умеется,  поспешила  щедро  посыпать  соль  на  раны  Захры,
рассказав бывшей своей подруге о визите принца.
   - Мне кажется, что Зейнаб очаровала  Хакама  так  же,  как  и  калифа!  -
фальшиво улыбаясь, говорила она. - Эта девушка покорила весь гарем!
   Захра смолчала, но про себя поразилась  количеству  яда,  скопившегося  в
душе Таруб. Видно, крепко она ее обидела... Захра всегда считала вторую жену
калифа просто толстой дурой, но это было ошибкой. Какая же это, оказывается,
опасная стерва! А ежели калиф и вправду сделает Зейнаб третьей своей  женой,
о чем без умолку судачили гаремные кумушки, что ж, тогда они вдвоем с  Таруб
станут силой, с которой нельзя будет не считаться. Ведь  старший  сын  Таруб
Абдаллах - второй по счету сын Абд-аль-Рахмана... Что, если эти две мерзавки
в сговоре и хотят лишить ее  Хакама  законного  права  на  наследство?  Нет,
доказательствами Захра не располагала, но она в  них  и  не  нуждалась.  Она
просто прикидывала, что ей делать, если она падет...
   А  новая  фаворитка  внезапно  занемогла,  а  вместе  с  нею  и  дитя,  и
прислужница...  Вообще-то,  ребенка  полагалось  тотчас  же  после  рождения
отослать  в  особое  учреждение,  где  выкармливали   младенцев,   рожденных
наложницами с тем, чтобы последние могли вновь служить своему господину.  Но
для Зейнаб это  было  смерти  подобно...  Ведь  женщины  Аллоа,  даже  самые
высокородные, никогда не отдавали детей на сторону, по крайней мере, в своем
абсолютном  большинстве.  Зейнаб  на  коленях  молила  калифа  позволить  ей
вынянчить Мораиму самой, покуда не подыщут кормилицу и не привезут во Двор с
Зелеными Колоннами. Абд-аль-Рахман с нескрываемым удовольствием  снизошел  к
ее просьбе. Он полюбил сидеть подле нее, кормящей дитя грудью. Приятно  было
ощутить  себя  просто  обыкновенным  человеком,  просто  отцом,  пусть  даже
ненадолго... И вот теперь Зейнаб, Мораима и Ома хворали...
   Тотчас же был призван Хасдай-ибн-Шапрут, так как  тотчас  же  заподозрили
отравление. Из прислужников фаворитки не занемогли лишь двое - Наджа и Аида,
и, соответственно, все подозрения пали на них. Но лекарь тотчас же  опроверг
эту догадку, признав  Наджу  и  Аиду  невиновными,  чем  заслужил  искреннюю
благодарность Зейнаб.
   - Слишком очевидно, - говорил врач, - что  яд  находится  в  чем-то,  чем
пользуются лишь  госпожа  и  Ома.  Малютка-принцесса  отравлена  материнским
молоком. Ее надлежит тотчас же  изолировать  от  матери,  ради  спасения  ее
жизни.
   Рыдающая Зейнаб передала младенца помощнице лекаря Ревекке.
   - Не волнуйтесь так, добрая госпожа, - повторяла Ребекка. Она  сама  была
матерью, и привязанность Зейнаб к малютке-дочери тронула ее сердце. - Я  уже
присмотрела  замечательную  кормилицу,  она  живет  в  еврейском   квартале.
Дородная здоровая девушка, у которой молока столько, что можно  выкормить  и
не одно дитя... Она будет приглядывать за нашей  принцессой,  как  за  своею
родной, - а видеть ребенка вы сможете в любое время, когда пожелаете.
   - А почему не может эта женщина пожить здесь? - всхлипнула Зейнаб.
   И Хасдай-ибн-Шапрут принялся терпеливо растолковывать:
   - Потому,  госпожа,  что  причина  вашего  с  Омой  недомогания  пока  не
выяснена, а ведь нянька может тоже  занемочь.  Покуда  дело  не  прояснится,
ребенка необходимо надежно защитить.
