нных глубин памяти голосом, Спок увидел картину, заслонившую перед  ним
картину звездного неба: юноша поворачивается, чтобы уйти навсегда.
   Спок закрывает глаза, но этот образ не исчезает, а становится  еще  ярче,
ясней, и все существо Спока наполняется глубокой печалью. И он уже не  может
разобраться, какая из его половин погружается в неизъяснимую муку печали,  а
какая мучается сомнением, спрашивая неведомо кого: "Прошло тридцать лет, как
ты можешь помнить это лицо, этот голос?"
   За его  спиной  послышался  звук  открываемой  двери.  Спок  инстинктивно
распрямился, отошел от штурвала, спокойно скрестив руки на груди. Этот  жест
у землян, кажется, означает и глубокую  задумчивость,  и  нежелание  пускать
других в свой внутренний  мир.  Правда,  Маккой  гораздо  охотней  учил  его
другому  состоянию,  у  которого  нет  соответствующего  жеста,  и   которое
объясняется словами "не разговаривать с самим  собой  слишком  серьезно".  И
небезуспешно учил - Спок теперь мог понимать юмор своих друзей и не обижался
на их шутки. Но делиться с ними своей болью, нагружать их чужой болью он  не
хотел.
   Он слышал за своей спиной шаги. Они приближались, приближались и  затихли
очень близко от него. Ему не надо было оборачиваться, чтобы убедиться,  кому
принадлежат шаги, - Джеймс Кирк  и  Леонард  Маккой  пришли  для  серьезного
разговора. Он ждал этого разговора и боялся его.
   - Спок, - начал Кирк, - что случилось? Вы знаете этого вулканца? Что вы о
нем знаете?
   "Да", - чуть было не сказал Спок, но сомнение остановило его:
   - Я не уверен. Изображение на экране было не совсем чистым.
   - Но он показался вам знакомым? - настаивал Кирк.
   Спок шумно выдохнул, готовый к капитуляции. Он уже знал, что еще до того,
как закончится акция на Нимбусе, ему придется рассказать о себе  и  о  своем
прошлом намного больше, чем ему хотелось бы.
   Но сейчас он говорил только то, что могло удовлетворить Кирка:
   - Он напоминает мне одного человека.., которого я знал в юности.
   - А почему я его не знаю? - поинтересовался Маккой.
   - Я не часто думаю о прошлом, - просто ответил Спок, - и  не  рассказывал
вам о нем. - Спок отклонил попытку Маккоя пошутить, тонким  юмором  сгладить
остроту неприятных ощущений. Когда-нибудь Спок  тоже  научится  пользоваться
этим оружием против стрессовых потрясений, но сейчас ему было не до шуток.
   Капитана тоже не занимал юмор, поэтому он строго спросил:
   - Спок, скажите честно, кто он?
   "Тот, кто был когда-то мне ближе, чем вы, - должен был бы сказать Спок. -
Тот, кого последние  тридцать  лет  я  считал  мертвым.  Тот,  чье  имя  мне
запрещено было даже произносить не только среди чужих людей, но  и  в  кругу
своей семьи".
   Но вместо этого он сказал:
   - Это был молодой студент, исключительно  одаренный,  обладавший  большим
умом. Предполагалось, что однажды он займет место  среди  величайших  ученых
Вулкана. Но он был... - Спок уже заметил, каким  корявым  языком,  с  трудом
подбирая слова, заговорил он, пока окончательно не зашел в тупик, не  находя
нужное слово. Тогда, порывшись в памяти, он закончил фразу:
   - Он был.., революционером.
   -  Революционером?  -  удивился  Кирк.  -  Как   вулканец   может   стать
революционером?
   Спок медлил с ответом. С ним происходило что-то  непонятное.  Память  его
как  бы  кристаллизовалась,  Превращаясь  в  нечто  отдельное  от  него,   и
напоминала ему о запрете посвящения непосвященных в тайны...
   Спок не захотел узнавать,  в  чьи  тайны  запрещает  ему  вторгаться  его
память, и осторожно ответил:
   - Знания и опыт, к которым он стремился, были запрещены верой  вулканцев.
- Он повернулся лицом к Кирку, чтобы не избегать его взгляда.
   - Запрещены? - все больше удивлялся Кирк. - А я-то думал, что вулканцы  -
терпимая раса. - Он явно не собирался отставать от Спока, пока  не  добьется
своего.
