- Мама, погоди. Если еще до того, как ?Эмбервилл? будет продана, я сумею показать тебе, что компания не несет убытков из-за ?Би-Би?, что она стоит столько же, сколько стоила бы и без моего журнала, ты смогла бы пересмотреть свое решение о продаже?
     - Прежде всего, ты не знаешь, как отнесутся к этому Тоби и Джастин. Как относимся к этому Каттер и я, тебе уже известно. Нет, Мэксим, я не могу обещать тебе ничего.
     - А если я не стану просить тебя обещать мне пересмотреть свое решение, если - пока за эти три месяца не истекли - я просто приду к тебе и предложу снова подумать об этом?.. - буквально взмолилась Мэкси.
     - Боюсь, дорогая, что ответом тебе снова будет ?нет?. Но все равно тебе, конечно, не возбраняется прийти и попросить.
     Голос Лили звучал почти нежно. Ей трудно было отказать Мэкси наотрез: очевидно, что на сей раз дочь искренне увлечена и рассуждает вполне разумно. Да и какой вред может причинить простое разрешение ?попросить? о том же самом? Ведь ясно же, что Мэкси не сможет добиться невозможного, издавая свой журнал без денег. Так что если она, Лили, не станет настаивать, чтобы дочь немедленно согласилась с ее решением о продаже, мучительный для них обеих разговор наконец-то закончится. Ей ведь до ленча надо уточнить меню предстоящего званого обеда.

***

     - Куда сейчас, мисс? - спросил Эли.
     - В ?Эмбервилл?,- бросила Мэкси.
     Ей надо срочно переговорить с Пэвкой. Это единственный, кто может хоть что-то посоветовать. В журнале все будут ждать советов от нее, их главного редактора, но в совете нуждается она сама. Нуждается так, как еще ни разу в жизни. Господи, только бы он сейчас был на месте, а не сидел с каким-нибудь издателем за очередным ленчем, который вполне мог тянуться часами, почти как в Голливуде. Она должна обсудить с ним новый поворот событий еще до того, как начать переговоры с банками, чтобы раздобыть деньги на издание журнала. ?Би-Би? будет выходить, чего бы ей это ни стоило.
     - У себя? - с тревогой спросила она у секретарши Пэвки, влетая в приемную.
     - Он в кабинете вашего отца,- ответила та, и в ее тоне Мэкси уловила озадаченность.- Уже целых полчаса. Просил, чтобы я ни с кем его не соединяла. Но вас он, конечно, принять не откажется. И если я просто постучу...
     Мэкси испарилась еще до того, как секретарша успела подняться. Сломя голову мчалась она по коридору к двери кабинета, куда со времени смерти Зэкари Эмбервилла никто не входил и где все оставалось таким, как было при отце.
     - Пэвка? - тихо обратилась она к нему.
     Он стоял у окна спиной к двери, опустив голову, тяжело опершись обеими руками о подоконник. Таким беспомощным она еще никогда его не видела. При звуке ее голоса Пэвка обернулся: в его живых понимающих глазах она не увидела привычного выражения удовольствия и легкого подтрунивания. Взгляд был тяжелым, должно быть, таким же, как у нее самой. В нем сквозила глубокая печаль. А ведь он не мог еще знать о предстоящей продаже ?Эмбервилл?. Лили ведь сказала, что пока об этом известно только членам их семьи.
     - Ты наверняка получила один из этих меморандумов? - спросил Пэвка, вместо приветствия протягивая ей лист бумаги.
     - Нет. Мне никто ничего не посылал. Во всяком случае, на бумаге. Ты что, даже не хочешь меня поцеловать?
     - Поцеловать? - откликнулся он глухо.- А я что, еще не здоровался с тобой?-И он клюнул ее в щеку, что было совсем не похоже на его всегдашние теплые объятия.
     Впервые после того, как Мэкси отправилась к Лили, она ощутила неподдельный ужас.
     - Прочитай, что здесь написано,- настойчиво продолжал Пэвка, передавая ей памятку вице-президента компании, ведавшего финансовым управлением. В записке перечислялись все изменения и сокращения, которых накануне потребовал от Оксфорда Каттер. Они были разосланы главным редакторам, заведующим издательскими отделами и художественным редакторам всех изданий ?Эмбервилл пабликейшнс?. Мэкси молча прочла этот перечень. О предстоящей продаже компании в записке не было ни слова.
