рживать, продолжая ласкать распростертое под ним тело, но не слишком приближаясь к нему, он прижал ее к себе, положив одну руку под голову. Затем, взяв в рот палец другой руки, он как следует смочил его слюной и, действуя со всей нежностью, на какую был способен, начал мокрым пальцем раздвигать волосы, чтобы добраться до потайного входа во влагалище. Найдя его, он медленно, миллиметр за миллиметром, стал продвигать палец вглубь, не отрывая глаз от ее лица, чтобы увидеть там первые признаки боли или страха. Но выражение ее лица не менялось, хотя губы снова были плотно сжаты, а зубы стиснуты. Зэкари снова и снова смачивал слюной палец, каждый раз снова с осторожностью возвращаясь в теплое дупло и беспрепятственно проникая в него все глубже - до тех пор, пока палец не мог уже продвигаться дальше. Наконец он почувствовал внутри влагу, но сразу не понял, откуда она взялась: может, он занес ее сам? Так или иначе, но Зэкари решил, что сейчас уже может войти в нее. Упершись коленями и локтями, чтобы не обрушиться на Лили всей тяжестью своего тела, он осторожно приблизился к ней, чтобы лишь округлившаяся и набухшая от прилива крови головка члена могла коснуться нежных губ влагалища. Потом он позволил члену войти внутрь - сперва меньше чем на дюйм, потом еще на полдюйма. Медленно, нечеловечески медленно, совершал он это вхождение. От напряжения на лбу Зэкари выступили капли пота. Все это время он изучал малейшие движения ее лица, чтобы увидеть, когда ему надо будет выйти, потому что ей станет слишком больно. Но выражение Лили не менялось, разве что дыхание стало чуть более учащенным.
     Она не двигалась. Лежа под ним, она спокойно позволяла ему входить все глубже. Прошло несколько минут - и он почувствовал, что вошел в нее целиком. Весь его член был сейчас там, внутри, дрожа от нетерпеливого ожидания. И _ тогда Зэкари, распрямив ноги, смог прижаться своим животом к ее; теперь только локти удерживали его от того, чтобы обрушиться на распростертое под ним тело.
     Он чувствовал, как все больше наливается силой и растет его член, хотя сам Зэкари лежал не двигаясь: нежное, горячее и упругое естество завораживало его. Он кончил, так и не сделав больше ни одного движения. После мучительного воздержания последнего часа его сперма низверглась сама подобно водопаду. Все произошло мгновенно, как у животных.
     Сердце его стучало, как молот, и на какое-то мгновение Зэкари совсем забыл про Лили. Придя в себя, он тут же сполз с ее живота и, взяв на руки, в порыве благодарности стал покрывать ее лицо поцелуями - то были сумасшедшие поцелуи, смешанные со слезами, которых он не мог сдержать. Лили оставалась бесстрастной, да он и не рассчитывал, что она возбудится. Пройдет еще немало дней, он будет предельно внимателен и постепенно сможет помочь ей получать от секса удовольствие. Сейчас, однако, его больше всего поражало ее мужество: она не стала цепляться за свою девичью скромность, чтобы заставить его почувствовать себя грубым животным. Его до глубины души растрогала готовность Лили позволить ему овладеть ею - единственными признаками усилий, которые ей пришлось над собой сделать ради этого, оставались закрытые глаза.
     - Я не сделал тебе больно? - произнес он.
     - Нет, конечно.- Лили наконец открыла глаза и улыбнулась ему.
     Откуда было ему знать, что ее тело давно приучено не только принимать, но даже приветствовать боль? Откуда было догадаться, что новые, только что испытанные ею чувства - ничто в сравнении с мучениями, какие ей приходилось испытывать, разнашивая новые балетные тапочки? По многу часов ежедневно, начиная с восьмилетнего возраста, она жила с этим чувством, приученная улыбаться: для танцоров, как и для любого атлета, боль становится неизбежным спутником жизни.
     Честно говоря, сама Лили ожидала от своей брачной ночи совсем другого: в ее представлении все происшедшее должно было быть грубым и возбуждающим, еще более захватывающим, чем то состояние, которое наступало, когда партнер неожиданно поднимал ее на головокружительную высоту. Она ждала дуэта двух тел, дуэта, после которого оба ?исполнителя?, как бывает во время удачного выступления, чувствуют себя вконец выпотрошенными, не. могут двинуть ни рукой, ни ногой и с них градом льет пот.
     И вот вместо всего этого какие-то затянувшиеся объятия, робкие попытки изучения ее тела - тела, которое сама она считала простым средством для выражения тех или иных чувств и чьей наготы давно уже перестала стесняться. Боже, как ей хотелось, как надо было, чтобы ею действительно овладели, чтобы ее использовали, покорили, безжалостно окунули в мир, неведомый ей доселе. Тот мир, о существовании которого она знала из разговоров между хихикавшими подружками, который неудержимо манил ее к себе, хотя она и отвергала его.
     Кажется, она все сделала правильно, решила Лили: ведь никто не учил ее, какие именно движения надо было делать, какие позы принимать, а ее неподвижность должна была послужить для Зэкари сигналом, что ему все дозволено. Ей было невыносимо ощущать свою неловкость, не знать, что делать со своими мускулами, но всему этому научить ее мог один лишь Зэкари. У него есть опыт, подумала Лили, проваливаясь в сон. Он научит ее осознать важность секса. Она же, со своей стороны, сделала все, что могла. Пусть он теперь поможет ей испытать чудо. Да, чудо, еще более волнующее, чем аплодисменты.