   Спок догадался об этом и снова повернулся лицом к звездам, чтобы отвечать
и не явной ложью, и не полной  правдой,  отделываясь  отдельными  правдивыми
деталями:
   - Вулканцы - терпимая  раса,  но  он  отвергал  логическое  воспитание  и
принимал животные страсти наших предков... - На каком основании?
   - Он, верил, что ключ к самопознанию спрятан в эмоциях, а не в логике.  -
Спок, и не видя доктора, знал, что тот улыбается.
   -  Представьте  себе!  -  воскликнул  Маккой,  -  Страстный  вулканец!  Я
непременно должен познакомиться с этим парнем!
   Спок постарался не заметить восторженности доктора:
   - Когда он стал подстрекать других следовать за  ним,  то  был  выслан  с
Вулкана и.., как это?., не мог никогда вернуться.
   Ему запретили возвращаться.
   - уточнил Маккой.
   Спок не согласился, не опроверг уточнения, он просто промолчал,  надеясь,
что Кирка удовлетворили его ответы, и он не будет больше мучить  его  своими
вопросами.
   -  Очаровательно,  -  задумчиво  произнес  Кирк,  и  наступило   короткое
молчание, подарившее Споку надежду на прекращение пытки вопросами. Но  снова
раздался голос Кирка, слегка  извиняющийся  за  вторжение  в  глубины  чужой
израненной души:
   - Этот вулканец, Спок.., как хорошо вы знали его?
   Этого-то вопроса больше всего и боялся Спок - отдельной правдивой деталью
не отделаться, явную ложь не произнести, а на полную правду наложен  запрет.
Он глубоко задумался, ища и не находя выхода. И тут  на  помощь  ему  пришла
внутрикорабельная связь - голосом Ухуры она потребовала:
   - Капитан, вернитесь на капитанский мостик.
   Кирк, подойдя к микрофону связи, нажал кнопку и ответил:
   - Направляюсь к вам.
   Вместе  с  Маккоем  он  поспешил  к  выходу,  а  Спок,  созерцая  звезды,
погружался в пустоту своей прошлой жизни.
   - Спок? - окликнул его капитан. Спок с трудом заставил себя  вернуться  в
сегодняшний день и откликнулся:
   - Иду, капитан.
   Воспоминания о молодом вулканце остались при нем.

***

   Дж'Онн нашел Сибока, одиноко сидящим в отделенном закутке салона, который
едва освещался голубоватым светом, исходящим  от  старого  терминала  связи.
Вулканец был так погружен в себя, что не услышал, как вошел его заместитель.
   Дж'Онн какое-то время всматривался в лицо  своего  спасителя.  Изрезанное
глубокими морщинами, волевое, решительное, оно сейчас  излучало  не  силу  и
уверенность,  но  глубокую  скорбь,  которую  Сибок  тщательно  скрывал   от
постороннего взгляда.
   Дж'Онн был поражен. Честно говоря, он пришел сюда и  из  признательности,
которую ему было просто необходимо выразить, и потому, что он и раньше видел
печаль в глазах вулканца. А если человек помогает другим, излечивает  их  от
боли, пытается указать погибающим людям путь к спасению, такой  человек,  по
мнению  Дж'Онна,  не   должен   страдать.   Это   было   бы   высшей   мерой
несправедливости.
   И он пришел сюда  для  того,  чтобы  помочь  своему  спасителю.  Как  это
сделать, он не знал и потому не очень уверенно шагнул вперед.
   Сибок резко повернул голову, бросил быстрый  взгляд  на  Дж'Онна.  В  его
взгляде не было ни удивления, ни испуга, словно он ждал кого-то. А  на  лице
не осталось и следов печали.
   "Может быть, - подумал Дж'Онн, - я вообразил себе невесть что?"
   - Привет, Дж'Онн, - спокойно произнес Сибок, но не улыбнулся, что он  так
часто и легко делал.
   - Я пришел, чтобы от  имени  всех  нас  выразить  тебе  благодарность  за
свободу, которую ты нам дал, - выпалил  Дж'Онн  первое,  что  пришло  ему  в
голову, оттягивая время и собираясь с духом, чтобы  сказать  то,  что  хотел
сказать. - Ты помог нам справиться с нашим горем и спас от  смерти  -  меня,
других поселенцев и даже дипломатов. Я со многими встречался и все, с кем бы
я ни разговаривал, говорили о тебе. Но...
   - В громких  словах  скрывается  или  тихая  ложь,  или  нерешительность,
Дж'Онн. Говори прямо, зачем пришел, - прервал Сибок, глядя в какую-то одному
ему видимую точку и погрузившись в собственные мысли.
