дружелюбие.  Оно  принадлежало
невидимому врагу.
   Наконец, они дошли до расщелины в скале, свернули к  ней  и  оказались  в
небольшой пещере, где вода стояла совсем неподвижно. Ее заливал лунный свет,
струившийся из разлома наверху. В его  лучах  был  виден  крошечный  пляж  и
рыбацкая лодка, вытащенная на берег.
   Кирк придержал Годора.
   - Неужели никакой гемот не  контролирует  рыболовство?  Почему  эти  люди
загоняют лодку сюда вместо нормальной бухты?
   Годор вырвал свою руку.
   - Какое вам до этого дело? Конечно, такой гемот есть, и он  не  разрешает
рабам иметь собственные лодки и заниматься промыслом. Они работают  тайно  и
втайне продают свою рыбу.
   Кирк поморщился.
   - Следовало догадаться самому. Они понимают, что  подвергают  свою  лодку
большому риску?
   - Да. Я им объяснил. Но сейчас  они  вообще  не  могут  ею  пользоваться,
потому что силоны уничтожают все суда, приближающиеся к местам промысла.  Им
терять нечего. Я сказал им о том, что когда  мы  убьем  силонов,  мы  сможем
вступить в Федерацию и разогнать гемоты, и  тогда  они  смогут  рыбачить  до
одури.
   Кирк изумленно на него посмотрел, но ничего не возразил. После  небольшой
паузы он сказал:
   - Хорошо. Давайте грузить эту штуковину и трогаться с места.
   Ящик, который принес Годор, осторожно погрузили на борт, а потом в  лодку
забрались Кирк, Спок и Годор, чтобы настроить механизм, лежавший внутри.  Но
когда они закончили работу, стало ясно, что вокруг никого не было.  Смелость
все же изменила рыбакам, и они потихоньку сбежали  теми  тайными  тропами  в
скалах, которые были известны только им. Годор негодовал, но  Кирк  от  всей
души рассмеялся, да так, что с трудом  смог  остановиться.  Раб  смотрел  на
него, широко открыв рот,  но  Спок,  удивленно  подняв  брови,  отвесил  ему
словесную оплеуху:
   - Сэр, ваша легкомысленность удручает.
   Так же неожиданно Кирк помрачнел.
   - Ты прав, как всегда, Спок. Теперь сойди на берег и помоги мне столкнуть
лодку в воду, а я покажу тебе, как надо грести.
   Пока они изо всех сил толкали, по щиколотку увязая в песке, Споку  пришла
в голову одна мысль.
   - Капитан, для управления такой лодкой потребуется несколько человек.
   Кирк, обливавшийся потом, ответил сквозь стиснутые зубы:
   - Мистер, Звездный Флот обязан вас предупредить, что быть  первопроходцем
- задача не из легких.
   Спок ничего не ответил. Вместо этого он изо  всех  сил  налег  на  корму,
словно вымещал на ней свое раздражение, и лодка медленно, но  верно,  скрипя
всеми досками, соскользнула на мелководье. Кирк издал воинственный радостный
клич, шагнул в воду по пояс и перекинул свое тело на борт.  Спок  последовал
за ним "и когда он приблизился к лодке, то, подняв голову, с радостью увидел
протянутую ему руку и широкую улыбку командира. Вулканец подумал о том,  что
это было чем-то большим, чем просто ветреность или разрядка нервов: это была
радость мальчишки, с нетерпением ждавшего долгожданных каникул.
   Отношение Спока к открытым человеческим  чувствам  всегда  было  сложным:
смесь зависти к свободе и пренебрежения к полной несдержанности. Джеймс Кирк
стал тем человеком, которым Спок мог только восхищаться, первым человеком, в
котором не  было  и  капли  вулканской  крови,  однако  при  этом  способным
контролировать  свои  эмоции  ради  достижения  намеченной  цели,  полностью
подпадавшим  под  определение  древнего  земного   философа:   "..,   жизнь,
контролируемая разумом и вдохновляемая эмоциями". Но теперь контроля как  не
бывало. Выполняя это важное, смертельно опасное дело, Джеймс захлебывался  в
ребячьем восторге вместо  того,  чтобы  быть  предельно  собранным,  как  то
понравилось бы Споку. Кирк перешел границы просто человека, и Спок,  который
смертельно бы  оскорбился,  скажи  ему  кто,  что  он  способен  кого-нибудь
боготворить, сейчас был растерян и сбит с толку.

