а возиться с носилками, поставила  их  на  пол.  -  Коридор,  каюта,
разделение.
   - После сигнала тревоги в каюту никто  не  заходил.  Мы  выполним  приказ
командира Флин и...
   - Лучше сделать это сейчас, -  прервал  его  Спок.  -  Откройте  дверь  и
отойдите в сторону.
   Пока Аль Аурига открывал дверь в каюту. Неон  осторожно  подняла  Флин  и
уложила ее на носилки, кивнула медбрату,  и  тот,  ухватившись  за  передние
ручки, так и стоял, не распрямляясь, тупо глядя вниз.
   - Отнесите ее пока за угол и побудьте с нами рядом,  пока  не  закончится
обыск, а потом доставите тело в морг, - приказал медбрату Спок и носилки тут
же исчезли за углом, а  Неон  возвратилась  и  вопросительно  уставилась  на
старшего офицера, ожидая нового распоряжения.
   - Неон, дверной проход, побег, - услышала она и встала у косяка,  готовая
в  любое  мгновение  оказаться  и  в  самой  каюте,   и   заступить   дорогу
заключенному, если тот попытается бежать.
   - Доктор Мордро, - произнес громко Спок, и стук за дверью прекратился.  -
Успокойтесь, пожалуйста.
   Я пришел, чтобы поговорить с  вами.  После  минутной  паузы  из-за  двери
послышался голос Мордро:
   - Мистер Спок? Это вы? Слава богу, нашлось  хоть  одно  разумно  мыслящее
лицо среди сборища военно-бюрократических идиотов!
   Спок толкнул от себя дверь и стоял напряженный, готовый в любое мгновение
среагировать на опасность и опередить выстрел.  Но  доктор  Мордро  спокойно
стоял посередине каюты с  безвольно  опущенными  руками.  Увидев  Спока,  он
удовлетворенно прикрыл глаза веками, не шевельнувшись  при  этом,  а  только
тихо спросил:
   - Мистер Спок, что произошло?
   Спок машинально оглядел свои окровавленные руки, рубаху и ответил:
   - Я вынужден обыскать вас, доктор Мордро.
   - Так вперед! - с кривой усмешкой скомандовал Мордро. - Что вы медлите? Я
привык к подобным процедурам.
   Спок быстро подошел к нему, провел руками  у  его  тела  там,  где  можно
что-то спрятать и бросил за спину:
   - Он безоружный.
   - Мистер Спок, - с неподдельным интересом спросил доктор Мордро. -  А  на
этот раз что, как это предписывает сценарий официальной клоунады,  я  должен
был сделать?
   - Доктор Мордро, только что был убит капитан Кирк.
   - Что?! И это приписывается мне?
   - Есть неопровержимые доказательства.
   - Доказательства подтасованы, свидетели  лгут,  как  и  раньше  лгали.  Я
никому не причинял зла. Я сделал только то, о чем меня просили мои друзья. Я
помог им осуществить их мечту. Разве это преступление?
   Что бы ни скрывалось за словами доктора, Спок обязан сказать ему  правду,
пока он верит еще своим собственным глазам.
   -  Сэр,  но  я  один  из  свидетелей  убийства,  -  он  протянул   вперед
окровавленные руки. - Видите, на моих руках кровь убитого Кирка.
   Мордро смотрел на него расширенными от ужаса глазами.
   - Вы, мистер Спок.., вы смогли поверить, что я убил человека?
   - Здесь нет оружия, - объявил Аль Аурига, выключая трикодер. - Он спрятал
его не здесь. Я отправляюсь на поиски, мистер Спок. А вам,  я  думаю,  лучше
выйти отсюда, пока на замену мне не придет другой офицер безопасности.
   - Я не просил вас беспокоиться о моей безопасности.
   - Но, мистер Спок...
   - Если хотите, это приказ.
   Аль Аурига с нескрываемой  ненавистью  посмотрел  на  него  и  неожиданно
сдался:
   - Как вам будет угодно, - он вышел, оставив Спока наедине с Мордро.
   - Доктор, - как можно спокойнее сказал Спок.  -  Я  смотрю  на  вас  и  с
большим трудом верю тому, что я видел, но я видел, как вы убивали.
   Мордро  покачал  головой,   взгляд   его   прояснился,   голос   зазвучал
убедительно:
   - Это был не я. Вы видели прохвоста в моей  личине,  заинтересованного  в
моем обвинении.
   - Доктор Мордро, но с какой  целью  кто-то  пытается  громоздить  на  вас
обвинение  за  обвинением?  Вы  уже  приговорены   к   отбыванию   срока   в
реабилитационной колонии. Что может быть страшнее такого наказания.
