Айил всем хорошо известно,  что
они те еще сумасшедшие. Не в меньшей степени сбивало с толку,  что  лицо
незнакомки ничем особенным не отличалось,  по  нему  никак  нельзя  было
сказать, что она - Шончан.  Голубые  глаза,  все  верно,  и  чрезвычайно
светлая кожа, но и то и другое  Домону  доводилось  видывать.  Если  эту
женщину обрядить в платье,  никто  не  взглянет  на  нее  дважды.  Домон
присмотрелся к ней и передумал: этот холодный взор и эти  твердые  скулы
выделят ее везде.
   Вслед за женщиной на палубу  поднялись  солдаты.  Домон  почувствовал
облегчение, когда некоторые из них сняли шлемы, он увидел,  что  они-то,
по крайней мере, мужчины - мужчины с  черными  глазами  или  карими,  на
которых никто не обратит внимания в Танчико или Иллиане. А  то  ему  уже
привиделись полчища голубоглазых женщин с мечами. Айз  Седай  с  мечами,
мелькнула у него мысль, едва он припомнил взрывы в море.
   Шончанка обвела судно надменным взором,  затем  определила  в  Домоне
капитана - которым должен был быть либо он, либо Ярин,  если  судить  по
одежде;  но  зажмуренные  глаза  Ярина,  вдобавок  бормочущего   шепотом
молитвы, указали на Домона, - и будто копьем пригвоздила того взглядом.
   - В твоей команде или среди пассажиров есть женщины? - Произношение у
нее оказалось отчасти невнятное, она проглатывала слоги, и  понимать  ее
удавалось не без труда, но резкость в голосе говорила, что она  привыкла
получать ответы на свои вопросы. - Говори, если капитан -  ты.  Если  не
ты, то встряхни  того  остолопа,  пусть  очнется,  и  скажи  ему,  чтобы
отвечал.
   - Капитан - я, миледи, - осторожно начал Домон. Он и понятия не имел,
как обращаться к незнакомке, и сесть в лужу ему совсем  не  хотелось.  -
Пассажиров у меня нет, и женщин в команде  тоже  нет.  -  Он  подумал  о
девушках  и  женщинах,  которых  куда-то  уводили,  и,  уж  не  впервой,
попытался сообразить, чего этим чужакам от них надобно.
   Тут из баркаса на "Ветку" перебрались две женщины, одетые  по-женски;
одна  тянула  другую  -  Домон  заморгал  -   за   привязь,   серебристо
отсвечивающую металлом. Привязь тянулась от браслета  первой  женщины  к
ошейнику на второй. Домон не взялся бы утверждать, сплетен этот  поводок
или спаян - казалось, будто и так и эдак, - но он  явно  составлял  одно
целое с браслетом и ошейником. Пока вторая женщина залезала  на  палубу,
первая сматывала привязь в витки. На женщине  в  ошейнике  было  простое
темно-серое платье, и стояла она, сложив руки и опустив глаза  к  доскам
настила под ногами. У второй на труди голубого  платья  и  по  бокам  на
юбках, оканчивающихся у самых лодыжек сапожек, имелись красные  вставки,
на которых были раздвоенные серебристые стрелы молний. Домон с  тревогой
смотрел на женщин.
   -  Говори  медленнее,  мужчина,  -  потребовала  голубоглазая,   сама
по-прежнему не очень отчетливо  выговаривая  слова.  Она  твердым  шагом
подошла к нему и вперилась  в  него  ледяным  взором,  каким-то  образом
показавшись выше и больше Домона, чем была на самом  деле.  -  Тебя  еще
труднее понимать, чем прочих в  этой  забытой  Светом  стране.  И  я  не
утверждаю, будто я из Высокородных. Пока еще  я  к  ним  не  принадлежу.
После Коринне... Я - капитан Эгинин.
