им, он протянул  руку  и  оттолкнул  Тамар  в
сторону.
   - А вот тебя я хочу получше разглядеть! -  сказал  он  Ирис,  вытащив  ее
вперед.
   Вначале она глядела на него, не дрогнув, и ее серо-голубые глаза выражали
презрение. Но сердце так  тяжело  билось  в  груди.  Ей  казалось,  что  она
смотрела в лицо смерти. Центурион  не  спеша  гладил  ее  пепельно-белокурые
волосы. Потом его рука медленно скользнула по ее телу вниз и  скала  ласкать
ее груди.
   - Центурион, - сказала она тихим, напряженным голосом, - я не только жена
Забаая бен Селима, но и единственная дочь крупного банкира  Симона  Тита  из
Александрии. Не допустите, чтобы  простая  грубость  переросла  в  серьезное
преступление!
   - Ты лжешь! - нагло ответил он. - Ты - пальмирская проститутка!
   - Центурион, не делайте этого! - сказала Ирис, и теперь ее голос  дрожал.
- Разве у вас нет жены или сестры? Понравилось бы вам,  если  бы  кто-нибудь
сделал с ними такое?
   Он бесстрастно  взглянул  на  нее,  и  она  не  увидела  ни  жалости,  ни
сострадания в его синих, как лед, глазах.
   - Прошло уже много времени с тех пор,  как  я  в  последний  раз  спал  с
блондинкой, - сказал он и опрокинул ее на кровать.
   Она попыталась вырваться, но он  грубо  пихнул  ее  назад.  Самообладание
покинуло Ирис. Она визжала в страшном испуге. Центурион  злобно  ударил  ее,
разорвал на ней платье и задрал его вверх, к животу. Его колено протиснулось
между ее ног, а она боролась с ним, царапая ногтями лицо,  сходя  с  ума  от
страха и испытывая стыд от того, что происходило с ней. Она не знала  других
мужчин, кроме своего любящего, нежного мужа. Ирис не могла представить себе,
что мужчина мог сделать с женщиной такое. Она поняла - бороться  бесполезно,
но в глубине души отказывалась принимать весь этот ужас. Центурион в  ярости
от того, что ему мешают, продолжал бить ее, чтобы заставить  покориться.  Ее
глаза распухли и почти закрылись, и тут она почувствовала, что он  одолевает
ее и, причиняя ей жестокую, жгучую боль,  проникает  в  ее  сопротивляющееся
тело. Наконец, рассудок покинул ее, а он снова и снова бил ее, не думая ни о
чем, кроме собственного удовольствия от того, что подчинил себе эту женщину.
   - Ей Богу, - проворчал он, - это самая лучшая сука  из  всех,  которых  я
трахал за многие месяцы!
   Под кроватью,  скрытая  покрывалами,  маленькая  Зенобия  закрыла  глаза,
плотно сжимая веки. Странные звуки наверху пугали ее.  Она  дрожала  и  была
смущена, услышав, как ее мать  умоляла  кого-то  таким  испуганным  голосом.
Потом ее мать пронзительно  закричала,  и  больше  она  не  слышала  голосов
женщин, а только грубый смех мужчин и слова, которых она не понимала.
   Ирис не услышала эти слова. Она так и не узнала, что ею овладел не только
центурион, но и полдюжины  других  мужчин,  которые  терпеливо  ждали  своей
очереди,  чтобы  изнасиловать  ее  теперь  уже  неподвижное  тело.  В  конце
центурион изнасиловал ее во  второй  раз  и  выругался,  потому  что  кончил
слишком быстро.  В  раздражении  он  перерезал  ей  горло,  так,  как  режут
беззащитного ягненка - быстро и бескровно.
