ьше и больше
всех проработала с учеными Вулкана и известна своими достижениями. Хотя  она
не использует  в  своей  работе  ни  одно  из  направлений  логики,  которые
используем мы. Но результаты так же ценятся нашим народом, как  и  теория...
Мы пригласили нескольких представителей Звездного Флота,  но  я  думаю,  что
ваши выступления будут в любом случае иметь  больший  вес,  чем  их.  ТгПау,
будучи членом высшего совета уже в течение многих лет  имеет  право  выбора,
который никто не посмеет  оспорить,  и  то,  что  она  выбрала  именно  вас,
несомненно, было замечено всеми.
   - Это меня и озадачивает, - сообщил Боунз, - потому что, если откровенно,
Сарэк, во время последнего посещения планеты мы не совсем следовали законам.
По вулканским стандартам, конечно. Когда мы спустились  для  присутствия  на
"свадьбе" Спока и выяснили, что, как же ее звали, ТгПринг, не желает его...
   - Это получило широкую огласку, - сказал Са-рэк. - Вулканцы потом все это
обсудили и пришли к мнению, что поведение ТгПринг, выбравшей вашего капитана
для смертельного поединка со  Споком,  было  крайне  неприемлемым.  Ничто  в
кратком инструктаже Спока перед посадкой на планету не могло приготовить вас
к такому крайне неприятному исходу.
   - Неприятному!? - не  выдержал  Джим,  инстинктивно  подняв  руку,  чтобы
проверить состояние своего горла. - Когда тебя душат этим "ахн  уун",  можно
ведь и отдать концы.
   - Я говорю о том, - начал Маккой, явно чувствуя себя не в своей  тарелке,
- что если бы я не выставил тогда Джима на посмешище, объявив его в середине
поединка неспособным продолжать бой и не начал его "лечить", он просто погиб
бы. Но, сделав это, я нарушил букву закона, разрушил весь  внутренний  смысл
церемонии Женитьбы-и-Вызова. Будь все проклято, Сарэк, я смухлевал!
   Сарэк серьезно кивнул.
   - Мне бы очень хотелось узнать, -  сказал  он,  -  не  является  ли  этот
поступок подлинной причиной выбора ТгПау...
   Маккой уставился на него, - Ваш капитан вел себя чрезвычайно  достойно  и
соблюдал приличия, - объяснил Сарэк, одобрительно взглянув на Джима. - А что
касается вас, то вы  следовали  клятвам,  данным  Звездному  Флоту,  спасали
жизнь.
   Ни один вулканец не сможет обвинить  вас  в  этом...  Если  мы,  конечно,
снизойдем до того,  чтобы  вообще  обвинять,  так  как  это  одна  из  самых
уродливых эмоций.
   - Ах да, конечно, - согласился Маккой, осмысливая все сказанное.
   - До Вулкана, как я полагаю остается один и шесть десятых дня, как только
"Энтерпрайз" перейдет в режим искривления, - сказал Сарэк.
   - Капитан, Спок уже знаком с правилами и стилем дебатов. Если у вас  есть
свободное время в  завтрашнем  расписании,  я  вместе  с  вами  пройдусь  по
библиотечному материалу и дам несколько указаний.  Доктор  тоже  определенно
захочет посмотреть его. - Конечно, посол. Примерно  в  ноль  тридцать  пять,
если. вас устроит.
   - Прекрасно. В таком случае, я удаляюсь на отдых. Моя жена проводит меня,
- Сарэк встал,  все  остальные  последовали  его  примеру.  Спокойной  ночи,
капитан.
   Они покинули комнату, и дверь закрылась, за ними.
   - Твоя мать с годами  становится  только  интересней,  -  заметил  Маккой
Споку. Спок кивнул.
   - Она умеет краснеть, - продолжил Маккой. - Почему она покраснела?
   Спок дернул бровью и задумался на минуту.
   - Прежде чем мама стала преподавать, она работала  над  первыми  версиями
универсального переводчика, как вы могли уже догадаться, сказал он. -  Одним
из ее вкладов в первоначальном Комитете переводчиков  был  неверный  перевод
"арие мну", о котором она упомянула.
   Это выяснилось через некоторое время после того, как она встретила  отца.
Боюсь, он до сих пор подшучивает над ней по этому поводу.
   Маккой слабо улыбнулся.