***

   Доктор Леонард Маккой закончил планерку в своей  ординаторской  и  сейчас
наблюдал за тем, как его ассистенты выходили из комнаты  на  подкашивающихся
ногах. Никто из них не жаловался  на  утомительные  многочасовые  занятия  и
психологические перегрузки, но даже не принимая  во  внимание  их  очевидное
физическое утомление, Маккой догадывался, что они чувствуют.  Он  знал,  что
состояние его учеников близко к его собственному, если не хуже.  По  крайней
мере, у него за плечами был опыт работы в Звездном флоте; неважно, насколько
глубоко он сопереживал человеческой боли, на своем веку он  повидал  столько
последствий военных действий, что это не могло не сказаться на его отношении
к ним: острота ощущений не шла ни в какое сравнение с  тем,  что  испытывали
сейчас новоиспеченные треллисанские медики.
   Ирония заключалась в том, что сейчас  поток  раненых  пошел  на  спад,  и
именно  это  беспокоило  Маккоя  больше   всего.   Воздушные   бомбардировки
сократились, и было похоже, что вскоре их не станет вовсе.  Силонские  суда,
прилетавшие на Треллисан, являлись, в основном, оккупационными судами, а  те
небольшие военные корабли, что время от времени все  же  совершали  посадки,
прибывали исключительно с целью поддержки колониальных завоеваний  на  море.
Все указывало на то, что продолжения военных действий,  по  крайней  мере  в
ближайшее время, не предвидится.
   Но Маккоя волновала следующая неизбежная стадия развития  конфликта.  Уже
сказывался психологический эффект оккупации, справляться с которым  едва  ли
представлялось возможным. Лидеров  гемотов  парализовало  прекращение  связи
друг с другом, и доктор подозревал,  что  нервные  срывы  в  этой  связи  не
заставят себя ждать.  Но  более  всего  он  боялся  массового  голода  среди
треллисанцев, который был неминуем. Их мир слишком сильно зависел от моря, а
отсутствие его даров могло стать самым сильным ударом в этой войне.
   До  того,  как  доктор  осознал  всю  серьезность  проблемы,  он  однажды
взорвался.
   - Так чего же вы сидите сложа руки, черт побери?!  Прямо  сейчас  начните
создавать программы интенсивного земледелия. Начните бомбардировки силонских
позиций. Начните воевать, наконец! Нельзя же все время  отступать,  а  потом
просто вымереть!
   Но треллисанцам ничего не оставалось делать. А порой казалось, что они  и
не  хотят  ничего  предпринять.  Служба,   созданная   Маккоем,   оставалась
единственным действующим органом жизнеобеспечения на этой планете. Но  вовсе
не организационные проблемы причиняли головную боль врачу, скорее, она  была
вызвана  самой  природой  треллисанцев:  пассивной,  изнеженной,  ранимой  и
гипертрофированно человечной, причем до такой степени, что они предпочли  бы
страдать сами, нежели причинить какое-либо беспокойство своему врагу.
   Война двух миров, если слово "война"  употребимо  при  полном  отсутствии
сопротивления со  стороны  треллисанцев,  мучительно  напоминала  Маккою  то
время,  когда  Джеймс  Кирк  был  расщеплен   надвое   из-за   неисправности
транспортатора. Одна его половина стала волком, тем зверем, который сидит  в
каждом из нас еще с незапамятных времен, аморальным,  стремящимся  только  к
удовлетворению своих инстинктов. Второе же существо воплощало  лучшую  часть
человека, то, что Спок называл "положительной стороной",  но  оно  не  могло
принимать решения, особенно, если они были жесткими и волевыми.  Вместе  они
составляли восхитительный облик капитана  Джеймса  Тибериуса  Кирка,  но  по
отдельности были обречены на гибель, и умерли бы, если  б  не  своевременная
починка  транспортатора.  Треллисанцы  и  силоны  представлялись  ему  двумя
частями  единого  целого:  одно  общество   слишком   гуманное,   второе   -
бесчеловечное. И, возможно, оба они были обречены,  если  не  произойдет  их
объединение. Силон уничтожит Треллисан, а тот, в свою очередь, погибнет  при
нашествии Клингонов.
   Маккой вздохнул, сложил руки на стол и прилег  на  них  передохнуть.  Под
внешностью циника скрывался настоящий романтик, но в настоящее время  цинизм
казался  более  предпочтительным  и  оправданным.  Или,  скорее,  пессимизм.