   Тамар, которую опрокинули на спину на холодный, покрытый плитками  пол  и
задрали платье на голову, пришлось лишь немногим лучше, чем Ирис.  Но  Тамар
не пыталась сопротивляться. Ее, изнасилованную, оставили  умирать,  даже  не
потрудившись прикончить ножом. Она лежала, едва дыша, пока  солдаты  грабили
комнату, забирая те немногие  вещи,  которые  в  ней  еще  оставались.  Ведь
большую часть обстановки, как всегда, Забаай бен Селим увез с  собой.  Тамар
испуганно затаила дыхание, когда они сорвали с кровати  занавески  вместе  с
покрывалом. Она молила всех богов, каких  только  могла  вспомнить,  о  том,
чтобы в своей алчности и похотливой торопливости они не  заметили  маленькую
Зенобию. И эти  горячие  молитвы  были  услышаны.  Ее  глаза  встретились  с
испуганными глазами дочери Ирис, и она предупредила  девочку,  чтобы  та  не
двигалась и была безмолвна, как могила.
   Казалось, целую вечность Тамар лежала на животе на холодных плитках пола.
Ее изнасилованное тело непереносимо болело. Она не осмеливалась даже стонать
из страха, что солдаты поймут, что она жива. Наконец, обыскав все комнаты  в
поисках ценностей, они покинули дом Забавя бен Селима. Тамар  услышала,  как
их лошади стучали копытами во внутреннем дворе, и удивилась, как это она  не
слышала их раньше. Возможно, они намеренно бесшумно ввели животных внутрь  с
тем, чтобы захватить врасплох людей, оставшихся в доме. Теперь,  по  крайней
мере, она знала, что они кавалеристы, и это  сузит  круг  поисков  ее  мужа,
когда он будет искать виновных.
   Уверенная в том, что теперь они остались одни, Тамар застонала от боли  и
попыталась сесть. Зенобия  выкарабкалась  из-под  кровати.  Ее  личико  было
мокрым от слез, когда она помогала Тамар. Девочка была бледна и  дрожала  от
страха. Она старалась не смотреть в сторону кровати.
   - Моя мама мертва? Тамар кивнула.
   - Не гляди на нее, дитя мое!
   - По почему, Тамар? Почему они сделали это? Ведь вы сказали  им,  кто  вы
такие! Почему же они причинили тебе боль? Почему они убили мою маму?
   Тамар выплюнула выбитый зуб.
   - Этим римлянам и слова нельзя сказать, - презрительно произнесла она.
   С помощью Зенобии ей  удалось,  наконец,  сесть,  привалившись  спиной  к
кровати. Вдруг, смутившись от  того,  в  каком  беспорядке  ее  одежда,  она
одернула юбки, разрезанные, разорванные и испачканные солдатами.
   - Думаю, они вряд ли украли наших верблюдов, дитя  мое.  Иди  в  конюшню,
возьми одного из них и скачи к своему отцу как ветер. Расскажи  ему  о  том,
что случилось! Я не могу ехать, Зенобия, мне придется ждать здесь!
   - Это моя вина! - воскликнула Зенобия, и из ее ясных глаз хлынули  слезы.
- Моя мама мертва! Ах, это все мои капризы, уехали  бы  мы  все  вместе,  не
случилось бы этого!
   И она горько расплакалась.
   Тамар глубоко вздохнула. У нее все болело, и ей хотелось громко  крикнуть
Зенобии, что действительно это она виновата в  том,  что  задержала  их.  Но
потом женщина взглянула в лицо ребенку, только что потерявшему мать.
   - Нет, дитя! - твердо произнесла она и вдруг сама поверила в это. - Ты не
должна обвинять себя. Это - судьба, воля богов. А теперь поезжай  и  приведи
сюда своего отца!
   - А как же ты? - беспокойно вздохнула Зенобия.
   - Принеси мне кувшин воды, и я как-нибудь переживу. А после  этого  сразу
же поезжай. Но будь осторожна!
   - Я выеду через задние ворота! - пообещала Зенобия. Тамар устало кивнула.
