льно  взглянула
на Лонгина.
   - Почему? - спросила она. Лонгин вздохнул.
   - Не знаю, госпожа, но я не могу допустить, чтобы он помешал ей выполнять
ее обязанности. Марк Бритайн - старомодный римлянин. Для него женщины -  это
домохозяйки, не более. Пока он  не  пересмотрит  свои  взгляды,  я  не  могу
допустить, чтобы он каким-либо образом серьезно влиял на царицу.
   - Я понимаю ваши доводы, Кассий Лонгин, но не уверена, что вы  правы.  Но
все же буду выполнять ваше решение.
   После этого они расстались, и Лонгин почувствовал  себя  более  уверенно,
найдя союзника в лице старой няни  царицы.  Теперь  ему  оставалось  убедить
Марка Бритайна, что царица не помнит ничего, что касается их кратковременных
отношений. На лице у него появилась недовольная  гримаса.  Поистине  ужасную
задачу поставили перед ним боги: убедить этого мужественного  человека,  что
женщина, которую он обожает и которая принадлежала ему, ничего не  помнит  о
ночи любви. Он размышлял, есть ли у Марка Бритайна чувство юмора.
   Он ожидал вспышки гнева и  почувствовал  удивление  и  облегчение,  когда
вместо этого услышал слова участия и тревоги.
   - Как ты думаешь, у нее со здоровьем все в порядке, Кассий Лонгин?
   - Если не считать того, что всякие  воспоминания  о  вашей  связи  у  нее
исчезли, в остальном ее здоровье превосходно, - ответил он.
   - Вспомнит ли она когда-нибудь об этом?
   - Я ведь не врач, Марк. Честно говоря, не знаю. Однако  есть  одна  вещь,
которую тебе следует знать. Царице предстоит родить посмертное дитя Одената.
   Он пристально смотрел на римлянина, чтобы увидеть его реакцию. Неужели он
догадается?
   - Мне придется начинать с ней все сначала, и, возможно, это к лучшему,  -
рассеянно заметил Марк. - Посмертное дитя, ты говоришь? Несчастный  ребенок!
Так никогда и не узнает своего отца!
   Вот и вся реакция. Кассий Лонгин чуть не закричал во  весь  голос  -  так
велико было облегчение, которое он почувствовал.
   И вот теперь, шесть месяцев  спустя,  они  с  римлянином  расхаживали  по
прихожей  царицы,  ожидая  рождения  ребенка.  За  прошедшие   месяцы   Марк
воспользовался  возможностью  поухаживать  за  царицей,  и  она  уже  начала
отвечать ему взаимностью. Сколько раз он видел их  гуляющими  по  дворцовому
саду! Сколько трапез разделила она с ним! Почти каждый  вечер  он  ужинал  с
Зенобией и ее сыновьями. Юный царь и его брат поддались  обаянию  римлянина.
Марк стал для них примером для подражания. Они восхищались им и уважали  его
взгляды, которые, как вынужден был признать Лонгин, практичны и  здравы.  Он
не мог не думать о том, что произойдет, когда  Зенобия  произведет  на  свет
ребенка и оправится от родов. Поглотит  ли  их  снова  та  страсть,  которая
захватила их в ту единственную ночь?
   Из спальни царицы послышались стоны, и римлянин побледнел.
   - Недолго ей осталось мучиться, - произнес он.
   - Откуда ты знаешь? - спросил Лонгин.
   - Я - самый старший из четверых детей.
   Из спальни послышался пронзительный крик, а потом - громкий плач. Зенобия
натужилась в последний раз и выдавила послед. Потом обеспокоенно спросила:
   - Как с сыном, все в порядке?  У  него  нет  изъянов?  Юлия,  протиравшая
малыша подогретым  оливковым  маслом,  на  мгновение  оторвалась  от  своего
занятия и сказала:
   - Твоя дочь безупречна, дорогая  подруга.  Это  восхитительная  маленькая
красавица.