***

     Новобрачные возвратились на Манхэттен после десятидневного пребывания в Париже. Зэкари еще ни разу так надолго не отлучался с работы. Прошло уже почти полтора месяца с того момента, как он отправился в Лондон, но, если не считать мимолетных визитов в лондонское и парижское бюро, ему так и не удалось познакомиться с их работой, ради чего, собственно, и затевалась вся поездка. Впрочем, он был так счастлив, что совсем не огорчался.
     Каждую из десяти ночей их сокращенного медового месяца он занимался с Лили любовью, проводя долгие, тихие, безмятежные часы, казавшиеся неспешным, дюйм за дюймом исследованием незнакомой местности, залитой лунным светом. Лили, часто думалось ему, подобна мелодии - восхитительной мелодии в минорном ключе, которую никто, кроме него, не слышит.
     Не было случая, чтобы Лили не захотела чего-нибудь ему позволить, кроме одной ночи, когда он попробовал коснуться ртом ее лобка. Она тут же прикрыла это место руками, но затем отвела их. Поняв, что Лили еще не готова к этой последней интимности, Зэкари оставил свою попытку. Скоро - он знал это - придет день, когда терпение и нежность возьмут свое - и Лили сумеет получать от всего этого удовольствие. Дело не в том, что секс ей не нравится, убеждал себя Зэкари, просто она еще не научилась расслабляться. В конце концов, это лишь вопрос времени. Главное, никогда не забывать, что ей всего восемнадцать, она почти ребенок, а теперь стала женой двадцатидевятилетнего мужчины. Уверенность в том, что Лили с готовностью отдается ему каждую ночь, позволяла Зэкари смягчать проявление грубости, не спешить добиться своего, избегая малейшего движения, которое могло бы в глазах чувствительной девушки выглядеть слишком низменным, слишком резким, слишком пугающим.
     После первой ночи он убедился, что одного раза ему недостаточно и требуется войти в нее вторично: сама ее неподвижность действовала на него возбуждающе, как если бы он принял сильное стимулирующее средство. Удовлетворив сразу же свое желание, он мог затем оставаться в ней гораздо дольше, лежа без движения, прислушиваясь к ровному дыханию, нежно целуя ее, в то время как его член сам по себе становился все тверже, а он лишь слегка прижимался в заключительный момент своими бедрами к ее, чтобы не причинить ни малейшего вреда бесконечно хрупкому и молчаливо отдающемуся ему существу, которое было теперь его женой.