"Объединение через уничтожение, - успел подумать он и тут же  отключился.  -
Если попробовать убедить  треллисанцев  и  силонов..."  Сон  его  был  полон
взрывов и крови.
   Далеко от берега, окруженные тихими водами залитого  луной  океана,  трое
мужчин  в  рыбацкой  лодке  напряженно  ждали   кровавой   развязки   своего
путешествия. Им уже удалось отплыть незамеченными, и,  несмотря  на  мрачные
предсказания Спока, силоны их пока еще не подбили. На весла намотали тряпки,
чтобы смягчить звук и сбить с толку компьютеры  и  отслеживающие  устройства
неприятеля. Друг с другом они почти не говорили, и те  немногие  слова,  что
были все же произнесены, казались едва уловимым шепотом бриза.
   Теперь они перестали грести и уже несколько  минут  просидели  совершенно
молча. Спок положил трикодер себе на колени, и, как это было  уже  несколько
раз со времени их отправки, опустил эхолот вниз.
   - Ну? - прошептал Кирк. - Что-нибудь слышно?
   - Да, капитан. Прежние данные указывали на то, что под нами края какой-то
платформы, а сейчас мы находимся как раз над ее центром. Возможно, на  такой
глубине показания неточны, но насыщенность живых  особей  и  механики  здесь
очевидна.
   Кирку казалось, что он почти слышал  невнятное  бормотание  друга:  "Надо
же!". Его собственная эйфория усилилась.
   - Давай-ка сбросим эту штуковину за борт, -  прошептал  он,  указывая  на
ящик.
   Все трое подняли то, что принес Годор и, несмотря на сильный крен  лодки,
тихо опустили ящик к самой поверхности воды  и  разжали  пальцы.  Послышался
слабый всплеск, и груз, мягко опускаясь, вскоре исчез из виду.
   - Пошли! - приказал Кирк.
   Они тут же налегли на весла, в то время как Годор нервно  всматривался  в
океан, ожидая немедленного появления силонов. Если бы все рыбаки были сейчас
здесь, как на то  рассчитывал  Кирк,  они  смогли  бы  набрать  значительную
скорость, но сейчас лодка двигалась мучительно медленно, словно в агонии.
   Сумасшедшей силы взрывная волна подбросила их  суденышко  вверх.  Кирк  и
Спок отлетели со своих мест на  корму,  а  Годор  тотчас  упал  в  воду.  Он
старался удержаться на поверхности, но при этом лицо его исказил ужас, а рот
открылся в немом крике.
   Кирк мгновенно оценил обстановку и без  промедления  нырнул  в  воду.  Он
подплыл к Годору, все еще издававшему вопли отчаяния и глядевшему на Кирка в
слепом страхе, заставлявшем его отбиваться от подоспевшей подмоги.  Командир
схватил его за одежду левой рукой и в то же время правой  со  всего  размаха
ударил раба в челюсть. Глаза Годора закатились, а тело обмякло. Держа его за
волосы, Джеймс дотянулся до борта. Спок принял их на борт.
   -  Капитан,  я  бы  рекомендовал  прибавить  оборотов,  -  сказал   Спок,
невозмутимо взяв весло в руки.
   Кирк бросил на него удивленный взгляд, но промолчал, взял свое  весло  и,
не проронив ни слова, начал бешено грести. Он  думал  о  том,  что  нечастые
попытки Спока шутить всегда приходились на неурочное время,  будто  вулканец
хотел показать людям свое полное безразличие к трудностям.
   Море за лодкой вздулось гигантским куполом, побелело, а потом разорвалось
фонтаном брызг. Он поднялся высоко в небо и  обрушился  на  людей  неистовым
ливнем, почти смывая их за борт. Мелкие куски металла градом  посыпались  на
поверхность океана, оставляя за собой бесчисленные пузыри. Что-то  отдаленно
напоминавшее человеческую руку с шумом шлепнулось на колени Кирка. Со Смесью
отвращения и интереса он поднял эту вещь и внимательно ее рассмотрел.
   - Перепонки! - заметил он. - Мы достигли своей цели.
   Неожиданно наполнившее его  отвращение  заставило  немедленно  вышвырнуть
руку за борт и снова взяться за весла.
   - Давай убираться отсюда подальше, Спок, -  сказал  он  сквозь  стиснутые
зубы.