   - Дочь? Я родила дочь? Ты, несомненно, ошиблась, Юлия. Взгляни-ка  снова!
Не может быть, чтобы я родила дочь!
   - И все же  это  так,  Зенобия.  Но  это  еще  не  конец  света.  Зенобия
откинулась на ложе. Она страшно устала, однако мозг работал четко.  Баб,  ее
верная Баб, тем временем обмывала свою хозяйку.
   - Какое счастье, что я вновь смогу растить маленькую  девочку!  -  громко
ликовала она. - У тебя уже есть два прекрасных сына, дитя мое. А дочь станет
утешением на старости лет.
   Она помогала поддерживать Зенобию, пока две  горничные  меняли  белье  на
ложе царицы. Зенобия беспокойно попросила Юлию:
   - Дай мне ребенка! Я хочу взглянуть на него. Она все еще никак  не  могла
заставить себя произнести слово "ее", - - Одну минуту! - запротестовала Баб,
вытирая свою хозяйку губкой, смоченной душистой водой.
   Потом надела на нее свежую льняную ночную сорочку и помогла снова лечь  в
постель. Покрывала вокруг подвернули, и Баб с неумолимым видом стояла рядом,
когда Зенобии подали питательный напиток. Царица выпила  его  с  недовольной
гримасой.
   - Почему все, что полезно, имеет такой  ужасный  вкус?  -  спросила  она,
подавая Баб пустой бокал. - Ну, а теперь принесите мне ребенка!
   Юлия приблизилась, баюкая запеленутый сверток, издававший тихие мяукающие
звуки.
   - Вот, взгляни, - сказала она, кладя ребенка на руки Зенобии.
   Зенобия обратила взгляд на ребенка. Он не был похож ни  на  Вабу,  ни  на
Деми. Потрясенная Зенобия пристально всматривалась в девочку. У нее  голубые
глаза, и их выражение казалось ей необычайно знакомым! Тут у нее закружилась
голова, и она крепко прижала  к  себе  ребенка.  Сквозь  мутную  красноватую
пелену до нее донесся чей-то голос:
   - Я люблю тебя. Я всегда любил тебя. Я любил тебя в незапамятные  времена
и буду любить еще долго после того,  как  всякие  напоминания  о  нас  будут
стерты с лица земли.
   Голова прояснилась довольно быстро.
   - Уберите ее прочь! - почти закричала она, протягивая сверток. - Прочь!
   Ребенок начал плакать, то ли испугавшись звука ее голоса, то ли  каким-то
образом почувствовав, что мать отвергает его. Юлия быстро подхватила ребенка
и со странным выражением взглянула на Зенобию.
   Баб поспешила к царице.
   - Что такое, дитя мое? Что случилось?
   - Я не хочу ее! Я не хочу ее! Я рожаю для моего  Ястреба  сыновей,  а  не
дочерей.
   - Но этот ребенок - последнее дитя  господина  Одената.  Несомненно,  это
самый драгоценный подарок для тебя, дитя мое, - сурово возразила Баб. -  Что
ты имеешь в виду, говоря, что не хочешь ее? Конечно же, ты не хочешь. У тебя
были трудные роды, и это помутило твой рассудок.
   - Унесите ее! - кричала Зенобия.
   Баб кивнула Юлии, и они поспешно  вышли  из  комнаты,  оставив  царицу  в
одиночестве. В душе Зенобии царило смятение. Голос, который она слышала, был
голосом Марка Бритайна! Разрозненные образы в ее памяти начали соединяться в
единое целое, когда она изо всей силы пыталась сконцентрироваться,  стараясь
отыскать ключ, который откроет эту тайну. Однако этот ключ все ускользал  от
нее, и все это в сочетании с тяжелыми родами привело к тому, что вскоре  она
в изнеможении заснула.
