить, что в  глазах  Мэйрин  блеснули
слезы от недоверия и обиды.
   - Жосслен, друг мой, - произнес Малькольм Кенн Mop. - Я  должен  сообщить
тебе кое-что, раскрывшееся при подготовке тела Эрика к погребению. Моя  жена
ни на мгновение не усомнилась в том, что похититель Мэйрин не  совершил  над
ней насилия, и ради моей Мэг я тоже поверил словам вашей супруги. Ваша  жена
сказала правду, хотя многие не верили ей. Когда с тела убитого сняли одежду,
чтобы омыть его перед погребением, обнаружилось, что  Эрик  Длинный  Меч  не
имел половых органов.
   - Что?! - Жосслена захлестнула волна изумления и облегчения.
   - У этого человека не было половых органов, - повторил король. - Когда-то
они у него были, но, видимо, в бою несколько лет назад  он  получил  тяжелую
рану. Чтобы справлять нужду, он пользовался тростинкой; все, что осталось от
признаков его пола, - ужасные шрамы и рубцы. Я подумал,  что  вам  нужно  об
этом узнать. А теперь позвольте мне взглянуть на вашего сына!
   Мэйрин протянула Вильгельма королю и сказала:
   - Я почла бы за честь, если бы вы с королевой согласились стать крестными
моего сына. Пусть отец Тургот окрестит его сегодня ночью.
   Маргарет перевела взгляд с Мэйрин на Жосслена и, почувствовав, что  между
супругами что-то неладно, торопливо ответила:
   - Да, конечно. Ну-ка, Малькольм, передай мне нашего  крестного  сына!  Мы
сейчас же пойдем в часовню. Не пройдет и часа,  как  юный  милорд  Вильгельм
станет добрым христианином.
   Мэйрин и Жосслен остались наедине.  Долгое  время  тишину  нарушало  лишь
потрескивание яблоневых поленьев в камине. Наконец Мэйрин тихо проговорила:
   - Я никогда тебя не прощу, Жосслен.
   - Ты должна простить меня! - воскликнул он. - Я не могу  жить  без  тебя,
колдунья! Я так хотел верить тебе! И я думал, что у  меня  получилось...  Но
несколько минут назад, когда я стоял в прихожей, на  меня  разом  обрушились
воспоминания обо всех тех ужасных словах, что говорил мне Эрик  Длинный  Меч
во время поединка, и я на секунду усомнился в правдивости твоих слов.
   - Ты продолжал бы сомневаться во мне и в Вильгельме, если  бы  король  не
подтвердил мою правоту.
   - Нет! - воскликнул Жосслен. Ему было стыдно, как никогда,  поскольку  он
понимал, что Мэйрин снова права.
   - Я никогда тебя не прощу, Жосслен,  -  повторила  она.  Увидев,  что  ее
фиалковые глаза потемнели и стали холодными от гнева, Жосслен  почувствовал,
как его охватил страх.
   - Ты должна  простить  меня,  колдунья!  Ведь  я  люблю  тебя  и  признаю
Вильгельма моим законным сыном!
   - Слишком поздно! - воскликнула Мэйрин. - Ты опоздал, милорд. Вильгельм -
мой сын, и ничей больше! Я не позволю тебе отнять его у меня!
   С этими  словами  Мэйрин  отвернулась,  и  Жосслен  понял,  что  из  всех
сражений, через которые он прошел за свою жизнь,  самым  тяжелым  будет  это
сражение, наградой за победу в котором станет любовь его жены.

Глава 17

   Когда Вильгельму де Комбуру исполнилось две недели от роду, его  родители
пустились в обратный путь в Эльфлиа. Он был сильным,  крепким  мальчиком,  и
свежий осенний воздух не повредил ему,  а,  напротив,  только  закалил.  Всю
дорогу малыш пролежал в удобной полотняной  перевязи,  прижимаясь  к  теплой
материнской груди. Чтобы покормить его,  Мэйрин  достаточно  было  просунуть
грудь в один из двух специально сделанных  разрезов  на  тунике  и  вставить
сосок в жадный ротик маленького Вильгельма. Аппетит у ребенка был  отменный;
мягкая поступь лошади Мэйрин нисколько ему не вредила.
