врации власти Вабы  и  полного
уничтожения римлян.
   - Глупый мальчишка, - заметил Забаай, - но в его возрасте ты  была  такой
же упрямой. Если бы Оденат не стал твоим мужем, кто знает, в какую  беду  ты
попала бы, дочь моя! Ну что же, не бойся! Бедави проследят за мальчиком.  Мы
попытаемся спасти его от самого себя.
   - Спасибо тебе, отец!
   Старик пристально посмотрел на свою единственную дочь.
   - Моя смерть уже близка, - прямо сказал он.
   - Я знаю, - ответила она. Он кивнул.
   - Скоро я соединюсь с моей любимой Ирис. Как  ты  думаешь,  она  простила
меня за то, какую смерть ей пришлось принять, Зенобия?
   Воспоминания снова нахлынули на нее, чего не случалось уже много лет. Они
набросились на нее и стали безжалостно терзать.  Она  почувствовала,  что  к
глазам подступают слезы. Протянув руку, она успокаивающим жестом положила ее
на его старую, узловатую руку.
   - Ты не был виноват в ее смерти, отец. Если кто и виноват, так это  я.  -
Ее голос дрожал от охвативших ее воспоминаний. - Когда ты встретишься с моей
мамой, скажи ей, что это я нуждаюсь в ее прощении. Я никогда не забывала  об
этом и, думаю, никогда не забуду.
   - Я устал, - сказал старик. - Опустись на колени, дочь моя!  Опустись  на
колени и позволь мне дать тебе мое благословение!
   Она преклонила колени и почувствовала на своей голове его  тяжелую  руку.
Он принялся нараспев произносить древние  слова  благословения  их  племени.
Когда он закончил, Зенобия поднялась Г, наклонившись, поцеловала своего отца
в последний раз. Он ободряюще улыбнулся ей.
   - Вот и еще одна дверь закрылась, дочь моя, - сказал он, все  понимая.  -
Но откроется другая дверь. Пройди через все! Не бойся! Всегда иди  вперед  и
никогда не оборачивайся назад! Эти слова - наследство от  меня!  Прощай  же,
дитя моего сердца!
   Зенобия посмотрела старику в лицо и сказала:
   - Я люблю тебя, отец. Прощай!
   Потом повернулась и, ни разу не оглянувшись, вышла из комнаты.
   Забаай бен Селим умер я тот же день  на  закате,  когда  пылающее  солнце
скользнуло  за  горизонт.  Самого  старшего  из  братьев  Зенобии,   Акбара,
официально объявили патриархом племени, и все приходили,  чтобы  отдать  ему
дань уважения. В это время тело старого Забаая бен Селима было  положено  на
погребальный костер, который горел всю ночь. Его дети несли дежурство вокруг
костра. При первых проблесках рассвета пепел  старика  тщательно  собрали  и
торжественно поместили в фамильную усыпальницу  возле  восточной  караванной
дороги. Для племени бедави началась новая эра.
   Зенобия попрощалась со своими братьями, вошла в  носилки,  и  ее  отнесли
обратно во дворец Аврелиан  ожидал  ее.  Он  был  немного  рассержен,  -  Ты
задержала наш отъезд, - сказал он.
   - Дай мне время принять ванну и я буду готова, - пообещала она.
   - Нет, - сказал он. - Ты в изнеможении. Ты пробыла  на  ногах  всю  ночь.
Тебе нужна не только ванна, но и отдых. Мы отправимся завтра.
   Прежде чем она успела выразить протест, он подхватил ее на руки и понес в
ванную, где сам раздел и выкупал. Потом он отнес се в  спальню  и  уложил  в
постель.
   - Я рад, что у тебя хватило благоразумия не спорить со  мной,  -  заметил
он, наклоняясь к ней и целуя на ночь.
   - Твое поведение ошеломило меня, - слабым голосом произнесла Зенобия.
   - Я хотел, чтобы ты была полна задора завтра, когда я торжественно поведу
тебя по улицам, когда мы будем выезжать из Пальмиры, - сказал он, и  на  его
лице появилась тень злорадной ухмылки.
   Она швырнула, что попалось под руку - небольшую статуэтку маленького бога
любви Купидона. С грубым смехом Аврелиан  повернулся  и  вышел  из  комнаты.
Зенобия почувствовала удовлетворение, несмотря на то что ей не хватало  его.
Она откинулась на мягкие подушки, и  заснула.  Проспав  почти  целые  сутки,
проснулась в серых  предрассветных  сумерках  на  следующий  день,  медленно
потянулась, ощущая восхитительное чувство удовлетворенности. Возле нее лежал
император и, казалось, еще дремал. Очевидно, он присоединился к  ней  ночью.