   - Да, да! - тотчас же согласилась Зейнаб и повернулась к калифу:
   -  О,  дорогой  мой  господин,  не  допусти,  чтобы   что-нибудь   дурное
приключилось с нашим ребенком! Ведь она для меня все - и, если ее не станет,
я умру!
   - Хасдай разгадает эту шараду, - пообещал любимой калиф,  заключая  ее  с
нежностью в объятия, отчего Зейнаб разрыдалась еще безутешней.
   ...Да, вне сомнений, это был яд. Всего через каких-нибудь два дня девочка
была абсолютно здорова, а вот мать ее и Ома расхворались еще  пуще...Как  же
умудрялся злоумышленник отравлять госпожу и Ому, и при этом не причинять зла
Надже и Аиде? Медик размышлял об этом непрестанно. Все их одежды  переменили
на новые - но все оставалось по-прежнему. Хасдай тщательно обследовал  пищу,
приготовляемую Аидой, - но ничего не обнаружил. К тому же все ели одно и  то
же... В чем же дело? В чем? Что же такое делают лишь Зейнаб и Ома в  отличие
от остальных? И у Хасдая вдруг словно спала с глаз пелена...
   Они вместе купались ежедневно в бане! Дважды в день, в  личной  бане  при
апартаментах Зейнаб! Хасдай  тотчас  же  приказал  принести  пробу  воды  из
фонтана и бассейна. Он сразу же запретил Зейнаб и служанке входить  в  баню,
по крайней мере до тех пор, пока не удостоверится.  И  вскоре  обнаружилось,
что врач не ошибся. Вся вода была отравлена! Яд проникал  в  организм  через
поры кожи и медленно убивал обеих юных женщин... Лекарь  возблагодарил  Бога
за то, что успел вовремя, и тотчас же прибег к териаке.
   Обо всем тотчас же донесли калифу, и тот понял наконец, кто покушался  на
жизнь Зейнаб теперь и, возможно, в первый раз. В гареме было лишь одно лицо,
располагающее достаточной властью, чтобы  совершить  такое.  Калиф  раскинул
сети - и пташка тотчас же попалась...
   - Я приказал схватить рабыню, которая подливала очередную  порцию  яда  в
резервуар с водой, - рассказывал он Хасдаю-ибн-Шапруту. -  Двое  моих  самых
верных стражников притаились в засаде и застали ее на месте преступления. Не
понадобилось долго уговаривать  ее  признаться,  кто  за  всем  этим  стоит.
Госпожа Захра... Преступную рабу тотчас удавили.
   - Что ты предпримешь, мой господин? - спросил Хасдай.
   В тяжелом вздохе калифа ясно слышалась глубочайшая сердечная боль...
   - Не в моей власти защитить Зейнаб от Захры, мой Хасдай. Ведь это значило
бы публично низложить Захру. Она мать моего наследника,  и,  разведись  я  с
нею, я вбил бы клин либо между Хакамом и его матерью,  либо  между  сыном  и
собою самим... На это я решиться не могу. Много лет тому назад я решил,  что
калифом после моей смерти станет Хакам. А то, что я ни разу не поколебался в
своем решении, стяжало мне уважение и любовь его  братьев  и  дядьев...  Нет
никаких сомнений, никаких колебаний  -  и  никогда  не  было.  Хакам  -  мой
наследник. Если бы я опозорил его мать, все тотчас решили бы, что  это  лишь
первый шаг в низложении  Хакама.  И  никакие  мои  слова  не  смогли  бы  их
переубедить. Вокруг прочих моих сыновей возникли бы группировки  придворных.
