лизнул и поцеловал нежную плоть, спрашивая:
   - Нравится тебе это, Зейнаб?
   - О-о-о-о, мой господин схватывает все на лету!

***

   Хасдай-ибн-Шапрут, казалось, брал реванш за все годы добровольного своего
безбрачия. За короткое  время  под  руководством  Зейнаб  он  превратился  в
неутомимого и умелого любовника. Он жаждал узнать все,  что  ей  ведомо.  Он
хотел изведать всего - хотя тотчас же отмел  для  себя  содомию.  Эта  форма
страсти внушала ему отвращение, хотя он знал, что многим  мужчинам  подобные
забавы по вкусу, притом не только с женщинами, а порой - для разнообразия  -
и с мальчиками.
   Ему нравилось, когда она становилась перед ним  на  колени,  касаясь  его
живота дивными своими волосами и лаская его ртом... Потом она становилась на
четвереньки, а он входил в ее любовный канал сзади... Ему  нравилось,  когда
она сидела лицом к нему, вобрав глубоко в  себя  его  член,  а  он  страстно
целовал ее в губы... Иногда она садилась  спиною  к  нему  на  его  член,  а
большие его  ладони  играли  ее  грудью.  Так  разнообразны  были  ухищрения
страсти, и, если бы не Зейнаб, он, возможно, умер бы,  так  и  не  узнав  об
этом... Его затянувшаяся девственность теперь была его  тайной  -  постыдной
тайной...
   - Ты станешь прекрасным мужем какой-нибудь  милой  еврейской  девушке,  -
сказала она однажды, сидя с ним за шахматной доской. Она тщательно  обдумала
ход, а потом передвинула фигуру.
   - Я не хочу брать в дом жену, - задумчиво  сказал  он,  изучая  положение
фигур на доске.
   - Но почему? - требовательно спросила она.
   - А потому, - он сделал ход конем, - что времени для жены у  меня  просто
не будет, а уж о детях и говорить нечего... Ты,  моя  дорогая,  для  меня  -
замечательное утешение в моих трудах. Ты открыла мне глаза на мир  плотских,
наслаждений, ты верно служишь мне,. Зейнаб. Но, если я  прихожу  поздно  или
вообще не прихожу домой, ты не жалуешься и ни в чем меня  не  упрекаешь.  Ты
прекрасно понимаешь мой долг перед калифом, перед  всей  Аль-Андалус,  перед
еврейской общиной... Ты знаешь, что все это для меня превыше  всего.  Ты  не
пытаешься заставить меня позабыть про Новый Год, про Хануку, про Пасху... Ты
не обременишь меня ни сыновьями, которых я обязан был бы достойно воспитать,
ни дочерьми, которых  я  должен  был  бы  выдать  достойно  замуж,  дабы  не
осрамиться перед  соплеменниками...  Вот  почему  я  не  женюсь,  Зейнаб.  В
еврейской общине достаточно молодых здоровых мужчин, которые возьмут жен,  а
те нарожают им кучу детишек. Я же уникален в своем роде и  весьма  ценен  не
только для братьев по крови, но н  для  всей  страны...  У  меня  есть  двое
младших братьев - род мой не прервется. Увы, родители мои меня не понимают -
но, по крайней мере, они усмирили свою гордость и,  скрепя  сердце,  приняли
все как есть...
   - Я родила калифу дочь, - тихо сказала Зейнаб. - Могу  родить  ребенка  и
для тебя, Хасдай.
