енить?
     - Никогда. Ничего. Никто.
     - А теперь почувствуй меня,- приказал Каттер.
     Она положила руку на его член. Он был таким же твердым, как в тот первый раз, когда Каттер днем раздел ее в комнате.
     - Вчера вечером, когда я впервые тебя увидел,- прошептал он жестко,- мой член тут же встал. И стоял все время, пока мы вели этот светский разговор. Во сне, после нашей встречи, я кончил. И еще раз, когда проснулся утром и думал о тебе. Пришлось зажать его рукой. Он был такой твердый, что мне было больно. А сейчас я хочу кончить тебе в рот.
     - Да,- прошептала она.- Да. О, да...
     Каттер и Лили рисковали так, как не стал бы рисковать ни один разумный человек. Одетые, они заходили в телефонную будку и занимались там любовью: пока Каттер одной рукой придерживал дверь, другой он, не расстегивая брюк, тер свой твердый, как скала, член об ногу Лили, дожидаясь, когда она кончит, с трудом удерживаясь, чтобы не закричать. А в это время их за аперитивом ждали и не могли дождаться Зэкари и ничего не понимавшая девушка Каттера, которую он же пригласил на семейный ужин. Или являлась к нему в офис, когда он начал работать на Уоллстрит, и, пока секретарша Каттера обедала, он становился коленями на ковер, а она садилась на кушетку, откинув голову и закрыв глаза: медленно, одними лишь пальцами, смоченными ее же влагой, он доводил ее до сокрушительного оргазма, ни на секунду не спуская глаз с ее искаженного гримасой страсти лица.
     Часто (так часто!), когда они были не у него дома, Каттер не позволял ей притрагиваться к нему, не обращая внимания на ее мольбы. Он испытывал самое настоящее наслаждение, сдерживая исполнение своего собственного желания, создавая ситуации, когда бы она могла кончить, а сам он нет. Лили вообще перестала надевать трусики. Она никогда заранее не знала, соизволит ли он взять ее по всем правилам, а Каттер никогда ее об этом, не предупреждал.
     Иногда он небрежно брал ее за локоть на какой-нибудь вечеринке и не спеша, в характерной для него манере, сопровождал в ванную. Заперев дверь, он велел ей ложиться на коврик, а сам, не раздеваясь, поднимал ее широкую юбку, опускал голову между раздвинутыми ногами, грубо сосал ее губы до тех пор, пока она не кончит, и тут же уходил. В следующий раз, на другой вечеринке, он уводил ее от гостей, запирал в ванной, расстегивал ширинку, вынимал член, входил в нее, поглощенный только самим собой, и моментально кончал, не желая подождать, когда у нее наступит оргазм. Он выходил из ванной первым, а потом целый вечер следил за тем, как она двигается по комнате, мокрая под платьем (он знал это!) не только от его спермы, но и от собственного неутоленного желания, при этом с успехом изображая для посторонних полную безмятежность, если только ей удавалось не встретиться с ним глазами.
     Во время антрактов на бродвейских мюзиклах, пока Зэкари торчал в очереди за лимонадом, они забивались куда-нибудь в дальний угол и стояли там, даже не глядя Друг на друга.
     - Я хотел бы сосать тебя,- шептал он,- медленно, так медленно. Целый час.- И он облизывал большой палец, упираясь им в середину ее ладони.- Но чтобы ты все это время не кончала.
     Он запускал руку под накидку ее вечернего декольтированного платья, вынимал одну грудь и держал ее в своей ладони, проводя мокрым пальцем по соску. Она сразу же кончала, сотрясаемая быстрыми поверхностными спазмами, от которых еще ярче разгорались ее глаза, но кончала только наполовину, как он и предполагал, так что все второе действие она сидела в страстном ожидании продолжения, боясь до него дотронуться.
     Лили перестала пользоваться губной помадой, уверив мужа, что у нее начинается аллергия; в сумочке она постоянно носила с собой небольшую щетку для волос, флакончик духов и тщательно сложенные в виде тампонов салфетки ?Клинекс?. При себе у нее имелись небольшая дорожная зубная щетка и миниатюрный тюбик зубной пасты, которыми они оба пользовались, когда бывало возможно. Если же им не удавалось добраться до ванной комнаты, то, присоединяясь к остальным, тут же наливали себе коньяку. Они одинаково сходили с ума от вожделения, однако не настолько, чтобы не понимать, что от них не должен исходить запах секса.