Глава 5

     Каттер Эмбервилл решил выбрать себе колледж в Калифорнии, а не оставаться четыре года на Восточном побережье. Пусть его и брата разделяет самое большое расстояние, какое только возможно, чтобы быть подальше от тех мест, где упоминание фамилии Эмбервилл сразу же заставляет людей задавать вопрос, а не приходится ли он родственником Зэкари. В Стэнфорде, или на ?Ферме?, как в шутку окрестили известные своим интеллектуальным снобизмом студенты университета в Беркли возле Сан-Франциско своего элитарного соперника, не отличавшегося тенденцией к равноправию, Каттер завел те же самые знакомства, что и в Андовере, то есть с наиболее богатыми студентами, у которых было то, в чем он больше всего нуждался.
     Хотя в Стэнфорде Каттеру пришлось заниматься куда серьезнее, чем в Андовере, он довольно быстро научился сводить свои занятия лишь к самому необходимому, оставляя по возможности больше времени совсем для других дел, в чем он мог по-прежнему блистать: тенниса, сквоша, парусного спорта, поло и горных лыж. Эти виды спорта были несомненно настоящим делом для джентльменов, вообще для людей состоятельных, и, чтобы добиться в них совершенства, требовались годы: на молодого человека, преуспевшего во всех этих видах, смотрели с восхищением. И самое важное, такой молодой человек сразу же вызывал доверие. Еще бы, он обладал мастерством, выдержкой и - особенно это касалось поло и горных лыж-мужественной готовностью идти на риск. Каттер и в самом деле не боялся рисковать, естественно в разумных пределах, сидя верхом на лошади или мчась на лыжах по горному склону, но то был тщательно скрываемый холодный расчет. Он давно понял, что мужество физическое однозначно воспринимается как мужество вообще. Что касается его брата, главного его врага, тот никогда не мог похвастаться спортивными успехами.
     Основное внимание Каттер уделял теннису и сквошу. В то время как другие из любимых им видов спорта требовали единоборства с лошадью или со стихией, в этих двух бороться надо было против одного-единственного вооруженного ракеткой соперника - человека. Победа всегда требовала усилий, но они не шли ни в какое сравнение с тем мастерством и техникой, которыми он овладел, чтобы блестяще проиграть несколько решающих геймов тщательно подобранным партнерам - отцам его новых друзей. Эти люди играли просто потрясающе для своего возраста. В основном то были банкиры: придет день, и они устроят его на работу в той сфере бизнеса, где личные связи зачастую означали получение прибыльных заказов. Умение проиграть на теннисном корте, проиграть достойно, сохраняя невозмутимость и не вызывая при этом ни малейших подозрений, что он не выложился до конца, стало одним из бесценных достоинств Каттера Эмбервил-ла. Таким же, как безупречные манеры и безупречно красивая внешность, и уж, конечно, более ценным, чем его неоспоримое мужество...