   Стоило Жосслену приблизиться к Мэйрин, как она тут  же  теснее  прижимала
младенца к груди. Хотя никаких скандалов она при этом не  устраивала,  такое
поведение выводило Жосслена из  себя.  Упрекать  ее  прилюдно  он  не  смел,
поскольку при посторонних она вела себя, как подобает  любящей  и  послушной
жене. Она ни разу не заговорила с ним первой, но кротко и  скромно  отвечала
на все вопросы.
   Впрочем, Дагда, прекрасно знавший свою госпожу и  воспитанницу,  понимал,
что означает такое поведение.  Он  чувствовал,  что  в  ней  сильна  темная,
зловещая сторона кельтского нрава и что  Мэйрин  наверняка  замышляет  месть
Жосслену  де  Комбуру,  так  ужасно  оскорбившему  ее.  Дагда  не  мог  даже
припомнить, чтобы Мэйрин, выйдя из детского возраста,  когда-либо  питала  к
кому-нибудь такой же сильный гнев, как сейчас к Жосслену. И  Дагда  полагал,
что его госпожа не права. Он считал, что с ее стороны несправедливо  ожидать
от Жосслена, что тот не  поверит  россказням  Эрика.  Мэйрин,  казалось,  не
понимала, что если бы ее похититель не был лишен мужского естества,  то  она
не смогла бы избежать насилия и тогда  отцовство  ее  ребенка  действительно
было бы под вопросом. Дагда считал, что героические усилия, которые прилагал
Жосслен, чтобы поверить  своей  жене,  вполне  оправдывают  то,  что  он  на
мгновение поддался сомнениям.
   Пожалуй, Дагда был единственным, кто мог бы принять вызов, брошенный этой
упрямицей. И Дагда сделал это.
   - Ты поступаешь со своим мужем бесчестно, - упрекнул он Мэйрин  несколько
дней спустя после рождения Вильгельма.
   - А разве он не поступил бесчестно со мной? - возразила Мэйрин.
   - Нет! - воскликнул Дагда. - Совсем наоборот. Он  прилюдно  признал  твою
правоту в отличие от многих других. Он был добрым и  любящим  мужем.  Иногда
мне кажется, что ты даже не заслуживаешь такого прекрасного супруга.
   - Он не признал бы моего сына своим  наследником,  если  бы  не  узнал  о
физическом недостатке Эрика. Он сомневался в том, что Вильгельм - его сын, и
этого я ему никогда не прощу. Женщина всегда знает,  кто  отец  ее  ребенка.
Особенно в том случае, когда у нее был только один мужчина!
   - Верно! - согласился Дагда. - Но почему ты так уверена, что он отказался
бы от Вильгельма? Он просто на мгновение  заколебался.  Возможно,  он  хотел
просто прочистить горло. А может быть, и нет. Жосслен де  Комбур  -  обычный
человек из плоти и крови. Он не святой. Но он ни разу не омрачил твою жизнь,
делясь с тобой своими сомнениями и подозрениями! Ты не видела  поединка.  Ты
не слышала, как издевался над ним Эрик Длинный Меч! А  я  слышал!  И  должен
сказать, это просто чудо, что Жосслен не обезумел от ярости. Это - еще  одно
свидетельство его любви к тебе. Почему ты не хочешь простить его?
   - А знаешь ли ты, на какую жизнь он осудил бы  моего  сына,  если  бы  не
признал его законным? Вильгельм стал бы считаться незаконнорожденным и  даже
худшего сорта, чем сам Жосслен! Рауль де Рохан по крайней мере признал  свое
отцовство. А  Жосслен  готов  был  отказаться  от  Вильгельма  на  основании
простого подозрения, готов был обречь его на жизнь безотцовщины,  а  попутно
опозорить и меня: ведь нельзя же каждый раз направо и  налево  пересказывать
историю моего похищения,  чтобы  объяснять  всем  любопытным,  что  со  мной
приключилось в действительности! Жосслен едва не лишил своего старшего  сына
его законного титула и наследства. Поэтому я и не могу простить его!
   - Тогда ты либо  просто  глупа,  либо  повредилась  в  уме  от  пережитых
испытаний, - проворчал Дагда. - Мэйр Тир Коннелл  никогда  бы  не  позволила
себе такого поведения. - Избавь меня от своих баек, ради  Бога!  -  фыркнула
Мэйрин, смерив Дагду презрительным взглядом. - Моя мать умерла в  пятнадцать
лет, а мне уже почти двадцать.
   Уезжая, они долго прощались с королем Малькольмом, королевой  Маргарет  и
многочисленными друзьями, остававшимися при шотландском дворе.