     Мало-помалу Лили пристрастилась к тому, что удовлетворение наступает не сразу, а растягивается надолго, получая наслаждение от неведения, что именно позволит ей Каттер при их очередной встрече. Как бы сильно он ее ни мучил, она никогда не искала для себя отмщения, каждый час тая и трепеща от неутоленного желания, особенно одеваясь для очередного званого вечера, на которые их обоих приглашали, поскольку Каттер быстро вошел в круг тех людей, с кем в этот весенний нью-йоркский сезон Эмбервиллы виделись чуть ли не каждый вечер. Дошло до того, что стоило ей положить ногу на ногу - и она тут же испытывала короткий оргазм.
     Под разными предлогами Лили почти целиком забросила всякую благотворительную деятельность в комитетах, где она состояла, отказывалась от любых встреч и ленчей, чтобы иметь возможность бежать к Каттеру по первому его зову. Он мог, добираясь на метро с Уолл-стрит и обратно, все же провести с ней днем около часа: это время стало единственным, когда они голыми лежали в кровати. Однако он жестоко дозировал этот их единственный час удовольствий, ссылаясь на ленчи, на которых обязан был присутствовать. На самом же деле он явно предпочитал их сопряженные с неизменным риском встречи на людях постельному комфорту. Предпочитал, потому что тогда мог чувствовать свое превосходство над ней - ведь ему бывало достаточно просто притронуться к ее локтю, чтобы увести от остальных, особенно когда в их число входил сам Зэкари.
     Иногда Каттер нарочно становился совсем рядом с Лили, блистающей королевскими шелками, сверкающей драгоценностями, играющей своими рассыпавшимися по спине волосами (теперь она носила их только так), добрых полчаса беседуя с Зэкари о каких-то скучных делах и прекрасно зная, что все это время она только и ждет от него сигнала. А он, даже не извинившись, переходил к другому собеседнику. То были самые лучшие моменты, самые лучшие вечера, когда он лишал удовольствия их обоих и, в лучшем случае, мог на прощание коснуться губами ее щеки, сознавая при этом, что в любой миг, стоило ему только моргнуть, имел полную возможность заставить жену своего брата опуститься на колени у своих ног, чтобы принять его жадными губами.

Глава 7

     После рождения Мэкси Эмбервиллы купили загородный дом под деревянной кровлей на Атлантическом побережье в Саутгемптонских дюнах. Лили обожала проводить там лето, в его неторопливости было нечто английское: вечерние чаепития, стрижка роз, крокет, ежедневная партия в теннис на кортах закрытого Мэйстоунского клуба, члены которого своими тихими голосами и приятными манерами так разительно отличались от невоспитанных нью-йоркцев. Летом у нее всегда находилось больше времени для детей, и по вечерам в будни, когда Зэкари довольно редко мог приезжать из города, она чаще всего предпочитала никого не приглашать и ужинать в одиночестве. После ужина она иногда любила босиком пройтись по пляжу: песок под ногами оставался все еще теплым, и можно было шагать, ни о чем не думая. В такие моменты Лили бывала почти счастлива. Теперь же, только представив себе июль и август нынешнего, 1958 года, которые должны, если не считать уикэндов, разлучить ее с Каттером, Лили начала лихорадочные поиски предлогов, чтобы остаться на лето в городе. Но таковых не находилось: не могла же она в самом деле отправить Тоби и Мэкси со всей прислугой, а сама остаться в городе с одной-двумя горничными якобы для того, чтобы Зэкари не было так одиноко... Да все тут же скажут, что это нелепо и, главное, не нужно, и прежде всего сам Зэкари.
     Была только середина июня, а Лили не могла уже думать ни о чем другом, кроме надвигающегося ненавистного лета. Она механически выполняла свои привычные обязанности, стараясь не подавать виду, что мысли ее заняты совсем другим. Так однажды она танцевала с кровавыми мозолями на пальцах, но никто из сидящих в зале, видя ее постоянную улыбку, не догадался об ее муках.