   Когда несколько часов спустя она проснулась, была глубокая  ночь.  Слабое
пламя отбрасывало мерцающие отблески на  стены,  потолок  и  пол.  Наступила
ранняя весна,  и  ночи  стояли  еще  прохладные,  и  она  натянула  на  себя
покрывала. Она вспомнила. Она вспомнила все  о  той  жаркой  июльской  ночи,
когда умер  Оденат.  Она  вспомнила,  с  какой  готовностью  отдалась  Марку
Бритайну и какую нежную, страстную, дивную любовь он подарил ей.
   "Я люблю тебя, - сказал он тогда. - Я всегда любил тебя. Я любил  тебя  в
незапамятные времена и буду любить тебя еще долго  после  того,  как  всякие
напоминания о нас будут стерты с лица земли".
   Какая сокрушительная сила была в этом обязательстве! Ребенок, несомненно,
его. Эта девочка никак не может быть дочерью Одената. Знает ли он  об  этом?
И, что еще важнее, кто еще об этом знает?
   - Адрия! Адрия, проснись! - крикнула она девушке-рабыне, которая спала на
полу у подножия ее ложа.
   Девушка неловко поднялась на ноги, протирая со сна глаза.
   - Да, ваше величество! Чего желаете?
   - Приведи сюда старую Баб, - приказала Зенобия.  -  А  потом  еще  Кассия
Лонгина. Поспеши, девушка!
   Рабыня выбежала из комнаты.
   Зенобия на несколько минут заставила  себя  выкинуть  все  эти  мысли  из
головы. Потом дверь ее спальни открылась и поспешно вошла  старая  Баб.  Она
спросила:
   - Как ты себя чувствуешь, дитя мое? Что случилось?
   - Я послала за Кассием Лонгином, - ответила Зенобия. - Когда  он  придет,
мы поговорим. Посмотри, не задержался ли кто-нибудь возле  моей  двери.  Нас
никто не должен слышать. Ты понимаешь?
   Баб кивнула.
   Дверь снова открылась, и вошел Кассий Лонгин, слегка заспанный.
   - Ваше величество? - произнес он.
   - Адрия, мне нужно поговорить с ними наедине. В эту ночь ты мне больше не
понадобишься. Ступай в комнаты прислуги и ложись спать.
   - Слушаюсь, ваше величество, - ответила девушка и вышла прочь из комнаты.
   Баб  оставила  дверь  спальни  открытой  и  удостоверилась,  что  девушка
покинула прихожую. Охрана при входе в апартаменты не позволит никому другому
войти сюда. И она снова повернулась к Зенобии.
   Царица перевела взгляд с Кассия Лонгина на Баб.
   - Этот ребенок - не от Одената, - сказала она, наблюдая за их реакцией.
   - Как бы то ни  было,  -  быстро  ответил  Лонгин,  -  похоже,  никто  не
сомневается в его отцовстве, ваше величество. Кроме того, маленькая  царевна
все равно никогда не сможет унаследовать трон, так  что  династия  останется
незапятнанной.
   - Вы с самого начала обо всем знали, вы оба, - сказала Зенобия.
   - Да, я знал. Баб тоже подозревала, хотя и надеялась, что  ее  подозрения
окажутся беспочвенными. Но мы с ней сопоставили  факты  и  пришли  к  общему
мнению - ребенок не от Одената.
   - А он знает?
   - Нет, - ответил Лонгин. - Лучше, если он не будет знать об этом.
   - Значит, вы подумали, что так будет лучше? Ее тон был холоден, но он  не
испугался.
   - То, что произошло, результат потрясения, которое вы испытали в связи со
смертью царя. А потом  этот  инцидент  исчез  из  вашей  памяти.  Я  не  мог
рассказать вам правду из страха, что это подвергнет опасности ваше  здоровье
и здоровье вашего ребенка. Вы - царица Пальмиры. Вот для чего вы родились на
свет, вот в чем ваше предназначение! Я не знаю, сможет ли он  с  готовностью
принять этот факт, если вы станете любовниками.