***

     - Вчера я вместе с молодой миссис Эмбервилл ходила по магазинам,- с кислой улыбкой заметила Пэвке Мейеру редактор Зельда Пауэре, ожидая за рюмкой аперитива, пока им подадут ленч.
     - Моя дорогая, вид у тебя такой кислый, как и твои слова. Не забывай, Зельда, что она еще очень юная и в ней очень много британского. Почти с самого рождения она, по словам Зэкари, была оторвана от реального мира, потому что жила в другом - балетном. Так что если она умеет носить пачку и ничего больше, это не должно тебя удивлять.
     - Но Лили уже научилась носить и кое-что другое,- возразила Зельда, метнув на Пэвку раздраженный взгляд.
     - Так что, у нее плохой вкус? Или просто обычная провинциалка? Британцы, кстати, не отличаются особым умением одеваться.
     - Мы были в универмагах у Бергдорфа, Сакса, Бонвита, во всех самых лучших магазинах Нью-Йорка, ведь Зэкари запретил мне заходить с ней в оптовые лавки. Ну и что? Она осмотрела всю продукцию наших лучших дизайнеров, проявив не больше интереса, чем если бы я привела ее на выставку дождевых червей,- злорадно продолжала Зельда.- Она даже ничего не примеряла. Ничего! А ведь ей же надо что-то купить, пойми, Пэвка. Она так стремительно выскочила замуж, что ее мамочка не успела подготовить никакого приданого. И к тому же ни та, ни другая понятия не имели, что носят в Нью-Йорке молодые замужние дамы. У нее, представь, одни только твидовые костюмы пастельных тонов - нечто среднее между Алисой из ?Страны чудес? и молодой коронованной особой, которая прибыла с государственным визитом в какую-нибудь не слишком дружественную державу.
     - Но зато как же она хороша собой, эта особа,- мечтательно отозвался Пэвка.
     - Никто и не отрицает ее красоты... я просто хотела помочь... ты ведь знаешь: для Зэкари я сделаю все. Уже под занавес я повела ее к ?Мэйнбочеру? - и там она наконец чуть-чуть оттаяла. В общем, перед тем как нам уходить, она отобрала тридцать семь нарядов, по-моему, у них и образцов больше не осталось. Через неделю первая примерка.
     - Ну и что тут такого? Ты же свою задачу выполнила!
     - У меня все внутри переворачивается. В ее возрасте - и заказывать у ?Мэйнбочера?? Самая дорогая одежда в Америке! Знаешь, Пэвка, такие спокойные тона... такой хороший тон... продумано все до мелочей... само совершенство. Можно даже носить наизнанку, если хочется. Покупают там одни нью-йоркские богачки. По-моему, они все состоят в одном привилегированном клубе. Заказывать платья ?Мэйнбочера? - да это надо еще заслужить, черт побери! Держу пари, что ни одна из тех богачек за один раз никогда столько не заказывала. Этот... этот подросток даже не поинтересовался, сколько ее наряды стоят! Ей это и в голову не пришло!
     - Ну и что? Для Зэкари это не проблема.
     - Дело не в деньгах, а в ее отношении. Из-за него я и распсиховалась. Да, он тебе говорил про дом, который собирается купить? Еще бы, ведь он ей понравился. Единственный во всем городе!
     - Да, что-то говорил, но, честное слово, я не особенно слушал.
     - Она меня туда сводила. Пэвка, ты же знаешь, что за человек Зэкарии. Простой, земной, до показухи ему нет дела. И каково, ты думаешь, будет ему жить в этом сооружении из светло-серого мрамора, которое занимает чуть ли не полквартала. Три этажа! Зал для бальных танцев! Да, да, дорогой! А за домом огромный сад! И все это для двоих! Какой там дом - дворец!
     - Ничего, если ей там понравится, то и ему будет хорошо,- проговорил Пэвка, которому явно нравилось во всем противоречить Зельде.
     - Боже, но с какой стати этой девчонке должен нравиться именно дворец? Кто сейчас так живет, скажи мне? Подумай о ремонте, об интерьере, о том, сколько потребуется прислуги, чтобы поддерживать в доме порядок. И еще ведь нужен будет дворецкий, чтобы всеми ими командовать. Она же или не будет знать, какие распоряжения отдавать, или не захочет себя утруждать. Подумай и о садовниках. Нет, садовники в Нью-Йорке! Ты хоть приблизительно представляешь себе, во сколько это ему влетит?
     - Ни малейшего представления! Но и ты, и я, мы оба прекрасно знаем, что Зэкари вполне может позволить себе не один, а сто и больше таких домов! Честно говоря, я не сторонник решать за других, как им лучше тратить свои деньги, Зельда. Да и ты тоже, насколько мне известно,- прибавил он, нежно ущипнув ее за локоть, чтобы смягчить последние слова.
     - Ты что, намекаешь, что я ревную, дорогой Пэвка?
     - А разве...
     - Конечно, ревную! Мне должно быть стыдно. Но я не стыжусь.
     - Даже Зельда Пауэре и та позволяет себе иногда реагировать, как всякая нормальная женщина. Осторожно! Ты можешь потерять свою неповторимость! А вместе с ней потеряет своих читателей и ?Стиль?.
     - На твоем месте я бы не спешила с выводами.
     - А я и не спешу. На твоем месте я бы заказал еще рюмочку аперитива. Тем более что плачу я...