Она вдруг почувствовала себя очень утомленной и  очень,  очень  старой.  Она
выживет, хотя бы для того, чтобы увидеть, как покарают тех, кто сделал с ней
это и кто так бессмысленно убил Ирис. Она долго сидела  в  полуденной  жаре,
бесстрастно наблюдая, как два больших слепня летали, жужжа,  вокруг  зверски
растерзанного тела Ирис.
   Зенобия покинула дом, пройдя из сада, располагавшегося рядом с кухней,  в
конюшни, где ждали три нетерпеливых и  норовистых  верблюда,  жевавших  свою
жвачку. Она ничего не чувствовала -  ни  горя,  ни  гнева,  ни  страха.  Она
оцепенела  от  пережитого  потрясения,  вспоминая,  как  ее  мать  молила  о
милосердии. Никогда прежде Зенобия не слышала, чтобы голос ее матери  звучал
так умоляюще и испуганно. Этот голос все еще звучал в ее ушах, и она  знала,
что не забудет его до конца дней.
   Она рассеянно похлопала своего верблюда, необычайно кроткого, со  светлой
шерстью. Оседлав животное, она направила его через задние ворота дома своего
отца, наклонилась, чтобы отодвинуть засов, и выехала  на  дорогу,  ведшую  в
пустыню. Верблюд двигался быстро, его шаги становились все больше и  больше,
и наконец он, казалось, полетел над дорогой.
   Зенобия сидела на его спине, надежно устроившись в седле из красной кожи.
Свой белый льняной хитон  она  подтянула  вверх,  чтобы  свободно  управлять
верблюдом, в то время как ум напряженно работал. Почему эти  люди  убили  ее
мать? Она не могла понять этого, ведь в своей  жизни  она  видела  от  людей
только добро  и  снисходительность.  Ее  отец,  старшие  братья,  их  друзья
баловали ее. Она знала, что мужчины, случается, бьют своих жен.  Однако  все
это не выходило за рамки приличий. Все говорили, что женщин время от времени
необходимо наказывать. Однако ей никогда не  приходилось  видеть,  чтобы  ее
отец бил своих жен. А ведь ее мать даже не знала мужчин, которые  напали  на
нее. Но раз она не знала их, тогда почему же они  так  жестоко  поступили  с
ней, почему причинили ей боль, почему убили ее? Она не могла понять этого.
   Значит, жестокость - это черта,  характерная  для  одних  только  римлян?
Может  быть,  их  поразила  какая-то  особая  форма  сумасшествия,   которая
заставляла нападать на невинных чужеземцев?
   Маленькими пятками она побуждала верблюда бежать еще быстрее,  -  впереди
была видна пыль, которую поднимал караван ее отца. Вскоре она уже  проезжала
мимо групп семей, входивших в их племя. Все махали  ей  руками  и  окликали,
приветствуя, когда ее верблюд галопом скакал мимо. Они улыбались  ей  вслед,
любимице всех членов племени. Они любили ее  не  за  то,  что  она  дочь  их
предводителя. Зенобию бат Забаай - веселого и  доброжелательного  ребенка  -
невозможно было не любить.  Во  главе  группы  она  увидела  своего  отца  и
старшего из своих братьев,  Акбара.  Она  принялась  махать  им  и  неистово
кричать, и ее юный голос глухо отдавался в ее ушах.
   - Привет, малышка! Не хочешь ли ты на  этой  старой,  искусанной  блохами
кляче соревноваться с моим чемпионом? - воскликнул, поддразнивая ее, Акбар.
   Но тут он увидел ее измученное и бледное маленькое личико и, повернувшись
к своему отцу, крикнул:
   - Отец, что-то случилось!
   Караван остановился. Забаай, сойдя с верблюда, спустил на землю свою юную
дочь. Вокруг них начала собираться толпа.
   - В чем дело, мой цветок? - спросил военачальник бедавийцев. -  Где  твоя
мать и Тамар?