     - Я намерен увольняться,- заявил Пэвка с неожиданной резкостью.- У меня нет власти отменить эти распоряжения, но позволить, чтобы мое имя как-то с ними связывалось, я отказываюсь. Использовать самых дешевых журналистов и фотокоров! Сократить число цветных вкладок! Отказаться от фотомоделей в пользу портретов одних знаменитостей! Печатать вместо передовиц статьи наших рекламодателей! Использовать низкосортную бумагу и жить на том старье, которое хранится в картотеках, включая и то, что в свое время было отвергнуто как не соответствующее нашим же критериям! Этот меморандум гнусен, Мэкси. Гнусен! - Голос Пэвки дрожал от ярости и отчаяния.
     - Прошу тебя, сядь и давай поговорим,- умоляюще воскликнула Мэкси, на время даже позабыв про свой ?Би-Би?, настолько постыдным было все то, что она только что увидела собственными глазами.
     Они опустились в потертые кожаные кресла, стоявшие возле стола Зэкари Эмбервилла, и замолчали. Как ни были они взбешены и озадачены, замолчав, оба ощутили: в кабинете что-то происходит. Причем ощутили тотчас же. Вокруг них происходило нечто, явно не нуждавшееся в человеческом присутствии. Нечто, могучее и радостное, таилось в самих стенах этой комнаты. Этим нечто, они поняли, была висевшая, казалось, в воздухе их почти физическая память о Зэкари Эмбервилле. Память, рисовавшая его таким же радостным и полным кипучей энергии, каким он запомнился им и в тот последний раз, когда они его видели. Пэвка и Мэкси глубоко вздохнули и впервые улыбнулись друг другу. Но начинать разговор ни тот ни другая не решались. В большой, обитой деревянными панелями комнате, как всегда, царил беспорядок, а на стеках были развешены оригиналы самых удачных обложек и знаменитых фотографий из тех, что в разные годы публиковались в журналах Зэкари Эмбервилла, вперемежку с фото, подписанными президентами Соединенных Штатов, писателями, художниками и фотографами. И нигде ни одного снимка самого Зэкари! Между тем его голос, возбужденный, насмешливый, вибрирующий, живой голос, по-прежнему эхом отдавался в этих стенах, а его неуемная жажда совершенства, громкий, словно шедший из живота, смех, шумные крики, которыми он приветствовал любое удачное предложение своих сотрудников, сама его неудержимая энергия, так и бившая через край и переполнявшая каждый из журнальных номеров, которые он за свою жизнь выпустил,- все это по-прежнему продолжало жить своей собственной жизнью уже без него.
     - Пэвка,- наконец выговорила Мэкси,- я правильно считаю, что стоимость той или иной компании определяется тем, какую прибыль она приносит на момент продажи?
     - Обычно да. Но почему ты спрашиваешь?
     - Если,- продолжала Мэкси, не отвечая на вопрос,- ты уйдешь, то журналы будут выходить в том виде, как хочет Оксфорд. Сколько времени пройдет, прежде чем вся эта экономия скажется на повышении прибылей?
     - Три месяца, когда надо будет представлять очередной балансовый отчет. Но, Мэкси, разве в этом дело? Да, журналы будут выходить, но это будут уже не те журналы. Мы сразу это почувствуем, как только приступим к работе над новыми номерами. Через какое-то время эту разницу увидят и читатели, на какие бы ухищрения мы ни шли. Да, читатели сразу не поймут, в чем именно состоит эта разница - и в ?Семи днях?, и в ?Домашнем кругу?, и во всех других изданиях. Но они уже не будут ждать очередного номера с прежним нетерпением, не будут читать статьи с прежнем чувством удовлетворения. Пройдет год - и читатели либо смирятся с нашими журналами в их обедненном и урезанном виде, как это бывает на потребительском рынке, либо начисто отвернутся от них и перестанут вовсе покупать. Мы всегда стремились отвечать самым высшим критериям совершенства в своем деле, но этому меморандуму на совершенство попросту наплевать.
     - Мать вообще намерена продать ?Эмбервилл пабликейшнс?, исходя из показателей следующего финансового отчета,- бесстрастно произнесла Мэкси.