***

     После окончания войны, в бытность свою молодыми холостяками Нат Лендауэр и Зэкари Эмбервилл целыми днями пропадали на бегах в компании Барни Шора, приятного рыжеватого парня лет двадцати пяти, соседа Ната по общежитию в Сиракузах. Точно так же, как Нату предстояло возглавить ?Файв стар баттон компани?, Барни был обречен заняться семейным бизнесом, о котором сам он мимоходом отзывался как о ?вешалке?.
     - Для одежды, что ли? - как-то спросил его Зэкари.
     - Нет, для журналов.
     - И твоя фирма, значит, их делает?
     - Нет, мы ?развешиваем? журналы,- ответил Барни, не испытывая особого интереса к предмету разговора и явно предпочитая изучать очередной номер бюллетеня с информацией о предстоящих скачках. Это поглощавшее уйму времени занятие, впрочем, еще ни разу не принесло ни малейшей пользы ни ему, ни Зэкари.
     Только начав издавать ?Стиль?, Эмбервилл понял всю важность фирмы ?Кресент?, основанной Джо Щором, отцом Барни: вместе с Кертисом, Уорнером и компаниями ?Селект? и ?Эн-Ай-Си-Ди? она была одной из основных фирм - агентов по распространению журналов.
     Без этих могущественных распространителей журнальный бизнес просто не смог бы существовать. Пока Зэкари владел только ежемесячником, ?Индустрия одежды?, журнал продавался лишь по подписке. Но как только появился ?Стиль?, продававшийся в основном в розницу, он тут же подписал трехгодичный контракт с Джо Шором на распространение по всей Америке - и поступал подобным же образом впоследствии. В первый год он выплачивал фирме ?Кресент? по десять процентов от продажной цены каждого проданного номера, а во второй и третий - по шесть. В обмен на это ?Кресент? выступал в роли банкира, финансируя весь тираж журнала.
     Джо Шор, обладавший обманчиво вкрадчивым манерами, на самом деле был человеком весьма твердым, и от него зависело: жить журналу или умереть. Ведь именно он решал, какому оптовику, куда именно и сколько экземпляров направить. Те, в свою очередь, направляли номера журналов розничным торговцам, которые в конечном счете, раньше или позже (каждый издатель, понятно, молил бога, чтобы это было как можно раньше), ?развешивали? их на ?вешалках?, чтобы они получше смотрелись.
     Зэкари Эмбервилл сразу же пришелся по душе грубовато-невозмутимому Джо Шору, завоевать расположение которого было не так-то просто: впрочем, после того как это происходило, он обычно не менял своих привязанностей, если только речь не шла о нарушении взаимной договоренности. Убийство, поджог или злостное загрязнение окружающей среды - ни одно из этих уголовно наказуемых деяний не в состоянии было лишить вас расположения Джо Шора, только бы вы умели держать слово.

***

     - Джо,- обратился к нему Зэкари во время совместного обеда - этот разговор происходил в 1953 году,- я хотел бы, чтобы вы с женой познакомились с Лили. Что, если мы все вместе соберемся через неделю во вторник? Ты, миссис Шор, Барни и его новая девушка.
     - С удовольствием, Ззк. Постой, постой, ты сказал, ?вторник??
     - Да, но не в этот, а на следующей неделе.
     - В любой другой вечер, Зэк, но только не во вторник. А то жена меня убьет!
     - Такого симпатягу? А я думал, вы идеальная пара.
     - Перестань дурака валять, Зэк! Я ведь и сам это умею.
     - Нет, я серьезно. Что там происходит по вторникам?
     - Как что? Люди смотрят Мильтона Берли! Каждый вторник в восемь.
     - Ну и что?
     - Сколько статей давали у тебя в ?Семи днях? про Мильтона Берли, ты считал?
     - Не знаю точно... Так, увидишь очередную чертовщину и подумаешь: а надо все это или нет? Но мой главный из телеотдела говорит, что ручается - надо! Раз уж я поднял ставку вдвое, чтобы переманить его из ?Лайфа?, то теперь стараюсь особенно к нему не цепляться. Вообще-то сам я телевизор почти не смотрю - не хватает времени, а Лили им совсем не интересуется. Может,- Зэкари ухмыльнулся,- проблемы с языком.
     - Да что с тобой говорить после этого! Ты даже не знаешь, что потерял,- в изумлении покачал головой Шор.- Держу пари, что у тебя и телевизора своего еще нет.
     - Я тут разок посмотрел одно шоу у Барни, так там ничего, кроме кроликов, не было. Нет, им надо подтянуться. Другое дело кино или бродвейский мюзикл - готов бежать в любое время. Еще кофе?
     Подумать только, размышлял Зэкари, возвращаясь к себе по шумным нью-йоркским улицам, Джо Шор, в чьих руках реальная сила, какую не так уж часто встретишь, не может в такой-то день отправиться на встречу, потому что по вторникам, видите ли, по телевидению выступает Мильтон Берли. Интересн