   - Я думал о чем-то  подобном.  Ну  что  ж,  человеку  свойственно  делать
ошибки.
   - Именно так сказал бы вулканец,  -  сообщил  Спок.  -  Капитан,  доктор,
спокойной ночи.
   - Спокойной ночи, Спок, - ответил Джим. Двери закрылись, оставляя Джима с
Маккоем.
   - Ну, Боунз?
   Доктор покачал головой.
   - Сарэк? - сказал он. - Кто сказал: "Если кто и опаснее негодяя,  то  это
человек принципа?"
   - Похоже на Твена.
   - Ммф, - Маккой поставил на стол свой стакан. - Вулканцы...
   Джим посмотрел на него.
   - Для такого сильного вида, - сказал Маккой с ноткой сожаления в  голосе,
- они действительно кажутся испуганными. Интересно чего...
   - Того, что рассказал нам Спок  утром,  -  заявил  Джим,  -  должно  быть
достаточно для начала.
   - Нет, - возразил Маккой, - Здесь есть еще что-то...

Глава 4

ВУЛКАН - 2

   Слов еще не было. Хватало мыслей. У него не было имени, по  крайней  мере
ни одного, которое он мог назвать другим. Конечно, другие мысленно  называли
его разными именами: "большой",  "тот,  у  которого  черные  волосы",  "тот,
который поймал зверя", "тот, который знал, где есть огненные камни".  Но  он
понимал, что эти мысли о нем не были в действительности его точным описанием
и уж точно не тем, чем он был внутри. Иногда он думал о том,  что  нужно  бы
все-таки заняться своим именем, но это не казалось ему значительным. Он  был
самим собой, и другие это знали.
   Он проводил большую часть дневного  времени,  делая  то  же,  что  и  его
собратья: бродил среди деревьев, ел, когда был голоден, пил, когда испытывал
жажду, ложился отдохнуть, когда уставал. Были  и  другие  проблемы,  но  они
возникали не часто. Уже прошли годы с тех пор, как Счастье пришло к нему,  и
те, с кем он путешествовал, последовали за ним через тени величайших  лесов.
Они не знали, откуда  приходили  проблемы,  и  необходимость  задаться  этим
вопросом была не больше, чем размышлять о том,  отчего  появляется  голод  и
жажда. Какое это имело значение? У них всегда под рукой была пища,  питье  и
земля, покрытая мягкими, зелеными растениями, чтобы  спать  на  ней.  Иногда
после Счастья, после непонятных боли и удовольствия, приходили другие, но  и
для них всегда была пища. Никто не понимал природу этих желаний: почему  они
внезапно начинали овладевать телом и почему они вдруг исчезали. Это не имело
значения. Другие знали.
   Пока  они  оставались  среди  деревьев,  пища  не  переводилась,   фрукты
появлялись и исчезали, иногда они питались одним видом фруктов  весь  сезон,
иногда другим. В более прохладную погоду были большие сладкие тыквы,  цветы,
которые росли на камнях и были хороши для  пищи,  длинные  стручки,  которые
свисали с лиан, жесткие плоды, которые нужно  было  разбить,  полные  внутри
сладкого сока. В их  местности  почти  все  было  съедобно,  пожалуй,  кроме
камней. Просто одни растения были вкуснее других,  имели  разный  привкус  и
аромат. Группа часто экспериментировала: нашедший звал других посмотреть  на
новое растение, и его передавали из рук в руки. Теми, кто  лучше  всех  умел
искать, восхищались, они были отмечены, их окружали те, кто хотел  научиться
делать это так лее хорошо. Ничего больше им не нужно было делать.
   Иногда они умирали, не понимая, что с ними происходит, не зная, что такое
смерть. Это не имело значения. Другие знали.
   Они были хоминидами -  видом,  который  распознал  бы  любой  современный
ксенопалеонтолог,   -   возможно,   "посеянными"   на    Вулкане    странным
гипотетическим видом, называемым Хранители, возможно, нет.
   Они были похожи на земных  людей  периода  палеолита,  и  их  было  легко
принять за таковых: молодые представители рода были коренастыми, с  сильными
руками и телом, с крупной черепной коробкой. И для того, чтобы  понять,  что
это все лее не люди, пришлось бы изучить их поближе.