     Как-то раз она проснулась посреди ночи в тревоге: ей только что приснился кошмарный сон, который она, открыв глаза, забыла в ту же секунду. Сердце ее билось так сильно, что Лили вынуждена была приложить обе руки к груди, чтобы унять страх и привести мысли в порядок. По мере того как она пыталась вспомнить свой сон, сердце ее мало-помалу успокоилось. Что же все-таки могло ее напугать? Она лежала неподвижно, руки по-прежнему удобно покоились на груди. Стараясь дышать как можно глубже, Лили упорно искала ответа. Неожиданно что-то внутри дало знать ее плоти о своем существовании - такое до сих пор случалось с ней только дважды. И только дважды груди ее были такими, как сейчас: чувствительными и необычно теплыми, словно предчувствуя, какими тугими им предстоит сделаться в будущем.
     Сомнений в том, чей это ребенок, у Лили не было. Все последние месяцы она лишь изредка позволяла Зэкари заниматься с ней любовью - ровно столько, сколько надо, чтобы избежать возможной семейной сцены. При этом всякий раз она тщательно предохранялась, чтобы не забеременеть. Другое дело Капер: тут она безрассудно забывала само слово осторожность, как, впрочем, и все остальное.
     Радость! Радость, не желавшая считаться ни с какими реальными трудностями, наполнила ее до краев. Разбудивший ее страх тут же улетучился. Счастливая - ничего подобного она не могла себе и представить! - она снова и снова повторяла про себя: ?Это ребенок Каттера, наш ребенок?. Хотя еще даже не рассветало, оставаться в постели она не могла. Подойдя к окну, Лили стала вглядываться в панораму города, в эти редкие мгновения суток небывало притихшего и темного: уже не чужая и одинокая цитадель величественных освещенных каменных громад, а город, словно окрашенный цветом ее единственной любви, единожды и навсегда. Город, где она впервые встретила Каттера, где зачала от него ребенка. Город, где она стала женщиной.

***

     Каттер сел на край кровати и осторожно, с опаской обнял ее обнаженные плечи. Лили была словно нераворвавшаяся бомба: в любую секунду вся его жизнь могла взлететь на воздух от одного неосторожного прикосновения. С того момента, когда она рассказала ему о своей беременности, его охватила такая паника, что он оказался почти не в состоянии хоть как-то прореагировать на эту новость. Пока он молчал, давая обезумевшей от счастья Лили полную возможность выговориться, его мозг судорожно просчитывал все варианты.
     При первых же словах Лили Каттер, углубившись в свои мысли, с внезапной, но исчерпывающей ясностью осознал: он и она существуют на двух разных планетах, которыми никогда не сойтись вместе. По-своему Каттер любил Лили - во всяком случае, настолько, насколько ему это было дано. В ней сосредоточивалось все, что привлекало его в женщинах, а ее врожденный аристократизм льстил его уязвленному самолюбию. Казалось, она создана специально ради его удовольствий. Роман с ней был чудесным чувственным приключением, и его страсть питалась отнюдь не одним затаенным злорадством отомстить Зэкари за все разом. При всем при том, на людях, она должна была оставаться для него табу: невестка, замужняя женщина с двумя детьми... И подумать, что теперь она беременна от него! Да одного этого достаточно, чтобы память о минувших месяцах их страстной любви тут же улетучилась из головы. В душе его оставалось место лишь для страха и решимости выпутаться из сложившейся ситуации, чего бы это ни стоило.
     - Дорогая, что ты намерена делать? - спросил он как можно спокойнее.
     - Намерена?.. Но у меня нет никаких намерений. Я думала, что ты... что мы вместе...
     - Каким-то образом поженимся и будем счастливы на всю оставшуюся жизнь, да? - Слова Каттера прозвучали нежно, но пальцы сами собой сжались в кулаки.
     - Да... более или менее я так себе и представляла! О, милый! Я ни о чем не могу сейчас думать... Для этого я чересчур счастлива. И так тебя люблю, что даже не хочу стараться.
     - Дорогая! Одному из нас надо все-таки сохранять ясную голову. Я хочу, чтобы у нас с тобой были дети. Много детей, но о Тоби и Мэкси ты подумала? Что будет с ними?
