ны,   слезы
выкатились из ее серебристых глаз на щеки, а толстые пальцы  ее  мощных  рук
судорожно вцепились в планку крепления, окна.
   Кристина Чэпел спешила к ней, на ходу приговаривая:
   -  Лейтенант  Аристидес,  вам  нельзя  там  находиться,  вам  еще  нельзя
вставать.
   - Капитан умер, - глухо произнесла Дженифер.
   - Я знаю, - ответила Чэпел. - Я знаю. Но вы больны. Пожалуйста, вернитесь
в палату. Вы очень больны.
   - Я не могу оставаться здесь. Я нужна там.
   Чэпел бегала перед Аристидес, преградив ей  путь  в  коридор.  А  больная
терпеливо ждала, ее руки беспомощно висели вдоль тела, во всей  ее  огромной
фигуре не было ничего агрессивного, но не было и уступчивости.
   Контраст между этими  двумя  женщинами  был  настолько  разительным,  что
постороннему наблюдателю, не знакомому с их характеристиками,  в  голову  не
пришло бы, что они относятся к одному человеческому роду. Сестра Чэпел  была
стройной высокой элегантной женщиной, но рядом с глыбоподобной Аристидес она
казалась слабой и хрупкой, как полупрозрачные "ветряные всадники", порхающие
над пустынями Вулкана, слишком легкие, чтобы опуститься на землю.
   Спок встал и неторопливо подошел  к  женщинам.  Он  был  единственным  на
"Энтерпрайзе", кто мог потягаться силой с Аристидес, но даже вдвоем с  Чэпел
им не остановить великаншу, решись та уйти из госпиталя.
   - Лейтенант, - сказал он, - если вы находитесь на  излечении,  вы  должны
подчиняться медперсоналу, ваша безопасность находится в его руках.
   - Я выздоровела, - ответила Дженифер. - У меня дежурство.
   - Доктор Маккой освободил вас от службы по  меньшей  мере  на  неделю,  -
сказала Чэпел и с благодарностью посмотрела  на  Спока  за  чисто  моральную
поддержку. Она тоже понимала, что Аристидес сделает то, что надумала. А Спок
прикидывал, сможет ли он зажать  ей  нерв  раньше,  чем  ее  трапециобразные
мускулы оживут и легкой пушинкой сметут всякого, вставшего на ее пути.
   - Я хотела сказать "у меня долг", - поправила свою ошибку Аристидес. -  Я
не выполнила свой долг.
   - Ни о каком долге не может  быть  и  речи,  -  отрезал  Спок.  Аристидес
промолчала.
   - Чем она больна? - спросил Спок. - Есть ли опасность рецидива?
   - Гиперморфный ботулизм.
   - Необычное заболевание, - Спок помнил сообщение Брайтвайта  о  том,  что
два его коллеги заразились от какого-то источника на  Алеф  Прайме,  но  как
могла Аристидес добраться до того источника? А пищевых отравлений не было ни
на "Энтерпрайзе", ни на Алеф Прайме. Если и было что-то  общее  между  тремя
жертвами отравлений, так это общение  с  доктором  Мордро.  Но  какой  вывод
следует из этого?
   - Я выздоровела, - упорствовала Аристидес, - и не могу оставаться  здесь.
По крайней  мере,  дайте  мне  сходить  в  мою  каюту.  Спок  поднял  бровь,
вопросительно глядя на Чэпел:
   - Со стороны медицины есть возражение против этой просьбы?
   - Это не очень хорошая идея.
   - Пожалуйста, - умоляюще прошептала Аристидес, - я прошу вас.
   Чэпел тяжело вздохнула и потянулась к пластиковому в металлической оправе
обручу на левой руке Дженифер, но та отдернула руку, словно обожгла ее.  Это
выглядело не столько смешно, сколько глупо. Хотя, может быть, она просто  не
любила, когда до нее дотрагивались.
   - Ну, хорошо, Дженифер, - уступила ее просьбе Чэпел. - Только обещайте не
снимать ваши сенсоры, чтобы мы могли знать о состоянии вашего здоровья  и  в
любой момент прийти на помощь.
   - Если мне потребуется помощь, сенсоры дадут знать.
   "Это не обещание, -  подумал  Спок.  -  Это  ни  к  чему  не  обязывающее
утверждение".
   - Да, они сработают, - подтвердила Чэпел. - Но я предполагаю, что в вашей
каюте вам будет хорошо - вам прежде всего нужен отдых.
