вился  на
нее.
   - Как ты можешь такое говорить? - поразился он.
   - О эти мужчины! - презрительно воскликнула Мэйрин. -  Что  ты  знаешь  о
детях, кроме того, как их делать? Я видела  сильных,  крепких  младенцев.  А
видела и слабых, тощих и синих, которые проживали всего несколько  дней  или
несколько лет, разбивая сердце несчастной матери.  Если  нашему  ребенку  не
суждено родиться здоровым, то лучше мне вовсе не рожать  его  и  не  тратить
силы на роды. Разве я не права?
   Жосслен смутился.  Мэйрин  снова  представила  вполне  логичным  то,  что
казалось ему не правильным. Он прекрасно понял ее. Но с другой стороны,  это
был его сын, и он отчаянно хотел, чтобы ребенок родился.
   Мэйрин прочла все эти  противоречивые  чувства  по  его  лицу  и  ласково
дотронулась до щеки мужа.
   - На все Божья воля, Жосслен. Если Господь пожелает, чтобы  этот  ребенок
выжил, так оно и случится. Мы будем молиться,  милорд.  Мы  с  тобой  вместе
будем молиться за это невинное дитя.
   И они молились, стоя на коленях на холодном полу церкви,  покрытой  новой
кровлей. Но не прошло и недели, как у  Мэйрин  случился  выкидыш.  По  этому
крошечному комочку плоти  невозможно  было  даже  понять,  мальчик  это  или
девочка. И Мэйрин, несмотря на всю холодную логику, с которой она рассуждала
несколько дней назад, плакала горькими слезами в объятиях своего мужа.
   - Это несправедливо, - повторяла она. - Это несправедливо!
   - У нас будут другие дети, - утешал ее Жосслен, чувствуя в душе такую  же
горечь. - Главное, что ты осталась здорова, колдунья моя. Я могу смириться с
потерей ребенка, но никогда бы не смирился, если бы лишился тебя.
   Эти слова растрогали Мэйрин.
   - Мы все начнем заново, - сказала она. - И будем стараться изо всех  сил,
милорд.
   - Да, Мэйрин, мы постараемся, - заверил ее Жосслен с улыбкой на лице.
   - Мы начнем сегодня же!
   - Ни в коем случае! - воскликнула Ида. - Должно пройти несколько  недель,
чтобы к тебе вернулись силы и чтобы твое измученное тело залечило раны, дочь
моя. Ты понимаешь, Жосслен?
   - Я подчиняюсь вашему мудрому совету, матушка, - ответил тот.
   - Жосслен! - запротестовала Мэйрин. - Ты хочешь потерять и других  детей,
дочь моя? Если не отдохнешь сейчас, ты их потеряешь.
   Мэйрин обиженно надула губки, но Жосслен сказал:
   - Из-за Эдрика Дикого мы сильно отстали со строительством крепости. Чтобы
построить к зиме хотя бы половину стен, я должен  буду  следующие  несколько
недель лично следить за работами. Нам придется работать  от  зари  до  зари,
если позволит погода.
   - А что буду делать я, пока вы будете  возиться  со  своей  крепостью?  -
проворчала Мэйрин.
   - Восстанавливать силы и, как обычно, вести хозяйство,  колдунья  моя,  -
ответил Жосслен, и глаза  его  лукаво  блеснули.  -  А  когда  окрепнешь,  я
прослежу, чтобы по ночам у тебя тоже не оставалось свободной минутки, до тех
пор пока наши труды снова не принесут плод.
   Мэйрин улыбнулась и откинулась на подушки. Она была вполне довольна.
   - Мать, - проговорила она, -  научила  меня  обязанностям  хорошей  жены,
милорд. Пусть будет так, как ты пожелаешь.
   Ида многозначительно хмыкнула, и все рассмеялись.