   - Ты прав, Сибрк, но ты прервал меня. А я как раз и хотел сказать о  том,
что ты никому не говорил о себе, о своей  боли,  которую  замечают  в  твоих
глазах. И я пришел сюда, чтобы помочь тебе, хоть  и  не  знаю,  что  я  могу
сделать для этого.
   Переведя свой взгляд на Дж'Онна, Сибок  посмотрел  на  него  так,  словно
впервые увидел, как бы оценивая, на  что  он  способен,  а  потом  заговорил
ровным, бесстрастным голосом:
   - Мне была дарована милость нести в одиночестве и свою собственную  боль,
и боль других людей. Я очень хорошо знаю, что такое смерть и все связанное с
ней: обман, унижение, обессмысливание жизни, холод, голод, болезни.  Поэтому
я старался помогать всем, кого бы ни встречал. Но помочь мне, - он улыбнулся
улыбкой обреченного, - ты не сможешь. Зато ты можешь помочь всем нам достать
корабль. И этого будет достаточно. Не обременяй себя сверх меры.
   Закончив  говорить,  Сибок  внимательно  посмотрел  в  глаза  Дж'Онна   и
отвернулся, снова уставившись в одному ему видимую точку.
   Не слишком ясно представляя, что он  делает,  Дж'Онн  подался  вперед  со
своего стула, коснулся рукой плеча своего спасителя с таким ощущением, будто
он коснулся холодного, чем-то прикрытого камня, и произнес:
   - Раздели со мной свою скорбь, Сибок.
   Действительность  исчезла.  Дж'Онну  показалось,  будто  кто-то  неслышно
подкрался к нему и  накинул  на  голову  черное  покрывало,  оставив  его  в
темноте. Но темнота была проницаемой: в  ее  неопределенной  дали  светилась
крохотная точечка света. От  точки  нельзя  было  оторвать  взгляда,  и  она
стремительно приближалась, увеличиваясь  в  размерах,  приобретая  форму  не
правильного круга. Круг приблизился на привычное для  человеческого  взгляда
расстояние и неподвижно застыл, как на экране.
   Удивленный Дж'Онн наконец-то увидел, почему круг имел не правильную форму
- это был не круг, а человеческое лицо, женское лицо с распущенными  темными
волосами, как будто со знакомыми чертами  лица  и  проницательными  большими
глазами, излучающими таинственный свет, свет силы и доброты. У женщины  были
глаза Сибока!
   Кто-то подсказал Дж'Онну, что женщина - мать Сибока, а ее имя -  Т'Ри.  И
как на экране легко  меняются  кадры,  так  и  лицо  женщины  сменила  целая
картина: та же самая женщина сидит в сумеречном синеватом свете  в  каком-то
помещении. Сидит как будто на полу или на  небольшом  возвышении.  Маленький
ребенок обхватил ее шею и всхлипывает, потом, не  разжимая  своих  тоненьких
ручонок, чуть отстраняется  от  матери  и  с  убежденностью  и  уверенностью
взрослого мужчины заявляет:
   - Клянусь тебе всеми Магистрами, я увезу тебя в Ша Ка Ри.
   И снова картина. Да не картина, а объемная, наполненная всеми  признаками
действительной жизни панорама: молодой Сибок стоит перед массивной  каменной
дверью.
   Самосознание Дж'Она, его собственное "я" растворилось в другом "я"  -  он
смотрел на мир, жил в нем, боролся  глазами,  чувствами  и  мыслями  Сибока,
сущностью  Сибока...  .Была  ночь,  когда  Сибок  задумал   совершить   свое
преступление, за которое впоследствии его навсегда  выслали  с  Вулкана.  Он
стоял в темных, похожих на пещеру, глубинах подземелий Гола  со  смотрителем
Сторелом, охранявшим мрачный каменный провал входа в Зал Древней Мысли.
   Внутри, в безмолвной тишине Зала, его ждал дух матери.
   За прошедшие два  мирных  века  должность  Смотрителя  стала  не  столько
необходимой, сколько традиционной. Но были времена в истории Вулкана,  когда
эта должность считалась не только почетной, но  и  весьма  опасной:  многие,
очень многие могли рискнуть всем - и высылкой, и даже смертью -  ради  того,
чтобы получить доступ в великий Зал, к его сокровищам.
   В ту ночь Сибок  тоже  решил  рискнуть.  Он  хоть  и  был  молод,  но  по
вулканским стандартам считался взрослым мужчиной и знал, на что он идет.