   - Как жаль, что вы должны уехать, - сказал Энгус Лесли. - Надеюсь,  когда
мы с тобой встретимся в следующий раз, это случится не на поле  какой-нибудь
проклятой битвы!
   - Тогда давай заключим договор, -  усмехнулся  Жосслен.  -  Ты  держишься
подальше от английской границы, а я не трогаю шотландскую.
   Лэрд Гленкирка расхохотался.
   - Пожалуй, ты прав, Жосслен! Пора и мне забирать свою жену и ехать домой,
подальше от всяческой политики.
   Жосслен и Энгус по-дружески обнялись  и  расстались.  Король  и  королева
вручили Мэйрин серебряный кубок - подарок крестному  сыну.  На  донце  кубка
красовалась  печать  де  Комбуров  из  серебра,  эмали  и   золота.   Мэйрин
поблагодарила  их,  понимая,  что  это  -  первая  фамильная   драгоценность
английской  ветви  дома  де  Комбуров,  начало  которой  положил   маленький
Вильгельм.
   Королева обняла Мэйрин и кротко сказала:
   - Я хочу вас кое о чем попросить. Не отвечайте мне сейчас, Мэйрин, потому
что этот ответ будет  необдуманным.  Я  так  надеюсь,  что  со  временем  вы
очистите свое сердце от гнева, который  сейчас  питаете  к  вашему  супругу!
Простите его, Мэйрин! Иначе не будете счастливы!
   Заставив себя улыбнуться, Мэйрин поблагодарила королеву  за  ее  доброту,
подчеркнуто  проигнорировав  просьбу  Маргарет.  Увидев,   как   опечалилась
королева, Мэйрин почувствовала себя виноватой, но все  же  упрямо  повторила
про себя: "Я права!"
   Когда вдали на горизонте показались родные места, сердце Мэйрин  радостно
затрепетало. Они ехали медленно, и когда Мэйрин впервые  за  десять  месяцев
вновь увидела Эльфлиа,  было  уже  начало  октября.  С  вершины  холма,  где
остановилась ее лошадь, открывался великолепный вид на  Большой  лес.  Буки,
дубы и березы покрылись коричневой,  алой  и  золотой  листвой;  между  ними
продолжали зеленеть темные сосны. А потом взгляд ее  поднялся  выше,  словно
что-то на вершинах западных холмов потянуло его к себе, и Мэйрин задохнулась
от восторга.
   - Олдфорд! - воскликнула она. - Он уже построен!
   - Еще не совсем, - отозвался Жосслен. - Предстоит много отделочных работ,
но все это можно будет делать и в холода, так что к весне мы управимся.  Но,
конечно, крепость теперь может  выдержать  вражескую  атаку.  Король  обещал
приехать сюда, когда все будет закончено, и  тогда  наш  старый  друг  Эдрик
Дикий принесет ему присягу. До тех пор он поклялся хранить мир.
   - Неудивительно. Уроки Нортумбрии не могли пройти для него даром.
   - Не хочешь ли завтра осмотреть Олдфорд? - предложил ей Жосслен.
   - Да, если  это  доставит  удовольствие  милорду,  -  раздался  обманчиво
кроткий ответ.
   - Мне казалось, ты захочешь увидеть  место,  где  тебе  вскоре  предстоит
поселиться и стать хозяйкой. Наши семейные покои достаточно просторны, и  во
всех больших комнатах я велел устроить камины.
   - Я никогда не перееду из Эльфлиа в твой замок,  -  спокойно  проговорила
Мэйрин. - Ты построил Олдфорд для короля. Хотя мне пришлось не по душе,  что
крепость будет притягивать  к  себе  и  к  Эльфлиа  жадные  взоры  окрестных
разбойников, все же, как верная  подданная  короля,  я  согласилась  на  это
строительство. Но я никогда не обещала тебе, что поселюсь там.
   - Я -  барон  Олдфорд,  -  процедил  Жосслен  сквозь  стиснутые  зубы,  а
Вильгельм - мой наследник. Когда-нибудь Олдфорд будет принадлежать ему, и он
будет жить там, пока не вырастет.
   - Ты никогда не получишь моего сына, - прошипела  Мэйрин  в  ответ.  -  И
поскольку я не намерена жить в Олдфорде, то и Вильгельм не будет там жить.
   - Он не только твой сын, но и мой, Мэйрин.