   - Смерть! Только смерть! - выкрикнул Мордро и захихикал. -  После  вашего
обвинения мне остается только умереть, именно этого они и хотят.
   Перестав хихикать, он разрыдался и рухнул на пол.
   - Доктор Мордро! - прикрикнул  Спок,  схватив  его  за  ворот  рубашки  и
поставив на ноги. Пока одна рука поддерживала впавшего в  истерику  доктора,
другая сжалась в кулак.
   - Помогите мне, - с трудом выговорил доктор. - Я не могу помочь ни  себе,
ни вам, так помогите вы мне.
   Спок опомнился, разжал кулак, выпустил ворот рубахи  -  не  хватало  еще,
чтобы он ненароком задушил доктора, как будто для этого он и пришел сюда.
   - Доктор Мордро, успокойтесь. Я не могу долго оставаться  у  вас,  но  вы
успокойтесь.
   - Это не я смеюсь и плачу - это плачут и смеются  наркотики.  Не  давайте
мне больше наркотиков, прошу вас, пожалуйста.
   - Ни в коем случае, - заверил его Спок. - наркотиков больше не будет.  Но
назовите мне того, кто заинтересован в вашем обвинении?
   - Если бы я, знал! - горько воскликнул доктор.
   - Я приду к вам, как только смогу, -  пообещал  Спок  и  оставил  доктора
одного. Неон восстановила блок охраны.

Глава 4

   "Леонард Маккой.  Доктор  медицины".  Эта  пластина  валялась  на  столе,
разбитая на  две,  почти  ровные,  части.  Доктор  смотрел  на  нее  так  же
презрительно, как и она смотрела на него, - насмехаясь каждой  буковкой  над
его ученой степенью. Да, пластик и медь пластины имели ту же цену, что и его
ученость. И от этого некуда деться - остается только выпить.
   Доктор налил виски в свой давно уже пустой бокал.  Хорошее  виски-бурбон.
Не какая-то  там  инопланетная  дрянь,  которую  бог  знает  откуда  достают
буквально все на корабле  и  лакают,  создавая  хмельную  летопись  корабля.
Поразительно, как много  разных,  предположительно,  разумных  биологических
видов употребляют этот откровенный яд в качестве взбадривающего средства, но
еще поразительнее то, что при всем различии  биологических  видов,  все  они
одинаковым образом реагируют на яд. За доказательством далеко ходить не надо
- достаточно вспомнить, как  Спок  напился  однажды.  Правда,  сам  вулканец
наотрез отказывается обсуждать тот случай. А что там страшного? - ну,  выпил
и выпил. Рассуждая сам с собой, доктор и не заметил,  как  бокал  его  вновь
опустел. А может быть, он просто забыл его наполнить? Не беда -  эту  ошибку
легко исправить. Бокал снова наполнился золотистой ласкающей глаз жидкостью.
Такой же приятный цвет и у любимого Джимом коньяка бренди.
   Доктор издал такой звук, словно ему обожгло горло. Бурбон  должен  помочь
ему забыться, а не навязывать воспоминания, но как  забыть  серебристо-серый
блеск открытых глаз Джима Кирка?..
   Он слышал слабые созвучия разной  тональности,  доносившиеся  к  нему  из
палаты интенсивной терапии, расположенной рядом с его каютой. Звуки издавала
система жизнеобеспечения. И  время  от  времени  эти  звуки  заставляли  его
вскакивать, чтобы взглянуть на дисплей системы.
   Рост механической паутины был  остановлен,  ее  молекулярные  волокна  не
могли проникнуть  в  мозг  Джима.  Помимо  этого,  Маккой  оживил  несколько
артерий, зашил пробитое легкое и даже произвел регенерацию раны, так что она
могла бы зажить, не оставив после себя следа.
   Сканеры  наблюдения  давали   совершенно   искаженную   информацию.   Они
показывали нормальное дыхание, но это дышали респираторы, заставляя кислород
циркулировать в легких Джима, а, его  организм  не  делал  при  этом  ничего
самостоятельного. Удары сердца были регулярными,  но  отсутствие  каких-либо
сигналов на параллельных экранах доказывало, что  сердце  билось  только  за
счет самой мышцы, а не в ответ на какие-либо нервные импульсы. Анализ  крови
был нормальным, но это была принужденная нормальность, показания  оставались
на постоянном уровне, никогда не меняясь. Содержание электролита  и  сахара,
микробов-бациллоносителей, уровень кислотности стабилизировались при  помощи
чрезвычайно  чувствительной  аппаратуры.   В   совершенно   здоровом   живом
человеческом организме  показания  будут  зашкаливать,  реагируя  на  каждую
мелочь, начиная от дыхания и чувства голода и  кончая  настроением,  которое
может менять он и от реальных переживаний, и от несбыточных фантазий.