   - Знаю, - отвечал он, - но в твоих руках надежное средство,  чтобы  этого
не случилось, и, я надеюсь, ты не станешь пренебрегать им, дорогая моя. Ведь
даже если бы ты родила мне ребенка, он, по еврейским законам, не принадлежал
бы мне. Закон гласит, что род ведется по  материнской  линии.  Это  дитя  не
могло бы носить мою фамилию, не могло бы наследовать мое состояние...  Когда
калиф отдавал мне тебя, он подразумевал, что мы станем близки с  тобою,  моя
радость, но не думаю, чтобы  он  предполагал,  что  у  тебя  будет  от  меня
ребенок. До тех пор пока у тебя есть единственное дитя, и дитя это от  него,
он не забудет ни тебя, ни Мораиму. Только стань  матерью  детей  от  другого
мужчины - и он тотчас же потеряет к тебе всяческий интерес.  Он  может  даже
позабыть вашу дочь... Пока Мораима - единственное твое дитя,  Абд-аль-Рахман
у тебя в руках.
   - Шах и мат! - сказала Зейнаб, делая  неожиданный  ход  своим  королем  и
обезоруживающе улыбаясь Хасдаю. - Можешь не беспокоиться - у меня  не  будет
от тебя ребенка, Хасдай. Я не желаю больше иметь  детей.  Я  хотела  Мораиму
лишь для Абд-аль-Рахмана и прекрасно  понимаю,  что  это  дитя  поможет  мне
сберечь его любовь. Я просто не ожидала бешенства Захры - оно поставило меня
в тупик.
   - Ты любишь меня? - спросил он вслух: его внезапно обуяло любопытство.
   Она была всегда так скрытна и осмотрительна в проявлениях чувств, что  он
захотел знать наверняка.
   - А ты? Ты меня любишь? - парировала она. Он расхохотался:
   - Очередной шах, Зейнаб!
   - Ты друг мне, Хасдай, и я этому рада, - сказала она.  -  Ты  еще  и  мой
любовник - и этому я также очень рада. Но, по крайней мере, сейчас... - нет,
я не люблю тебя, Хасдай.
   - Я никогда не любил... - сказал он. - Расскажи, как это бывает?
   - Поймешь, когда любовь застигнет тебя врасплох, - отвечала Зейнаб. -  Да
я и не могу этого объяснить. Думаю, ни один человек на свете не смог бы...
   Жизнь их шла  своим  чередом,  установился  некий  порядок,  устраивающий
обоих. Она всегда была к его услугам, а он, похоже, все свое свободное время
проводил с нею. Даже отец его жаловался, что теперь и вовсе сын носа  в  дом
не кажет... Хасдай же не рассказал Исааку-ибн-Шапруту  о  подарке  калифа  -
Рабыне Страсти. Старик не смог бы этого понять... Он заявил  бы,  что  стоит
лишь Хасдаю сочетаться законным браком с нежной красавицей, и нужды  в  этой
наложнице у  него  не  будет.  Вот  Хасдай  и  рассыпался  в  извинениях,  и
выкраивал-таки времечко для того, чтобы  навестить  родителей,  и  возил  им
дорогие подарки... Потом же неизменно возвращался к Зейнаб.
   Шли месяцы... Почти все время  Хасдай-ибн-Шапрут  посвящал  переводу  "Де
Материа Медика". Порой он приходил настолько вымотанный, что буквально падал
на постель и спал беспробудно по десять часов кряду...Пусть я ему и не жена,
думала про себя Зейнаб, собирая одежду, разбросанную им по комнате, но  если
бы и была ею, разве жизнь моя существенно отличалась бы от теперешней?
   Ее жизнь... Она жила в довольстве, без забот и треволнений, но,  если  бы
не дочь, она скучала бы безумно! А следить за тем, как  подрастает  Мораима,
было захватывающе интересно. Цветом глаз и волос она пошла в  мать,  но  все
остальное было отцовским, вплоть до кончика упрямого носика. И если бы  даже
никто не открыл ей тайны ее рождения, и даже  если  Мораима  это  не  вполне
понимала, она все равно была бы принцессой с головы до пят.