   - Не вам принимать такое решение! - в ярости воскликнула Зенобия.
   - Вы не можете сделать этого! - парировал он. - Я  всего  лишь  стремлюсь
защитить вас и юного царя! Неужели вы действительно готовы пожертвовать всем
ради любовника? Я так не думаю, ваше величество. Вы, может  быть,  и  любите
его, но самое первое и самое главное - это то,  что  вы  -  Зенобия,  царица
Пальмиры!
   - А разве нельзя иметь и то, и другое? Ее глаза наполнялись слезами.
   - Это зависит от Марка Бритайна, ваше величество. Вы, я знаю, способны  и
любить, и править одновременно. Но вот ему придется любить вас, несмотря  на
то что вы царица. Не думаю, что он поведет себя разумно, ваше величество.
   - Но он должен знать, что Мавия - его дочь, - сказала Зенобия.
   - Мавия? - воскликнули оба.
   - Да, моя дочь. Я решила назвать ее Мавией, - ответила царица.
   - Неужели действительно необходимо сказать ему  об  этом?  Кассий  Лонгин
выглядел расстроенным.
   - Ох, Лонгин, ты слишком беспокоишься, - мягко произнесла Зенобия. - Я не
могу утаить от него это, а кроме того, она похожа на него: волосы, глаза...
   - У всех новорожденных детей голубые глаза, - с надеждой сказал Лонгин.
   - Но не такого оттенка. Глаза у Мавии такие же голубые, как у ее отца,  и
у них то же выражение.
   - Но он не сможет публично признать ее. Даже сейчас  еще  найдутся  люди,
которые станут дискредитировать вас и лишат регентства.
   - Не сомневаюсь, что Марк так же, как и мы,  позаботится  о  безопасности
Мавии, Лонгин.
   Она повернулась к старой Баб.
   - Марк Бритайн был здесь, во дворце, сегодня ночью?
   - Да, дитя мое. Он и сейчас еще спит в своих апартаментах.
   - Приведи его сюда тайно. Баб. Когда он благополучно доберется, ты должна
принести мне дочь.
   - Хорошо, - старуха поспешно вышла.
   - Каковы ваши планы? - спросил Лонгин.
   -  Он  должен  признать  ее  своим  ребенком  в  вашем  присутствии  и  в
присутствии Баб. Если со мной когда-нибудь что-то случится, то  Марк  должен
позаботиться о своей дочери вместо меня. Вы, несомненно,  поддерживаете  это
решение?
   Лонгин кивнул.
   - Вы мудры, ваше величество.
   - Лонгин, вы - мой самый верный друг! Что бы я делала без вас?
   - У вас никогда не будет причин сомневаться во мне,  ваше  величество,  -
пылко произнес он. - Я всегда буду служить вам!  Дверь  спальни  отворилась,
чтобы впустить Марка Бритайна. Его подняли с постели  сонного,  и  он  успел
накинуть только короткую тунику. Его взгляд с тревогой остановился на ней:
   - Оставьте нас, Лонгин! Подождите снаружи вместе с Баб.
   Я вас позову, когда вы понадобитесь.
   Лонгин вышел, даже не обернувшись, и услышал, как дверь закрылась за ним.
Марк медленно  приблизился  к  кровати,  где  лежала  Зенобия,  опираясь  на
подушки. Его взгляд не отрывался от ее лица, и сердце с надеждой  подскочило
в груди, когда он услышал, как она произнесла нежным голосом:
   - Я помню, Марк. Я все помню! Он  не  знал,  что  сказать,  и  тогда  она
похлопала по своей постели, побуждая его сесть рядом с ней.
   - Я помню, - повторила она, - и ни о чем не жалею.
   - Значит, мои молитвы услышаны, любимая, - сказал он.
   - Это твой ребенок.
   - Что?!
   Его лицо выразило одновременно и потрясение, и удивление,  и  невероятный
восторг.
   - Как это?