Положительно, он все сильнее влюбляется, подумала она.
   Потом Аврелиан прервал ее фантазии, протянул к ней руки и  привлек  ее  к
себе. Его руки блуждали по ее грудям. К своей ярости, она почувствовала, что
ее тело откликается  на  его  ласки.  Ее  груди  сделались  упругими,  соски
напряглись и стали выступать под мягком хлопковой тканью ее ночной рубашки.
   - Доброе утро, богиня, - прошептал он ей на ухо. Она  лежала  спокойно  и
произнесла бесстрастным голосом:
   - Не следует ли нам встать, римлянин, и приготовиться к отъезду?  У  нас,
конечно же, не слишком много времени. Он снисходительно усмехнулся.
   - Время есть, а кроме того, сегодня утром я испытывал неутолимое  желание
обладать тобой. Вчера ночью, когда я ложился спать, ты спала  мирно,  словно
младенец, и твоя  прелестная  попка  представляла  собой  в  высшей  степени
соблазнительное зрелище. Я хочу тебя, богиня, мне не нужно просить.  Я  беру
то, что хочу?
   Потом он спрятал свое лицо между ее грудями и  глубоко  вздохнул.  Слабый
гиацинтовый аромат все еще исходил от ее теплого тела, делая  ее  еще  более
привлекательной. Он нетерпеливо разорвал ее очную рубашку и, опустив голову,
захватил страстными губами ее сосок.
   -  Это  уже  второй  предмет  моей  одежды,  который   ты   разорвал,   -
запротестовала она, пытаясь не показать, какое возбуждение он  вызвал  в  ее
теле. Будь он проклят! Она почувствовала, что ее бросает в жар.
   - Так не одевай больше этих тряпок, когда ложишься в  постель,  -  сказал
он, лишь на мгновение приподняв голову и оторвавшись от этих сладких плодов.
   - О боги, как же я ненавижу  тебя!  -  протестовала  она,  чувствуя,  что
начинает терять над собой контроль.
   - Но ведь ты хочешь меня! - парировал он.
   - Да, - прошептала она, - я хочу тебя!
   - Возьми меня рукой, богиня, - приказал он. - Посмотри, как сильно я хочу
тебя!
   Она ни на минуту не заколебалась, протянула руку и схватила  его  могучее
орудие. Оно было теплое, пульсирующее и так страстно желало ее!
   " - Он твой, богиня, - тихо сказал  Аврелиан.  -  Как  только  ты  будешь
готова принять его, он будет твоим!
   Потом он начал свой нежный натиск, целуя ее губы, груди, ж - от, все  это
время страдая от жгучего желания обладать ею, в то  время  как  она  ласкала
его. .Наконец, Зенобия не могла совладать со страстью,  которая  бушевала  в
ней. Она буквально сгорала от желания.
   - Пожалуйста, римлянин, ну пожалуйста, сейчас!  И  она  снова  взяла  его
огромное орудие двумя  руками  и  на  правила  его  в  цель.  Наслаждение  и
облегчение, которые она испытала, были просто невероятны!  Звездные  вспышки
страсти одна за другой взрывались в ней, а он снова, снова и снова  проникал
в ее наполненное страстным желанием тело. Наконец,  пришло  освобождение,  и
она со вздохом прильнула к нему.
   - Ты великолепна, - с наслаждением выдохнул он.
   - Неужели тебе все равно? - спросила она. - Неужели тебе безразлично, что
я не люблю тебя?
   Он колебался довольно долго, прежде чем ответить ей,  и  в  конце  концов
солгал, сказав:
   - Да, безразлично, богиня. Я наслаждаюсь твоим прелестным телом, и  этого
мне достаточно.
   Она вывернулась из его объятий и встала.
   - Мне необходимо принять ванну, римлянин. Пройдет много  времени,  прежде
чем мы доберемся до Рима, а я  достаточно  много  путешествовала  вместе  со
своей армией и знаю, что меня ждет.
   - Сегодня  никакого  траура,  Зенобия.  Я  хочу,  чтобы  ты  надела  свои
золотистые одежды.
   - Я не стану надевать траур, римлянин, однако  предпочитаю  сама  выбрать
одежду. Я не разочарую тебя. Помни - мой народ увидит меня в последний  раз,
и я хочу, чтобы они запомнили царицу Зенобию.