   Хотя Зейнаб и не слишком  любила  город,  но  все  же  время  от  времени
наезжала в Кордову - в те дни, когда Мораиму возили к отцу  во  дворец,  что
располагался неподалеку от  Главной  Мечети.  Абра  сопровождала  девочку  к
Абд-аль-Рахману, а Ома и Зейнаб в сопровождении Наджи отправлялись на рынок,
или в лавку торговца тканями,  или  к  серебрянику...  А  порой  они  просто
прогуливались по  узким  извилистым  улочкам.  Никогда  не  знали  они,  что
откроется им за углом...
   Однажды они попали на маленькую площадь, со всех сторон окруженную белыми
безликими стенами домов. В самом центре площади находился каменный фонтан. А
вокруг фонтана было просто море цветов. К тому же улицу  отделяли  от  домов
палисадники, также все в цвету. Были тут и дамасские  розы,  и  апельсиновые
деревья, и зеленый мирт с блестящими  листьями...  Даже  в  жаркий  день  на
крошечной площади было прохладно и очень тихо.
   Однажды они зашли  даже  в  Главную  Мечеть,  оставили  снаружи  обувь  и
вступили под высокие своды.  Воздух  напоен  был  ароматами  алоэ  и  абмры,
которые делали атмосферу в этом святом месте еще таинственней  и  волшебной.
Зейнаб вдруг осознала, что до сей поры ни разу не была в храме...
   Мораима уже переступала  крошечными  ножками.  Не-,  давно  отпраздновали
первый день ее рождения.  Она  уже  прекрасно  знала,  кто  есть  кто  в  ее
маленьком мирке. Калиф, который, по словам Абры, обожал девочку,  именовался
Баба - папочка. Зейнаб же была Ма-а. Ома превратилась просто в О,  а  нянька
называлась  Абб.  Абд-аль-Рахман  подарил  доченьке  пушистого  белоснежного
котенка - и двое малышей стали просто  неразлучны.  Зейнаб  назвала  котенка
Снежком.
   Однажды ясным весенним днем Хасдай приехал на виллу Зейнаб среди бела дня
- что было по меньшей мере странно. Все знали,  что  он  настолько  поглощен
переводом  медицинского  трактата,  что  никогда  не  освобождается   раньше
позднего вечера.
   - Я отправляюсь в путешествие  по  поручению  калифа,  -  объявил  он.  -
Возможно, я буду отсутствовать несколько месяцев...
   - Куда ты едешь, мой господин? - спросила она, знаком отдавая  приказание
слугам подать угощенье.
   - В Алькасаба Малика. В этом  маленьком  королевстве  случилась  страшная
трагедия. Князь и вся его семья - все погибли  в  междоусобной  брани.  Все,
кроме, одного... Новый князь Малики глубоко скорбит. Меня шлют к нему, чтобы
я попытался излечить его от черной меланхолии и вернуть умайядам правителя -
если же это окажется невозможным, то его место займет достойный  человек  по
выбору владыки. Ситуация ужасна... Город практически в руинах, повсюду царит
хаос. Городской совет из последних сил пытается сохранить  в  городе  мир  и
покой. Я уеду  через  два-три  дня.  -  Он  с  благодарностью  принял  кубок
холодного вина и залпом осушил его - денек выдался жаркий,  к  тому  же  всю
дорогу от Мадинат-аль-Захра он ехал верхом.
   - Позволь мне сопровождать тебя! - попросила Зейнаб. Мне скучно здесь,  а
без тебя, Хасдай, станет просто невыносимо!
   - Н-не знаю... - но он уже взвешивал все "за" и "против". Ему  самому  не
слишком улыбалась мысль столь долгое время находиться вдали от ее  волшебных
чар. Она стала для него чем-то вроде опьяняющего  наркотика,  вроде  сластей
для сладкоежки... - Не уверен, что калиф одобрит это, Зейнаб.
   - Я больше не принадлежу калифу, - спокойно сказала она. -  Я  твоя,  мой
господин. Почему бы тебе не взять меня с собой? Ведь это не тайная миссия...