   Дженифер Аристидес наклонила голову  в  знак  благодарности,  и  Кристина
Чэпел отступила в сторону,  давая  ей  дорогу.  Офицер  безопасности  шла  с
большим трудом, но ни разу не оглянулась и вскоре скрылась за углом.
   Чэпел молча смотрела ей вслед, потом, глубоко вздохнув, направилась  было
в лазарет, но приостановилась и сказала зачем-то:
   - Надеюсь, мы поступили правильно.
   Спок не ответил. Его мысли занимал  Маккой,  и  он  ждал,  когда  женщина
пройдет мимо него, чтобы и он мог  отправиться  по  своим  делам.  Но  Чэпел
кончиками пальцев чуть коснулась его рукава:
   - Мистер Спок, - сказала  она  с  заметным  волнением.  -  Кто-то  должен
объявить всей команде о том, что произошло. Будет не очень хорошо, если  они
все узнают о случившемся так же, как узнала Дженифер, а по кораблю уже  идут
слухи, один другого фантастичнее. Вы теперь командир. Если вы  не  можете..,
если предпочитаете, - оговорилась она, - не делать этого,  то  поручите  это
кому-нибудь другому.
   Спок помедлил, потом согласно кивнул ей. Ему было нелегко  признать,  что
он плохо помнил о своих неожиданных обязанностях командира корабля, забыв  о
его экипаже. И все-таки он должен был сделать ей выговор за то, что она  без
разрешения заговорила с ним о его-обязанностях. Но, по сути, она права, и он
согласился с нею:
   - Благодарю вас за напоминание. Я  не  буду  больше  откладывать  это  на
потом.
   Она склонила голову и с довольным видом исчезла в  тени  этого  огромного
помещения, переполненного хитроумными машинами и  всякого  рода  медицинским
оборудованием, никому сейчас не нужным.
   Сзади послышался стон Маккоя. Спок вернулся  в  палату.  Кажется,  этанол
сделал свое черное дело, и доктору  понадобилась  помощь.  Он  включил  свет
поярче, и Маккой прикрыл рукой глаза:
   - Уберите этот чертов свет, - пробормотал он так  невнятно,  что  Спок  с
трудом разобрал его слова.
   Интенсивность света не имела для вулканца  никакого  значения  -  он  мог
видеть при таком освещении, которое для землян было полной темнотой. И легко
исполнил просьбу доктора.
   - Доктор, вы меня слышите?
   В ответ послышалось что-то нечленораздельное.
   - Доктор Маккой, я должен покинуть вас,  чтобы  приступить  к  исполнению
своих обязанностей.
   - Я видел сон, - произнес Маккой четким голосом.
   Спок был удовлетворен этим голосом - он может оставить доктора одного. Но
Маккой поднялся и повторил:
   - Спок, я видел сон о времени.
   - Усните снова, доктор. И утром вы будете как огурчик.
   Маккой издевательски хихикнул и спросил:
   - Вы так думаете?
   Он разгладил лицо руками, но  морщины  от  этого  стали  еще  глубже.  Он
всматривался  в  Спока  красными,  распухшими  глазами,  как  будто  пытался
разглядеть его в полной темноте.
   - Я знаю, что нам надо делать.
   - Мне уже подсказали это, - ответил Спок. -  Я  должен  сообщить  экипажу
"Энтерпрайза" о том, что произошло.
   - Нет!
   - Это необходимо сделать, доктор.
   - Время, Спок. Ты забыл о времени. Мы проделывали это раньше, проделаем и
сейчас.
   Спок не ответил. Он помнил о времени и знал, о чем говорит доктор. Он уже
думал об этой возможности и  отбросил  ее  как  негодную.  Она  аморальна  и
безрассудна. Даже верная  теоретически,  предлагаемая  доктором  возможность
может обернуться разрушительной реальностью.
   -  Нам  надо  перестроить  двигатели  и  одним  прыжком  сделать   петлю,
вернувшись в определенную точку прошедшего времени. Так мы спасем Джима.
   - Доктор, это невозможно.
   - Спок, прошу вас, ради бога. Вы же знаете, что это возможно.
   Спок удивился тому, что напряженные переживания научили Маккоя  логически
мыслить. И он пытался понять его.
   - Да, мы можем вернуться в прошлое время. Возможно, даже предотвратим то,
что произошло. Но наше произвольное вторжение  может  разрушить  космическое
время - слишком велико будет напряжение.
   Маккой покачал головой, как будто слушал Спока с  закрытыми  ушами  и  до
него не дошел смысл его слов:
   - Мы спасем Джима.
   - И наделаем еще больше бед.