***

   Раба звали Спенрид. Друзья принесли его к  Маккою  с  небольшой  раной  в
ноге, от которой, впрочем, пошло  заражение,  и  поэтому  передвигаться  ему
приходилось  с  помощью  двух  человек.  К  тому  же  он  бредил.  Даже  без
обследования было ясно, что скоро он умрет. Маккой уже заметил, что рабов, в
основном, не лечили, за  исключением  тех  редких  случаев,  когда  заменить
больного было некем. Гораздо  легче  позволить  рабу  погибнуть.  Доктор  не
уставал себя спрашивать: "На той ли стороне мы воюем? Не думаю, чтобы силоны
были более жестокими".
   Весть о том, что Маккой лечит рабов, вскоре  разлетелась  по  тем  тайным
каналам связи, которые  существуют  между  угнетенными  любой  планеты.  Все
больше и больше рабов потянулось в его клинику, неся на себе  своих  раненых
товарищей. Обычно ими занимался он сам, оставляя тех, кто рабами не был,  на
попечение своих треллисанских коллег. Но долго так продолжаться не могло: по
мере распространения новости приток больных становился все больше.  В  конце
концов,  существовала  реальная  угроза  того,  что   ассистенты   в   ужасе
разбегутся, если он попросит их о помощи.
   Маккой понимал последствия  таких  действий  и  поэтому  быстро  проводил
рабов, принесших  Спенрида,  в  маленькую  операционную,  где  их  никто  не
побеспокоит. Раньше в этой комнате располагался склад.  Двое  рабов  помогли
уложить больного на стол, и затем врач достал гипоспрей. Спенрид  немедленно
отключился. Шумно дыша, Маккой стал прочищать рану.  Рабы  стояли  рядом  со
столом, и один из них побледнел. Второй с интересом наблюдал  за  действиями
врача. К нему-то и обратился Леонард:
   - Смотри внимательно. Может, ты станешь первым врачом Треллисана, лечащим
рабов.
   Тот в ответ улыбнулся и кивнул.
   Убедившись  в  том,  что  раб  наблюдает  за  его  манипуляциями,  Маккой
трепанировал череп раненого. Осторожно  введя  катетер  в  мозг,  он  достал
маленькую капсулу, поднес ее к глазам изумленного раба,  а  потом  установил
крышку черепа на место. Клей и синтетическая кожа были быстро уложены, после
чего доктор подошел к стене  и  бросил  капсулу  в  коробку,  где  уже  едва
помещалась дюжина таких же.
   Наконец, раб закрыл рот.
   - Через три дня после рождения  наших  детей  забирают  для  медицинского
обследования. Дефективных не возвращают. Остальные...
   Он склонился над капсулами.
   Маккой кивнул. Затем снова  брызнул  гипоспреем,  Спенрид  открыл  глаза,
простонал и попробовал приподняться.
   - Как ты себя чувствуешь?
   Спенрид снова застонал и затем пожаловался:
   - Голова болит.
   - Пройдет. Я только что тебя вылечил.

Глава 11

   Служба безопасности никак не могла прийти в себя. Если у  Кинитца  и  был
один  серьезный  недостаток,  так  это   его   неспособность   как   следует
делегировать власть. Прежде у него было два превосходных ассистента,  каждый
из которых мог бы возглавить отдел безопасности после его гибели, но  теперь
они оба лежали без сознания в медицинском отделе и были близки к  смерти.  А
кроме них Кинитц никому не поручил командования в случае своей  смерти,  так
как ничего подобного - ни поражение, ни смерть  -  он  просто  не  мог  себе
представить. Излишняя самоуверенность в  своих  возможностях  оказалась  для
него роковой.
   В отделе  безопасности  шла  напряженная  борьба.  Выжившие  подчиненные,
равные по рангам, теперь перессорились - каждый пытался  отстоять  право  на
временное командование. Им нужен был волевой начальник, властный  и  волевой
человек, но Кинитца не стало.  Этот  конфликт  можно  было  довольно  быстро
уладить, если бы им удалось связаться с капитанским  мостиком,  но,  как  ни
странно, мостик молчал. На все позывные отвечал Зулу, командовавший кораблем
в отсутствие капитана, но он напрочь отказывался отдать приказ, который  мог
бы остановить эту неразбериху.
   - Подождите, пока будет отменен сигнал тревоги. - Вот все, что можно было
от него услышать.