   - Вы в этом уверены, милорд? - насмешливо спросила Мэйрин. - В тот  день,
когда он родился, вы не были настолько  убеждены  в  этом,  как  сейчас.  Вы
готовы были отказаться от него, невзирая на все мои клятвы. Чтобы  убедиться
в законности Вильгельма, вам потребовалось увидеть искалеченное тело бедного
Эрика! В тот момент, когда вы усомнились во мне, вы потеряли  все  права  на
Вильгельма, милорд!
   - Так дальше продолжаться не может, Мэйрин! - не выдержал Жосслен  -  Как
именно, милорд? Я по-прежнему остаюсь верной и преданной женой. Я буду вести
хозяйство и рожать вам детей, но Вильгельма вы не получите. - И  прежде  чем
Жосслен успел что-либо сказать в ответ, она указала рукой куда-то в долину н
воскликнула:
   - Смотри! Моя мать, и Мод с  ней!  Боже  мой!  Наша  дочь  уже  ходит!  Я
оставила ее здесь грудным младенцем, а теперь она  уже  ходит!  О  проклятый
Эрик Длинный Меч! Скольких же еще радостей я лишилась по его вине?!
   Увидев свою дочь живой и здоровой, Ида разрыдалась от счастья, а при виде
маленького Вильгельма пришла в полный восторг.
   - Посмотри-ка, Мод, - сказала она внучке, поднося младенца. - Это -  твой
маленький братик. Его зовут Вильгельм. Мод ревниво уставилась на  спеленутый
сверток.
   - У-у-у! - пропищала она. - Нет! Нет! Мэйрин рассмеялась  и,  спешившись,
радостно обняла дочку, подхватив ее на руки.
   - Не надо ревновать меня к Вильгельму, крошка  моя,  -  проговорила  она,
целуя Мод в макушку. - Мама по-прежнему тебя любит.
   Мод подняла головку и заглянула Мэйрин в лицо.
   - Мама? - повторила она. Глаза Мэйрин наполнились слезами.
   - Да, Мод, - сказала она дочери. - Я - твоя  мама  и  больше  никогда  не
расстанусь с тобой. Мод широко улыбнулась и сказала:
   - Вниз!
   - Она хочет, чтобы ты опустила ее на землю, -  объяснил  Жосслен.  -  Она
научилась ходить в тринадцать месяцев и с тех пор никак не может  находиться
вдоволь.
   - Я сама в состоянии  понять,  чего  хочет  моя  дочь,  -  ледяным  тоном
перебила его Мэйрин, опуская Мод на землю и  беря  Вильгельма  из  рук  Иды.
Затем она повернулась и направилась к дому.
   Ида удивленно взглянула на Жосслена - Что с ней происходит?
   - Ваша дочь - невыносимая,  злопамятная  упрямица!  -  заявил  Жосслен  и
побрел следом за женой.
   - Я все объясню, - устало сказал Иде Дагда. - Но сперва дайте мне  кружку
сидра. У меня горло пересохло от дорожной пыли.
   Ида и Дагда вошли в дом. Посадив Дагду у камина в зале, Ида  вручила  ему
большую деревянную кружку свежего пенного сидра.
   - Ну, - нетерпеливо проговорила она,  усаживаясь  напротив  него.  -  Что
случилось?
   Дагда отхлебнул  большой  глоток  сладкого  яблочного  питья  и  принялся
объяснять, что послужило причиной ссоры между Мэйрин и Жоссленом. Пересказав
в общих чертах эту историю, он заметил:
   - Вы же знаете, как она обижается, когда думает, что ее предали. Она  все
начинает видеть в черном  свете.  Помните,  как  убили  Василия?  Она  тогда
решила, что принц ее вовсе не любил. Прошло несколько лет,  прежде  чем  она
смогла взглянуть на вещи разумно и осознать,  в  чем  заключалась  настоящая
трагедия ее первого брака.
   - Но ведь она тогда была еще ребенком! А теперь она - взрослая женщина  и
должна вести себя как взрослая!
   - Вы - ее мать, - отозвался Дагда. - Вот вы ей это и  скажите.  Я  сделал
все, что мог. Но меня она не слушает.
   Ида, не откладывая дело в долгий ящик, немедленно отправилась  к  дочери.
Мэйрин сидела в гостиной и кормила Вильгельма.
   - Что означает все то, что рассказал мне Дагда? - спросила Ида.
   -