А я училась своему искусству в Малике. Городок просто прелестен - к тому  же
там живет возлюбленный моей Омы... Он хотел жениться на ней, но она настояла
на том, чтобы ехать со мною в Аль-Андалус, несмотря па то, что,  вне  всяких
сомнений, любит его. Может быть, и он не позабыл своей любви... А  учитывая,
как я счастлива и довольна жизнью,  она  может  передумать,  особенно,  если
снова встретится с Аллаэддином. Она так предана мне, Хасдай. От всего сердца
желаю ей хоть немного счастья.
   - А как же Мораима? - спросил он. - Она еще  слишком  мала  для  дальнего
путешествия. Я не хочу подвергать дочь калифа опасности.
   - Ты совершенно прав, мой господин. Мораима останется  здесь  с  Аброй  и
регулярно будет видеться со своим отцом. Я не хочу нарушать привычный ход ее
жизни. Она здесь будет в полной безопасности. Мы,  конечно,  скажем  калифу,
что я еду с тобой, и он пришлет взвод  стражников,  дабы  защищать  малютку,
покуда мы не вернемся. - Доводы Зейнаб звучали разумно. Но она еще и  обвила
руками шею Хасдая:
   - Ты ведь не хочешь так надолго покидать меня, правда?
   Он обнял ее за тонкую талию, а другая рука скользнула в вырез  кафтана  и
нашла грудь. Губки ее были так соблазнительны, что он не  выдержал,  рты  их
соприкоснулись, и языки переплелись в нежной и страстной ласке.  Оторвавшись
от нее, он произнес:
   - Нет... Я не хочу оставлять тебя,  прекрасная  моя  Зейнаб.  Пальцы  его
слегка ущипнули нежный сосок, и Зейнаб вздрогнула от наслаждения...
   ...Если бы лейб-медик Хасдай-ибн-Шапрут верил в колдовство, он  наверняка
посчитал бы Зейнаб ведьмой. Но в волшебство  этот  просвещенный  человек  не
верил, невзирая на то, что Рабыня Страсти владела способностью так  опьянить
его, что все на свете теряло свое значение, кроме ее поцелуя,  ее  ласки.  И
все же он прежде всего верный слуга калифа, а уже потом любовник Зейнаб.  На
следующий же день он имел приватную беседу с  калифом  в  уединенных  покоях
дворца.
   - Ты не станешь возражать, мой господин, если я возьму Зейнаб с  собою  в
Малику? Она выразила желание сопровождать меня.
   - С чего это? - калиф выглядел удивленным.
   - Говорит, что будет без меня скучать... - честно отвечал Хасдай.
   Абд-аль-Рахман усмехнулся:
   - Беда всякой умной женщины, друг мой... Одной лишь страсти для нее  явно
недостаточно. Моя Айша как-то говорила мне, что если я хочу мира и  покоя  в
доме, то должен выбирать женщин, которые интересуются только собою.  Другие,
предупреждала она меня, никогда не будут довольны своей  долей.  Они  знают,
что жизнь многогранна, - думаю, это и мучает Зейнаб. Конечно,  можешь  взять
ее с собою, Хасдай. Ведь она твоя, и ты  волен  поступать  с  нею  как  тебе
заблагорассудится. Меня заботит лишь дочь...
   - Зейнаб считает, что  девочка  еще  мала.  Она  оставляет  принцессу  на
попечение нянюшки Абры. Она, правда, хочет, чтобы ты, мой  господин,  послал
взвод отборных стражников для охраны девочки на то время, пока нас не будет.
   - Решено! - отвечал калиф. - Она хорошая мать, друг мой. Почему у  вас  с
нею нет детей? Может, тогда бы у нее прибавилось забот, и ее не тянуло бы на
приключения...
   - Мой господин, закон моего народа не позволит мне признать своими детей,
которых родила бы мне Зейнаб. Они были бы вне закона. А тебе ведомо значение
семьи в нашем мире. Мы с нею пришли к обоюдному соглашению, что детей у  нас
быть не может.