   - Римляне... - начала Зенобия, - пришли римляне, и мама мертва,  а  Тамар
тяжело ранена!
   - Что?! Что ты говоришь, Зенобия? Ведь римляне - наши друзья!
   -  Римляне  убили  мою  мать!  -  пронзительно  завизжала  Зенобия.   Она
совершенно  потеряла  самообладание,  и  горячие  слезы  грязными  ручейками
стекали по ее маленькому личику.
   - Тамар спрятала меня под кроватью. Я не видела их, но все  слышала.  Они
сделали с моей мамой что-то такое, что заставило  ее  пронзительно  кричать,
плакать и молить их о милосердии. Я еще никогда не слышала, чтобы  моя  мама
кого-нибудь умоляла, но они заставили ее умолять, а потом убили ее! Тамар  в
таком ужасном состоянии, что не смогла даже  подняться  с  пола.  Ты  должен
ехать домой, отец! Ты должен ехать домой Забаай бен Селим почувствовал,  что
ноги под ним подкашиваются. Он понял, что сделали с  его  женами,  хотя  его
невинная юная дочь не знала этого. Единственный вопрос, который  он  задавал
себе, - почему? Воя от гнева, боли и горя, он начал рвать на себе  бороду  и
одежду. Потом, когда первая яростная атака боли миновала, он начал  отдавать
приказы. Караван быстро развернулся. Однако Забаай бен  Селим,  его  старшие
сыновья и дочь не стали ждать остальных. Вскочив на  верблюдов,  они  быстро
поехали  обратно  по  дороге  через  пустыню  по  направлению  к  предместью
Пальмиры, где в лучах яркого полуденного солнца стоял их  дом.  Они  скакали
так быстро, что следовавший за ними караван видел на своем пути лишь пыль от
их верблюдов, которая все еще клубилась в воздухе, приобретая от жары желтый
цвет.
   Они нашли Тамар в полубессознательном состоянии. Теперь  Зенобия  наконец
осмелилась взглянуть на оскверненное тело своей матери, и у нее  перехватило
дыхание от ужаса перед тем, что она увидела. Тело Ирис было распростерто  на
кровати в нелепой позе, ее бледно-голубое платье и белоснежная нижняя туника
разорваны и обнажали  ее  прелестные  груди,  покрытые  синяками  и  ранами.
Молочно-белые бедра в огромных багряных пятнах. Ее прекрасное милое  лицо  с
серо-голубыми глазами, навеки  закрытыми,  ее  нежный  алый  рот,  злобно  и
жестоко искусанный - все это" узнавалось с трудом. Как же ее изуродовали!
   - Мама!
   Этот крик вырвался из самой глубины души Зенобии. Она тупо уставилась  на
тело убитой матери, не в состоянии полностью осознать все происшедшее. Глядя
на тело, она не желала верить в то, что Ирис действительно мертва.
   - Уведите отсюда ребенка! - лаконично скомандовал Забаай, не обращаясь ни
к кому в отдельности. - Ей не следует видеть это! Уведите ее отсюда!
   - Нет! - Зенобия увернулась, хотя  дрожала  от  пережитого  потрясения  и
горя. - Я должна запомнить и уже никогда не забыть этого! Я буду  помнить  о
том, что сделали римляне!
   Акбар не стал спорить со своей младшей сестрой. Он подхватил и вынес  ее,
плачущую, из комнаты. Девочка  свернулась  в  его  руках  калачиком,  словно
пытаясь скрыться  от  правды.  Ее  горькие  рыдания  разрывали  его  сердце.
Утомившись, он сел на ступеньку лестницы, ведущей на  нижний  этаж  дома,  и
стал укачивать свою маленькую сестричку.