   - Я полагаюсь на тебя, богиня, -  ответил  он.  В  час,  назначенный  для
отъезда, Зенобия в  последний  раз  медленно  прошлась  по  дворцу.  Военный
губернатор будет жить во дворце, но  он  холостяк,  поэтому  многие  комнаты
закроют. Она предполагала, что в качестве своей резиденции он  скорее  всего
выберет небольшой дом, выстроенный для нее Оденатом. Закрытый  дворец  будет
ожидать возвращения династии Одената.
   Аврелиан нашел ее в саду. Она только что вышла из комнаты, вход в которую
зарос цветущим виноградом.
   - Что это за комната? - спросил он, проходя  мимо  нее,  чтобы  заглянуть
внутрь. Он был удивлен при виде великолепных и чрезвычайно красочных картин,
которые увидел на стенах комнаты.
   - Почему я ни разу не видел эту комнату, богиня? - спросил он. - Ведь эта
комната предназначена для того, чтобы заниматься любовью!
   - Я велела замуровать вход в нее в прошлом году, - ответила она холодным,
как камень голосом. - В проходящем через дворец коридоре  дверь,  ведущая  в
нее, скрыта под красивой  фреской,  изображающей  фрукты.  Не  могу  понять,
почему я не велела замуровать также и этот вход.
   - Возможно, потому, что хотела в конце концов вспомнить обо всем, богиня,
- сказал он с необыкновенной проницательностью.
   Зенобия вышла в залитый солнцем сад.
   - Ты одобряешь мой костюм, римлянин?  -  спросила  она,  очевидно,  желая
переменить тему.
   Следуя за ней, он окинул ее восхищенным взглядом.
   - Ты - настоящая царица с головы до ног, богиня!
   - Не возражаешь, если я надену пальмирскую корону?
   - Не возражаю, - последовал ответ.
   - Тогда идем, римлянин, - нетерпеливо сказала она. - Здесь,  в  Пальмире,
мне больше не место и, конечно же,  в  твоем  Риме  тоже.  Я  горю  желанием
узнать, где же теперь мой дом.
   - Твое место рядом со мной, богиня, - сказал он, взял ее за руку и  вывел
в главный внутренний двор.
   Она должна была идти вслед за колесницей Аврелиана, и на  тот  раз  улицы
Пальмиры будут до отказа забиты горожанами, которые  придут  попрощаться  со
своей любимой царицей. Она надела Мласирис из  серебряной  парчи  с  круглым
вырезом и короткими рукавами.  Каласирис  гладко  облегал  ее  тело,  и  она
выглядела как серебряная  статуя.  На  ней  было  великолепное  ожерелье  из
темно-пурпурных топазов и столь же великолепные серьги. И ожерелье и  серьги
были оправлены в золото. Подкладка накидки была из  золотой  парчи,  а  сама
накидка - из перемежающихся золотых и серебряных полос. Она прикреплялась  к
платью резными пурпурными жуками-скарабеями в золотой  оправе.  Сандалии  на
ней были серебряно-золотыми.
   Вежливо извинившись, Гай Цицерон застегнул на ее изящных  запястьях  пару
золотых наручников. Наручники прикреплялись друг к другу  золотой  цепью.  В
середине этой цепи к ней прикрепили другую цепь. Она была довольно  длинная,
и ее последнее звено пристегнули к кольцу на поясе императора.
   - Император обещал освободить вас, как только  мы  выйдет  из  города,  -
сказал Гай Цицерон.
   - Цезарь слишком добр, - саркастически произнесла Зенобия. - А где же моя
дочь?
   - Она уже за пределами города  вместе  с  вашими  слугами.  Император  не
хотел, чтобы она участвовала в процессии. Зенобия  кивнула,  но  заметила  с
горечью:
   - Он также не хотел,  чтобы  родные  моей  дочери  смогли  увидеть  ее  в
последний раз. Царя он выслал из города под покровом ночи,  словно  вора,  а
теперь вот и мою дочь.
   - Но у вас ведь есть еще сын, и он, кажется, останется, чтобы  напоминать
Пальмире о династии Одената, - напомнил Гай Цицерон.
   - Деметрий слишком горяч.
   - Горячность этого мальчика будет стоить ему жизни.
   - Вы ведь еще не  схватили  его,  Гай  Цицерон!  Зенобия  отвернулась  от
помощника  императора  и  замолчала.  Шествие  уже  началось,  и  больше  не
оставалось  времени  для  размышлений.  Она  должна  успевать  за   лошадьми
Аврелиана, а то может упасть.