   Маккой искал забытья, искал возможности хоть чем-нибудь отвлечься,  чтобы
не вскакивать поминутно и не пялиться тупо в безнадежные показания приборов.
Он не дурачил себя, он верил приборам,  но...  И  это  "но"  заставляло  его
чего-то ждать, а ждать было слишком мучительно, невыносимо...
   Бокал в его руке был наполовину пустой.  Он  осушил  его  и  почувствовал
приток надежды, неожиданную уверенность в том, что если он сейчас  посмотрит
на экран, то увидит доказательства того, что мозг  Джима  не  умер,  что  он
выздоровеет и будет еще долго-долго жить.
   Он быстро встал и через раскрытую дверь прошел в палату, подошел к самому
последнему в ряду и самому важному  для  него  экрану.  Все  линии  на  этом
экране, отражающие работу мозга, были идеально ровными, "мертвенно-ровными",
как их когда-то называли  они  -  студенты-медики,  глядевшие  на  смерть  с
цинизмом молодости. Альфа, бета, дета и  все  остальные  волны,  как  и  все
графические изображения, реагирующие на признаки жизни, говорили о том,  что
Кирк мертв.
   "Паутина" закончила свое черное дело и  разложилась  сама  собой.  Маккой
ничего не мог поделать с ней, да и никто другой не в силах был остановить ее
рост. Изображение подтверждало  и  смерть  этого  страшного  орудия  смерти,
запрещенного во всем мире Федерации.
   Ни одно правительство, даже на грани поражения в  войне  не  решалось  на
производство этого оружия, одинаково опасного и для тех, кого поражают им, и
для тех, кто поражает. А по своей структуре оно было настолько простым,  что
любой  полуграмотный  идиот  мог  производить   его   в   любой   подпольной
лаборатории. И оно производилось во времена вспышек терроризма,  которых  не
избежала и Федерация. "Паутина" была преимущественно и исключительно оружием
только террористов. Она поражала наверняка,  вызывая  медленную  мучительную
смерть.
   "А какая смерть приятная? - подумал Маккой. - Смерть от фазера, требующая
большей меткости  от  стреляющего?  Смерть  есть  смерть,  мгновенно  ли  ты
прекратишь  свое  существование  или  медленно,  с  болезненными  мучениями,
растворишься ли в химическом растворе или превратишься в космическую пыль  -
в любом случае современная медицина беспомощна перед ней".
   Но "паутина" оставляет после себя след. Ее нити, как бы смотанные в тугой
клубок, мирно спят в заряде, лишенные пищи для своей отвратительной жизни. А
попав в живое тело, мгновенно оживают,  внедряются  в  нервные  окончания  и
растут. Быстрее всего по оси спинного мозга.  Достигнув  головного  мозга  и
поразив все его клетки,  нити  в  поисках  выхода  устремляется  по  каналам
глазных нервов непосредственно  к  глазам,  поражают  сетчатку  и  отмирают,
выступая вокруг белка  и  радужной  оболочки  серебристо-серой  сыпью.  Сыпь
затвердевает, не позволяя векам закрыться.
   Кирк смотрел вверх чужими, серебристо-серыми, мертвыми глазами.

***

   Маккой вернулся к себе  в  каюту,  наполнил  свой  бокал,  сдобрив  виски
солидной порцией слез, и опустился  в  кресло.  Пить  не  хотелось,  утирать
бегущие по лицу слезы - тоже. Он  сжимал  бокал,  как  будто  надеялся,  что
легкая прохлада хрупкого сосуда утешит его в безысходном, немом гор'е.
   - Доктор Маккой...
   Маккой вздрогнул от неожиданности, бурбон выплеснулся  из  бокала,  обдав
холодком его руки. Не раздумывая, он выпил остаток, со стуком поставил бокал
на стол.
   - Что вам угодно, мистер Спок?
   Спок требовательно смотрел на него:
   - Я думаю, вы понимаете, зачем я пришел?
   - Нет, не понимаю. Объяснитесь.
   Ничего не сказав, Спок вышел из  каюты  и,  скрестив  руки,  встал  перед
блоком экранов. Немного помедлив, доктор нехотя поднялся и подошел к нему.