     - А... - вздохнул Пэвка, и в этом вздохе выразились великая печаль и разочарование.- Вот, значит, откуда этот меморандум. Я мог бы и сам догадаться. Какой же я дурак, что сразу не сообразил. Это же единственное объяснение того, зачем понадобилось уничтожать все созданное твоим отцом. Но я все равно поражен, что она пошла на этот шаг. Журналы можно было продавать и такими, какие есть, ведь они наша гордость. И тогда в их продаже не было бы ничего зазорного, если уж ей так понадобилось с ними расстаться.
     - Но тогда они принесут меньше денег?
     - О да, меньше, но все равно достаточно для любой семьи до скончания века,- заметил он с горечью.- Заявление об уходе они получат от меня через час. Уверен, уйдут и многие другие. Знаешь, зачем я здесь? Чтобы укрыться от лавины возмущенных звонков. Люди не понимают, что даже я ничего не могу со всем этим поделать. Вскоре редакторы, которые имели честь хорошо знать твоего отца, то есть те, кто составляет нашу главную опору, решат, что не хотят иметь с новой политикой ничего общего. Может быть, они уже пришли к такому выводу. К тому же все это настоящие зубры, которые знают, что им все равно грозит неизбежное изгнание, как только ?Эмбервилл? окажется в чужих руках. Новые владельцы, кто бы они ни были, наверняка захотят изменить лицо журналов в соответствии со своими вкусами, а для этого им понадобятся новые люди. Через несколько лет никто и знать не будет, что эти журналы когда-то были частью ?Эмбервилл пабликейшнс?, хотя, возможно, они и сохранят прежние названия. Собственно, речь сейчас как раз идет о продаже этих названий.
     - Но откуда такая уверенность, что новые хозяева не захотят оставить старых сотрудников? Ведь они-то и сделали журналы известными!
     - О, Мэкси, ну, может быть, они все же прислушаются к голосу разума и попытаются кое-кого из редакторов сохранить. Но хорошие главные не могут не тратить деньги на свои издания, а меморандум им это запрещает. Когда продается компания, созданная руками одного человека, из нее уходит основное - ее душа, если угодно. Уходит дух ее основателя, и то, о чем ему мечталось, никогда не сможет вернуться. И процесс уже начался - с появлением этого меморандума. Но твоя мать, Мэкси, твоя мать! Как она могла? Да пока ?Эмбервилл пабликейшнс? жила, жил и твой отец.- Пэвка покачал головой даже не с грустью, а с чувством, несравненно более глубоким: он явно вспоминал о том, с какой верой и надеждами на будущее начинали они вдовоем с Зэкари свои приключение - почти четыре десятилетия назад.
     Мэкси медленно поднялась с места, прошла несколько шагов, отделявших ее от стола Зэкари, и села на стул, на котором, кроме отца, никто никогда не сидел. Она перебирала в уме все услышанное от матери. Будущее ?Би-Би? было лишь небольшой частицей той загадки, разгадать которую она все это время пыталась. На ее глазах шло сознательное разрушение всего построенного Зэкари Эмбервиллом здания. Здания, оставшегося стоять нетронутым и после смерти его творца в течение уже целого года. Здания, готового простоять еще гораздо дольше, поскольку в нем остаются люди, преданные Зэкари и способные развивать его идеи. Итак, шесть процветающих могущественных изданий должны быть низведены до нижайшего уровня, а затем проданы - неизвестно почему. Дело всей жизни Зэкари безжалостно разрушалось, дело, ради которого жил ее отец! А ведь девиденды от ?Эмбервилл пабликейшнс? до сих пор позволяют всей его семье жить в роскоши и делали бы это до тех пор, пока люди продолжали читать журналы.
