осклонно кивая направо и налево. - Я должен жениться на  фламандской
кобыле.
   Возле павильона королевская чета отпила из символической чаши  любви,
и затем принцесса пересела в карету,  в  которой  должна  была  ехать  в
Гринвич.  Рядом  с  ней  устроилась  матушка  Лоув,  ее  старая  няня  и
воспитательница, ныне назначенная присматривать за фрейлинами-немками, а
также графиня Оберстейн, супруга посла. С  обеих  сторон  дверцы  кареты
украшали гербы герцогов Клевских и изображения Черного  Льва.  Вслед  за
каретой принцессы следовали экипажи, в которых разместилась ее свита.  В
составе процессии можно  было  видеть  и  великолепный  пустой  портшез,
обитый  пурпурным  бархатом,  -  один  из  подарков  Генриха  его  новой
королеве. В  голове  и  в  хвосте  колонны  следовали  рыцари  принцессы
Клевской,  одетые  в  одинаковые  костюмы  черного   бархата,   расшитые
серебром, на одинаковых гнедых жеребцах.
   Жители Лондона толпились по обочинам  дороги,  по  которой  двигалась
процессия. В том месте,  где  намечалась  переправа  через  Темзу,  реку
запрудили баржи,  лодки  и  самые  разнообразные  суденышки,  многие  из
которых,  казалось,  вообще  чудом  держатся  на  воде.  Все  они   были
переполнены людьми, жаждущими хотя бы мельком  увидеть  новую  королеву.
Каждая лондонская гильдия вывела на реку свою баржу, заново  выкрашенную
и отделанную, с гербами короля  Англии  и  герцога  Клевского.  На  этих
баржах   размещались   менестрели   и   хоры   мальчиков,    распевавших
приветственные гимны в честь принцессы Клевской. Король  и  его  невеста
даже сделали остановку, чтобы послушать их, и остались очень довольны.
   Едва Анна вступила во  внутренний  двор  Гринвичского  замка,  грянул
пушечный салют. Король поцеловал невесту и поздравил с  прибытием  в  ее
новый дом.  В  Большом  зале  дворца  выстроилась  королевская  гвардия,
салютовавшая жениху и невесте, когда те проходили мимо. Генрих  проводил
Анну в ее личные  апартаменты,  где  она  должна  была  отдохнуть  перед
назначенным на поздний вечер пиршеством.
   Анна, внешне остававшаяся по-королевски невозмутимой, в глубине  души
изумлялась,  растроганная  искренним  теплом,  с  которым  ее  встречали
англичане.
   - Это хороший, добрый народ, правда, Ганс? - повторяла  она  снова  и
снова. - Хотя это все равно - ведь король, несмотря на все внешние знаки
внимания, меня терпеть не может.
   - Почему вы так уверены,  мадам?  -  удивился  мальчик.  Анна  горько
улыбнулась;
   - У меня нет опыта в любви, Ганс, но я знаю мужчин достаточно хорошо,
чтобы понять: если они избегают смотреть тебе  прямо  в  глаза,  значит,
что-то не в  порядке.  Гольбейн  изобразил  не  меня,  а  совсем  другую
женщину. Король влюбился в этот портрет, но меня, увы, он не  любит.  Он
женится на мне по политическим причинам, и не более того. Если бы он  не
хотел утереть нос королю Франции и императору, я не стала  бы  королевой
Англии.
   Генрих Тюдор был бы весьма  удивлен,  узнай,  какие  мысли  бродят  в
голове его невесты. Сам он из-за предстоящей женитьбы пребывал  в  очень
скверном расположении духа. Принцесса оказалась совсем не такой, как ему
представлялось, а на себя он уже  давно  не  мог  смотреть  непредвзято.
Сердцем и душой он чувствовал себя  таким  же  молодым,  очаровательным,
оживленным, как  прежде.  После  банкета  король  вновь  вызвал  к  себе
Кромвеля, но тот стойко делал хорошую мину при плохой игре.