   Она оглянулась на свой дворец всего лишь один раз,  когда  они  проходили
через Главные ворота. Она вспомнила, как впервые входила  в  его  внутренний
двор. Это было двадцать лет назад, и тогда  она  была  почти  ребенком.  Она
вспомнила холодное приветствие Аль-Зены  и  прелестную  Делицию,  к  которой
относилась с таким страхом и ревностью. Бедная Делиция! Теперь она овдовела,
и на ее попечении находятся шестеро детей.  Правда,  после  Одената  и  Руфа
Курия у нее есть, на что жить.
   Тут царица споткнулась и быстро вернулась  к  действительности,  осознав,
где она находится и что делает. Они как  раз  вступали  на  главный  широкий
проспект Пальмиры, и обрамленные колоннадой улицы были запружены целым морем
зрителей.  Личный  иллирийский,  легион  императора  возглавлял   процессию.
Впереди ехали верхом офицеры, а следом  за  ними  катилось  бескрайнее  море
легионеров. Все они шли быстрым маршем, и их короткие красные военные  плащи
развевались на легком  ветру,  а  лучи  солнца  отражались  от  полированных
нагрудных доспехов. Позади них в своей колеснице ехал Аврелиан, за  ним  шла
Зенобия, пленная царица Пальмиры, а позади нее - остальные три  легиона.  Не
было ни рабов, ни  телег  с  трофеями,  потому  что  римский  император  был
милостив к народу Пальмиры. Только правительство пострадало от его гнева.
   При виде своей  прекрасной  царицы  в  наручниках,  прикованной  цепью  к
римскому императору, народ Пальмиры принялся распевать патриотические  песни
о свободе и прошлом триумфе Пальмиры. Они  бросали  под  ноги  царицы  белые
цветы. Некоторые из этих нежных цветов застревали в  ее  длинных  струящихся
черных волосах и в изящном золотом венке из виноградных  листьев,  венчавшем
ее голову. Наконец, народ принялся скандировать имя своей любимой царицы,  и
кони императора нервно заплясали. Ритмичные звуки становились все  громче  и
громче, пока по всему городу эхом не зазвучало одно слово: "Зенобия!"
   Царица почувствовала, что ее сердце переполняется гордостью при виде  той
дани уважения, которую отдавал ей ее народ, и непрошеные  слезы  хлынули  из
глаз. Она гордо шла позади колесницы Аврелиана, высоко держа свою прекрасную
голову. Она отдала этому городу, этому великому и чудесному городу,  большую
часть своей жизни и ни о чем не жалела, за исключением того,  что  проиграла
свою последнюю битву с Римом. "Когда-нибудь, - думала она,  -  когда-нибудь,
да  будут  свидетелями  великие  боги  Марс  и  Венера,   я   исправлю   эту
несправедливость!"
   Наконец, перед ней стала неясно вырисовываться триумфальная арка Одената.
Зенобия прошла под ней и вышла из Пальмиры на западную дорогу.  После  того,
как они прошли по дороге  ОКОЛО  мили  и  вокруг  стало  безлюдно,  Аврелиан
остановил колесницу, сошел с нее, подошел к  своей  пленнице  и  снял  с  ее
запястий - ручники. Не сказав ни слова, она  потерла  запястья  -  наручники
натерли ей кожу.
   - Прошу прощения, богиня. Я велю обтянуть эти  наручники  ягнячей  шестью
перед триумфальным шествием в Риме. Я не хотел поранить тебя.
   - Я даже не заметила этого, - сказала она с удивлением. Он кивнул.
   - Прощание с твоим народом было впечатляющим. Я хотел бы внушать такую же
преданность и любовь. Не  могу  понять,  почему,  уже  имея  так  много,  ты
рискнула всем, чтобы восстать против нас. Не решись ты на эту  глупость,  я,
может быть, никогда не тронул бы тебя.
   - Все очень просто, римлянин, - ответила она. - Мы уже устали подчиняться
чужеземцам, которые находились за морем и ничего не знали о нас, кроме того,
что мы богаты. Мы считали, что сможем править Восточной империей, которую мы
хорошо знали, гораздо лучше, чем вы, римляне. Мы тоже смогли бы править  ею,
но, увы, вы оказались сильнее.
   - И мы всегда будем сильнее, богиня, - ответил он,  потом  поднял  ее  на
колесницу, взобрался следом за ней и снова тронулся в путь.

***

   Через три недели они прибыли в Антиохию, и  Аврелиан  решил  сделать  там
остановку на несколько дней, чтобы насладиться всеми удовольствиями, которые
мог дать город. Антиохия должна была стать последним большим городом, прежде
чем они достигнут Рима через несколько  месяцев.  Как  ни  странно,  Зенобия
относилась теперь к Аврелиану мягче, чем когда-либо. Теперь, когда она  была
вдали от своего города с его знакомыми видами и воспоминаниями и погрузилась
в эту новую и очаровательную среду, проявилось ее природное любопытство,  и,
к  радости  римского  императора,  она  занимала  все  его  время   осмотром
достопримечательностей города.