   Исследование  структуры  ткани  колеи   под   космами   жесткой   шерсти,
покрывающей все тело, определенно сняло бы любые подозрения на этот счет,  и
привело бы исследователя к изучению состава  крови,  которая  была  зеленого
цвета, а не красного, и по этому составу более близка к  растительному  миру
планеты. На Земле молекулы хлорофилла и гемоглобина отличаются только  одним
атомом в структуре: марганец - в структуре хлороплатов растений, и железо  в
клетках крови людей  и  животных.  На  Вулкане  разница  была  еще  меньшей:
вулканохим и купропласт имели атомы меди в структуре. Немногие планеты  были
такими  же  зелеными,  каким  был  Вулкан  в  пору  своей  молодости.  Целые
континенты были покрыты деревьями в тысячу футов высотой, океаны, в  которых
водоросли достигали в высоту таких же  размеров,  поднимаясь  из  глубины  и
извиваясь на поверхности.
   Мелкие животные были похожи на растения больше, чем можно вообразить.
   В этом мире было гораздо меньше причин для борьбы за  выживание,  чем  на
Земле, меньше причин для того, чтобы  заставить  организм  эволюционировать.
Существование было легким.
   Но были места, где жизнь протекала не столь безмятежно.
   Блуждающие предпочитали избегать их. В этих местах  деревья  были  редки,
фрукты нелегко было найти,  вода  не  струилась  из-под  каждого  камня  или
дерева. Они набредали на такие места, блуждали по ним и оставляли,  чувствуя
смутное неудовлетворение от неудобств и возвращаясь туда,  где  фрукты  были
сладкими и вода струилась повсюду. По крайней мере, так делало  большинство.
Он был исключением. Если бы он не умел лучше всех находить сладкие фрукты  и
холодную воду, все, наверное, ушли бы от него, предоставив его самому  себе.
Но у него был дар находить, выглядел он крепче и сильнее других,  и  поэтому
они смирились (не подозревая об этом) с другим его даром - умением  смотреть
вперед. Он интересовался тем, что впереди фрукты  могут  быть  еще  слаще  и
ароматнее. Иногда он оставлял свою группу, хотя это разрывало ему сердце, и,
хотя он мог каким-то образом слышать их мысли, все  равно  одиночество  было
болезненным. Он проводил  длинные  недели,  бродя  под  навесом  из  зеленых
листьев, прислушиваясь к новым звукам, пробуя на  зуб,  трогая,  интересуясь
тем, что видел. Иногда он не находил ничего.
   Иногда  он  приходил,  сгибаясь  под  ношей,  которую  приносил  издалека
странные фрукты и овощи. Иногда он возвращался и не приносил  ничего,  кроме
рассказов,  которые  мог  поведать  только  посредством  картинок,   которые
передавал его мозг. Картинки были непонятными,  фрагментарными  из-за  того,
что он не мог полностью контролировать возбужденное сознание, перепрыгивая с
одной картинки на другую. Картинки - это все, чем он мог поделиться,  и  это
очень расстраивало его.  Должен  был  существовать  какой-то  способ,  чтобы
заставить других понять все. Он будет искать его.
   Так он и делал. Все дольше и дольше он находился вдали от мест привычного
существования  группы.  Его  отношения  с  остальными  членами  группы  были
странными, но когда он уходил, они старались держаться одного  места,  чтобы
их странный брат мог найти дорогу к ним. Их мысли летели вслед  за  ним,  но
так как механизм был не налаженным, они достигали его редко. Так что  иногда
среди мокрой, темной ночи он вдруг чувствовал в своем  сознании,  как  порыв
ветра, заботу о нем. И тогда он чувствовал себя  успокоенным.  Другие  знали
его, насколько могли.
   Это  был  мир,  созданный  для  прогулок,   если   таковой   вообще   мог
существовать: теплый, летний мир, влажный и сумеречный под сводами  деревьев
даже днем, бесконечное море деревьев и широкие просторы вод, сиявшие  медью,
когда ТгХут восходила из-за горизонта. Вулканский год был несколько  короче,
чем год на Земле, но там не  было  такого  резкого  наклона  оси  планеты  к
солнцу, что влекло за собой на Земле холодные зимы и невыносимо жаркое лето,
и эксцентрика ее орбиты представляла собой почти совершенный круг. Лето было
вечным. Теплые океаны, теперь уже совершенно спокойные (не осталось и  следа
от кипения) и зеленые, под цвет  старой  бронзы,  свободно  орошали  планету
продолжительными дождями  год  напролет.  Атмосфера,  насыщенная  кислородом
из-за переполнившей планету растительной жизни на земле  и  в  море,  дольше
сохраняла тепло солнца. Лед держался только на полюсах, и вряд ли его  можно
было найти где-нибудь еще. Даже там,  на  севере  и  юге,  поверхность  льда
нагревалась и таяла время от времени, и земля зеленела ненадолго маленькими,
приспособленными  к  этой  температуре  растеньицами,  которые  задолго   до
остальных форм колонизировали планету.