   - Она держится с царственным величием, сэр. Народу  она  нравится,  -
заверял он.
   - Юристы не нашли никакой лазейки? -  требовательно  спросил  король,
проигнорировав слова Кромвеля.
   Кромвель   отрицательно   покачал   головой.   Он   начинал   всерьез
беспокоиться за свою жизнь и за сохранность всего, что он строил  долгие
годы,  служа  Англии.  Он  вспомнил  своего  предшественника  и  бывшего
наставника, кардинала Вулси. Его стремление  сотрудничать  с  принцессой
Арагонской в конечном счете стоило ему  жизни.  Вулси  всячески  пытался
задобрить короля, но даже этот бесценный дар - Хэмптон-Корт  не  смягчил
королевского гнева. И теперь Кромвель вновь видел в глазах короля тот же
беспощадный блеск, что и тогда, только теперь этот неумолимый  взор  был
устремлен на него, Кромвеля. Впервые  в  жизни  Кромвель  не  знал,  что
делать.  Там,  где  дело  касалось  мщения,   Генрих   Тюдор   отличался
неистощимым терпением и коварством. "Лучше бы он казнил меня сразу, а не
играл, как кошка с мышкой", - подумал Кромвель.
   Король прошел в спальню и сердито велел всем приближенным  немедленно
убраться с глаз долой.  Налив  себе  огромную  чашу  красного  вина,  он
опустился в кресло и  начал  пить,  все  больше  накаляясь  от  гнева  и
раздражения.
   - Ты похож на льва, которому попала колючка в пасть, Гэл, -  спокойно
отметил  Уилл  Саммерс,  королевский  шут,  присаживаясь  у  ног  своего
повелителя. На руке Уилла сидела его старенькая, со сморщенным  личиком,
обезьянка Марго. Она была так стара, что совсем облысела, и  ее  шерсть,
когда-то темная и блестящая, сделалась грязно-серой.
   - Держи эту уродину подальше от меня, - проворчал король, покосившись
на Марго.
   - Что ты, Гэл, у нее осталось всего несколько зубов, - ответил  Уилл,
ласково поглаживая обезьянку.
   - Даже когда у нее  останется  один,  она  все  равно  найдет  случай
укусить меня, - буркнул король и тяжело вздохнул. - Меня обманули, Уилл.
Со мной обошлись нечестно.
   Уилл Саммерс не считал нужным лицемерить со своим хозяином.
   - Согласен, Гэл, она не похожа  на  тот  портрет.  Только  отдаленное
сходство, и все. Но она кажется симпатичной и держится по-королевски.
   - Если бы был хоть какой-то способ избежать этого брака, Уилл,  я  бы
сделал это, - признался король. - Эта чертова фламандская кобыла!
   - Леди Анна действительно крупная женщина, Гэл,  но,  может  быть,  в
этом и будет  для  тебя  прелесть  новизны?  Она  ширококостная,  но  не
толстая, а вполне стройная. Да  и  пора  вспомнить,  что  ты  уже  не  в
расцвете молодости, Гэл. Тебе еще повезло, Гэл, заполучить в жены  такую
приятную даму, к тому же принцессу.
   - Если бы эта игра не зашла так далеко, я бы просто отослал ее домой,
- угрюмо произнес Генрих Тюдор.
   - Это совсем не похоже на тебя, Гэл, - упрекнул его шут. - Ты  всегда
был настоящим рыцарем. Я всегда гордился  тем,  что  служу  тебе,  но  я
перестану  любить  тебя,  если  ты  обидишь  эту  несчастную  принцессу,
которая, между прочим, не сделала тебе никакого зла. Она сейчас вдали от
родины, от семьи, представь, как ей одиноко. Если ты отошлешь ее  назад,
что с ней будет? Разве кто-нибудь возьмет ее в жены? Это позор  на  весь
мир, да к тому же ее брат, герцог, вынужден будет объявить  тебе  войну.