   Абд-аль-Рахман кивнул. Вот об этом он как-то не  подумал,  вручая  Зейнаб
Хасдаю-ибн-Шапруту. Его заботила лишь безопасность ее и ребенка. К  тому  же
он хотел, чтобы она была в пределах досягаемости, чтобы он мог  видеть,  как
подрастает его младшая дочь...А что, Зейнаб все так  же  красива?  Он  хотел
было задать Хасдаю этот вопрос, но сдержался. Это было бы просто  невежливо.
К тому же он знал, каков будет ответ... Он гадал, любит ли она Хасдая или же
сохранила в своем сердце привязанность к нему, Абд-аль-Рахману? Но и об этом
спросить он не мог... И никогда не узнает ответов. Это будет терзать его  до
конца дней. Он безмолвно клял Захру за ее дикую  ревность,  которая  явилась
причиной его несчастья...
   - Сообщения от князя Малики крайне путаные, Хасдай, - сказал он вслух.  -
Он был в отъезде в то  время,  когда  была  вырезана  его  семья.  Когда  же
страшная весть достигла его ушей, он на несколько дней  впал  в  прострацию.
Его удалось вернуть к жизни, но принять какое бы то ни было решение  он  был
не в состоянии. Бедняга  мог  только  оплакивать  мертвых...  Домашний  врач
считает, что со временем это пройдет, что это индивидуальная реакция нервной
системы князя. Я хотел бы знать твое мнение, Хасдай. Можно ли его  исцелить?
Или мне следует заменить его другим правителем, а если следует, то должен ли
этот человек прибыть из Аль-Андалус  или  же  будет  избран  государственным
советом Малики? Мне нужно знать истинное положение дел - и чем быстрее,  тем
лучше. Тебе я доверяю вполне, Хасдай, - и как медику, и как  дипломату.  Мне
повезло, что у меня есть такой придворный...
   - А что же злодей? Ты хочешь, чтобы он был схвачен и предстал перед твоим
судом, мой господин?
   - Вне всяких сомнений! - твердо  отвечал  Абд-аль-Рахман.  -  Я  не  могу
допустить, чтобы подобные негодяи  бесчинствовали  даже  в  дальних  уголках
моего королевства. Если ростки зла не вырвать с  корнем,  они  прорастут  во
множестве мест, подобно сорнякам на поле ржи.  Найди  этого  человека,  друг
мой, и покарай его. Он не должен ускользнуть от возмездия. А когда он  будет
схвачен, то должен быть казнен публично и умереть мучительной смертью. Пусть
его пытают на площади до тех пор, пока он не  испустит  дух!  Причем  сперва
расправься с его прихвостнями, а затем с ним самим.  Будь  так  жесток,  как
только сможешь, Хасдай! Это успокоит возмущение в  народе  и  придаст  князю
Малики еще больший вес. Ты поплывешь на  одном  из  новых  моих  кораблей  в
сопровождении    сотни    сакалибов,    которые    помогут    справедливости
восторжествовать, Хасдай.
   Врач кивнул и поклонился господину.
   - Все будет так, как ты хочешь, мой господин, - пообещал он. -  Когда  мы
отплываем?
   - Ты будешь готов через три дня, Хасдай?
   - Да, мой господин, - последовал незамедлительный ответ.
   - Завтра же на виллу Зейнаб прибудут десять сакалибов и будут  оставаться
там до вашего возвращения, - сказал калиф. -  Они  подчиняются  только  моим
приказаниям. Мораима будет в полнейшей безопасности.
   К тому времени, как Хасдай  и  Зейнаб  были  готовы  к  отплытию,  личная
гвардия калифа прочно обосновалась в доме. Аида была в восторге от того, что
есть кому оценить ее стряпню, а малышка Мораима  мгновенно  покорила  сердце
капитана  сакалибов.  Абра  же  была  предана  ребенку  всей  душой.  Зейнаб
понимала, что дитя ее будет в безопасности и в хороших руках, покуда  ее  не
будет. Она решила не вдаваться в излишние подробности и не объяснять дочери,
что несколько месяцев мамы не будет дома. Да Мораима все равно бы не поняла.