   Домон повторил, что сказал, стараясь говорить медленнее, и добавил:
   - Я мирный торговец, капитан. Ничего плохого вам я не  замышляю  и  к
вашей войне отношения не имею.
   Он не удержался, чтобы  опять  не  посмотреть  на  двух  женщин,  так
странно связанных друг с другом.
   - Мирный торговец? - задумчиво произнесла Эгинин. -  В  таком  случае
тебя сразу отпустят, когда  ты  вновь  присягнешь  на  верность.  -  Она
подметила взгляды Домона и  повернулась  к  женщинам  с  гордой  улыбкой
собственника: - Ты любуешься на мою дамани? Она мне дорого обошлась,  но
стоит каждой монеты.  Кроме  благородных,  немногие  могут  похвастаться
дамани,  а  большинство  из  них  -  собственность  трона.  Она  сильна,
торговец. Она могла бы разнести твою скорлупку в щепки, пожелай я того.
   Домон во все глаза смотрел на женщин и на серебристую привязь. Он уже
связал ту, с молниями, с огненными фонтанами в море, и предположил,  что
она -  Айз  Седай.  Но  от  слов  Эгинин  у  него  в  голове  все  разом
перемешалось. Никто не сумел бы сделать такое с...
   - Она - Айз Седай? - недоверчиво спросил он. Небрежного удара тыльной
стороной ладони Домон так и не увидел.
   Он отшатнулся, когда окованная сталью перчатка рассекла губу.
   - Эти слова не произносят никогда, - с опасной вкрадчивостью заметила
Эгинин. - Есть только дамани, Обузданные, и ныне  они  служат  столь  же
верно, как и имя. - От ее взгляда льдина казалась бы солнцепеком.
   Домон проглотил кровь и крепко сжал руки на широком ремне. Даже  будь
под рукой у него меч, он все равно не бросил бы свой экипаж на убой, под
мечи дюжины латников, но немало сил пришлось приложить, чтобы  заставить
свой голос звучать смиренно.
   - Я не хотел показаться непочтительным, капитан. Я ничего не знаю  ни
о вас, ни о ваших обычаях. Если я совершил проступок, то по незнанию,  а
не по умыслу.
   Она посмотрела на него, потом сказала:
   - Все вы незнающие, капитан, но вы заплатите долг ваших праотцов. Эта
земля была нашей, и она снова будет наша. После  Возвращения  она  снова
будет наша. - Домон растерялся, не зная, что  говорить.  -  Неужели  она
имеет в виду, будто вся та болтовня об Артуре Ястребиное Крыло - правда?
- и потому предусмотрительно помалкивал.
   - Ты поведешь свое судно в Фалме, - он попытался было  возразить,  но
от свирепого взгляда мигом захлопнул рот, -  где  тебя  и  твой  корабль
проверят. Если ты всего  лишь  мирный  торговец,  как  заявляешь,  после
досмотра вам позволят плыть куда заблагорассудится.  Естественно,  после
того, как вы дадите клятву.
   - Клятву, капитан? Какую клятву?
   - Повиноваться, ожидать, служить. Вашим предкам стоило бы помнить.
   Она забрала своих людей - кроме одного солдата  в  простой  кольчуге,
которая,   как   и   очень   низкий   его   поклон   капитану    Эгинин,
свидетельствовала о его низком  ранге,  и  баркас  удалился  к  большому
кораблю.  Оставшийся  шончан  приказов  не  отдавал,  а  просто  уселся,
скрестив ноги, на палубу и  взялся  точить  меч,  пока  команда  ставила
паруса и судно медленно набирало ход. Перспектива остаться  одному  его,
видимо, не пугала нисколько, да Домон собственноручно  вышвырнул  бы  за
борт любого матроса, который посмел бы тронуть того  пальцем,  поскольку
"Ветка" шла вдоль побережья, а следом, немного в  стороне,  по  глубокой
воде двигался корабль Шончан.  Два  корабля  разделяла  миля,  но  Домон
понимал: убежать нет никакой надежды, и он намерен был передать  солдата
обратно капитану Эгинин целым и невредимым, будто того баюкала на  руках
родная мама.