   Жосслен действительно вплотную взялся за строительство. Мастер  Жилье  не
напрасно славился своими архитектурными талантами, и его план Олдфорда,  как
собирались назвать крепость, оказался грандиозным. Главное, что  требовалось
от Олдфорда, - это отразить атаку и выдержать осаду. Избранное для  крепости
место превосходно отвечало задаче: скала, с вершины  которой  отлично  видны
валлийские земли.
   Северо-западные стены крепости должны были вознестись  над  неприступными
утесами. С этой стороны Олдфорд будет совершенно  неуязвим.  Внешним  стенам
крепости - так называемому внешнему занавесу  -  предстояло  протянуться  на
полтораста футов с каждой из четырех  сторон.  Высота  их  предполагалась  в
двадцать футов; круглые башни, размещенные вдоль стен, должны были подняться
еще на десять футов.  Между  внешним  занавесом  и  внутренним  занавесом  -
собственно стенами здания - планировался внешний двор.
   Попасть в крепость можно было лишь через  один-единственный  вход.  Вдоль
внешних стен, смотрящих на долину Эльфлиа, намеревались построить деревянный
крепостной  вал,  пересекающий  ров,  который  должен  был  проходить  через
U-образные  башни  у  ворот  во  внешний  двор.  Между  привратными  башнями
поместили тяжелую деревянную решетку. Ее можно будет поднимать и опускать по
желанию, открывая или перегораживая проход в крепость. Добраться до входа во
внешний двор можно будет лишь по узкой извилистой дорожке,  за  долгие  годы
протоптанной на склоне холма, на гребне которого будет возведен  Олдфорд.  С
дозорной башни крепости вся эта дорожка будет  отлично  просматриваться.  Ее
предстояло лишь немного расширить и вымостить.
   Стены внутреннего занавеса станут стенами самой крепости. Они  протянутся
на семьдесят пять футов в каждую сторону. В отличие от внешних стен, толщина
которых будет всего восемь футов, внутренние стены достигнут двадцати  футов
толщиной. В высоту они поднимутся на тридцать пять футов, а башни  горделиво
воспарят на целых пятьдесят пять. Благодаря тому, что внутренние стены будут
выше внешних, защитники крепости, поднявшись наверх, смогут стрелять  поверх
голов тех, кто будет охранять внешние стены. Внешний и  внутренний  занавесы
соединятся между собой  множеством  переходов  и  лестниц.  Низкий  парапет,
обрамляющий оба  занавеса  в  виде  зубчатой  стены,  защитит  от  нападения
всякого, кто захочет прогуляться по стенам.
   Само  здание  крепости  поднимется  вокруг  четырехугольного  внутреннего
двора. В него  можно  будет  проникнуть  лишь  через  U-образные  внутренние
ворота, также снабженные подъемной решеткой. По четырем углам  здания  будут
размещены  квадратные  башни.  В  крепости   предполагались   большой   зал,
апартаменты для семьи хозяина, комнаты для бейлифа, повара и их семей. Кухня
расположится рядом с большим залом. Во внутреннем дворе разместятся  казармы
для гарнизона, конюшни для лошадей, псарня для охотничьих собак и клетки для
ловчих соколов. Кроме того, во дворе выроют  колодец,  чтобы  враг  не  смог
отравить воду во время осады, и поставят кузницу.
   На постройку крепости Олдфорд уйдет несколько лет, и Жосслен понимал, что
недостроенное сооружение особенно уязвимо, пока  король  не  покорит  Англию
окончательно. По всей стране продолжали вспыхивать восстания и  мятежи.  Все
эти очаги сопротивления необходимо гасить, пока  от  крошечного  огонька  не
занялся пожар; так что оба регента были очень  заняты.  Саксонские  дворяне,
наивно рассчитывавшие на победу над Вильгельмом Нормандским, лишались  своих
поместий и вынуждены были бежать, чтобы спасти свою жизнь.