   - Доктор Маккой, капитан Кирк мертв.
   - Машины этого не говорят, - с  сарказмом  ответил  Маккой  и  неожиданно
вспомнил, как однажды Кирк со смехом спросил его:  "Дружище,  с  каких-таких
пор ты стал доверять машинам?"
   - Только об этом и говорят все ваши машины.
   Маккой тяжело опустил плечи, попытался что то объяснить:
   - Спок, жизнь - это нечто большее электрического сигнала. Может быть, нам
как-нибудь...
   - Его мозг мертв, доктор Маккой.
   Доктор поежился от этих жестких и жестоких слов, хоть и сознавал,  что  в
них сосредоточена вся  правда  о  Джиме.  Его  затуманенный  алкоголем  мозг
протестовал  против  такой  правды,  утверждая,  что  пока  доктор  верит  в
возможность выздоровления Кирка, эта возможность существует.
   - Я держал связь с его разумом до самой его смерти. Доктор, я слышал, как
он умирал. Вы знаете, как распространяется "паутина"?  Ее  усики  обвиваются
вокруг нервных волокон. Затем они...
   - Я изучал военную медицину, Спок. Даже больше, чем вы, дольше, чем вы.
   - Головной мозг капитана разрушен. На выздоровление нет никакой надежды.
   - Спок...
   - Оставшееся тело - это всего лишь оболочка. В нем не больше жизни, чем в
лишенном энергии клоне, ждущем своего хозяина, чтобы  тот  разрезал  его  на
составные части.
   Маккой бросился к нему с поднятыми кулаками:
   - Да будьте вы прокляты, Спок! Будьте прокляты!..
   Спок легко перехватил его правую руку, не  очень  резко  завернул  ее  за
спину и сам оказался за спиной доктора. Тот  попытался  дотянуться  до  него
левой, но услышал:
   - Доктор Маккой, вы же знаете, что я прав.
   Маккой сокрушенно сгорбился.
   -  Вы  не  можете  держать  его  дольше.  Вы  сделали  все  возможное   и
невозможное, чтобы спасти его. И не ваша вина, что он был обречен с  момента
ранения. Эта неудача не уронит вашей чести, если вы  не  будете  разыгрывать
эту уродливую пародию на жизнь. Дайте ему спокойно уйти!..  Я  прошу  вас...
Дайте ему уйти!
   Вулканец говорил с пронзительной убежденностью. Маккой взглянул  на  него
через плечо, и Спок разжал свои руки, сделал шаг  в  сторону,  чтобы  скрыть
свою собственную печаль и собственное отчаяние,  которые  могли  скрутить  и
его, как они скрутили Маккоя.
   - Да, мистер Спок, вы правы, - сказал доктор. - Вы правы.
   Подойдя  к  панели  управления  системой  жизнеобеспечения,  он  отключил
систему герметизации и открыл дверь в карантинную  камеру.  Воздух  с  шумом
ворвался в это помещение с пониженным давлением, за воздухом в камеру  вошел
Маккой, а за ним и Спок, Последний раз доктор проследил глазами за  ЭКГ,  но
ничего нового для себя не увидел - все та  же  ровная  горизонтальная  линия
бежала по экрану без малейшего отклонения вверх или  вниз.  На  всех  других
экранах был тот же безрадостный вид.
   Маккой подошел к тому, что было когда-то Джимом, откинул  прядь  волос  с
его лба, с трудом взглянул в его серые глаза и приступил к работе.
   Началась она с того,  что  доктор  заставил  свой  разум  развеять  туман
алкоголя, и руки его приобрели четкие уверенные движения. Он вытащил одну за
другой иглы из руки Джима, и мнимая гармония химических  анализов  распалась
на ряд неприглядных картин: содержание кислорода в крови резко  упало,  зато
выросло содержание углекислоты и совсем исчезли данные о  каком-либо  обмене
веществ.
   Оставив сердце Кирка  без  искусственных  стимуляторов,  Маккой,  стиснув
зубы, отключил и респиратор. Но сердце Джима продолжало биться,  потому  что
сердце продолжает биться даже вырезанное из  грудной  клетки.  Мышца  сердца
будет сокращаться до тех пор, пока отдельные его клетки, одна за другой,  не
выйдут из синхронного ряда, и тогда начнется свертывание крови и смерть всех
клеток.