   Переход до Фалме долог, и Домон в  конце  концов  немного  разговорил
шончанского солдата. Темноглазого мужчину средних лет, со старым  шрамом
над бровями и еще одним рубцом на подбородке, звали Кэбан, и ко всем  по
ею сторону Океана Арит он не испытывал иного чувства,  кроме  презрения.
Такое отношение заставило Домона ненадолго оставить свои попытки. Может,
они и вправду... Нет,  это  точно  безумие.  Речь  Кабана  имела  ту  же
невнятность, он так же глотал слоги, как и Эгинин, но  если  ее  выговор
был шелком, скользящим по железу, то у него - кожа скрипела по камню,  и
беседовать ему хотелось главным образом о битвах,  выпивке  и  женщинах,
которые у него были в жизни.  Подчас  Домон  не  испытывал  уверенности,
говорит ли тот о "сейчас и здесь"  или  же  о  том,  откуда  он  явился.
Несомненно, этот вояка мало о чем мог  поведать  Домону  -  о  чем  тому
хотелось узнать.
   Однажды  Домон  поинтересовался  о  дамани.  Кэбан,  сидевший   перед
рулевым, вытянул руку вверх и приставил острие меча к горлу Домона.
   -  Осторожней  со  своим  языком,  не  то  потеряешь  его.  Это  дело
Высокородных и совсем не твоего ума. И не моего.  -  Он  осклабился  при
этих словах и умолк, вновь  принявшись  водить  точилом  вдоль  тяжелого
изогнутого клинка.
   Домон смахнул капельку крови,  выступившую  над  воротом,  и  зарекся
вновь спрашивать, по крайней мере на эту тему.
   Чем ближе к Фалме, тем чаще встречались высокие,  громоздкие  с  виду
корабли Шончан, некоторые  под  парусами,  но  в  большинстве  своем  на
якорях. Громадные, каждый с башнями, с крутым носом - Домон  никогда  не
видел такие длинные корабли, даже у Морского Народа. Он, заметил местные
суденышки, с острыми носами и косыми парусами. Они сновали туда-сюда  по
зеленым волнам. Это зрелище  придало  ему  уверенности.  Похоже,  Эгинин
говорила правду о том, что его отпустят.
   Когда  "Ветка"  приблизилась  к  мысу,  где  стоял  Фалме,  у  Домона
перехватило дыхание при виде множества  шончанских  кораблей,  бросивших
якорь вне гавани. Он попытался пересчитать их, но, насчитав с сотню -  а
это было меньше половины, - сбился и  бросил  это  занятие.  Раньше  ему
случалось видеть сразу много судов - в Иллиане,  и  в  Тире,  и  даже  в
Танчико, - но суда там были намного мельче. Угрюмо  бурча,  Домон  завел
"Ветку" в  гавань,  как  ,  овечку  в  загон,  под  надзором  громадного
шончанского сторожевого пса.
   Фалме располагался на намывной косе, на самой оконечности Мыса Томан,
дальше на запад не было ничего, только Океан Арит. У входа в гавань,  по
обе стороны, возносились высокие утесы, и на  верхушке  одной  из  скал,
которые должно обязательно миновать каждое  вплывающее  в  Фалме  судно,
стояли башни Наблюдающих За Волнами. Сбоку одной башни  висела  огромная
клетка, внутри нее,  просунув  ноги  между  перекладинами,  уныло  сидел
человек.
   - Кто это? - спросил Домон.
   Кэбан перестал в конце концов  острить  меч,  когда  Домон  уже  стал
подумывать, не решил ли  тот  им  бриться.  Шончан  глянул  вверх,  куда
показал Домон:
   - А-а,  это!  Старший  Наблюдатель.  Не  тот,  конечно,  который  был
главным, когда мы впервые пришли сюда. Каждый раз, как он  умирает,  они
выбирают нового, и мы сажаем его в клетку.