   Король вернулся из Нормандии  шестого  декабря  и  тут  же  осадил  город
Эксетер. Таны Девона уже давно покорились Вильгельму, но Эксетер продержался
целых восемнадцать дней. Наконец и он смирился  с  владычеством  Вильгельма,
оговорив, что сохранит за собой все прежние привилегии. Гита, мать  Гарольда
Годвинсона, покинула Англию вместе со своей дочерью. Жена  Гарольда,  сестра
графа Эдвина,  и  ее  дети  от  Гриффидда  Валлийского  исчезли  без  следа.
Вильгельм прошел со своим войском через Девон, Сомерсет и Корнуолл,  склоняя
к повиновению все еще упорствовавших танов.
   На западе  Эдрик  Дикий  снова  пересек  валлийскую  границу  и  принялся
досаждать  англичанам.  На  сей  раз  он  держался  от   Эльфлиа   подальше,
сосредоточив главный удар на Херефорде. Наконец его снова выдворили  обратно
в его логовище. Одиннадцатилетний этелинг Эдгар, его мать  Агата  и  старшие
сестры, Маргарет и Кристина, нашли приют у короля Шотландии Малькольма.
   В этом году зима обрушилась на землю  с  невиданной  свирепостью.  Жители
Эльфлиа боялись даже  нос  на  улицу  высунуть  и  жались  к  своим  очагам.
Строительные работы почти приостановились; впрочем, в те  дни,  когда  ветер
хоть немного  ослабевал,  полудостроенные  внешние  стены  заполняли  смесью
щебенки  с  известью.  Благодаря  этому  с  первым  весенним  теплом  работы
возобновились без промедления и обещали пойти в новом году  быстрее,  чем  в
прошедшем.
   Пасха пришлась на двадцать третье марта. Вскоре  после  Пасхи  в  Эльфлиа
прибыл королевский гонец. В один прекрасный день на вершине восточного холма
неожиданно возник всадник.  Он  галопом  промчался  вниз  по  узкой  дороге,
пересек речку по льду и во весь опор ворвался  в  ворота  замка.  Крестьяне,
работавшие на полях, проводили его изумленными взглядами. Спешившись,  гонец
не без презрения  огляделся  по  сторонам,  но  как  только  в  дверях  дома
появилась Мэйрин, он застыл потрясенный.
   - Я... - Гонец тяжело сглотнул, но затем, вспомнив, кто он такой и  зачем
явился, перевел дыхание. - Я прибыл от короля к Жосслену де Комбуру.
   Мэйрин улыбнулась, едва удержавшись от смеха. Как же часто ей  доводилось
видеть на лицах мужчин это глупое выражение!
   - Добро пожаловать в Эльфлиа, -  проговорила  она  спокойно,  но  в  душе
встревожившись. - Мой муж сейчас  на  стройке.  Я  за  ним  пошлю.  Входите,
отдохните немного. Наверняка вы проделали долгий путь!
   Гонец, которому на вид нельзя было дать больше четырнадцати лет, двинулся
за ней, слегка пошатываясь. Войдя в дом, он снова поразился, обнаружив,  что
убранство этого замка ничуть  не  хуже,  чем  у  самых  знатных  нормандцев.
Прекрасная хозяйка усадила его перед камином; гонец  был  благодарен  ей  за
это, поскольку день выдался прохладный. Затем она  налила  ему  кубок  вина.
Гонец жадно выпил.
   - Я - леди Мэйрин из Эльфлиа,  -  представилась  Мэйрин.  Мальчик  быстро
поставил  кубок  и  вспыхнул  от   смущения:   ведь   он   проявил   ужасную
невоспитанность, не представившись при входе в дом. Он поднялся и произнес:
   - Прошу прощения, миледи. Я - Робер де Иервиль, паж милорда Вильгельма.
   - Что ж, добро пожаловать, Робер де Иервиль, - с улыбкой ответила Мэйрин.
- Вы прибыли из Винчестера?
   - Да, миледи.