   По этому спокойному миру блуждающий пролагал свой  путь,  не  заботясь  о
выборе направления, совершенно без определенной цели. Он  просто  знал,  что
ищет что-то. Жизнь в лесах шла своим чередом,  когда  он  проходил  мимо,  и
блуждающий уделял ей ровно столько внимания, сколько и всему остальному,  не
больше. Было много форм жизни в этих лесах, которые охотились друг на друга.
Блуждающий не боялся их, во всяком случае, не больше, чем все его  собратья.
Иногда один из них умирал от этих животных, но никто особенно не обращал  на
это внимания.
   Странные остановки, изменения все равно рано или поздно происходили, и  в
этом не было большой скорби. Того, кто остановился, они все равно слышали  в
своем сознании. Было что-то особенное, когда говорили те,  кто  остановился,
так, что, хотя они говорили редко, слышать их было радостью. Никто  не  знал
причин изменений, никто об этом особенно не думал. Другие знали.
   Блуждающий прокладывал себе путь под кронами великих  деревьев,  ел,  пил
воду и спал. Так продолжалось в течение долгого времени. Время само по  себе
ничего не значило для него, или не значило  бы,  имей  он  вообще  концепцию
времени. Это показалось бы ему глупостью - тратиться на  то,  чтобы  считать
дни, когда они полны приключений, и, кроме  того,  были  и  другие  дела.  В
конечном итоге он заметил, что пищу  добывать  становится  все  труднее.  Он
получил огромное удовольствие от самого этого занятия - такое же,  наверное,
мог получить другой, увидев необычно большой плод,  свисавший  с  ветки.  Он
понял, что приближается к тем местам, которые искал, местам,  где  все  было
по-другому. Он двинулся дальше.
   Вскоре он заметил, что плоды стали редки, и деревья вокруг него  были  не
того  вида,  из  которого  можно  получить  воду,  просто  надломив   ветку.
Источники,  которые  били  из-под  камней,  теперь  попадались   все   реже.
Блуждающий остановился на какое-то время, чтобы обдумать  все  это,  сидя  у
источника. Он жевал тыкву и полоскал руки в воде.  Он  знал  достаточно  для
того, чтобы понимать, что если кто-то долгое время оставался без воды, то он
останавливался, а у него не было  никакого  желания  становиться  голосом  в
чьих-то ушах, неважно насколько хорошо  и  довольно  звучал  голос.  К  нему
пришла мысль, что придется снова вернуться в свою группу, если он больше  не
сможет найти воды. Он решил напиться вдоволь, сделать один большой  переход,
и, если в том месте, куда он  придет,  не  будет  воды,  вернуться  к  своим
собратьям.
   Блуждающий пил до тех пор, пока не почувствовал,  что  может  лопнуть,  а
затем двинулся в путь. Как самый опытный путешественник, которого знала  его
группа, он научился читать определенные знаки земли,  которые  ему  вряд  ли
пришло бы в голову замечать при другихобстоятельствах. Один из них говорил о
том, что спуск с возвышенности, например с горы, приведет в незнакомое место
гораздо быстрее, чем когда идешь в  гору.  Он  чувствовал,  что  идти  нужно
осторожно и  медленно,  спускаясь  с  горы,  так  это  и  делал.  Теперь  он
совершенно осознанно выбрал эту дорогу, также, как выбрал он направление,  в
котором деревья казались тоньше. Он пошел.
   Он шел примерно неделю без воды и пищи. Тогда,  как  и  теперь,  вулканцы
были выносливы и, возможно, в далекие времена начала цивилизации  еще  более
стойкими, чем сейчас. Деревьев становилось все меньше, белый солнечный  свет
уже проникал сквозь кроны. Блуждающий поднял глаза к небу ярких,  голубых  и
зеленых тонов, и ему стало любопытно. Только изредка он видел его  раньше  и
предполагал, что небо является частью деревьев. Теперь ему стало  интересно,
возможно, деревья являются более темной и доступной частью этого сияния,  на
которое больно смотреть. Без сомнения, Другие знали. Возможно,  когда-нибудь
он спросит. Но пока он шел вперед.