     - Тоби и Мэкси? А что, они останутся со мной - вот и все. Мы все будем вместе, и страдать им не придется. Да и Зэкари никогда не бросит их в беде. В конце концов, все как-нибудь устроится.- И Лили беззаботно пожала плечами.
     Каттер взглянул на нее с еще большей опаской. Ополоумевшей от страсти женщине, несущей весь этот романтический бред, ничего не стоит погубить его, если ему не удастся сейчас же подчинить ее своей воле. Сдерживая себя, он заговорил:
     - Тот Зэкари, которого ты знаешь, обожающий тебя и потакающий твоим слабостям, человек, на десять лет старше тебя. Сейчас он не отказывает тебе ни в чем, дорогая. Но откуда нам знать, как поведет он себя тогда, когда вся эта история откроется? Будь я на его месте, думаю, что попытался бы убить тебя. А уж детей я бы точно постарался забрать. Ты что, считаешь, он добился всего, чего добился, позволяя, чтобы другие забирали у него то, что ему принадлежит? Или смирится с тем, что из него сделали посмешище? Ты просто не знаешь своего мужа, дорогая, как знаю его я... О, я знаю этого собственника столько лет, сколько живу на свете. Да, развод он тебе, в конце концов, может, и даст, когда увидит, что тебя все равно не вернешь, но это будет и долго, и трудно.
     Лили протестующе затрясла головой. Ничего из того, что говорил Каттер, не соответствовало истине. Никто не сможет помешать ей получить то, чего ей хотелось. И Каттер знает Зэкари не лучше, а хуже, чем знает она... Он не знает, например, что тот так никогда и не смог вызвать в ней ответное чувство. И это все его, Зэкари, вина! Все эти годы, проведенные без любви, все эти бесплотные, иссушенные, бесстрастные ночи. Она была такой терпеливой, такой доверчивой. Она отдала Зэкари достаточно того, что имела, с горечью думалось ей, но теперь с нее хватит.
     - Лили, послушай, для нас с тобой есть только два пути. Или тебе надо ждать, чтобы получить развод, после того как родится ребенок, или же немедленно сделать аборт... Постой, прошу тебя, Лили! Ты можешь воспользоваться услугами одной из самых лучших и вполне легальных клиник, скажем, в Пуэрто-Рико или в Швеции, не говоря уже о множестве врачей на Парк-авеню. Да, да, тех самых, к которым обращаются твои подруги. Видит Бог, дорогая, мне невыносимо думать, что ты должна пройти через весь этот кошмар, но, поверь, выбора у нас нет.
     - Никаких абортов! - твердо, с вызовом заявила на эту тираду Лили с брезгливой гримасой на лице.
     - Я вполне понимаю твои чувства, но...
     - Нет, не понимаешь. Если бы понимал, то никогда бы не предложил мне такого. Это совершенно исключено. Никто не заставит меня пойти на такой шаг. У нас будет ребенок!
     Каттер резко поднялся, пересек комнату и взглянул на часы, лежавшие на столике. Еще минута - и он просто ударит ее, ставшую вдруг такой самоуверенной, по-детски упрямой, близорукой и глупо эгоистичной. Совершенно невозможно предсказать, какой фортель она теперь способна выкинуть, на какой скандал готова пойти. Одно он знал твердо: Лили вполне в состоянии сломать всю его карьеру, даже не осознав, что она это делает. Если его фирма прослышит об этом деле, через пять минут он окажется вышвырнутым на улицу, ославленным повсюду, где ему придется искать новое место. Хуже того, на него со смешком станут указывать пальцем все знакомые: глядите, он связался с замужней женщиной, заимел от нее ребенка, и это в двадцать четыре года, когда жизнь, можно сказать, только еще начинается. А все из-за чего? Из-за того, что у этой чертовой сучки не хватило здравого смысла, чтобы предохраняться?
     - Дорогая,- начал он,- я уже опаздываю на работу, так что мне надо бежать. А ты спокойно иди домой, расслабься - и предоставь все дело мне. Я подумаю, как сделать, чтобы мы были вместе. Ведь для меня это не менее важно, чем для тебя. А сейчас одевайся... У меня всего пять минут, чтобы побриться и принять душ.
     - Когда я тебя увижу?