Франция  же  и  Священная  Римская  империя   станут   торжествовать   и
злорадствовать.
   - Уилл, Уилл... - жалобно протянул король.  -  Ты  единственный,  кто
говорит мне правду. Это тебя следовало бы послать к  герцогу  Клевскому,
несмотря на то что я не могу обходиться без твоего общества. -  Еще  раз
горестно вздохнув, он допил вино и, поставив кубок, тяжело  поднялся.  -
Помоги мне лечь в постель, шут, и  останься  со  мной.  Мы  поговорим  о
былом, о счастливых  временах.  Ты  помнишь  Блейз  Уиндхем,  Уилл?  Мою
деревенскую девочку?
   - Конечно, Гэл, хорошо помню. Добрая и красивая женщина.
   Уилл Саммерс подставил королю плечо, чтобы тот смог о него опереться,
отвел его к кровати и помог улечься. Шут вместе с обезьянкой  устроились
в ногах королевской постели.
   - Ее дочь теперь  при  дворе,  Уилл,  -  продолжал  король.  -  Милая
девочка, но не во всем похожа на мать. Леди Нисса  Уиндхем  -  настоящая
английская дикая роза. Она одна из фрейлин принцессы Клевской. Я дал  ей
это место по просьбе матери.
   - Которая это? - поинтересовался шут. - Я знаю  малютку  Кэри,  Бесси
Фицджеральд и сестриц Бассет. Есть еще две, которых я не  знаю:  госпожа
Каштановые Кудри и темноволосая красавица.
   - Темноволосая - это и есть Нисса. Глаза у нее точно  как  у  матери.
Вторая - Кэтрин Говард, племянница Норфолка. -  Он  хмыкнул;  -  Госпожа
Каштановые Кудри! В  самую  точку,  Уилл.  У  госпожи  Говард  и  впрямь
чудесные волосы. Она очень хорошенькая, правда?  Господи!  Да  любая  из
этих фрейлин устроила бы меня куда больше, чем эта фламандская кобыла! И
зачем я только послушался Крома? Мне надо было как  следует  поискать  у
себя дома и взять себе английскую жену. Разве моя возлюбленная Джейн  не
была прекраснейшей из роз Англии?
   - Ох, Гэл, неужели ты потерял вкус к разнообразию? - поддразнил  шут.
- Мне кажется, немки у тебя еще не было. По крайней мере на моей памяти.
Была у тебя немка до того, как я поступил к тебе, Гэл? Правда ли то, что
говорят о немецких женщинах?
   - А что о них говорят? - с подозрением спросил король.
   - Не знаю! - фыркнул шут. - У меня никогда не было немки.
   - И у меня не будет,  -  сказал  король.  -  Не  представляю,  как  я
заставлю себя спать с ней. Кровь Господня, я мог бы жениться на Марии де
Гиз или Христине Датской, а не на этой лошади!
   - Какая у тебя короткая память,  Гэл!  -  напомнил  шут  без  всякого
снисхождения. - Мария де Гиз  так  испугалась  твоего  предложения,  что
поспешно вышла замуж за Якова Шотландского. Наверное, ей больше нравится
шотландский климат. Что до красавицы  Христины,  то  она  прямо  сказала
твоему послу,  что  будь  у  нее  две  головы,  одна  была  бы  в  твоем
распоряжении, но поскольку голова у нее все-таки одна, то она  не  хочет
ею рисковать и предпочитает еще год-другой оплакивать  своего  покойного
супруга. Ты уже не такая завидная добыча,  Гэл,  как  когда-то.  Женщины
наслышаны о том, как ты обращался с предыдущими женами, и  боятся  тебя.
Будь счастлив, что сумел заполучить принцессу Клевскую, хотя я отнюдь не
утверждаю, что она счастлива, заполучив тебя.