   Он пришел сюда по случаю первой годовщины смерти его матери и  погребения
ее духа в Зале Древней Мысли. Подобно всем  Верховным  Магистрам,  жившим  и
умершим до нее,  катра  Т'Ри  -  ее  единственная  в  своем  роде  сущность,
содержащая все знания, которые она вобрала в себя за всю свою жизнь, -  была
помещена в специально изготовленное для этого хранилище, где и останется  на
вечные времена, чтобы другие адепты могли придти к ней за советом, набираясь
мудрости.
   Сибок полностью открыл свой  разум  перед  Дж'Онном,  и  это  было  актом
посвящения Дж'Онна в тайное тайных святынь и верований Вулкана, и ему  стали
понятны причины того, что произошло много лет назад: падение и  позор  Т'Ри,
маниакальная привязанность, которую мать и сын взаимно  чувствовали  друг  к
другу, скрепленное клятвой обещание мальчика взять мать с собой  и  привести
ее к Источнику, к Ша Ка Ри.
   Дж'Онн знал эту легенду, но у ромулан Источник назывался  Ворта  Вор.  Но
ничего подобного вулканскому мистицизму он не знал, и его поразила сама идея
Верховного Магистра, возможность вечного хранения знаний Магистра.
   Из всех Верховных Магистров Т'Ри была едва ли  не  самой  почитаемой  при
жизни. И все-таки отделение ее катра от умирающего  тела  было  совершено  в
секрете, в спешке и без церемонии, которой неизменно сопровождались  проводы
Магистра. Ее ересь стоила ей не только звания, но и свободы.
   После свержения и отлучения матери его, вопреки данному обещанию,  отняли
у нее, и он не знал ни где она, ни что с ней. Ему  даже  не  позволили,  как
другим членам семьи, присутствовать при переселении духа.
   Целый год потребовался колинару для смягчения их ненависти к Т'Ри  и  для
признания того факта, что сын для матери ближе и дороже  всех  родственников
вместе взятых. А может быть, просто побоялись нарушить священную традицию  и
на годовщину смерти матери разрешили  посетить  Зал,  побеседовать  с  катра
матери. Но не одному - под присмотром смотрителя Сторела.
   И вот он стоял в сумрачном горле  горы  со  Сторелом  и  ждал  в  течение
долгого часа, когда все колинару разбредутся по своим кельям.  Ему  не  надо
было столько времени, чтобы собраться с духом и решиться на  то,  о  чем  он
давно мечтал, - все было обдумано, и все решено.
   Он знал, что для свершения задуманного ему предстоит покинуть  Вулкан,  и
не боялся будущего наказания. Здесь, на Вулкане, не останется ничего  ни  от
его матери, ни от него, потому что он принесет себя в жертву  ей,  растворит
свое сознание в ее сознании и начнет поиски.
   Задолго до своей смерти она рассказала ему, что древние сообщили ей,  где
находится Ша Ка Ри, но этот секрет она должна унести с  собой  в  могилу.  И
вот, наконец, он пришел и за секретом, и за своей матерью.
   Помимо изгнания  ему  угрожает  еще  и  безумие,  потому  что  слияние  с
отделенным от тела духом - крайне  рискованный,  применяющийся  лишь  раз  в
столетие акт. Но Сибок почти уверен в благополучном для себя  исходе  -  его
способности к самоконтролю намного выше способностей среднего адепта, а  его
потребность в Т'Ри, потребность в матери ни с чем не сравнима.
   Он внимательно приглядывался к стоявшему рядом  с  ним  вулканцу.  Сторел
выглядел болезненно, с белыми, как его одеяние, волосами. Он  физически  был
бессилен перед молодым и здоровым  Сибоком.  Но  исход  предстоящей  схватки
решала не физическая сила, а сила разума. И рядом с Сибоком стоял  достойный
противник - в среде колинару смотритель считался искуснейшим адептом, вторым
после Верховного Магистра.
   При всей своей решимости Сибок медлил прибегать к насилию. Но иного  пути
не было: Сторел обладал знаниями,  необходимыми  Сибоку  -  он  знал  точное
местонахождение врекатра его матери, шар, приютивший ее неосязаемые останки.
Зал  Древней  Мысли  представлял  из  себя  безбрежный  запутанный  лабиринт
галерей; заполненных тысячами таких шаров. Сибок мог убежать  от  Сторела  и
попусту потратил бы время, блуждая по лабиринту в поисках врекатра матери.
   Дождавшись,  когда  все  вокруг  погрузилось  в  тишину,  Сибок  окликнул
смотрителя:
   - Сторел.