   - Но зачем? - спросил Домон.
   Ухмылка Кэбана открыла слишком много зубов:
   - Они наблюдали не за тем и позабыли, когда нужно было помнить.
   Домон отвел глаза от Шончан. "Ветка" скользнула с последней настоящей
морской волны в более спокойные воды гавани. Я - торговец, и это не  мое
дело.
   Фалме поднимался от каменных причалов по склонам ложбины,  которая  и
образовывала эту гавань. Домон никак не мог решить, то ли это  приличных
размеров село, то ли маленький город. Среди домов из  темного  камня  он
определенно не видел ни  одного  здания,  готового  сравниться  с  самым
ничтожным дворцом Иллиана.
   Домон направил "Ветку" к причалу и, пока  команда  швартовала  судно,
прикидывал, не купят ли Шончан фейерверков из его трюмов. Не мое дело.
   К удивлению Домона, к пирсу на шлюпке подплыла сама Эгинин, со  своей
дамани. На этот раз браслет носила другая женщина, в платье  с  красными
вставками и с  раздвоенными  молниями,  но  дамани  была  той  же  самой
женщиной с печальным лицом, которая никогда  не  поднимала  взора,  если
только вторая не заговаривала с нею. Эгинин  выпроводила  Домона  и  его
команду с корабля, и тех усадили на  пристани  под  присмотром  пары  ее
солдат - похоже, она считала, что большего не требуется, и Домон спорить
с нею не собирался, - а другие солдаты тем временем  обыскивали  под  ее
руководством "Ветку". В обыске участвовала и дамани.
   Вдалеке  на  пирсе  появилась  тварь.  По-иному  это  "нечто"   Домон
охарактеризовать не мог.  Массивное  создание  с  кожистой  серо-зеленой
шкурой и пастью-клювом на клинообразной голове. И с тремя  глазами.  Оно
тяжело шлепало рядом с мужчиной, на чьих доспехах было три  нарисованных
глаза, таких, как у этого создания.  Местный  люд,  портовые  рабочие  и
моряки,  в  непритязательно  расшитых  рубахах  и  длинных,  до   колен,
фуфайках, шарахались от проходящей мимо парочки, но из Шончан  никто  не
посмотрел на нее дважды.  По-видимому,  человек  управлял  этой  бестией
жестами.
   Мужчина и тварь свернули и исчезли за зданиями, а  Домон  пялился  им
вслед, и его команда тихо перешептывалась. Оба шончанских охранника,  не
проронив ни слова, насмешливо скалились.  Не  мое  дело,  напомнил  себе
Домон. Его дело - его корабль.
   В воздухе  ощущался  знакомый  запах  соленой  воды  и  смолы.  Домон
беспокойно ерзал на нагретом солнцем камне и терялся в догадках, чего же
ищут Шончан. Что же ищет та дамани? Гадал, что  же  это  за  тварь  была
такая. Описывая круги над гаванью, кричали  чайки.  Он  подумал  о  том,
какие крики срывались бы с туб того человека в  клетке.  Это  -  не  мое
дело.
   Наконец Эгинин вывела своих  людей  на  причал.  Встревоженный  Домон
заметил, что капитан Шончан несла что-то,  завернутое  в  отрез  желтого
шелка. Что-то маленькое, умещавшееся в ладони, но  она  осторожно  несла
это "что-то" обеими руками.
   Домон поднялся на ноги - медленно, из-за солдат, хотя  их  взгляды  и
излучали то же презрение, что и взор Кэбана.
   - Вот видите, капитан? Я всего-навсего мирный торговец. А не  захотят
ли ваши люди купить фейерверки?