   - Но мы делали это раньше, делали, чтобы помочь другим людям.  Почему  же
мы не можем сделать этого ради спасения нашего друга?
   - Доктор Маккой.., в тех случаях мы  были  вынуждены  вмешиваться  в  ход
событий.., не всегда ради помощи каким-то конкретным людям -  мы  возвращали
время с максимальной точностью, и не для развлечений.
   - И что из этого следует?
   - Мы предотвращали то, что могло произойти в будущем. А на этот раз, если
мы изменим прошлое, мы автоматически изменим и будущее.
   - Но это будет будущее, которое уже осталось в прошлом.  Мы  уже  жили  в
нем. А настоящее будущее еще впереди.
   - А что нам скажут люди, чье прошлое мы затронем?
   - Вы хотите сказать, что в будущее нельзя будет вернуться, и все, что  мы
делаем, не имеет ни какого значения, потому что  не  может  иметь  какого-то
значения?
   - Я этого не говорил и не хочу  говорить.  Я  говорю,  что  есть  события
максимальной правдоподобности, которые нельзя перечеркнуть по чьей-то доброй
воле, а затем заново переиграть их с желанным для нас  результатом.  Сделать
это означает - вызвать метаморфозу, превращение, или, если хотите, аномалию,
не отличающуюся по эффекту разрушения от той,  за  которой  мы  наблюдали  в
течение шести недель. Это  может  привести  и  к  нашему  уничтожению,  и  к
уничтожению всего будущего. Вы этого хотите для будущего, доктор?
   - В данное время меня не заботит будущее. Мы с вами живем в настоящем.  И
я хочу его изменить, вернувшись назад. А для  будущего  разница  в  каких-то
двух часах, которые нам необходимы, не, имеет никакого значения  -  они  уже
остались позади.
   Доктор нахмурился, махнул рукой, запутавшись в глагольных временах.
   - Для будущего имеет значение каждая секунда. Эта мысль заложена в основу
каждой  теории,  разрабатывающей  механизм  движения,  времени,  начиная   с
экстраполяции Золотого века до открытия всеобщей относительности  в  теориях
Земли 21го века. Эта же мысль проходит через все работы Мордро.
   Маккой с изумлением всматривался в Спока:
   - Мордро! Вы ссылаетесь на его работы, чтобы  доказать  мне,  что  мы  не
сможем предотвратить совершенные им преступления?
   - Опороченное имя не опровергает истины.
   Маккой вскочил на ноги:
   - Ну и черт с вами! В конце концов вы не  единственный  на  корабле,  кто
знает эффект петли. Я найду Скотта...
   Спок положил руку ему на  плечо,  и  Маккой  ощутил  неприятный  холодок,
пробежавший по его спине,  когда  палец  Спока  слегка  надавил  на  нерв  в
перекрестии шеи и плеч.
   - Я не хочу  выводить  вас  из  строя,  Маккой.  В  вашем  состояния  это
чрезвычайно опасно. Но я сделаю это, если вы вынудите меня.
   - Вы не сможете навсегда заставить меня замолчать или посадить в кутузку.
   - Нет, не смогу.
   - Тогда как же вы собираетесь остановить меня?
   - Сейчас, если потребуется, я запру  вас  в  вашей  каюте  -  я  не  могу
недооценивать опасность вашего замысла.
   - А утром?
   - Я думаю, к утру вы образумитесь.
   - Не рассчитывайте на это.
   - Доктор Маккой, я запрещаю вам даже думать об этом.
   Маккой зашелся от ярости и перешел на крик:
   - И вы полагаете, что будете командовать мною? Вы  полагаете,  что  вы  -
капитан? Вы никогда не будете капитаном этого корабля! - крик обессилил его,
и он плюхнулся на койку.
   Спок отступил на шаг, подчеркивая этим дистанцию  между  ним,  командиром
корабля, и доктором - его подчиненным.
   -  Доктор  Маккой,  я  требую  от  вас  слово  офицера  Звездного  Флота,
гарантирующее, что сегодня ночью вы не предпримете действия, которыми только
что угрожали, - он не  высказал,  какая  угроза  таится  в  его  собственных
словах.
   Маккой с ненавистью посмотрел  на  него,  глубоко  вздохнул  и  обреченно
сказал:
   - Конечно, я вынужден подчиниться вам и даю слово ничего не  делать  этой
ночью, - он рассмеялся, смех его был похожим на скрежет покореженной  стали.
- Мне некуда спешить. В моем распоряжении время всей Вселенной.
   Он поднялся и вышел в коридор, крикнув на ходу:
   - Оно в моей бутылке!