   Однако в ночь накануне их  отъезда  все  изменилось.  Во  время  обеда  с
римским губернатором города  их  неожиданно  прервали.  Прибыл  посланец  из
Пальмиры. Легионер, на теле которого  даже  теперь,  через  несколько  дней,
явственно виднелись следы засохшей  крови.  В  изнеможении,  с  затуманенным
взором, спотыкаясь, он вошел в комнату и прохрипел;
   - Приветствую тебя, цезарь!
   Зенобию охватила дрожь страшного предчувствия.
   - Говори! - приказал Аврелиан.
   - Пальмира восстала - сказал  легионер.  -  Губернатор  и  весь  гарнизон
убиты!
   - Когда?
   Голос Аврелиана был подобен ударам хлыста.
   - Девять дней назад, цезарь. Губернатор сразу  же  понял,  что  противник
численно превосходит нас. Ближе к концу мой трибун выбрал  меня  среди  тех,
кто уцелел, и я выбрался из города, вскочил на коня и последовал за тобой.
   - Не-е-е-ет!
   В голосе Зенобии слышалась сильнейшая боль.
   - Кто возглавил восстание? - спросил император, хотя оба они знали ответ.
   - Царевич Деметрий.
   Аврелиан повернулся к Зенобии, и его глаза излучали смертельный холод.
   - Лучше бы этот мальчишка умер у тебя в животе! - сказал он.
   Потом встал из-за стола и вышел из комнаты. Зенобия быстро последовала за
ним.
   - Я иду с тобой! - сказала она.
   - У меня нет времени на женщин и их прихоти.
   - Не говори со мной так, словно я кукла, римлянин! - огрызнулась она. - Я
Зенобия, царица Пальмиры! Я достаточно часто водила свои войска в  сражение,
чтобы заслужить твое уважение. Вспомни, ведь ты взял меня в  плен,  когда  я
искала помощи для моего осажденного города. Ты  никогда  не  побеждал  меня!
Никогда!
   Он повернулся к ней, и вид его сурового лица был ужасен.
   - Слушай меня, богиня! Поедешь ты со  мной  или  нет  -  решай  сама,  но
предупреждаю, на этот раз я не проявлю милосердия к Пальмире! - И что же  ты
сделаешь?
   Ее лицо побледнело от страдания.
   - Я разрушу город и уничтожу всех, кто в  нем  находится,  Зенобия.  Твой
глупый сын не оставил мне  выбора.  Однажды  я  простил  Пальмире  ее  грехи
благодаря тебе, но теперь - другое дело!
   - Ну пожалуйста!
   И она протянула к нему руки в мольбе.
   - Нет! Я не могу посмотреть на это сквозь пальцы. Если я Позволю Пальмире
и  на  этот  раз  избежать  императорского  гнева,  Сколько  других  городов
восстанут и убьют своих римских господ? И клянусь  восстановить  империю  и,
именем богов, сдержу эту клятву!
   - Все равно я поеду с тобой! - прошептала она.
   - Мы выезжаем через полчаса, и тебе придется самой о  себе  позаботиться.
Там не будет слуг.
   Она поняла его, кивнула и поспешила переодеться.
   - за несколько  следующих  дней  Зенобия  поняла,  почему  римская  армия
завоевала такую славу. Дисциплинированные солдаты вышли из Антиохии и быстро
двинулись назад, через пустыню.
   Обратный путь занял у них лишь треть того времени,  которое  ушло,  чтобы
добраться до Антиохии. И вот снова могучие римские военные силы стояли перед
закрытыми  воротами  Пальмиры,  но  на  этот  раз  не  могло  быть   никаких
переговоров.
   Отдохнув после марш-броска, император больше не  приближался  к  Зенобии.
Только теперь, когда они были за городскими стенами и  готовились  к  осаде,
она сделала попытку урезонить его, умоляя проявить милосердие к  ее  народу,
пощадить этот великий и древний город.
   - Нет, - холодно ответил он, - и ты знаешь - я  непоколебим.  Я  не  хочу
обсуждать это с тобой.
   - Я дам тебе все, что ты хочешь! - молила она. Аврелиан грубо схватил  ее
и почти прорычал сквозь стиснутые зубы:
   - Слушай меня, колдунья с серебристыми глазами! Я  хочу  от  тебя  только
одного,