     - Ну, сегодня вечером у меня деловой ужин, о котором я тебе раньше говорил. А завтра в Университетском клубе вечер встречи наших выпускников. Черт... надо же им было собраться именно в это время. Я бы, конечно, не пошел, но меня уговорили там выступить. Ну вот что, я сбегу, как только мне представится возможность, и мы опять встретимся у меня. Зэкари все еще в Чикаго, так что мы сможем остаться вместе на всю ночь. Открывай дверь своим ключом и жди меня.
     Лили с улыбкой выскользнула из постели. Короткая вынужденная разлука с милым ее не слишком огорчала. Даже чудесно побыть немного одной, чтобы насладиться своим счастьем. Мужчин слишком занимают всякие ненужные пустяки...
     На следующий вечер, войдя в квартиру Каттера, Лили обнаружила на застеленной кровати письмо.

     ?Моя дорогая!
     Если бы я не любил тебя так сильно, то мог бы разбить твою жизнь ради того! чтобы нам быть вместе, но я просто не вправе так поступить. Тебя всю жизнь опекали - и ты, не в состоянии даже понять, чем это тебе грозит. Из дома отца ты сразу же перешла в дом мужа, не испытав разочарования сама и не разочаровав кого-либо. Ты жила жизнью, в которой позору и скандальным историям, а особенно бесчестью, просто не было места, и я не могу допустить, чтобы из-за своей любви ко мне ты окунулась во все это.
     Что касается меня, то я смог бы с гордостью перенести позор, которым общество наградит любовника жены собственного брата, ибо мне ведома истинная правда наших с тобой отношений. Но в глазах света, в глазах всех твоих нью-йоркских друзей виноватой окажешься лишь ты. Для них ты человек, взявший от мужа все, что он только мог тебе дать, и затем предавший его. Твоих родителей это просто убьет. Поверь, в такого рода историях всегда прежде всего винят женщину, если только мужчина, который в ней замешан, не отъявленный подонок: да, это несправедливо, но, сама знаешь, это так. Мужчин сочтут пусть негодяями, но счастливчиками, а женщину - шлюхой. Я не могу позволить, чтобы тебя вываляли в грязи сплетен, а в твоем случае, поверь, одними сплетнями дело не ограничится, об этом напишут все газеты - и здесь, и в Англии.
     Все это время, расставшись с тобой, я только и делал, что думал. Твоему Тоби постоянно нужно будет специальное - и самое дорогое - обучение, которое сможет обеспечить только Зэкари. К тому же ты ведь знаешь, как Тоби предан своему отцу. Как могу я просить тебя отлучить ребенка, который не сегодня-завтра ослепнет, от привычной жизни, от дома, от любимого отца? Мэкси - другое дело, она сможет адаптироваться к чему угодно, но Тоби? Что же, ты хочешь, чтобы ради нашей любви я причинил ему такие старадания?
     Уверен, ты никогда не попрекнешь меня, что я мало зарабатываю. Уверен, тебя не слишком огорчит, что у нас не будет ни тех домов, ни тех слуг, ни всего остального, к чему ты привыкла, живя с Зэкари. Тебя, но не меня! Я буду отчаянно страдать, видя, как тебе приходится выкручиваться, как тяжело воспитывать троих детей, как много домашней работы свалилось на твои плечи, как часто тебе надо беспокоиться о том, чтобы свести концы с концами. Мы никогда не говорили о моих доходах, но знай: я же только в самом начале своей карьеры. Придет день, и уже скоро, уверен, когда у меня будет достаточно средств, чтобы содержать тебя, но сейчас это было бы совершенно невозможно. Трое детей - это значит, что мы не обойдемся без помощи от Зэкари. Помощи, от которой меня уже заранее тошнит. Да и тебя тоже. Такой зависимости мы не вынесем.
     Моя дорогая, моя Лили, ты единственная, кого я когда-либо любил или смогу полюбить, но разве тебе не приходило в голову, что мне всего лишь двадцать четыре?
     Боже, я бы отдал все, чтобы быть старше, иметь положение, оказаться в состоянии забрать тебя у него, дать тебе все - и черт с ними, со всеми разговорами. Но мы должны ждать! Если у тебя достанет для этого мужества, то впереди нас ждет совместная жизнь. Сейчас ты должна определит