   Ирис была на несколько лет моложе Акбара, когда  его  отец  привез  новую
жену из  Египта.  Некоторое  время  он  воображал  себя  ее  любовником.  Он
подозревал, что Ирис  знала  об  этом,  но  никогда  не  смущала  его  и  не
заигрывала с ним. Она относилась к нему с уважением. И тяжелые  всхлипывания
вырвались из его горла.
   Воспоминания прервал голос Зенобии.
   - Но почему они убили ее, Акбар? Почему? Теперь она глядела на него снизу
вверх, и ее маленькое личико а форме сердечка было грязным и мокрым от слез.
   - Они убили ее, потому что они - римские свиньи! - гневно ответил  он.  -
Всех, кто не родился римлянами, они называют варварами, но именно они и есть
самые настоящие варвары. Они говорят, что Рим основали два брата  -  сироты,
оставленные на смерть на склоне холма, но спасенные и вскормленные волчицей.
И я верю в это! Они так и остались дикими зверями до сегодняшнего дня!
   - А что они сделали с моей матерью, Акбар? - боязливо спросила она.
   Он заколебался, не уверенный, следует  ли  ему  отвечать.  Ведь  она  еще
ребенок. Она могла быть его собственной дочерью. У него сын ее возраста.  Он
не знал наверняка, насколько она осведомлена об отношениях между мужчинами и
женщинами. Однако из своего прошлого опыта  он  знал,  что  от  Зенобии  так
просто не отделаешься.
   - Знаешь ли ты, маленький цветок, как происходит зачатие ребенка?
   - Да, - тихо ответила она. - Мама рассказывала мне об этом,  потому  что,
говорила она, когда-нибудь я стану  женщиной.  Когда  мужчина  занимается  с
женщиной любовью, то вполне естественным результатом их союза будет ребенок.
И моя мама говорила, что это хорошо!
   - Это правильно, - ответил он ей.
   Ему не пришлось обдумывать свои слова. Она уже понимала достаточно много,
чтобы можно было все объяснить ей, и он сказал:
   - Римляне принудили твою мать заниматься с ними любовью,  Зенобия.  Когда
женщину  принуждают  к  этому,  это   называется   изнасилованием.   Римляне
изнасиловали твою мать, тем самым обесчестив  ее,  обесчестив  нашего  отца,
нашу семью и всех бедавийцев.  Затем  они  перерезали  ей  горло,  чтобы  не
осталось свидетелей их преступления. Моя мать сказала, что ее сочли убитой и
не стали добивать ножом.
   На мгновение Зенобия оставалась безмолвной, а потом спросила:
   - Значит, Тамар тоже изнасиловали?
   - Да, - сказал он напряженным голосом. - Мою мать тоже изнасиловали.
   - Значит, поэтому она и спрятала меня, Акбар? - спросила Зенобия.  -  Она
не хотела, чтобы меня тоже изнасиловали?
   - Если бы изнасиловали тебя, это было бы самое худшее бесчестье. Ведь  ты
- девственница, ты никогда не знала мужчины. Часть твоей ценности для твоего
будущего жениха как раз и заключается в твоей девственности. Мужчина, женясь
на девственнице, не  хочет  путешествовать  по  дороге,  по  которой  прошли
другие! - торжественно произнес Акбар.
   Она снова умолкла и еще  крепче  прильнула  к  его  коленям.  Теперь  она
понимала, почему ее мать кричала и умоляла римлян. Она пыталась спасти  свою
добродетель и честь своего  мужа.  Какие  же  страшные  звери  эти  римляне!
Зенобия жаждала мести!
   Из спальни ее отца доносились звуки причитаний. Прибыли другие  члены  их
племени, и женщины, входившие  в  комнату,  всхлипывали,  испытывая  печаль,
сочувствие и стыд. Забаай бен Селим вышел из своей комнаты и коротко  сказал
старшему сыну:
   - Отведи Зенобию в ее комнату, я расспрошу ее.