   -  Может,  и  захотят,  торговец.  -  Эгинин  с   трудом   сдерживала
возбуждение, отчего тревога Домона только усилилась, а от  следующих  ее
слов на душе у него стало совсем худо. - Ты пойдешь со мной.
   Она приказала двум солдатам идти с нею,  и  один  из  них  подтолкнул
Домона вперед. Тычок был совсем не грубым; таким, как доводилось  Домону
видеть, фермеры  поторапливают  корову.  Стиснув  зубы,  он  зашагал  за
Эгинин.
   Булыжная мостовая вела вверх по склону, прочь  от  портовых  запахов.
Улица шла все вверх, и крытые шифером дома становились  больше  и  выше.
Как ни странно для города, оказавшегося под пятой захватчика, на  улицах
было  больше  местных  жителей,  чем  шончанских  солдат,  и   частенько
носильщики, обнаженные по пояс, проносили мимо паланкины  с  задернутыми
шторками. Со стороны казалось, будто фалмийцы  занимаются  повседневными
делами, будто Шончан тут и в помине  нет.  Или  почти  нет.  Когда  мимо
проносили паланкин или проходили солдаты, и бедный люд,  с  единственной
извивающейся полосой, или с двумя, нашитыми на грязные одежды,  и  народ
побогаче, в сорочках, жилетах  и  платьях,  от  плеч  до  пояса  вышитых
замысловатыми узорами, кланялись и замирали в поклоне,  пока  Шончан  не
удалялись на приличное расстояние. Так же они поступили и перед  Домоном
и его охраной. И Эгинин, и солдаты только скользили по ним взглядом.
   С неожиданным потрясением Домон уразумел, что кое у кого из встречных
горожан на поясе висят кинжалы, а у трех-четырех он заметил мечи. Он был
так потрясен, что, не подумав, спросил:
   - Кое-кто из них принял вашу сторону? Эгинин бросила на  него  хмурый
взгляд через плечо, явно озадаченная. Не замедляя шага,  она  посмотрела
на прохожих и кивнула понимающе:
   - Ага, ты про мечи. Торговец,  отныне  они  -  наши  люди;  они  дали
клятву. - Она внезапно остановилась и указала на высокого  широкоплечего
мужчину в богато вышитом жилете и с мечом на простой кожаной перевязи. -
Эй, ты!
   Застигнутый врасплох прохожий вздрогнул и  замер  на  полушаге,  одна
нога застыла в воздухе. Несмотря на твердое  лицо,  вид  у  мужчины  был
такой, будто ему хотелось убежать. Вместо этого он повернулся к Эгинин и
поклонился - руки на коленях, взор опущен к ее сапогам.
   -  Как  сей  недостойный  может  служить  капитану?  -   спросил   он
напряженным голосом.
   - Ты - купец? - сказала Эгинин. - Ты дал клятву?
   - Да, капитан. Дал. - Он не отрывал взора  от  ее  сапог.  -  Что  ты
будешь говорить людям, когда отправишься со  своими  фургонами  в  глубь
страны?
   -  Что  они  должны  повиноваться  Предвестникам,  капитан,   ожидать
Возвращения и служить Тем, Кто Возвращается.
   - И ты никогда не воспользуешься этим мечом против нас?
   Пальцы мужчины до белизны костяшек стиснули колени, и  в  его  голосе
внезапно прорезался страх:
   - Я дал клятву, капитан. Я повинуюсь, ожидаю и служу.
   - Вот видишь? - сказала Эгинин, обернувшись к Домону.  -  Нет  причин
для запрета носить оружие.  Торговля  должна  вестись,  а  купцы  должны
защищать себя от бандитов. Мы позволяем людям  приходить  и  уходить  по
собственной воле, пока они повинуются,  ожидают  и  служат.  Их  праотцы
нарушили клятву, но эти научены лучше. - Она  вновь  зашагала  вверх  по
холму, и солдаты подтолкнули Домона вслед за нею.