   Старый вулканец молча гюсмотрел на него. Так же молча Сибок  сфокусировал
свой гипнотизирующий взгляд на добрых, почти божественных, глазах Сторела.
   "Раздели со мной мою боль!" - попросил Сибок взглядом,  не  произнеся  ни
одного слова вслух.
   "Нет", - машинально отпрянул смотритель  от  опасного  взгляда  Сибока  и
мысленно стал призывать на помощь адептов.
   Сибок протянул руки, обхватил ими голову Сторела и  вошел  в  его  разум,
прокладывая путь сквозь охранительные  щиты  мысли,  стирая  все  призывы  о
помощи.
   Это был жестокий акт, он мог нанести неизлечимые раны разуму Сторела.  Но
приступ жалости заглушила радость подступающей победы -  его  духовные  силы
оказались выше сил смотрителя. Настолько выше, что он теперь мог взять любую
информацию от Сторела без дальнейшей борьбы,  а  значит,  и  без  вреда  для
старика.
   Силы его были безграничны! Это опьяняло  Сибока...  Он  выжал  из  мозгов
Смотрителя все, в  чем  нуждался:  превосходно  ясный  вид  зала,  интерьер,
которого Сибок никогда не видел, и место.
   Сибок вышел из головы Сторела и подхватил  его  падающее  тело  -  старый
вулканец потерял сознание. Осторожно опустив его на  пол,  Сибок  не  тратил
время на угрызения совести - что сделано, то сделано, и потеря сознания - не
потеря разума. Ради верности к своей матери Сибок был готов и на большее.
   Он подошел к массивной двери и толкнул ее со всей силой. Дверь  медленно,
со скрежетом камня о камень, открылась, и Сибок вошел в Зал.
   Открывшийся  вид  наполнил  его  почтительным  благоговением.  Перед  ним
простиралась высокая бездонная  пещера,  заполненная  светящимися  врекатра,
таившими в себе знания устремленных в бесконечность веков. Все  пространство
огромного подземелья заливал свет бесчисленных силовых щитов,  установленных
в хранилище.
   Сибок легко бежал по проходу мимо тысяч сфер живого света, пока не увидел
то, что ясно было запечатлено в сознании Смотрителя.
   Он остановился. Перед ним, уютно устроившись на полированном черном камне
горной породы, поднимался до уровня груди пьедестал из эбенового дерева,  на
котором мелко-мелко вибрировал шар из оникса - врекатра его матери.
   "Т'Ри" - только и всего, что прочитал на вершине шара  Сибок.  Шрифт  был
древневулканский, простой, но сами буквы, искусно вырубленные из  кристалла,
подобного алмазу, и как бы влитые  в  форму  тонких  стенок  шара,  сверкали
тысячами огней и слепили глаза.
   Опустившись на одно колено перед шаром, Сибок протянул к нему обе руки. В
кончики  его  пальцев  мгновенно  впились  тонюсенькие,  остро  покалывающие
иголки. Но это ощущалось не сильнее,  чем  покалывание  острых  лучей  звезд
ночного неба. Тогда он положил ладони на поверхность шара, и в ушах  у  него
зазвенело от соприкосновения с энергией..,  он  не  знал,  как  назвать  эту
энергию. Энергией поля или неиссякаемой энергией разума его матери?
   Не вкладывая никакой мысли в свое послание, он направил в шар одно слово:
   - Мама...
   Ответ пришел немедленно, такой радостный и такой сильный, что Сибок начал
шумно ловить воздух открытым ртом и едва не опрокинулся на спину.
   - Шайв...
   Он обнял шар обеими  руками  и  беззвучно  заплакал,  не  роняя  слез,  и
разговаривая с ней, не произнося слов:
   - Мама, я пришел, чтобы сдержать свое обещание, данное тебе.  Ты  слышишь
меня, мама? Скажи мне, где Ша Ка Ри, и я возьму тебя туда с собой.
   Она  ответила  не  мыслями  и  не   образами,   а   бесконечной,   полной
благодарности любовью. Такая любовь не нуждалась ни в мыслях, ни в  образах.
И он наслаждался ею - материнской любовью.
   Потом Т'Ри помогла ему увидеть то, что его интересовало. Но это  было  не
то спокойное видение, каким  она  когда-то  поделилась  со  своим  маленьким
ребенком. От своего уже взрослого сына мать не утаила ничего. Но и  взрослый
сын не выдержал испытания.
   ...После всего увиденного Сибока охватил  страх.  Безудержный,  ничем  не
объяснимый,  бес