   Акбар поднялся и отнес  сестру  в  ее  комнату,  находившуюся  в  женской
половине дома. Посадив ее на кровать, он успокаивающе похлопал ее по плечу и
чуть-чуть улыбнулся. У самого Забаая лицо  было  мрачным  и  угрожающим.  Он
сурово взглянул на свою юную дочь.
   - Я выслушал рассказ Тамар, а теперь хочу услышать это из твоих уст.
   Она сглотнула, а потом изложила ему эту историю со своей,  детской  точки
зрения. Она обвиняла себя в том, что стала причиной задержки; Забаай  ничего
не сказал. Какой бы гнев он ни испытывал, этот  гнев  таял  перед  лицом  их
общего горя. Римляне заплатят за это! О да,  они  заплатят!  Он  уже  послал
дюжину  своих  сыновей  в  город,  приказав  им  привести  к  нему  римского
губернатора вместе с молодым правителем  Пальмиры  князем  Оденатом.  Только
после того, как они увидят весь ужас того, что случилось с  его  женами,  он
уберет из своей спальни тело Ирис и похоронит его с теми почестями,  которые
она заслужила.
   Он нежно обнял Зенобию.
   - Ты не виновата, дитя мое.  А  теперь  отдохни,  я  пошлю  к  тебе  Баб.
Сожалею,  но  тебе  придется  повторить  свой  рассказ  в  последний  раз  в
присутствии губернатора.
   Забаай вышел из комнаты. Гнев огненной лавой залил душу, стучал в висках,
не оставляя места грусти. Всю свою жизнь  он  был  гражданином  Пальмиры,  а
кроме того, еще и римским гражданином, как и все жители  Пальмиры.  Казалось
невероятным, что солдаты империи вышли из-под  контроля  в  мирном  торговом
городе. Ему вдруг захотелось остаться наедине со своим горем. Но это  потом,
когда он насытится местью. Сначала он должен потребовать справедливой мести.
   Вернувшись в туалетную комнату, он смыл с лица пыль пустыни  и  переменил
одежду. Рабы убрали таз с розовой водой, надушили и расчесали его бороду. Он
все еще был красивым мужчиной, среднего роста, с густой  черной  бородой,  в
которой уже  проглядывала  седина.  Только  темные  глаза,  потускневшие  от
страданий, выдавали его чувства.
   В комнату вошел его сын.
   - Они здесь, отец!
   Заабай кивнул и вышел, чтобы приветствовать гостей.
   - Мир вам, мой  господин  князь,  и  вам  также,  Антоний  Порций.  Добро
пожаловать в мой дом, хотя теперь это дом скорби!
   - Мир и тебе тоже, кузен! -  ответил  князь.  Но,  прежде  чем  он  успел
произнести что-нибудь еще, римский губернатор заговорил в раздражении:
   - Что за срочность такая? - спросил  он,  и  его  хорошие  манеры  словно
испарились из-за жары и головной боли. - Меня буквально стащили с  ложа  эти
бородатые хулиганы, твои сыновья, Забаай бен Селим, и безо всяких объяснений
заставили пойти с ними! Напоминаю тебе, вождь бедави, что я -  императорский
губернатор Пальмиры, и ко мне должны относиться с почтением!
   - Именно из-за твоего положения, Антоний Порций, я и вызвал тебя сюда!
   - Ты? Ты вызвал меня?!
   Голос Антония Порция  перешел  в  гневный  визг.  Его  маленький  двойной
подбородок сердито дрожал.
   - Да! - прогремел ему в ответ Забаай. - Я, Забаай бен Селим, военачальник
бедави, вызвал тебя! И лучше  тебе,  мой  господин  губернатор,  внимательно
выслушать, о чем я хочу рассказать тебе. В это утро я со своей семьей выехал
из Пальмиры в ежегодное зимнее кочевье в  пустыню.  Как  ты  хорошо  знаешь,
каждый год в это время мы уезжаем на сезон дождей  в  пустын