хочешь ли ты сказать, что у тебя не было ни одной женщины после  той
ночи?
   - Ни одной, - сказал он, - Ох, Марк!
   Качая ребенка одной рукой, она протянула другую и взяла его за руку.  Так
они и держались за руки, пока Мавия наконец не насытилась  и  не  заснула  у
материнской груди.
   - Будь я  только  женщиной,  -  тихо  произнесла  Зенобия,  -  я  бы  так
гордилась, став твоей женой. Я  не  могла  сказать  тебе  это,  пока  Лонгин
оставался в комнате, это огорчило бы  его.  Ты  же  знаешь,  какой  он,  мой
дорогой.
   - Мы могли бы пожениться тайно, - предложил он.
   - Марк, наступит день, когда я выйду за  тебя  замуж,  если  ты  все  еще
будешь желать меня. Когда этот день  придет,  мы  отпразднуем  его  со  всей
торжественностью. Ты проведешь меня по улицам Пальмиры к  своему  дому,  как
подобает порядочному мужчине. Я стану твоей женой, и пусть  это  видит  весь
мир. Я не испытаю стыда. Но до этого мы  будем  любовниками,  и  я  не  буду
стыдиться этого тоже. Ведь сейчас мой долг - чтить память Одената  Септимия.
Это - мой долг перед его и моим сыном Вабаллатом, юным царем этого города, и
перед самой Пальмирой. Я не могу  уклоняться  от  выполнения  своего  долга,
Марк. Не могу!

***

   В отдаленной части дворца Зенобия выделила для себя апартаменты, куда  не
разрешалось входить никому, кроме Марка и старой Баб. Однако он редко  видел
там старую няню царицы. Большую, светлую и просторную комнату она превратила
в убежище чувственности, где они могли любить друг друга вдали  от  пытливых
глаз.
   Пол комнаты был выложен большими плитами бледно-золотистого мрамора,  так
тщательно подогнанными,  что  казались  одним  большим  куском.  В  ней  был
купальный бассейн из черного мрамора,  наполненный  теплой  душистой  водой,
струившейся из четырех озорных золотых купидонов. Слева стоял большой  шкаф,
украшенный красивой резьбой, круглый стол, тот самый  стол  из  африканского
кедра, который Зенобия купила у Марка много  лет  назад,  с  двумя  круглыми
стульями со спинками и украшенными резьбой подлокотниками и ножками. На всех
стульях были чехлы из ярко-синего шелка.
   В  дальнем  левом  углу  комнаты  находилось  большое  квадратное   ложе,
установленное на помосте, на который вели две  ступеньки.  Ложе  -  огромный
полосатый  матрас  из  шелка  кораллового  и  золотистого  цветов,   набитый
тончайшей и чистейшей шерстью белых ягнят. На  матрасе  разбросаны  шелковые
подушки ярко-синего и изумрудно-зеленого цвета.
   У стены  напротив  возвышались  семь  колонн  из  золотистого  мрамора  с
красными прожилками. Между ними висели тонкие  шелковые  занавески,  которые
легко раздувались под мягким вечерним ветерком. В самые  холодные  дни  шелк
заменяли тяжелой шерстяной тканью коричневато-золотистого цвета.
   Стены украшали красочные фрески, изображавшие богов и богинь, играющих  в
любовные игры. Диану, целомудренную богиню охоты и луны, пленил,  схватив  в
объятия, бог солнца, Аполлон, дерзко ласкающий ее обнаженные груди. Не менее
целомудренных  подружек  Дианы  преследовала  целая  стая  жадных   сатиров.
Чувственная   Венера,   богиня    любви,    полулежала    на    ложе.    Эта
бело-розово-золотистая голубоглазая красавица была абсолютно  обнаженной,  а
двое очень красивых и чрезвычайно щедро одаренных природой молодых  смертных
мужчин пытались ублажить ее. Юнона, царица тех счастливцев, что жили на горе
Олимп, лежала на спине с широко раскинутыми ногами, лицо выражало экстаз,  в
то время как Вулкан, бог кузнечного ремесла, тяжко  трудился.  Юпитер,  царь
Олимпа, был представлен в двух видах: в виде лебедя, обольщающего прекрасную
Леду, жену спартанского царя Тиндарея, и в виде быка с  каштановой  шерстью,
похитившего и соблазнившего Европу, дочь Агенора, царя  финикийского  города
Тира. Однако обе эти дамы выглядели очень довольными. Среди богов  и  богинь
резвились нимфы и кентавры. Они изображались в  самых  разнообразных  позах,
некоторые из которых были весьма интересны.