   Со временем он почувствовал жажду, деревья неожиданно исчезли.
   Блуждающий  впервые  увидел  горизонт.  Ему   пришлось   остановиться   и
прислониться к дереву, так как от этого вида у него закружилась голова.  Как
оказалось, мир не был заслонен кронами дающей тень зелени, он  был  плоским.
Пространство, которое  перед  ним  распростерлось,  было  покрыто  низкой  и
жесткой зеленью, пестревшей яркими цветами. А за зеленым поясом был  другой,
еще более странный, ярко-розового цвета, который отбрасывал жаркий солнечный
свет. Блуждающий был первым вулканцем, который увидел пустыню.
   Там определенно не было фруктов и, конечно, не было воды.  Но  ему  нужно
было узнать, что же там. И он пошел.
   Жажда теперь постоянно мучила его. Только один раз ему удалось утолить ее
на какое-то время, когда неожиданно пошел дождь. Это было новое ощущение вне
привычной среды. Он лег на землю и раскрыл рот, подставляя его потокам воды,
и неважно, что его пугали раскаты грома на открытой местности.  После  дождя
он успел слизать всю воду, скопившуюся в листьях зелени прежде, чем жара  не
высосала драгоценные капли обратно, в медное небо. Затем он пошел дальше.
   Зелень уступила место камням, грязи, бесплодной земле и гравию.
   За всю жизнь он вряд ли наступал на что-либо более  твердое,  чем  мох  и
травяное покрытие. Его ноги оставляли за собой следы, но он не  замечал  их.
Он смотрел вперед, на ослепляющую белую полосу впереди. Он пошел к ней, к ее
краю - туда, где уже  не  было  даже  гравия,  только  песок.  И  .  там  он
остановился.
   Дюны простирались впереди насколько хватало глаза. Белые, жгучебелые, они
уходили вперед на необъятные расстояния, каких  он  не  видел  за  всю  свою
жизнь. Ветер пролетал через них и бросал ему в лицо  редкие  щепотки  песка,
сорванного с их гребешков. Он стоял - глаза слезились от почти  невыносимого
света - и смотрел на мир, в котором вместо  стен  были  края,  которые  были
слишком далеко от него, так что он вряд ли смог бы когда-нибудь добраться до
них.
   А за краями... что-то возносилось к небесам. Он  увидел  это  и  упал  на
колени.
   Это была гора. Она одна возвышалась в поле видимости, невозможно высокая,
невозможно громадная, до самой вершины покрытая лесами.  Сама  вершина  была
чистейшей белизны и отражала свет, острый, как боль.
   Такой она была в пору своей юности, гора Маунт Селейа, самая  высокая  из
всех гор Вулкана. В те древние времена  ее  вершина  возвышалась  девственно
чистой, еще не тронутой эрозией. В  наши  дни  жители  Вулкана  благоговейно
относятся к этой древней горе на самом краю  вулканской  кузницы  -  района,
вокруг которого бурей пронеслась история их народа.
   Но для блуждающего, который вышел к началу чего-то, где  уже  не  было  и
следа привычных для него вещей, она достигла высоты,  на  которую  не  могло
подняться ни одно из деревьев: центр вселенной. Он упал на песок,  и  в  нем
пробудилась тоска, такая  сильная,  какой  не  чувствовал  ни  один  из  его
сородичей.
   Блуждающий уселся на песок, прижав колени к подбородку, и  смотрел  через
пески на гору. В его глазах было что-то большее, нежели просто  любопытство.
Он не мог оценить расстояния до нее, хотя и был самым  крупным  специалистом
по путешествиям. Он жил до сих пор в  мире,  где  были  стены  из  деревьев,
которых можно коснуться рукой. Это было привычно,  гораздо  привычнее  того,
что он сейчас видел: пространство, которое не имело границ  и  простиралось,
переходя в неопределенную аморфность зелено-голубого цвета. Он  был  уверен,
что идти до  горы  нужно  долго,  очень  долго.  И,  если  высота  ее  будет
возрастать, как возрастает высота деревьев по мере  приближения  к  ним,  то
каменное дерево