Четверо уже взрослые - и их  запросто  можно  толкнуть  на  заговор...  Ведь
власть опьяняет сильнее всего на свете, Хасдай. Золото, прелестные  женщины,
победа и слава в бою - все это меркнет перед блеском власти.  Мой  отец  был
умерщвлен собственным братом, который так и не  смирился  с  решением  моего
деда о наследовании... Я своего отца даже не  помню,  но  дед  мой  из  всех
прочих его сыновей выбрал именно меня и растил до тех пор, покуда  руки  мои
не стали достаточно сильными, чтобы принять бразды правления Аль-Андалус.  Я
правлю страной вот уже более тридцати лет, и все это время  в  стране  царил
мир. А  мир  -  это  процветание.  Теперь  Аль-Андалус  наиболее  сильная  и
процветающая держава в целом свете! И так будет, друг мой, ибо я  не  допущу
раздоров, могущих все загубить! К несчастью, я не могу предотвратить войны в
собственном гареме без того, чтобы это не стало  достоянием  гласности.  Уже
дважды  Захра  покушалась  на   жизнь   моей   возлюбленной   Зейнаб.   Дабы
предотвратить дальнейшие попытки, я должен либо избавиться  от  Захры,  либо
отослать Зейнаб и дитя прочь отсюда, чтобы сберечь жизни обеих. Иного выбора
у меня нет...
   - Ты даруешь ей тогда свободу, мой господин? - спросил лекарь. Он в любой
ситуации оставался медиком, ему  весьма  не  нравился  вид  Абд-аль-Рахмана.
Калиф  был  бледен,  а  кожа  его  лоснилась  от  пота.  Он  был  невероятно
взволнован.
   - Я не могу подарить ей свободу, Хасдай. Несмотря даже на то, что  законы
ислама дают женщине право на владение собственностью. Но без защиты  мужчины
она беспомощна и ежечасно подвергается опасности. Нет, Хасдай, я не освобожу
Зейнаб... Я отдаю ее тебе. У тебя нет жены, которая бы этому воспротивилась,
а я к тому же буду очень щедр. У нее будет собственный домик в  окрестностях
Кордовы на берегу реки, свой штат слуг и немалый  доход  из  казны,  который
позволит  безбедно  существовать  ей  и  ребенку.  Но  с  этой  минуты   она
принадлежит тебе, Хасдайибн-Шапрут.
   Лекарь опешил. Он даже подумал было, что ослышался.
   - Конечно, вы станете наезжать к ней... - нерешительно спросил он.
   Абд-аль-Рахман отрицательно покачал головой:
   - С той самой секунды, как она покинет Мадинат-аль-Захра, я не  увижу  ее
более... Она не будет больше моей.
   У Хасдая от напряжения мешались мысли:
   - А что.., что маленькая принцесса? Лицо калифа исказила судорога боли:
   - Конечно, время от времени я буду видеться с дочерью... - Абд-аль-Рахман
вдруг пошатнулся.
   - Сядьте, мой господин! -  врач  завладел  запястьем  калифа  и  принялся
считать пульс. Он был учащенным и прерывистым. Порывшись в  кармане,  лекарь
извлек оттуда маленькую пилюлю:
   - Положи под язык, мой господин.
   Это облегчит боль в груди.
   Абд-аль-Рахман даже не поинтересовался, откуда Хасдай-ибн-Шапрут узнал об
этой боли, разрывающей ему грудь. Молча он взял пилюлю. Когда  боль  немного
отпустила, он прошептал:
   - Как скажу я ей об атом, Хасдай? Как скажу я этой девушке, которую люблю
всем сердцем, что мы не увидимся больше? - Глаза владыки были влажны.
   - Тогда надобно увезти ее отсюда нынче же вечером, - тихо сказал врач.  -
Мы ничего ей не скажем, кроме, пожалуй,  того,  что  это  делается  ради  ее
безопасности. Через несколько дней, когда они с Омой  вполне  оправятся,  ты
приедешь и скажешь ей все,  но  не  сегодня.  Тебе  необходимо  восстановить
силы...
   Калиф медленно кивнул:
   -  Никто  не  должен  знать  о  ее  местонахождении,  Хасдай.  Для  Захры
достаточно будет того, что она исчезла. С Женой я поговорю  сам.  Ты  будешь
добр с Зейнаб?
   - Мой господин, я буду всячески почитать ее...