   Внимательно  изучив  эти  фрески  во  время  своего  первого   визита   в
апартаменты, Марк с улыбкой заметил:
   - Не уверен, что  такие  вещи  возможны,  если  у  тебя  тело  наполовину
человеческое и наполовину лошадиное.  Он  сидел,  откинувшись,  в  кресле  у
стены.
   - Однако дамы, кажется, довольны, - раздался  голос  Зенобии  из  черного
мраморного  бассейна,  в  котором  она  плавала.  В  кристально-чистой  воде
бассейна виднелись ее собственные, очень чувственные формы.
   - И все же это меня удивляет... - размышлял он.  Потом  он  повернулся  к
ней.
   - Иди же ко мне, любимая. Прошло уже более трехсот ночей с тех  пор,  как
ты лежала в моих объятиях. Боги знают, что я всегда был терпеливым мужчиной,
но теперь моему терпению пришел конец.
   Ее серые глаза потемнели при воспоминании о страсти той единственной ночи
и на мгновение мягкая улыбка тронула ее губы. Она подплыла к краю  бассейна,
медленно поднялась по ступенькам, а он  с  пылким  желанием  смотрел  на  ее
пышное золотистое тело. Капельки воды мерцали подобно  алмазам.  Она  лениво
вытерлась, взяла алебастровый флакон и направилась  к  нему  через  комнату.
Вручив ему флакон, она промурлыкала:
   - Не натрешь ли ты меня этим кремом, Марк? Не дожидаясь ответа, она пошла
к ложу и  легла  на  живот.  Поднявшись,  он  снял  набедренную  повязку  и,
обнаженный, присоединился к ней. Уже пришло лето, и  ночь  была  теплой.  Он
широко раздвинул ее ноги и сел, используя в  качестве  сидения  ее  ягодицы.
Потом он вылил ароматный розовато-лиловый крем  на  свою  большую  ладонь  и
осторожно поставил флакон на одну из ступенек ложа. Потерев  ладони  Друг  о
друга, чтобы равномерно распределить крем, он начал массировать ее.
   - О! - протянула она, когда его руки прошлись по ее спине и плечам.
   Он продолжал  массировать  в  течение  нескольких  минут,  пока  крем  не
впитался в ее кожу. Потом изменил позицию, сев лицом к  ногам,  и  склонился
над ней. Взяв еще немного розоватого крема, он начал массировать ее ягодицы.
   - 0-о-о-х!
   Зенобия тихонько вскрикнула от удовольствия, а он улыбнулся. Она задумала
поиграть с ним в эту возбуждающую игру, ну что ж, он кончит делать массаж, и
она будет не в состоянии контролировать пламя, бушующее внутри ее.
   Закончив массаж ягодиц, он начал втирать ароматный крем  в  кожу  ног,  а
затем стал массировать руки. Делая это, он в то же время покрывал дразнящими
поцелуями ее шею, отведя предварительно в сторону длинные черные  волосы.  С
большим  удовлетворением  он  заметил,   что   она   вздрагивает   под   его
прикосновениями.
   - Марк!
   Ее голос был каким-то напряженным.
   - Да, любимая? - спросил он без малейшего волнения.
   - Думаю, пора закончить.
   "Конечно же, пора остановиться", - думала она в неистовстве. Все ее  тело
горело и жаждало ласк.
   - Уже? - спросил он невинно и, просунув руки коснулся ее  дивных  грудей.
Дразнящими движениями он пощипывал соски, и  вздох  удивления  доставил  ему
большое наслаждение. Он накрыл ее своим телом, и его тяжесть  вдавила  ее  в
матрас. Он прошептал ей на ухо:
   - Моя возлюбленная богиня, уж  не  собираешься  ли  ты  довести  меня  до
сумасшествия? Ты уже достигла цели! Она содрогалась, пламя желания  бушевало
в ней.
   - Марк!
   Он услышал ее мольбу и  поднялся,  чтобы  перевернуть  ее  на  спину.  Ее
прекрасные  груди  приподнимались   и   опадали   в   быстром   ритме.   Его
темно-каштановая голова опустилась, чтобы захватить в плен ее дерзкий сосок.
Он стал ласкать его языком  круговыми  движениями,  пока  она  не  застонала
низким голосом, который одновременно выражал и наслаждение, и разочарование.
Он поднял голову и припал к другому соску, в то  время  как  его  рука  мяла
грудь, которую он только что оставил. Груди  Зенобии  сделались  чрезвычайно
чувствительными с тех пор, как она перестала кормить Мавию  и  передала  эту
заботу кормилице.