Она  просто  сказала,  что  мама  уезжает,  но  вернется  непременно.  К  ее
глубочайшему огорчению, малютка не слишком была озабочена этой вестью.
   - Ма вернется? - требовательно спросило дитя.
   - Да! - в глазах Зейнаб стояли слезы.
   - А Баба? Придет?
   - Конечно, твой отец навестит тебя!
   - Хорошо... - сказала Мораима и занялась Снежком.
   - По-моему, ей нет никакого дела до того, что  я  покидаю  ее!  -  рыдала
Зейнаб на груди Хасдая. - Она похожа на мою мать! Такая же бессердечная!
   - Да полно, ей же нет еще и двух! - терпеливо объяснял Хасдай. -  Она  не
может вполне понять того, что ей предстоит, любовь моя. Но  так  будет  даже
лучше. Ведь не хотела же ты, чтобы она плакала, провожая тебя?
   - Нет... - вынуждена была признать Зейнаб правоту  Хасдая.  -  И  вправду
нет. Все, чего я хочу, - чтобы она была счастлива и в безопасности.
   - Так оно и будет, - заверил ее Хасдай. Корабль, на  борту  которого  они
отчалили от берега Кордовы, был самым  большим,  который  Зейнаб  когда-либо
приходилось видеть. У них с Хасдаем была большая просторная каюта на верхней
палубе, на нижней же разместили сотню сакалибов. Даже у Омы  была  отдельная
каюта неподалеку от покоев госпожи. Плавание по  Гавдалквивиру  было  сродни
увеселительной прогулке. Стояла поздняя весна, и  все  сады  были  в  цвету,
ветви,  отягощенные  розовыми,  белыми   и   желтыми   цветочными   кистями,
свешивались за изгороди. Даже поля уже зеленели.
   На  следующий  день  путешественники  медленно  проплывали  мимо   лугов,
усыпанных цветущими анемонами, которые слегка покачивал бриз...
   Они доплыли до Севильи ранним утром второго  дня  пути.  Хасдай  объяснил
Зейнаб, что это типичный мавританский город с узкими  извилистыми  улочками,
выбеленными домами с балконами, внутренними двориками, садиками и  фонтанами
повсюду. Он пообещал Зейнаб, что они сделают  здесь  остановку  на  обратном
пути из Ифрикии.
   - Зачем тебе понадобилось в Алькасабу Малику? - спрашивала  Ома  госпожу,
когда они вдвоем сидели на палубе, дыша  свежим  воздухом.  -  Ты  надеешься
увидеть господина Карима?
   - Нет, - отвечала Зейнаб. - Карим теперь женатый человек. К  чему  мне  с
ним встречаться? Но, возможно, нам удастся разыскать твоего Аллаэддина,  моя
Ома. Разве ты не хочешь выйти замуж,  народить  деток?  Моя  жизнь,  хоть  и
спокойная, но.., ты сама понимаешь. У меня больше не будет детей. Хасдай  их
не желает. Я должна смириться - но ты, ты, моя  Ома!..  Ты  моя,  и  в  моей
власти дать тебе свободу, и я желаю тебе счастья. Что бы я  делала  все  эти
годы без тебя, моей утешительницы? Позволь мне дать тебе свободу, Ома,  -  я
хочу   видеть   тебя   счастливой,    хочу,    чтобы    ты    стала    женою
Аллаэддина-бен-Омара! Я дам за тобою богатое приданое. Самое время для  тебя
зажить собственной жизнью!
   - Я не знаю... -  отвечала  Ома.  -  Аллаэддин  и  я  пробыли  в  разлуке
несколько лет, госпожа... Может, он давно женат, а второй женой ему я ни  за
ч