   Повисла долгая тишина. Мальчик стал неловко переминаться с ноги на  ногу,
и наконец Мэйрин сказала;
   - Мой муж скоро вернется.
   И Жосслен, к ее большому облегчению, действительно  появился,  не  успела
она договорить этих слов.
   - Робер де Иервиль! Как же ты вырос, малыш! Ты скоро доберешься до  шести
футов! - воскликнул Жосслен вместо приветствия.
   - Всего дюйма не хватает, милорд, - ответил мальчик, широко  улыбнувшись.
Он, очевидно, был весьма доволен, что хозяин Эльфлиа обратил внимание на его
рост. Но тут же лицо его посерьезнело. - Я привез вам письмо  от  короля,  -
сказал он, доставая из складок туники свернутый в трубку пергамент и  вручая
его Жосслену.
   Жосслен сломал печать на письме, развернул его и разложил на столе.
   -  Королева  вот-вот  приедет  в  Англию,  -  сообщил  он  вслух.  -   На
Пятидесятницу она будет короноваться в Вестминстере. Нас с тобой приглашают,
Мэйрин. И Иду тоже, если она захочет поехать.
   - Нет уж,  благодарю,  -  заявила  Ида,  только  что  вошедшая  в  зал  и
услышавшая слова Жосслена. - Передайте королю мои извинения, Жосслен. Хватит
с меня путешествий! Кроме того, коронация  королевы  наверняка  будет  более
торжественной и пышной, чем  коронация  короля.  Мэйрин  понадобится  новое,
красивое платье, чтобы не посрамить себя. А до праздника остается не  больше
месяца. Мы не успеем сшить два платья, так что я лучше останусь в Эльфлиа.
   - О, мама, так нельзя! Подумай сама, разве тебя так уж  часто  приглашают
на коронации? - возмутилась Мэйрин.
   - Мэйрин, я уже решила. На сей  раз  тебя  ждет  встреча  не  с  горсткой
усталых от войны мужчин, для которых  просто  взглянуть  на  женщину  -  уже
удовольствие. Ты окажешься среди великолепных придворных короля  Вильгельма.
Там будут и женщины, и наверняка в  роскошных  нарядах.  Ты  не  должна  нас
посрамить. От твоего внешнего вида и  поведения  во  многом  зависит  судьба
Жосслена. Ты ведь хочешь, чтобы Жосслен и впредь  пользовался  расположением
короля?
   - Ну почему ты всегда оказываешься  права?!  -  с  шутливым  негодованием
воскликнула Мэйрин.
   - Потому что я - твоя мать, - спокойно ответила Ида, но ее голубые  глаза
лучились весельем.
   Робер де Иервиль переночевал в Эльфлиа,  а  затем  направился  в  Вустер,
передавать королевские приглашения другим дворянам.  Вильгельм  обожал  свою
умную, волевую  супругу  и  хотел  превратить  ее  коронацию  в  грандиозное
торжество.
   - Зря я беспокоилась, что мы не успеем употребить в дело все эти чудесные
византийские ткани, прежде чем они истлеют от времени, - заметила Ида. - Мне
приятно думать, что ты будешь блистать среди придворных Вильгельма,  Мэйрин.
Я уверена, что твой отец сейчас бы очень гордился.
   Женщины принялись за работу, чтобы подготовить для Мэйрин приличествующий
случаю гардероб. Жосслен решил, что они пробудут в Лондоне  несколько  дней,
так что Ида вознамерилась сшить  своей  дочери  дюжину  нарядов.  Но  Мэйрин
возразила:
   - Я не хочу привлекать внимания, мама. Иначе нам начнут завидовать.
   - Но чем ты хуже нормандских леди?  -  удивилась  Ида.  -  Ведь  ты  была
византийской принцессой!
   - Это осталось в прошлом, мама. Теперь я - жена простого  рыцаря,  и  мне
это по душе. Если все как следует рассчитать, я смогу надевать туники и юбки
в разных сочетаниях, так что покажется, будто у  меня  больше  нарядов,  чем
есть на самом деле. Кроме того, большой гардероб тяжело везти с собой.