   "Он собирается свести меня с ума", - думала Зенобия.  Вытянув  руку,  она
схватила его за густые волосы и оттянула от своей груди.
   - Поцелуй меня!  -  яростно  требовала  она.  На  мгновение  он  тихонько
засмеялся, а потом его губы неистово набросились на  ее  губы,  и  его  язык
заполнил ее рот, искусно ведя бой с ее языком, который не хотел  подчиняться
и боролся с не меньшей ловкостью, вливая в его жаркие чресла быстрый  жидкий
огонь.
   Она с озорством укусила его, и он нежно побранил ее.  Она  засмеялась  и,
сделав провоцирующее движение, прошептала:
   - Давай, мой дорогой! Давай!
   - Нет! - ответил он.
   Может быть, она и царица Пальмиры, но пока  она  лежит  в  его  объятиях,
господином останется он!
   - Не сейчас, любимая! Ты слишком нетерпелива.
   - Да, и сейчас же!
   Она приподнялась вверх, навстречу ему.
   - Нет! Есть еще  другие  удовольствия,  которые  следует  смаковать,  моя
красавица!
   Прежде чем она успела остановить его, он сдвинулся вниз и просунул голову
между ее бедер. Его пальцы раздвинули в стороны податливую плоть, и его губы
нашли бутон ее женственности.
   Зенобия начала задыхаться от неистовства. Муж  никогда  не  делал  этого!
Каким же наслаждениям он дал выход! Они  быстро  следовали  одно  за  другим
взрывами невероятного экстаза, который чуть не довел ее до обморока.  Поняв,
что она теряет рассудок, он остановился и снова накрыл ее своим телом, шепча
нежные слова любви и глубоко погружаясь в ее пылающую плоть, чтобы утешить и
ободрить. Ее руки обвились вокруг его шеи, и она крепко  прижалась  к  нему.
Грудью она ощущала мягкий пух, которым была покрыта его грудь.
   Вместе они  нашли  ритм  и  поднялись  на  свой  собственный  Олимп.  Они
поднимались все выше и выше и наконец нашли рай, который был  гораздо  слаще
рая простых  богов.  Они  слились  в  этом  невероятном  взрыве  мгновенного
бессмертия, прежде чем снова спустились в мир людей. Когда они  много  позже
проснулись в объятиях друг друга, ни один из них не помнил о возвращении.
   Зенобия, разум которой внезапно прояснился, слышала удары его сердца.
   - Ты уже проснулся? - нежно прошептала она.
   - Нет, это невозможно, потому что если я проснулся, значит, я  в  раю,  -
ответил он.
   - Я люблю тебя, - произнесла она.
   - Нет, - сказал он в ответ. - Это я люблю тебя! Приподнявшись  на  локте,
она пристально посмотрела на его лицо, словно высеченное из камня.
   - Я помню, как в ту нашу первую ночь думала, что ты - тот, кого  я  ждала
всю жизнь, и я не могла понять этого. Как же я могла любить моего Ястреба  и
все же так быстро влюбиться в тебя? Я и до  сих  пор  не  понимаю  этого,  -
сказала она.
   - Разве не твой отец устроил твое замужество?
   - Да.
   - Значит, от тебя ждали, что ты выйдешь замуж за Одената,  и  точка,  раз
дело касалось твоей семьи. Скажи, если я  не  прав.  Он  -  первый  мужчина,
который вошел в твою жизнь, за исключением  отца  и  братьев.  Он  -  первый
мужчина, который любил тебя. Он был умен, чувствителен и  нежен.  Он  обожал
тебя и предпочитал всем остальным женщинам,  даже  отказался  ради  тебя  от
своей наложницы. Разве это не так?
   - Да.
   - Так как же могла чувствительная женщина не  ответить  ему  взаимностью?
Знала ли ты, что такое любовь, любимая? И понимаешь ли ты это теперь?
   - Моя любовь к Ястребу была детской любовью, - медленно произнесла она. -
Точно такой же, какую я испытывала к отцу и братьям. Он разбудил  мое  тело,
это правда; но я никогда не чувствовала к нему того, что  чувствую  к  тебе.
Однако это тоже смущает меня. Я помню., что на протяжении  всей  моей  жизни
моя мать до самой своей смерти постоянно рассказывала мне  о  том,  как  они
встретились с моим отцом и мгновенно влюбились друг в друга, они поняли, что
им суждено быть вместе. Она не колебалась, выходить ли ей за него замуж  или
нет, хотя его жизнь, жизнь бедавийского вождя, очень отличалась от ее  жизни
богатой александрийки.