   Но дыхательный рефлекс требует нервного импульса. А когда Маккой отключил
респиратор,  тело  Джима  и,  не  пыталось   вдохнуть.   После   последнего,
полупринудительного, выдоха не последовало никакой борьбы за  жизнь,  и  это
больше,  чем  свидетельства  машины,  убеждения  Спока  и  его   собственная
неуверенность,  убедило  Маккоя  в  том,  что  каждая  клеточка  тела  Кирка
мертва...
   Все жизненные показания застыли на  нуле,  наступила  оглушающая  тишина.
Доктор накрыл лицо Кирка простыней - закрыл его  мертвые  глаза.  И  тут  же
прикрыл рукой свои, сдерживая слезы, но не сдержав громких рыданий:
   - О боже,  Спок,  как  это  могло  произойти?  -  и  пошатнувшись,  начал
проваливаться в благодатную темноту, угасающим сознанием укоряя себя за  то,
что слишком много выпил.
   Спок подхватил его на руки, легко поднял  и  почувствовал  такую  остроту
переживаний доктора, что вынужден был призвать все свои внутренние  ресурсы,
чтобы отгородить себя от боли утраты, от чувства  стыда  за  бессилие  и  от
раскаяния за только что содеянное. Но отгородившись от  внутренней  сумятицы
Маккоя, Спок не смог подавить свое собственное чувство стыда и заглушал  его
неотложными действиями.
   Он занес Маккоя в одну из пустующих палат, уложил на койку, снял  с  него
ботинки, расслабил воротник форменной рубахи,  прикрыл  одеялом  и  притушил
свет.  Кажется,  все  было  сделано  для  того,  чтобы   доктор   проспался,
протрезвел, но неожиданно Спок вспомнил  тот  единственный  случай  в  своей
жизни, когда он напился до  унизительного  состояния  беспомощности.  Доктор
сейчас находился в таком же состоянии, и  оставлять  его  одного  -  значит,
подвергать его жизнь опасности. И Спок сел на стул рядом с  койкой,  опустил
голову на руки, задумался.
   Ни  погруженный  в  молчание  Спок,  ни  громко   храпевший   Маккой   не
подозревали,  что  за  ними  давно  уже  наблюдали.  Напротив   карантинного
отделения,  в  палате  с  полузашторенной  прозрачной  стеной,   лежал   Иан
Брайтвайт. Он был  абсолютно  неподвижен  из-за  травмы  черепа  и  тяжелого
сотрясения после падения с мостика. Голова  его  раскалывалась  от  боли,  в
глазах у него все двоилось и даже троилось.
   Поэтому поначалу он не поверил своим глазам, а когда поверил, то подумал,
что у него  началась  галлюцинация  или  он  видит  страшный  сон.  А  когда
окончательно  убедился,  что  все  происходящее   на   его   глазах   -   не
правдоподобная  реальность,  то  попытался  помешать  преступным   действиям
доктора корабля и первого офицера: они отнимали жизнь у капитана Кирка!
   Но едва он попытался открыть рот, шевельнуть рукой, сенсоры снабдили  его
такой дозой успокоительного, что он лежал беспомощной куклой, лишь время  от
времени с трудом открывая глаза. Но он все видел:  и  как  Маккой  спорил  о
чем-то со Споком, и как они затевали драку, после которой мирно отключили от
капитана систему жизнеобеспечивания и преступно ждали, когда он умрет.
   Теряя сознание, Иан не верил, что снова очнется, но хорошо помнил, что он
видел...
   Громкий всхрап Маккоя вывел Спока  из  глубокой  задумчивости.  Он  резко
встряхнул головой, прогоняя подкрадывающийся к нему сон, -  если  он  сейчас
уснет, то в течение нескольких дней его трудно будет разбудить. А спать  ему
нельзя - слишком много обязанностей навалилось на него за последние часы. Но
силы были на исходе. И глянув на безмятежно  храпящего  Маккоя,  Спок  решил
хотя бы расслабиться, хотя бы вздремнуть.
   Все огромное пространство лазаретного коридора освещалось лишь плафоном в
потолке карантинной камеры. Свет этого плафона не проникал в палату, а  лишь
матово высвечивал потолок и часть стены коридора,  доступные  взгляду  Спока
из-под полузакрытых век. Чья-то огромная тень  заслонила  источник  света  и
вывела Спока из дремоты. Он встал, раздвинул шторы, выглянул в коридор.
   Дженифер Аристидес, офицер безопасности, которую забрали в лазарет  прямо
с поста у каюты Мордро, стояла сейчас у огромного окна  камеры  карантина  и
смотрела, прильнув к стеклу, на  затихшие  машины,  на  темные  сенсоры,  на
прикрытое  простыней  тело  капитана.  Две  крупные,  как  гороши