     Каттер. Только он оказался бы в выигрыше от разрушения памятника, каким являлась ?Эмбервилл пабликейшнс?, увековечившая дело ее отца. Каттер. Все, что она знала о нем, в чем имела воможность убедиться лично или о чем смутно догадывалась, инстинктивно подозревала, все, что она, Тоби и Джастин думали о младшем брате Зэкари, женившемся на их матери, все это по капле собралось теперь в тучу, которая поспешно обретала форму, угрожающе сгущалась. Имя этой тучи было ненависть. Даже скорее зависть, еще более сильная, чем ненависть. Сперва она заставила его взять в жены их мать. Затем задушить в зародыше последнее детище Зэкари - три журнала, еще не успевшие как следует встать на ноги. И наконец, сейчас - выпустить кишки из журналов, составлявших славу и гордость ?Эмбервилл пабликейшнс?, и как можно скорее от них избавиться. Только зависть могла продиктовать все эти поступки, только смерть ее отца могла развязать ему руки, с тем чтобы сначала обезобразить, а потом и предать дело, в которое отец вложил всю свою жизнь. Дело, которое сам Каттер никогда бы не осилил.
     Нет, она не позволит ему этого!
     - Пэвка, не увольняйся с работы, прошу тебя,- взволнованно произнесла Мэкси.- Ради меня. Я решила сделать все, чтобы продажа не состоялась. Думаю, что смогу убедить мать не делать этого. Если бы ты смог успокоить страсти и уговорить людей оставаться на своих местах в течение нескольких месяцев; если бы они сумели проводить все предлагаемые меры экономии как можно медленнее и вместе с тем изобретательнее, чтобы окончательно не погубить октябрьские и ноябрьские номера, а произвести лишь косметические изменения; если бы вам всем удалось саботировать все, что будет требовать Оксфорд, чтобы он на стену лез из-за каждого пустяка, а вы между тем под шумок заказывали статьи и фото лучшим из тех, кто вам лично известен; если бы вы могли начать это даже не с сегодняшнего, а уже со вчерашнего дня; если все будет именно так, я даю бой Каттеру.
     - Каттеру?
     - Это ведь не матери моей пришло в голову, Пэвка. Каттер внушил ей все, уверяю тебя. Без его влияния ничего бы не было.
     Пэвка приблизился к столу и серьезно, в упор взглянул на Мэкси. В его взгляде не было обычного шутливого заигрывания и восхищения ею, всегда отмечавшего их взаимоотношения. Она сидела сейчас там, где он привык видеть одного только Зэкари Эмбервилла, сидела на удивление спокойно, уверенно, как будто унаследовала это место по праву. Он, Пэвка, не осмелился занять этот стул, а она, Мэкси, сделала это, даже не задумавшись. Никогда не говорила она столь твердо, разумно, никогда в голосе ее не звучали холодная решимость, собранность и сила. Пэвка и помыслить не мог о подобном, настолько это казалось невозможным. Это была уже не та девочка, которую он знал, бегавшая за ним по пятам и привыкшая жить так, словно ее жизнь - бездонный мешок, полный разноцветных леденцов: лизнет один-другой - и бросит, чтобы успеть перепробовать все. После ее возвращения, подумалось ему, они виделись крайне редко, и месяцы, истекшие с того страшного заседания правления, изменили ее неузнаваемо. Она не стала выглядеть старше, не об этом шла речь. Она просто стала зрелой. Мэкси Эмбервилл превратилась в женщину.
     - Зачем понадобилось давать Каттеру бой? Ведь если все пойдет, как он задумал, единственное, что грозит лично тебе, это что ты станешь еще богаче, чем сегодня.- В голосе Пэвки звучало предупреждение: да, Мэкси, ты. выросла, но до Каттера тебе еще расти и расти. Особенно при его нынешнем влиянии на Лили.- Я знаю, ты его не выносишь, но это еще не причина, чтобы бросаться в бой.
     - Поверь, никакой вендетты нет и в помине. Все, что я делаю, Пэвка, я делаю ради своего отца,- просто ответила Мэксн.- Я поступаю так, потому что любила его больше всех на свете, а это единственный способ, каким я могу показать, как много он для меня значил - и значит.
     - Что ж, в таком случае я также сделаю все, что в моих силах. Ради моего дорогого друга, твоего отца.
     Мэкси позвонила своим финансистам прямо из офиса Пэвки и договорила о встрече с Лестером Мейполом из банка ?Мейпол энд Мейпол?, который был ее личным консультантом еще с тех пор, как она получила юридическое право пользоваться положенными на ее имя деньгами. По пути Мэкси на сей раз думала о деньгах. Обычно об этом предмете она размышляла крайне редко. Деньги были для нее столь же естественны, как дыхание или осязание. Мать говорила сейчас о ста миллионах долларов, ио Мэкси, честно говоря, не видела, зачем ей нужны эти бешеные деньги, которые и представить-то себе трудно: ведь она и без того имеет все, что хочет. Новые миллионы только создадут новые проблемы. Сейчас она богата, но не замечает этого, как не замечаешь, что у тебя десять пальцев на руках и столько же на ногах. А эти сто миллионов - все равно что вторая голова на плечах: что с нею делать?