   Она нежно отвела с его лба взъерошенный локон каштановых волос.  Взяв  ее
руку, он поцеловал ее, а потом прижал к своему сердцу.
   - Нашу первую встречу едва ли можно назвать любовью с первого взгляда,  -
продолжала она. - О да, Марк, я хорошо помню это, хотя до сих пор никогда не
говорила об этом! Мы встретились на рассвете на дороге в пустыне, и  я  была
безжалостно груба с тобой. О, мой дорогой, страдания, связанные  со  смертью
моей матери, все еще живут во мне, они здесь, близко.
   Слезы брызнули из ее глаз, когда она вспомнила  то  ужасное  утро,  когда
римские наемники жестоко набросились на ее  красавицу-мать,  изнасиловали  и
убили ее.
   Он заключил ее в объятия.
   - Не надо, любимая, - убеждал он.
   - По-настоящему я ни разу не говорила об этом с того самого дня, Марк.  Я
рассказала отцу о том, что случилось, а после этого попыталась выбросить эти
видения из головы.  Но  я  так  никогда  и  не  смогла  ничего  забыть.  Они
воспользовались ее телом, и потом перерезали ей горло. Возможно, они оказали
ей благодеяние. Не думаю, что она  смогла  бы  потом  жить  с  этим  стыдом.
Голубоглазые римляне! Это  были  голубоглазые  римляне!  Когда  мы  с  тобой
встретились, ненависть все еще кипела в моем сердце.
   - Ненависть противоположна любви, любимая моя. С той самой минуты,  когда
я впервые увидел тебя, я пропал. - Он усмехнулся. - Ты была такая  маленькая
злючка, что мне захотелось стащить тебя с лошади и  целовать  этот  сердитый
маленький ротик до тех пор, пока он не станет податливым и нежным. Однако  я
знал, что вскоре тебе предстояло стать женой князя  этого  города.  Я  желал
тебя тогда, и теперь, обладая тобой, я все еще желаю тебя!
   Ее прекрасные серые глаза, в которых плясали крошечные  золотые  огоньки,
заглянули глубоко в его сапфирово-голубые глаза.
   - Ты любил меня все эти годы, Марк, а я ничего не знала об этом. Я любила
тебя, но никогда не осмеливалась открыто взглянуть в лицо этой любви.
   - Однако в ночь смерти Одената ты охотно пошла ко мне, любимая. Словно бы
твоя душа поняла то, что твой рассудок так и не осмелился понять.
   - Мне следовало бы стыдиться, однако я не испытываю стыда. Мой муж  лежал
мертвый, а я отдалась другому мужчине, - тихо сказала она.
   - Ты находилась в шоке, любимая. Без малейшего раздумья и не  заботясь  о
себе, ты немедленно  взяла  на  себя  ответственность  и  тем  самым  спасла
Пальмиру от гражданской войны.
   - Я даже не помнила об этом. Все эти  месяцы,  пока  я  носила  Мавию,  я
верила, что это дитя Одената. А когда впервые увидела ее и все вспомнила, то
отвергла ее.
   - Нет, Зенобия, ты не отвергла нашего  ребенка.  Увидев  ее  впервые,  ты
испугалась и смутилась, потому что память начала возвращаться  к  тебе.  То,
что ты отвергала  -  так  это  возможность  недостойного,  на  твой  взгляд,
поведения.
   Она придвинулась и устроилась поудобнее в его объятиях.
   - Я люблю тебя, Марк Александр Бритайн, и по какой-то причине, которую не
могу понять, ты отвечаешь мне взаимностью. Оставайся со мной,  мой  дорогой.
Будь моей опорой, моей крепостью и убежищем в этом мире. Будь моей любовью и
никогда не покидай меня!
   - Я никогда не покину тебя, Зенобия, - пообещал он. - Ты - моя жена,  моя
любимая жена, и пока ты желаешь меня, я останусь рядом с тобой.
   - Значит, ты должен оставаться со мной целую вечность, Марк.  Вечность  и
еще дольше!
   - Ты поставила передо мной  не  слишком  неприятную  задачу,  любимая,  -
сказал он и, нагнув голову, слегка прикоснулся губами к ее губам.
   Ее руки обвились вокруг него, и она прошептала,  прильнув  к  его  дивным
губам:
   - Тогда мне придется кое о чем подумать,  мой  дорогой,  и  не  бойся,  я
подумаю!
   - С тобой нелегко будет жить, не правда ли? - поддразнил он ее.
   - Нет! - сказала она, и улыбка озарила ее черты. -  Но  подозреваю,  и  с
тобой тоже непросто, мой дорогой!