   - Воля твоя - можешь почитать ее, но ты  должен  ее  еще  и  полюбить!  -
сказал Абд-аль-Рахман. - Ей необходима любовь, а  она  взамен  подарит  тебе
неземное блаженство, друг мой.
   К изумлению калифа, Хасдай-ибн-Шапрут мучительно покраснел.
   - Мой господин! - сказал он. - Я крайне неопытен в делах  сердечных.  Всю
свою сознательную жизнь я занимался наукой, стараясь принести пользу  стране
моей... Со дня на день ожидаются посланные из Византии. Они привезут мне для
перевода трактат  "Де  Материа  Медика"  -  и  вскоре  можно  будет  открыть
медицинский университет в Кордове. У меня вряд ли останется время на  что-то
постороннее... Я буду  очень  занят  работой  с  переводчиками-греками.  Вот
почему я так и не женился, чем по сей день привожу в отчаяние отца.
   Слова лекаря позабавили калифа: он понял, что, когда первый порыв  печали
минует, Зейнаб вскоре опять захочется любви, а  шансы  у  Хасдая-ибн-Шапрута
устоять против ее волшебных чар весьма невелики...
   - Я уверен, ты сделаешь для Зейнаб все. - Абд-аль-Рахман думал про  себя,
что она сделает для Хасдая куда большее... - Я отдам распоряжение, чтобы  ее
со всем скарбом нынче же перевезли. Потом  я  навещу  госпожу  Захру.  А  ты
будешь сопровождать Зейнаб, друг мой.
   Врач низко склонился. Цвет лица его пациента  теперь  нравился  ему  куда
больше.
   - Но не позволяй госпоже Захре всерьез расстроить тебя, господин мой!
   Калиф  кивнул  и  величественным  шагом  удалился  из  Двора  с  Зелеными
Колоннами. Он разрушит все это великолепие, когда она покинет его... Ни одна
женщина не поселится здесь. Подобно Зейнаб, этот  прелестный  дворик  должен
остаться лишь волшебным  воспоминанием.  Найдя  Распорядительницу  гарема  и
старшего евнуха, он отдал им все приказания касательно Зейнаб.
   - Предупреждаю вас обоих: если вы хотя бы словом обмолвитесь  кому-нибудь
о том, что слышали от меня, - я прикажу вырвать  вам  языки!  На  что  после
этого сгодишься ты госпоже Захре, Баллада? А ты, Наср, помни: господин  твой
- я, а вовсе не госпожа Захра! Я правлю всей Аль-Андалус - и гаремом тоже, а
не она.
   Он оставил их  мучиться  поисками  причин  такой  его  суровости,  а  сам
отправился  в  покои  первой  своей  жены.  Войдя,  он  тотчас  же  приказал
прислужницам удалиться. Они поспешили прочь, потрясенные тем, что  он  вошел
туда, где не был вот уже многие годы...
   Захра подняла глаза - лицо ее было спокойно и бесстрастно.
   - Чем могу я служить тебе, мой дорогой господин?
   - Я знаю обо всем, что ты сделала, -  сурово  произнес  он.  -  Посланная
тобой рабыня была схвачена и во всем созналась, прежде чем была  умерщвлена!
Ты страшная женщина, Захра.
   - Если я и сделала что-то не так, - ласково ответствовала Захра, - то  ты
вправе судить меня. - Она улыбнулась.
   - Мораима тоже могла умереть!
   - У тебя есть еще дочери, - холодно ответила она. Маска словно слетела  с
ее лица, теперь глаза у нее были ледяными. Такой он ее никогда не  видел.  -
Неужели ты думал, что я позволю тебе низложить  моего  Хакама?  Что  я  буду
спокойно смотреть, как ты сделаешь наследником кого-нибудь из ее  выблядков?
Не-ет, раньше я умру! Умру! - визжала она.