   От смеха она прикусила губу.
   - Неужели ты не знал? - слегка поддразнивала его она.
   - Я хочу сказать, почему вы уверены в этом?
   - Я не была с Оденатом много месяцев, мой дорогой. Мавия -  такое  имя  я
выбрала для нашей дочери - зачата в ночь смерти Одената. Разумеется,  ты  не
сможешь официально признать  ее,  Марк.  Мои  враги  использовали  бы  такие
сведения, чтобы уничтожить мою династию,  а  я  не  могу  позволить,  вернее
сказать, не допущу, чтобы  это  случилось!  Однако  признаешь  ли  ты  ее  в
присутствии  верной  Баб  и  доброго  Лонгина,  как  признал  бы   настоящий
отец-римлянин?
   Эта просьба была просьбой и царицы, и женщины одновременно. Дочь! У  него
есть дочь!
   - Я признаю ее, любимая, - сказал он.
   - Спасибо, Марк, - ответила она. - Я знаю, это нелегко,  ведь  все  будут
думать, что это дитя Одената.
   - Могу я увидеть ее?
   - Только если поцелуешь  меня,  Марк  Бритайн.  Видишь,  я  действительно
ужасная женщина, потому что хочу взыскать с тебя штраф  за  то,  что  должно
было бы быть твоим правом!
   Неторопливая улыбка осветила его черты.  Большой  рукой  он  взял  ее  за
подбородок, в то время как пальцами другой руки нежно погладил ее  по  щеке.
Она отдалась его ласке, а он гладил ее по ее  векам,  по  носу,  по  высоким
скулам, прикоснулся к ее нежным, как лепестки, губам. Она поцеловала кончики
его пальцев. Потом он опустил голову, и  его  губы  прижались  к  ее  губам.
Ласка,  которую  они  дарили  друг  другу,  исторгла  слезы  из   ее   глаз.
Почувствовав на ее щеках влагу, он поднял голову и пристально взглянул ей  в
глаза.
   - Любимая, почему ты плачешь?
   - Ох, Марк, встречал  ли  ты  когда-нибудь  женщину,  которая  плачет  от
радости? Я так счастлива!
   - Ты любишь меня, Зенобия?
   - Да, я люблю тебя, - сказала она без колебаний.
   - Позволь мне увидеть нашу дочь! - сказал он. Она позвала  старую  Баб  и
Лонгина, и они вошли в комнату. На руках  Баб  несла  спящего  ребенка.  Она
положила его к ногам Марка. Он тут же взял малышку на руки  и  этим  простым
действием признал Мавию своей дочерью. Теперь, что бы ни случилось,  малышка
получит доступ ко всем правам и привилегиям, которые дает членство в римской
семье. Однако об этом никто  никогда  не  должен  узнать,  ведь  все  станут
считать Мавию дочерью Одената,  родившейся  после  его  смерти,  и  царевной
Пальмиры.
   Марк Бритайн посмотрел на ребенка с умильным выражением.
   - Она прекрасна, - тихо произнес он, боясь разбудить ее. Он  чуть  ли  не
дрожал, так сильно было его волнение. Это крошечное человеческое существо  -
его дочь, дарованная богами, как  подтверждение  его  любви  к  Зенобии.  Он
перевел глаза с ребенка на его мать.
   - Выходи за меня замуж, - тихо  сказал  он.  -  Время  траура  уже  почти
кончилось. Мы любим друг друга.
   - Я не могу этого сделать, - спокойно ответила она. -  Ведь  я  -  царица
Пальмиры, и если мы поженимся, то тем самым  поставим  под  угрозу  монархию
Вабы. Если я останусь регентшей, найдутся люди,  которые  будут  утверждать,
будто ты, римлянин, влияешь на меня в ущерб  интересам  пальмирцев.  Однако,
что еще более вероятно, совет десяти может вообще лишить меня регентства.  А
я не могу доверить никому другому распоряжаться судьбой города вместо  моего
сына.