***

   Лейтенант Ухура сидела на своем рабочем месте на капитанском  мостике,  с
трудом удерживая рыдания.
   "Ты - лейтенант, Ухура, - говорила она себе, - Ты - лейтенант.  Помни  об
этом. Помни".
   Это подействовало, и она  не  заплакала,  не  стала  искать  какую-нибудь
тяжелую штуковину, чтобы швырнуть ее в Чехова, хоть за минуту до  этого  она
готова была сделать и то, и другое. По мере того, как нарастало напряжение с
каждым уходящим часом, легко возбудимый русский  все  заунывнее  насвистывал
какую-то родную ему мелодию, перемежая ее невнятными словами на своем языке.
Слова, скорее, произносились, чем пелись, в том же  фальшивом  тоне,  что  и
свист. А Ухура обладала  абсолютным  слухом,  и  сольные  упражнения  Чехова
звучали для нее, как скрип открываемой двери, у которой проржавели петли.
   Ухура понимала, что ее раздражение на Чехова вызвано  тревогой  за  жизнь
капитана. Доктор Маккой почему-то не вывесил бюллетеня о состоянии  здоровья
Джеймса Кирка после операции, которая была несколько  часов  тому  назад.  И
никто не знал, чем объяснить молчание доктора, - возрастающей  надеждой  или
очевидной безнадежностью. И дело было не в том., что Чехов свистел фальшиво,
- он всегда фальшиво свистел, - а в том, что фальшивое однообразие превратил
в пытку.
   Спок тоже не возвращался на мостик и не давал о себе знать с тех пор, как
покинул его. Ничего не известно и о Мандэле Флин, хоть  она,  скорее  всего,
находится в лазарете, раз Бернарди Аль Аурига руководил  поисками  сообщника
нападавшего преступника.
   Ухура,  как  от  озноба,  передернула  плечами,  припомнив  о  "паутине".
Уроженка Земли, для которой терроризм остался в далеком прошлом, она знала о
"паутине" только по рассказам, принимая эти рассказы за  байки  для  длинных
ушей, готовых ужасаться ради самого  ужаса.  Капитан  Кирк  и  Мандэла  Флин
находились в лазарете, и не могут не выздороветь - Ухура в этом  уверена.  К
тому же Мандэла самостоятельно покинула мостик, а это верный  признак  того,
что она легко ранена.
   Павел сбился в очередной  раз,  взяв  такую  фальшивую  ноту,  что  Ухура
все-таки поискала глазами чего-нибудь тяжелого, но открылась дверь лифта,  и
свист прекратился.
   На мостик вышел Спок, и по его виду Ухура поняла, что  весь  ее  оптимизм
был  сплошным  легкомыслием,  которым  она  отгораживалась  от  отчаяния   и
неизвестности.
   Не говоря ни слова, Спок сошел на нижний уровень мостика. Остановившись у
капитанского кресла, он слегка помедлил и решительно опустился в него.
   Ухура сжала свои длинные пальцы. Ее охватило желание вскочить  со  своего
места и убежать куда-нибудь подальше, чтобы  не  слышать  того,  что  скажет
Спок. Но он включил аварийную систему интеркома, и когда  он  заговорит,  от
его голоса нельзя будет спрятаться - нет такого места, на корабле,  куда  он
не добрался бы. Чехов повернулся к Споку и застыл с каменным,  цвета  белого
мрамора, лицом. Тишина и напряжение возрастали.
   Спок прикрыл  глаза  набрякшими  веками,  затем  открыл  их  и  уставился
взглядом прямо перед собой.
   - Говорит капитан Спок, - начал он, и Ухура уже все поняла.
   Никогда раньше, занимая кресло капитана, он не называл себя капитаном, но
всегда - первым офицером или офицером по науке,  хоть  не  однажды  управлял
кораблем во время длительных отлучек  капитана  Кирка.  Его  тоже  никто  не
называл капитаном.
   - .. Считаю своим долгом сообщить вам  что  несколько  минут  тому  назад
Джеймс Т. Кирк, капитан корабля "Энтерпрайз",  скоропостижно  скончался.  Он
был смертельно ранен и не приходил  в  себя  с  того  момента,  как  покинул
капитанский мостик корабля. Смерть его была легкой - он не чувствовал боли.
   Ухура ушла как можно глубже в себя, и слова скользили поверх ее сознания,
по ту сторону незримой оболочки, которою она укрылась, чтобы  защититься  от
боли. Осознание всей тяжести происшедшего должно доходить до нее  не  сразу,
но постепенно, чтобы не похоронить ее под собой.