   Жосслен согласился с женой. Благоразумнее  не  демонстрировать  богатства
лишний раз и не привлекать к Эльфлиа любопытства. Решили, что Мэйрин возьмет
с собой всего пять туник: две парчовые - фиолетовую и светло-серую, расшитые
золотыми нитями. Две туники шелковые - темно-синюю с серебряной  вышивкой  у
горла, на манжетах и  вдоль  подола,  и  ярко-желтую,  без  всякой  вышивки.
Последняя туника - из бирюзовой камки.
   К туникам Мэйрин собиралась взять столько же  юбок:  одну  -  из  золотой
парчи, другую - из серебряной; две - из тафты, черную и голубую; а последнюю
- из пурпурной камки;  в  Византии  одежду  такого  цвета  запрещали  носить
простым смертным, поскольку она предназначалась лишь для императоров.  Но  в
качестве прощального дара Мэйрин получила отрез этой великолепной  ткани  от
самой императрицы.
   Наблюдая за лихорадочной деятельностью, которую развили женщины,  Жосслен
не удержался от искушения поддразнить их.
   - А как насчет моего гардероба? - спросил он. - Или новую одежду  получит
только Мэйрин? Я-то думал, что обычно петух красуется в разноцветных перьях,
а серая курочка скромно сидит на насесте!
   - Разве мы с мамой не сшили для тебя наряды прошлой зимой? -  возмутилась
Мэйрин. - Ты еще не успел поносить и половины из них, а они все на  редкость
хороши. И потом, на мужчин все равно никто не  смотрит.  -  На  них  смотрят
женщины, - серьезно возразил Жосслен.
   - Ну уж нет, милорд, лучше пускай они на тебя не  смотрят!  Наверное,  ты
оставил в Нормандии не один десяток безмозглых куриц,  которые  до  сих  пор
надеются на твое внимание. Ничего, скоро они поймут, как заблуждались!
   Жосслен на мгновение вспомнил Бланш де Сен-Бриек, но тут же  выкинул  эту
мысль из головы. Бланш в Бретани. Она никогда не имела доступа ко двору,  да
и не может его добиться. Жосслену не хотелось расстраивать Мэйрин, пробуждая
в ней печальные воспоминания о далеком прошлом.
   - Успокойся, колдунья моя, - проговорил он. - Никто и никогда  не  сможет
украсть меня у тебя. Я тебя люблю.
   - Значит, на тебя  не  набросятся  толпы  прежних  любовниц?  -  спросила
Мэйрин, чуточку разочарованная. Жосслен покачал головой.
   - Нет, - ответил он.
   - От мужчин никогда не добьешься правды, - проворчала Мэйрин.
   - Рассказывать правду о таких вещах недостойно чести  рыцаря,  -  заметил
Жосслен.
   - Значит, кто-то все же был! - воскликнула Мэйрин и, накинувшись на мужа,
заколотила кулаками по его широкой груди.
   Жосслен поймал ее запястья, прежде чем  она  успела  его  ушибить,  и  со
смехом произнес:
   - Если я признаюсь, что у меня были любовницы прежде, ты меня побьешь,  а
если скажу, что никого не было, - разочаруешься! Как же так? - Он сжал ее  в
объятиях и, заглянув в лицо, проговорил:
   - Я люблю тебя, Мэйрин из Эльфлиа! Я не стану ни в чем признаваться и  не
стану ничего отрицать. Что бы ни было в моей жизни, все осталось в  прошлом.
Ты - это все, что имеет для меня значение.