   - По острию ходишь, шут! - прохрипел король.
   - Я говорю тебе правду, Генрих Тюдор, в отличие от  тех,  кто  только
льстит тебе, потому что боится.
   - А ты не боишься?
   - Не боюсь, Гэл. Я видел тебя в чем мать родила. Ты такой же человек,
как и я. Все это игра случая. Родись каждый  из  нас  в  семье  другого,
глядишь, Генрих был бы придворным дураком, а Уилл - королем.
   - Я и есть дурак, коли позволил другим  выбирать  для  меня  жену,  -
заявил Генрих Тюдор. - Но теперь этому горю уже не поможешь.
   - Если не имеешь лучшего, извлеки  пользу  из  того,  что  имеешь,  -
посоветовал шут. - Может быть, леди Анна еще приятно удивит тебя.
   Он слез с кровати, и Марго тут же, проворно взобравшись ему на плечо,
нахлобучила на голову Уилла берет.
   - Спи, Гэл. Тебе надо выспаться, да и мне тоже. Мы оба уже  немолоды,
а ближайшие  дни  будут  чертовски  хлопотными  и  утомительными.  Опять
придется слишком много пить вина и есть  чересчур  жирную  пищу.  Ты  не
умеешь ничего делать наполовину, поэтому  обязательно  опять  переешь  и
перепьешь всех, а потом будешь мучиться.
   Король сонно улыбнулся.
   - Наверное, ты прав, Уилл, - сказал он, закрывая  глаза.  Дождавшись,
когда король захрапел, шут тихонько выскользнул  из  спальни  и  сообщил
придворным, ожидавшим  за  дверью,  что  его  величество,  ко  всеобщему
облегчению, спокойно спит.

Глава 4

   Шестого января мороз стал еще сильнее. С перламутрового неба  светило
по-зимнему слабое солнце. С Темзы дул  колючий  морозный  ветер.  Короля
разбудили в шесть часов утра, но  он  еще  около  получаса  оставался  в
постели. Это был день его свадьбы, но он не находил в себе силы встать и
начать этот длинный, полный забот день. Осознав наконец, что у него  уже
нет выбора, король  кликнул  камергера.  В  спальню,  переговариваясь  и
улыбаясь, вошли придворные и внесли  свадебный  костюм  короля.  Генриху
помогли выбраться из кровати, затем его побрили, он принял ванну,  после
чего  начал  облачаться  в  наряд,  предназначенный   для   сегодняшнего
спектакля. "Какая гадость! - думал он, и глаза его наполнялись  слезами.
-  Я  еще  не  настолько  стар,  мне  хочется  насладиться   хорошенькой
девушкой".
   Свадебный наряд короля выглядел поистине великолепно. Парчовый камзол
расшит  серебряными  цветами,  отделан  роскошными  соболями.  Плащ   из
багряно-алого сатина расшит  не  менее  пышно,  чем  камзол,  и  украшен
огромными  круглыми  пуговицами  из  отшлифованных  алмазов.  Шею   туго
охватывал золотой воротник. Сапоги короля сшиты по последней  моде  -  с
узкими  закругленными  носами  -  и  тоже  щедро  усыпаны   жемчугом   и
бриллиантами. Все пальцы короля унизаны перстнями.
   - Ваше величество  выглядит  превосходно,  -  объявил  молодой  Томас
Калпепер.
   Остальные придворные одобрительно зашушукались и закивали, соглашаясь
с этим мнением.
   - Если бы эта свадьба не была нужна моей стране, - заявил  король,  -
никакая сила на земле не заставила бы меня сделать это.
   - Кромвель - конченый  человек,  -  прошептал  Томас  Говард,  герцог
Норфолк.
   - Не очень-то обольщайтесь, - вполголоса ответил ему Чарльз  Брэндон,
герцог Суффолк. - Старина Кром - хитрая лиса и еще может ускользнуть.