   - Ну так умри! - жестоко обронил калиф. -  Насколько  я  знаю,  Хакам  не
замешан в твоих гнусностях, Захра. И  ради  него,  ради  всей  страны  я  не
разведусь с тобою. Знаю также: что бы я ни сказал тебе, это ни  на  йоту  не
убедит тебя, безумная ты женщина, в  том,  что  ни  Зейнаб,  ни  малютка  не
представляют для тебя угрозы! Чтобы сохранить  мир  в  Аль-Андалус,  я  велю
отослать  женщину,  которую  люблю,  и   ее   дочь   далеко   -   прочь   из
Мадинат-аль-Захра. Я никогда более не увижусь  с  нею,  ибо  знаю:  если  не
сделаю этого, то от тебя не будет ей пощады! Для  блага  Хакама,  для  блага
Аль-Апдалус я лишил себя на склоне лет ослепительного счастья, ниспосланного
мне Аллахом! А это величайшая жертва в моей жизни,  и  я  никогда  не  прощу
тебе, Захра, того, что ты вынудила меня пойти на это!
   - О-о-о-о, дорогой мой господин, так ты сделал это ради меня?  -  злобное
выражение разом исчезло с ее лица.
   - Для тебя? Ты не слушаешь меня и не слышишь, Захра! Я  ничего  не  делал
ради тебя, и никогда не сделаю! Я вознес тебя превыше  всех  прочих,  назвал
город в твою честь, а ты, ослепленная  эгоизмом  и  гордостью,  разрушила  и
убила все чувства, которые у меня к тебе  еще  оставались!  Да  если  бы  ты
вправду любила меня, то желала бы мне счастья! Тебя же заботило только  твое
положение. Я не, желаю больше видеть твоего лица! И  вот  мой  приговор:  ты
будешь узницей этих покоев и этого сада до конца дней своих!  Я  вырву  твое
отравленное жало! В баню ты станешь ходить по ночам, когда все остальные уже
спят, чтобы не разлагать добронравных  наложниц!  К  тебе  будут  относиться
почтительно, ты будешь принимать гостей, но твое царствование окончено, жена
моя!
   - Ты не можешь... - начала она.
   - Не могу? - загремел он. - Женщина, я твой господин и повелитель! Можешь
продолжать сидеть, словно паучиха в своей вызолоченной сети,  истекая  ядом,
но ты будешь повиноваться мне! - Он резко повернулся и вышел.
   - Наплевать... - прошептала она себе под нос. - Мне все равно!  Я  спасла
сына от козней этой  Зейнаб  -  и  ее  здесь  нет  больше!  Я  вынесу  любое
наказание! Он успокоится... Минет несколько дней - он поостынет и придет  ко
мне с каким-нибудь чудесным подарком! Он слишком стар для девиц!  Ему  нужна
я!
   Калиф же прямо от жены направился к сыну  и  рассказал  ему  о  коварстве
Захры.
   - Я отослал Зейнаб с Мораимой в безопасное место. Я больше их не увижу, -
объявил он  наследнику.  -  Единство  Аль-Андалус  превыше  всего  и  должно
оставаться нерушимым, Хакам! Даже если это будет стоить мне моего счастья...
Не сердись на мать, сын мой. Таруб рассказала мне, что  Захра  всем  сердцем
верит, что Зейнаб и дети, которых она могла мне родить,  будут  угрозой  для
тебя. Она почти обезумела. Она искренне считает, что защищает тебя!
   - И ты хочешь, чтобы я взял жену, чтобы создал  свой  гарем?  -  изумился
Хакам. - Теперь менее,  чем  когда-либо,  мне  этого  хочется!  Я  предпочту
книги...
   - Было бы лучше, сын мой, если бы на  закате  дней  твоих  было  бы  кому
наследовать тебе, но если ты не женишься и не зачнешь сына, то прошу: избери
себе наследника тотчас же по  восшествии  на  престол!  Не  должно  быть  ни
малейшего сомнения в том, кто после тебя станет править  Аль-Андалус.  Когда
мой отец, принц Мухаммед, был убит единоутробным своим братом, мой дед  эмир
Абдаллах ни секунды не колебался. Он выбрал меня, хотя мне  и  трех  еще  не
сравнялось. Он воспитывал меня, любил и учил управлять  страной.  Так  и  ты
должен поступить со своим наследником, как дед мой со мною, как я с тобою...