   Сердце Мэйрин забилось быстрее, когда она услышала  страстное  признание;
губы ее мягко приоткрылись навстречу губам Жосслена. Поцелуй  был  пылким  и
долгим. Оба  забыли  про  Иду,  которая,  улыбнувшись  своим  воспоминаниям,
отвернулась и снова взялась за шитье. Мэйрин  едва  почувствовала,  что  муж
подхватил ее на руки и понес вверх по лестнице в спальню. Она уронила голову
ему на плечо и тихо вздохнула от блаженства.
   Опустив Мэйрин на пол, Жосслен принялся раздевать ее; Мэйрин вторила  его
движениям, торопливо снимая с него одежду. Они упали на постель, не разжимая
объятий, и целовались до тех пор, пока у Мэйрин  не  заныли  губы.  Руки  ее
ласкали  тело  Жосслена,  и   он   отвечал   на   ласку   долгими,   жадными
поглаживаниями. Спина его была такой  мощной.  Ягодицы  -  такими  крепкими.
Грудь - такой твердой и мускулистой.
   Жосслен стонал от наслаждения. Губы его блуждали по  всему  телу  Мэйрин.
Какая мягкая у нее кожа - словно лепестки роз! Груди ее, казалось, таяли под
его ладонями. Тело ее трепетало,  как  трепещет  прозрачная  вода  в  лесном
ручье, когда на пути  его  встречается  обкатанный  камень.  Жосслен  впился
губами в затвердевший сосок, и Мэйрин тихо,  прерывисто  застонала.  Жосслен
осторожно сжал зубами нежную кожу, и стон наслаждения показался  ему  стоном
мольбы.
   Жосслен слегка смутился тем, что не мог больше медлить. Он хотел взять ее
немедленно! Но Мэйрин, судя по всему, разделяла это желание, ибо как  только
он лег на нее, она с готовностью раздвинула ноги ему навстречу. На  сей  раз
Жосслен любил ее жадно, почти яростно, мощными толчками погружаясь в  мягкую
плоть и встречая столь же сладострастные толчки  ее  жаждущего  тела.  Не  в
силах сдерживаться, Жосслен почувствовал,  как  семя  его  изверглось  в  ее
жаркие глубины.
   - О да! - выдохнула Мэйрин у него над ухом. - О да, муж мой, любовь  моя!
- И по всему ее телу пробежала страстная дрожь блаженства.
   Они  лежали,  покрывшись  испариной  и  задыхаясь;  Жосслен,  по   своему
обыкновению, скатился с нее, чтобы не давить своей тяжестью.
   - Я никогда еще, - наконец проговорил он, переведя дыхание, - никогда  не
встречал женщину, способную так любить!
   - Однако я не  могу  зачать,  -  тихо  заметила  Мэйрин.  Жосслен  собрал
подушки, прислонил их к спинке кровати и, полусидя, обнял Мэйрин  и  натянул
повыше покрывало.
   - Счастье мое, ты  потеряла  ребенка  накануне  дня  Святого  Матфея.  До
Крещения мы с тобой не могли заниматься любовью, а с Крещения  не  прошло  и
трех с половиной месяцев. Разве  это  -  большой  срок?  Я  уверен,  что  ты
забеременеешь до конца лета. Не тревожься зря. Я ведь не тревожусь!  -  Если
бы я не оказалась такой глупой, у нас уже сейчас был бы сын, и я  смогла  бы
смотреть в глаза королю без стыда. Король наверняка удивится, почему  у  нас
до сих пор нет детей. Он еще, чего доброго, решит, что оказал тебе  медвежью
услугу, поженив нас.
   - Нет, колдунья моя. Если он спросит, я скажу  ему  правду.  Я  расскажу,
что, пока я выполнял свой долг, тебе пришлось одной столкнуться лицом к лицу
с Эдриком Диким. Я расскажу, как ты спасла Эльфлиа, оказавшись  умнее  этого
бунтовщика.  Король  будет  гордиться  тобой,  Мэйрин.   Он   высоко   ценит
преданность и отвагу.
   - Что ж, хорошо, - с некоторым раздражением отозвалась  Мэйрин;  впрочем,
ласков