   - Посмотрим, - пожал плечами герцог Норфолк, и на лице  его  заиграла
улыбка  -  явление  для  него  чрезвычайно  редкое.  Это   была   улыбка
триумфатора.
   - Что это вы задумали. Том? - спросил герцог Суффолк. Чарльз  Брэндон
знал,  что  Томас  Говард  близок  со  Стивеном  Гардинером,   епископом
Уинчестерским.  Епископ  поддерживал  короля  во  всем,   что   касалось
противоборства с папой римским и  отрицания  верховенства  Ватикана  над
английской церковью, однако  при  этом  он  оставался  ярым  противником
изменений  в  доктрине,  проводимых  архиепископом  Томасом   Кранмером,
ставленником Кромвеля.
   - Вы переоцениваете меня, Чарльз,  -  ответил  Норфолк,  все  так  же
улыбаясь. - Я - самый преданный слуга короля и всегда им оставался.
   - Скорее, я недооцениваю вас. Том, - парировал Суффолк. -  Иногда  вы
меня пугаете. Ваше честолюбие беспредельно.
   - Давайте поскорее покончим с этой комедией, -  проворчал  король.  -
Раз уж я должен жениться на ней, так тому и быть.
   Король в сопровождении пэров прошел на половину  принцессы  Клевской,
где его уже ожидала невеста. Она тоже долго не осмеливалась встать в это
утро. Фрейлинам пришлось уговаривать ее принять ароматизированную ванну:
Анну  воспитывали  в  убеждении,  что  подобные  излишества  -   признак
тщеславия и гордыни. Однако ванна так ей понравилась,  что  она  заявила
своим дамам:
   - Я будет делать это каждый день. Чем это пахнуть здесь  вода,  Нисса
Уиндхем? Это приятно.
   - Это розовое масло из Дамаска, ваше высочество, - ответила Нисса.
   - Мне нравится! - подтвердила Анна, и ее фрейлины заулыбались.
   Это отнюдь не означало, что они посмеиваются над принцессой,  скорее,
наоборот, они радовались, что смогли  угодить  ей.  Отношение  короля  к
невесте не было секретом ни для одной из  них.  Лишь  незнание  языка  и
английских нравов спасало Анну от глубокого унижения. Она  могла  любить
Генриха Тюдора не больше, чем он ее,  но  она  женщина,  и  у  нее  своя
гордость.
   Когда   внесли   подвенечный   наряд,   раздался   хор   восторженных
восклицаний. Платье из золотой парчи сплошь  расшили  жемчугом.  Скроено
оно было по немецкой моде - без шлейфа. На ноги принцесса  надела  туфли
из золотистой лайки без каблуков,  чтобы  казаться  ниже.  Ее  белокурые
волосы оставили распущенными - символ девственности, а на голову  надели
изящную золотую корону,  усыпанную  драгоценными  камнями  и  увенчанную
золотым трилистником в виде  веточки  розмарина  -  символа  изобилия  и
плодородия. Матушка Лоув собственноручно надела  на  шею  своей  госпожи
ожерелье из крупных алмазов, оправленных  в  золото,  а  затем  обвязала
тонкую талию Анны брачным  поясом.  Глаза  пожилой  женщины  наполнились
слезами, и когда несколько слезинок все-таки  покатились  по  ее  щекам,
принцесса сама заботливо стерла их, - Если бы  твоя  мама  могла  видеть
тебя, дорогая моя, - всхлипнула матушка Лоув.
   - Что это с ней? - резко спросила леди Браун у Ниссы.
   - Она сожалеет, что матушка принцессы не может увидеть ее венчания  с
королем, - ответила Нисса, подумав при этом: и  хорошо,  что  не  видит.
Мать сразу бы поняла, что король не рад браку с ее  дочерью;  но,  может
быть, все еще переменится.