   - В героической попытке прикрыть своим  телом  капитана  была  смертельно
ранена  командир  Флин.  Она  погибла  при  исполнении  воинского   долга...
Подозреваемый в убийстве взят под  стражу.  Никаких  конкретных  сведений  о
предполагаемых сообщниках обнаружить не удалось.
   Спок замолчал и погрузился в себя, словно подыскивая слова  утешения  для
экипажа, но не нашел. Резкий щелчок известил об отключении интеркома..
   - Капитан мертв? - словно только что  очнулся  от  глубокого  сна  Чехов,
голос его звучал недоверчиво.
   - Да, мистер Чехов.
   - Но.., но что же мы будем делать?
   - Следовать своим курсом, - ответил Спок. - ., лейтенант Ухура?
   Она смотрела на него невидящим взглядом и  ответила  так,  словно  вопрос
дошел до нее спустя долгое время:
   - Да, мистер Спок?
   - Известите командование  Звездного  Флота  о  том,  что  произошло..,  и
судебные власти... Мистер Аль  Аурига  несомненно,  захочет  ознакомиться  с
нашими свидетельскими показаниями в течение ближайшего времени. Наш  долг  -
постараться как можно точнее изложить событие.
   - Да, сэр, - понуро ответила Ухура.

***

   Зулу неслышно вошел в  крохотную  каюту,  которую  он  делил  со  старшим
офицером по оружию Ильей Николаевичем. Каюта эта была вдвое меньше его каюты
на "Энтерпрайзе". Возможно, что в другое время он досчитал бы унижением  для
себя делить с кем-то свое жилье. Но сейчас это его нисколько не волновало  -
его переполняла радость оттого, что он находится на  "Аэрфене".  К  тому  же
"Аэрфен" нес патрульную службу в приграничном пространстве, и Зулу  с  Ильей
Николаевичем несли  вахту  в  разное  время,  так  что  каждый  из  них  мог
оставаться в каюте один - пусть и на короткое время.
   Давно уже Зулу не чувствовал себя таким усталым и  таким  счастливым.  Он
отработал восемнадцать часов почти без  отдыха,  осваивая  оружие  на  борту
"Аэрфена" и его ведомых кораблей, оружие, эффективность которого зависела не
столько от грубой механической силы, сколько  от  меткости  и  ловкости.  На
"Энтерпрайзе" все было наоборот. И он был доволен своими  первыми  успехами,
"о не обольщен - до снайперского мастерства  двух  других  офицеров-стрелков
ему было еще далеко. И он готов был вступить с ними в дружеское,  отнюдь  не
бессмысленное, соперничество.
   Илья спал, мирно посапывая, как  ребенок.  И  это  посапывание  никак  не
вязалось  с  обликом  бодрствующего  Ильи,  который  с  первой   же   минуты
пробуждения надевал на себя маску настороженности, подозрительности  и  даже
откровенной враждебности. Он носил эту  маску  как  свое  собственное  лицо,
нисколько не интересуясь, какое впечатление он производит на  своего  нового
коллегу.
   Все члены экипажа ласково называли  его  Ильюшка.  Но  так  как  Зулу  не
услышал с его стороны предложения называть его этим  уменьшительным  именем,
он обращался к нему по имени-отчеству. И Зулу не обижало это - он знал,  что
ему   предстоит    утвердить    себя    перед    каждым    членом    экипажа
корабля-истребителя, славного и своими боевыми победами, и традициями.
   Илья  был  пониже  его  ростом,  но  схожего  телосложения:  мускулистый,
худощавый и сильный. Его Прямые  светлые  волосы  падали  на  лоб,  достигая
бровей, а сзади тяжелыми космами свисали ниже плеч. Своей манерой  держаться
он напоминал Зулу Спока: то же непроницаемое суровое лицо, тот же постоянный
контроль над собою. Но он был землянином, подражающим вулканцу.
   Присев на койку, Зулу снял с себя рубашку и принялся разуваться.  Ботинки
были тесными, еще не разношенными, и рука Зулу соскользнула с задника, когда
ботинок неожиданно соскочил с ноги и полетел на пол.  Зулу  подался  вперед,
чтобы поймать его, но не успел. Ботинок тяжелым каблуком с подковой упал  на
пол, наполнив грохотом каюту.
   Илья кошачьим прыжком взлетел с койки, приземлился  на  четыре  точки,  в
руке его сверкнул нож. Зулу неподвижно застыл с рукой, протянутой к ботинку.
   - Простите, - смущенно сказал он и почувствовал, как кровь прилила к  его
щекам.