   Кинитц заподозрил бы в этом что-то неладное, но те, кто сейчас боролся за
право руководить службой безопасности, ничего - почувствовали. Они  даже  не
могли уловить связь между неразговорчивостью Зулу и побегом  пленников.  При
подготовке  и  наборе  в  службу  безопасности  Звездного   флота   внимание
обращалось на физическую силу и выносливость,  а  также  на  беспрекословное
подчинение начальству; люди здесь не отличались аналитическим мышлением.
   Главный  инженер  Скотт  крепко  ругнулся  и  хлопнул  рукой  по  корпусу
компьютера, контролировавшего состояние реактора. Один  из  его  помощников,
работавший неподалеку, посмотрел в недоумении и чуть было  не  спросил,  как
перевести это ругательство на английский, но подумал, что лучше не стоит,  и
тихо продолжил работу.
   Скотт, тем не менее, заметил этот взгляд.
   - Ну что ж, приятель, спрашивай, что хотел, - проворчал он. - Вот мы  тут
пытаемся отразить атаку, оставив капитана в самом  центре  войны,  а  мистер
Зулу на мостике даже  не  может  сказать,  что  происходит.  Сигнал  тревоги
по-прежнему включен,  и  этого  я  тоже  не  понимаю.  Я  просил  разрешения
отключить его на несколько часов для текущего ремонта, но он  мне  этого  не
позволяет. От него даже нельзя добиться ясного ответа. Так что я  решил  сам
подняться наверх и получить от него объяснения.
   Его подчиненный вдруг испугался:
   - Но, сэр, включен сигнал повышенной тревоги! Это значит, что  вы  должны
оставаться здесь.
   Скотт фыркнул с отвращением:
   - Тревога! Да ерунда все это, я тебе точно говорю. Все, я  решил.  Сейчас
же поднимусь наверх и наведу там порядок.
   Он прислушался к легкому шуму работающего реактора и потряс головой то ли
от досады, то  ли  из  беспокойства.  Ему  не  нужен  был  компьютер,  чтобы
убедиться, что не все в порядке. Он направился к выходу, ворча  себе  что-то
под нос, и подошел к ближайшему лифту. Как  только  тот  остановился,  Скотт
вошел и произнес  со  свистом:  "Мостик!",  вложив  в  это  слово  все  свое
разочарование и гнев.
   Компьютерный  голос  ответил:  "Мостик  объявлен   закрытым   для   всего
персонала, кроме тех, кто сейчас там на дежурстве".
   - Ах ты, чертова...
   Скотт опомнился и взял себя в руки.
   - Это главный инженер, и дело  первой  важности.  Я  приказываю  отменить
прежнее распоряжение и поднять меня на мостик.
   После  некоторой  паузы,  как  будто  принятие  решения  проходило  очень
болезненно, лифт толчками пошел вверх. Скотт упрекнул себя за то, что сорвал
зло на машине, которая всего лишь выполняла команды  людей.  Он  едва  сумел
подавить в себе желание извиниться. Ему нравились отдельные люди,  нравились
отдельные  сорта  шотландского  виски  и  некоторые  сорта  бренди,  но  ему
нравилась фактически всякая машина, с которой ему приходилось сталкиваться.
   Когда лифт дошел до уровня мостика, двери отказались  открываться.  Снова
раздался голос компьютера, теперь уже  с  какими-то  извиняющимися  нотками:
"Мостик закрыт". Скотту даже показалось, что вот-вот последует:  "Вы  же  не
станете делать запрос еще раз".
   Он снова вышел из себя:
   - Вы знаете характеристики моего голоса. Откройте же эту проклятую дверь!
   На этот раз двери с шуршанием раскрылись, и Скотт вылетел на мостик.
   - Мистер Зулу, - заорал он, - я хочу узнать, что же все-таки...
   Слишком поздно отступать. Он увидел направленные на него со  всех  сторон
фазеры. Кто-то,  кого  он  видел  впервые,  восседал  в  капитанском  кресле
оценивающе на него смотрел.
   - Кто вы? - холодно произнес незнакомец. Скотт забыл о фазерах и двинулся
вперед, вплотную подойдя к капитанскому креслу.
   - А вы кто? Вот, что я хочу знать, и  что  здесь  происходит?  Почему  вы
сидите в этом кресле?
   - Скотти.
   Это был голос Зулу, усталый,  побежденный.  Скотт  повернулся  к  нему  и
опешил, обнаружив, что Зулу, который, как  известно,  должен  был  управлять
кораблем, здесь явно не командовал.
   - Скотти, присоединяйся к нам.
   Скотт оглянулся и оценил обстановку. Чужаки, вооруженные до зубов, стояли
наготове и