   Услыхав, что король уже ждет, невеста вышла к нему. Вслед за  королем
и пэрами  Анна  Клевская  в  сопровождении  графа  Оберстайна  и  других
немецких вельмож  проследовала  в  королевскую  часовню,  где  жениха  и
невесту уже ожидал архиепископ. Лицо Анны,  невзирая  на  охватившее  ее
волнение, оставалось безмятежно ясным. Он не хочет ее, она не хочет его,
но тем не менее они должны пожениться из  соображений  целесообразности.
Право же, их обоих можно пожалеть.
   К венцу принцессу подвел граф Оберстайн. Она мало что поняла из того,
что говорил этот архиепископ с  добрым  лицом,  но  когда  Генрих  Тюдор
схватил ее за руку и надел на палец тяжелое  кольцо  червонного  золота,
Анна Клевская не сомневалась: это означает, что она наконец обвенчана  с
королем Англии. Пока  Томас  Кранмер  завершал  обряд,  она  старательно
разбирала надпись,  выгравированную  на  кольце:  "Господи,  помоги  мне
достойно выполнить свой долг".
   Затем Анна почувствовала, что король, схватив ее за руку, куда-то  ее
тащит. Торопясь поспеть за ним, она споткнулась и чуть не упала.  Почему
он так ведет себя с ней в день их свадьбы, негодовала принцесса. Что  бы
там ни думал втайне каждый из них, теперь она его жена. Пробираясь через
толпу, Анна заставила себя успокоиться.
   Этот день до отказа заполнили церемонии и ритуалы.  Согласно  обычаю,
после венчания король прошел к себе и переоделся. На этот раз  он  надел
камзол из тонкой ткани, отделанный полосками вышитого красного  бархата.
Как  только  король  облачился,  процессия  во  главе   с   молодоженами
проследовала в  зал,  где  был  приготовлен  свадебный  пир.  В  полдень
королева ненадолго покинула  празднество,  чтобы  переодеться.  Ее  дамы
также переменили наряды, надев  платья,  украшенные  множеством  золотых
цепочек, как это принято в Германии, Сердце  Кэт  Говард  преисполнилось
благодарности к Ниссе. Бедняжка Кэт не обладала достаточными средствами,
чтобы быть на уровне других фрейлин. Ее дядя, герцог Томас, получил  для
нее это место благодаря своему влиянию; но он оказался менее  щедрым  на
золото, чем на протекцию.  Гардероб  Кэт  состоял  всего  из  нескольких
платьев, и она выкручивалась, как могла, комбинируя и переделывая их, но
все равно одевалась заметно хуже других девушек. Кэтрин, ее сестры и три
брата остались сиротами. То немногое, что оставил  им  отец,  перешло  к
старшему брату. По этой причине по мере приближения  свадебных  торжеств
Кэт Говард все сильнее впадала в  отчаяние  при  мысли  о  том,  что  ей
необходимо по крайней мере еще одно платье.
   - Позволь мне подарить его тебе, Кэт, - сказала ей  как-то  Нисса.  -
Мне дают денег больше, чем я могу потратить, даже если закажу себе новые
платья. - Она недоумевающе пожала плечами. - Зачем же нужно золото, если
ты не можешь поделиться им с друзьями?
   - О, я не могу позволить тебе этого, -  слабо  отнекивалась  Кэт,  но
Нисса видела, как девушка борется с собой.
   - Почему же пет? - мягко  настаивала  Нисса.  -  Разве  в  придворном
этикете есть правило, запрещающее делать подарки друзьям?  Если  даже  и
есть, мне придется пренебречь им, потому что я приготовила  подарки  для
всех вас!
   Остальные девушки оживились и зашумели, а леди Браун сказала:
   - Нисса Уиндхем очень щедра и добра, госпожа Говард.  Вам  повезло  с
подругой. Конечно, вы должны принять предложенный вам подарок. Поступить
иначе - просто невежливо, и, я думаю, герцог  Томас  был  бы  недоволен,
узнай он об этом.
   - В таком случае, -