     В сущности, она родилась уже богатой, размышляла Мэкси, пока ее голубой лимузин, подобно змее, ввинчивался в плотный поток машин, росла богатой, и когда вынуждена была погрузиться в бедность, вернее, делать вид, что погружается, живя с Рокко, ей это пришлось явно не по душе, так что она просто приняла соответствующие меры, чтобы перестать быть бедной. Все равно что сбросить неудобные новые башмаки, которые по необходимости служили тебе во время пешеходной прогулки: Мэкси точно так же сбросила с себя давящие оковы бедности, вернувшись в привычную обстановку богатства, которая с радостью приняла беглянку. Конечно, ее отлучка и пребывание в роли сперва юной жены, а затем и матери не могли не сказаться на ее поведении: она до конца так и не погрузилась в мир интересов богатой молодой женщины, глупых дебютанток и хищных искателей богатых невест; ей оставался чуждым и вариант идеального замужества, с последующей покупкой загородного дома, собак и лошадей. Ее положение, как она считала, скорее подпадало под категорию ?взбалмошной богатой наследницы?, как это именовалось в ночных фильмах по ТВ.
     Хотя ?Би-Би? и научил ее экономии, опыт этот никак не сказался на ее собственном транжирстве. Безликие клерки в банке Лестера Мейпола по-прежнему оплачивали ее счета, и, поскольку никаких возражений от них не поступало, она продолжала считать, что денег у нее достаточно, чтобы и впредь поддерживать тот уровень жизни, к которому она привыкла: оплачивать роскошное жилье, путешествия, прислугу, готовившую, гладившую белье и убиравшую квартиру; шофера, всегда находившего в ее распоряжении, гараж, бесконечные приемы, заказы в цветочном магазине - дважды в неделю доставленные на дом цветы заменяли старые в каждой из комнат; гардероб, обновлявшийся каждый сезон, пока не сошла мода, чтобы потом забыть о нем, и, наконец, горы драгоценностей, на которые с началом выхода ?Би-Би? у нее, правда, совсем не оставалось времени. Да еще Анжелика. Конечно, Рокко оплачивал половину стоимости ее туалетов и обучения в частных школах, потому что сам на этом настоял, так что содержание Анжелики обходилось ей недорого: где-то посредине между расходами на еду и цветы. При этом дочь была для нее более необходима, чем первая, и более прекрасна, чем вторые. А ее коллекции, напомнила себе Мэкси? Антиквариат, шкатулки, старинное серебро... Часть этих вещей пришлось даже отдать на хранение - в ?Трамп-Тауэр?, куда она переехала из района Восточных Шестидесятых улиц, для них попросту не оказалось места.
     Интересно, продолжала она свои раздумья, что делают с той частью денег, которую она при всем своем желании не могла потратить на себя? Вкладывают в акции или облигации? Играют на бирже или предпочитают не рисковать и скупают ценные бумаги, действуя наверняка? Она совершенно ничего не смыслила в такого рода делах, и заниматься ими ей не было необходимости. Для этого был ?Мейпол?, которому она платила. Как бы то ни было, но денег у нее должна быть целая куча. А человек, у которого столько денег, всегда может достать их еще больше, это известно каждому.

***

     Лестер Мейпол посмотрел на Мэкси, как будто это был гибрид русалки и грифона - мифическое создание, неожиданно представшее перед ним во плоти и к тому же обрушившее на него град вопросов. Вопросов, вообще-то совершенно логичных, если бы не одно обстоятельство: Мэксим Эмбервилл всегда тратила сполна все свои деньги - как те, что были в свое время положены отцом на ее имя, так и те, что полагались ей в качестве дивидендов от ее доли в ?Эмбервилл пабликейшнс?. Да, она не выходила за пределы того, что ей причиталось, но не более того. Между тем она почему-то считала, что у нее оставались какие-то излишки, хотя на