Глава 7

   Солдат-император Галлиен обдумывал письмо, которое он получил от  Антония
Порция Бланда вскоре после известия об убийстве Одената. Он хотел послать на
Восток военного губернатора, но старый Антоний Порций,  которого  он  помнил
как верноподданного человека, уверял, что молодая царица Зенобия все  держит
в руках и что  она  уже  назначила  командиром  восточных  легионов  бывшего
преторианского префекта <Префект - командующий  военными  подразделениями  в
Риме.>. Марка Александра Бритайна.
   Семья Александров хорошо известна здесь, в  Риме.  Марк  -  старший  сын.
Многим казалось забавным,  что  Александры  придерживаются  старых  традиций
законопослушности, честности, трудолюбия  и  благочестия  перед  богами,  но
Галлиен  благодарил  самого  Юпитера  за  то,  что  тот  послал  ему   таких
замечательных подданных. С Марком  Александром  восточная  граница  будет  в
безопасности,  и  даже  сенат  в  редком  порыве  доброй  воли  одобрил  его
назначение.
   Чувствуя себя уверенно,  Галлиен  отправился  в  поход,  чтобы  подчинить
готов, которые снова совершили набег на, римскую  территорию.  К  несчастью,
его отъезд побудил  его  полководца  Авреола,  командовавшего  кавалерией  в
Милане, поднять бунт. Галлиен поспешил обратно, чтобы осадить Милан. Но едва
он оказался там, как был убит группой недовольных полководцев. Они выдвинули
в качестве нового императора Клавдия II. Тот быстро победил Авреола,  казнил
его, а потом возглавил успешную военную кампанию против  германских  племен.
Восточная империя была забыта.
   Через несколько недель после убийства Галлиена  весть  об  этом  достигла
Зенобии в Пальмире. Всем стало ясно, что Клавдий забудет про восточную часть
мира. Взглянув на Лонгина, Зенобия сказала:
   - Оденат говорил, что подходящий  момент  когда-нибудь  наступит.  И  вот
время пришло!
   - Так вот чего вы желаете, ваше величество? Освободить Пальмиру от Рима?
   Она рассмеялась, и он услышал в ее голосе нотки торжества.
   - Свобода для Пальмиры - единственное, чего я желала, Лонгин, но  я  была
молода, и мне не хватало опыта. Недостаточно освободить Пальмиру, нам  нужно
подчинить территории вокруг, чтобы сохранить в безопасности  наши  ближайшие
границы. Я хочу, чтобы вся Римская Восточная империя принадлежала  Пальмире,
моему сыну. И я получу ее!
   Она высказала то, что он давно уже подозревал.
   - Вы должны действовать очень  осторожно,  ваше  величество,  -  медленно
произнес он. - Вначале все должно делаться от имени Римской империи. В конце
концов вы ведь будете использовать легион, который  они  оставили  здесь,  в
Пальмире.
   - Легион наемников, Лонгин. Легионеры из Нумибии, Мавритании и Кирены! Их
можно купить.
   - Это потребует не только денег, ваше величество.
   - Я знаю, Лонгин. Нужны победы, ведь эти наемники любят вкус  победы  так
же, как и звон золота. Вначале я должна завоевать их доверие, а потом  куплю
их: сначала победами, которые  столь  милы  их  сердцам,  а  потом  золотом,
которого они так жаждут. Вы правы. Сначала  все  должно  делаться  от  имени
Рима, и только когда римский легион окажется в моих руках, мы поднимем знамя
Пальмиры.
   - А как же  Марк  Бритайн,  ваше  величество?  Предаст  ли  он  Рим  ради
Пальмиры?
   - Не знаю, - честно ответила она.
   - Неужели вы пожертвуете своим собственным счастьем ради  Пальмиры,  ваше
величество?
   - А зачем мне нужно жертвовать им, Лонгин?  Пока  римский  легион  и  мое
собственное войско сражаются вместе ради Рима, не будет никаких  конфликтов.
Рим недостаточно компетентен, чтобы править на Востоке.  Ведь  он  находится
слишком далеко, чтобы как следует управлять здесь. Марк на нашей стороне.  В
конце концов он ведь не член римского сената. Подобно мне, он происходит  от
двух народов - от британцев и от  римлян.  Последние  пятнадцать  лет  своей
жизни он провел здесь, в Пальмире, и с каждым днем он все больше  становится
пальмирцем.
   Лонгин покачал головой. Там, где дело касалось Марка  Бри-тайна,  Зенобия
была слепа на оба глаза.
   - Вы,  как  всегда,  слишком  беспокоитесь,