Народ должен знать, что бразды правления  в  сильных  и  надежных  руках.  А
правительство необходимо держать  в  узде.  Не  позволяй  никогда  и  никому
править от твоего имени, Хакам.  Я  всегда  свято  следовал  этому  золотому
правилу...
   - Я стыжусь того, что натворила моя мать, -  тихо  произнес  Хакам.  -  Я
знаю, что  она  меня  любит,  но  поверить  не  мог,  что  она  способна  на
злодейство! - Он взял руку отца и поцеловал ее - жест  был  исполнен  нежной
любви и преданности.
   -  Материнская  любовь  -  самая  сильная  из  всех,  Хакам,   -   сказал
Абд-аль-Рахман старшему сыну и вдруг крепко обнял его. - Благодарю Аллаха за
то, что ты вырос и стал добрым человеком!

***

   - Ты отсылаешь меня от себя навсегда? - аквамариновые  глаза  наполнились
слезами. - О-о-о, не прогоняй меня, господин мой!
   Абд-аль-Рахман глядел в эти глаза и чувствовал, как грудь его  сдавливает
незримый стальной обруч. - Любовь  моя,  драгоценная  моя,  я  же  все  тебе
объяснил. У меня не было выбора. Я не мог бы защитить тебя,  останься  ты  в
Мадкпат-аль-Захра.
   - Но почему.., почему бы мне не жить в Аль-Рузафе?..
   - Захра ненавидит тебя,  любовь  моя,  -  с  грустью  сказал  он.  -  Она
продолжала бы покушаться на твою жизнь и па жизнь ребенка, останься ты  моей
наложницей. - Он вздохнул...Нет, она никогда не  узнает,  что  он  собирался
сделать ее третьей своей женой -  женой,  которая  стала  бы  утешением  его
старости... Никогда не простит о" Захру...
   - Л почему ты не отсылаешь ее, Захру? - Зейнаб вдруг озлилась. - Это  она
ревнивица - вовсе не я! Неужели ты любишь меня, и отсылаешь прочь?
   - Я не могу публично отвергнуть мою  жену  и  мать  моего  наследника,  -
терпеливо говорил он. - Многие не поняли бы меня. Подумали бы,  что  я  хочу
передать право наследования престола Аль-Андалус другому сыну. Да я уже  все
объяснил тебе, Зейнаб... Ты не такова, как большинство женщин.  Ты  поймешь.
Тебе может не нравиться то, что я говорю  тебе,  но  ты  поймешь,  почему  я
вынужден так поступить. И никогда больше не смей говорить, что  я  не  люблю
тебя! Это не правда! Я люблю и ради этой любви  лишаю  себя  твоих  ласк  до
конца дней моих. Ради любви.., и ради спасения жизни твоей и Мораимы!
   - Ах, Абд-аль-Рахман, я не вынесу этого! - прошептала она. - Куда я уеду?
А Мораима? Будет ли у девочки отец?
   - Как ты могла подумать, что я изгоняю тебя? - выкрикнул он. - Я  подарил
тебе тот домик - помнишь, по дороге в  Аль-Рузафу?  Вокруг  прелестный  сад,
виноградник... Чудный вид на реку... Все это принадлежит тебе, Зейнаб. Я  не
дам тебе свободы: ты наверняка  понимаешь,  что  в  нашем  обществе  женщина
рискует  жизнью,  если  не  находится  под  защитой  семьи.  Я  отдаю   тебя
Хасдаю-ибн-Шатфуту. Это твой  новый  хозяин.  Он  станет  оберегать  тебя  и
Мораиму.
   Она была потрясена. Хасдай-ибн-Шапрут? Этот серьезный медик с  удлиненным
отрешенным лицом? Она невольно улыбнулась:
   - Он довольно приятный человек, мой господин, но знает ли, как обращ