   Он оглянулся на купца. Мужчина оставался согбенным  в  поклоне,  пока
Эгинин не отошла от него на десять шагов, после  чего  он  выпрямился  и
заторопился  в  противоположную  сторону,  чуть  ли  не  вприпрыжку   по
наклонной улице.
   Эгинин и оба охранника не оглянулись и когда мимо,  вверх  по  улице,
проследовал  отряд  верховых  Шончан.  Солдаты  скакали  на   созданиях,
чрезвычайно похожих на кошек, только размерами с лошадь, но  шкуры,  под
которыми  прокатывались  волны  мускулов,  бронзово  отсвечивали  чешуей
ящериц. Оснащенные когтями  лапы  мягко  ступали  по  булыжникам.  Когда
колонна  гарцевала  мимо  Домона,  к  нему,  любопытствуя,   повернулась
трехглазая голова. Оставляя в стороне все прочее, она  выглядела  как-то
чрезмерно... понятливой... и это вовсе  не  прибавило  Домону  душевного
равновесия. Он споткнулся и чуть не  упал.  Вдоль  всей  улицы  фалмийцы
вжимались спинами в стены домов, некоторые зажмурились.  Шончан  на  них
даже и не глядели.
   Теперь Домон понял, почему Шончан дали горожанам так много  воли.  Он
гадал, а хватило  ли  у  него  самого  духу,  решимости  сопротивляться?
Дамани. Монстры. Да существует  ли  хоть  что-то,  способное  остановить
Шончан, избавить мир от их победного марша до самого Хребта Мира? Не мое
дело, ожесточенно напомнил он себе и принялся размышлять над  тем,  есть
ли какой-нибудь способ избежать  в  будущей  торговле  новой  встречи  с
Шончан.
   Домон и его конвой добрались до гребня склона, дальше  город  уступал
холмам. Городская стена отсутствовала. Впереди были постоялые  дворы,  в
которых селились купцы, ведущие  торговлю  в  глубине  страны,  а  также
конюшни и фургонные дворы. Здесь дома  уже  доросли  до  вполне  сносных
размеров - в Иллиане как раз для  поместья  какого-нибудь  второсортного
лорда.  У  фасада  самого  большого  здания  стоял  почетный  караул  из
шончанских солдат, а над  ним  трепетало  знамя  с  голубой  каймой,  на
полотнище раскинул крылья  золотой  ястреб.  Прежде  чем  ввести  Домона
внутрь, Эгинин сдала меч и кинжал. Оба ее солдата остались на  улице.  В
душе Домона нарастал страх, по спине побежал  холодный  пот.  Он  нутром
чуял тут во всем лорда; а ничего хорошего не будет, если имеешь  дело  с
лордом, да еще и в его владениях.
   В передней Эгинин оставила Домона у двери и переговорила  со  слугой.
Тот, судя по широким рукавам рубашки и вышитым поперек  груди  спиралям,
был местным;
   Домон вроде как  уловил  краем  уха  слова  "Верховный  Лорд".  Слуга
торопливо исчез, вскоре вернулся и провел Эгинин и Домона  в  комнату  -
весьма вероятно,  в  самую  большую  комнату  в  доме.  Вся  мебель,  до
последней скамеечки, была отсюда вынесена, даже коврики отсутствовали, и
ярко блестел отполированный каменный пол. Складные ширмы с нарисованными
причудливыми птицами скрывали стены и  окна,  Переступив  порог,  Эгинин
сразу остановилась. Домон попытался спросить, где они очутились и зачем,
но она заставила  его  замолкнуть  взбешенным  взглядом  и  бессловесным
рычанием. Она не двигалась с  места,  однако  казалось,  что  она  стоит
вытянувшись в струнку, почти встав на цыпочки. Словно драгоценность, она
держала в руках то, что принесла с корабля Домона. Тот все ломал голову,
стараясь понять, что же это могло быть.
   Вдруг  прозвучал  приглушенно  гонг,  и