   - А когда Ваба станет мужчиной, Зенобия? Тогда  ты  передашь  ему  бразды
правления и будешь жить для себя?
   - Не ссорься со мной, любовь моя, - сказала она, избегая  ответа  на  его
вопрос. - Разве ты не мой супруг? Ты любишь меня, я люблю тебя, и у нас есть
ребенок.
   Он взглянул на нее, и она увидела  в  этом  взгляде  боль,  обиду,  гнев,
негодование и смирение.
   - Итак, я буду известен как любовник царицы, а не  как  ее  муж,  -  тихо
сказал он.
   - Это не имеет значения, - так же тихо ответила она, - являюсь ли я твоей
официальной женой или нет.  Ты  все  равно  будешь  моим  любовником,  Марк.
Неужели это так ужасно?
   "Лонгин прав", - с горечью подумал Марк. Женщина, которую он любит,  выше
всего ставит долг. Он не может ни жениться на  ней,  ни  иметь  собственного
ребенка. И все же он любил Зенобию. Если она  хотела  подавить  его  мужскую
гордость, то он сам сделает это. Когда он задумался об этом, то осознал, что
ее отношение к своему долгу на самом деле не отличалось от его собственного.
   - Так, значит, я твой любовник? - спросил он.
   - Ты им станешь, - твердо ответила она, глядя на него.  Он  почувствовал,
как по его телу пробежал холодок желания.
   - Когда же? - спросил он, улыбнувшись.
   - Мне надо оправиться после рождения Мавии, мой дорогой.
   Словно откликаясь на  свое  имя,  ребенок  открыл  глаза  и  взглянул  на
огромного мужчину, издав тихий звук, который тут же привлек  внимание  отца.
Марк  снова  взглянул  на  свою  дочь.  Как  она  очаровательна!  Он   нежно
прикоснулся к ее розовой щечке; Мавия повернула головку, и  маленький  бутон
ее рта раскрылся.
   - Дай ее мне,  -  сказала  Зенобия.  -  Она  уже  проголодалась.  Лонгин,
возвращайтесь к себе и ложитесь спать. Мы поговорим утром. Баб, ты не против
подождать  в  прихожей,  пока  Мавия  не  будет  готова  вернуться  в   свою
колыбельку?
   Протянув к дочери руки, Зенобия поднесла ее к  своей  пышной  груди.  Она
даже не заметила, как вышли Лонгин и  Баб.  Вначале  ребенок  не  знал,  что
делать, но царица осторожно заставила ее взять в рот сосок и мягко  надавила
на него, выдавив немного жидкости из груди. Как только  ребенок  распробовал
питательный напиток, инстинкт взял  верх,  и  он  принялся  сосать,  вначале
робко, а потом все более энергично.
   Марк смотрел как зачарованный. Вид нежной  матери,  которую  представляла
собой Зенобия, очаровывал его, и в то же время он почувствовал сильный порыв
горячего желания, наблюдая, как она нянчит  ребенка.  За  месяцы,  прошедшие
после зачатия  ребенка,  он  обнаружил,  что  не  в  состоянии  наслаждаться
обществом красивых и искусных проституток, которыми  славилась  Пальмира,  и
наконец прекратил попытки. Теперь, проведя много  месяцев  без  женщины,  он
наблюдал, как его дочь сосет  пышную  грудь  его  любимой,  и  его  охватило
вожделение. Его верный дружок явно рвался в бой из-под короткой туники.
   Перекладывая ребенка от одной груди к другой, Зенобия заметила,  в  каком
состоянии он находится.
   - О, мой дорогой, я пошлю тебе девушку-рабыню! - посочувствовала ему она.
   - Нет, - почти крикнул он сквозь стиснутые  зубы.  Малышка  вздрогнула  и
тихонько икнула, а потом снова принялась сосать.
   - Я не могу... Я имею в виду, что не хочу никого, кроме тебя.
   - Не