, нагруженных товарами; и надменную леди в шелках  и  меховых  шубах,
поводья лошади которой были украшены красными кистями, а седло  поблескивало
золотым орнаментом. Проводив женщину-нищенку,  они  вручили  ей  наполненный
серебром кошелек, - да и многовато в него всыпали серебра,  подумал  Перрин,
но промолчал. Не мог он знать, что очень скоро гордая  леди  подарит  им  за
подмогу кошелек, набитый доверху уже не  серебром,  а  золотом.  Женщины  со
всевозможных ступеней общества, все поодиночке, из  Тарабона,  из  Гэалдана,
даже из Амадиции. Угораздило же теперь столкнуться с дамочкой из Туата'ан!
   - Это что же, распроклятая Лудильщица? -  проревел  Уно.  Не  смолчали  и
остальные, не в силах скрыть свое изумление.
   Раган покачал головой, и хохолок волос у него на макушке качнулся.
   - Не может быть,  чтоб  Лудильщица  тут  была  замешана.  То  ли  она  не
Лудильщица, то ли не та Лудильщица, которую нам должно встречать,  -  молвил
воитель Раган.
   - Опять Лудильщики! - пробурчал Масима. - Трусы они, и больше никто!
   Глаз Уно стал уже, чем дыра в наковальне. Учитывая второй  красный  глаз,
нарисованный на его зеленой повязке, он имел вид злодея из злодеев. - Трусы,
ты говоришь, Масима? - переспросил он вежливенько. - А если бы  сам  ты  был
бабой, осмелился б ты  прискакать  сюда  в  одиночку  и  невооруженный,  как
червяк?
   Что всадница безоружна, все уже знали, - веря, что она и впрямь из народа
Туата'ан. Масима презрительно молчал, но шрам на лице  у  него  распрямился,
как перед боем, и стал бледным.
   - Да спалит меня Свет, если я на такое отважусь - одному выйти на путь. -
Раган усмехнулся. - И пусть я сгорю, если бы у тебя на это хватило мужества,
Масима!
   Запахнув поплотнее свой плащ, Масима вглядывался в  небеса  с  притворным
усердием.
   - Свет ниспослал, чтоб проклятый пожиратель падали был тут всего один!  -
пробормотал Уно.
   Лохматая кобылка, пегая с белизной, медленно  приближалась  к  отряду  по
извилистой дороге, прокладывая  путь  между  обнаженной  землей  и  широкими
отвалами снега. Только раз  кричаще  разряженная  всадница  остановила  свою
лошадь и долго всматривалась во что-то, лежащее  на  земле,  затем  натянула
капюшон плаща поглубже на голову и, тронув свою кобылу пятками, пустила  его
медленной рысью.
   Хватит думать о вороне! - одернул себя Перрин. - Забудь про убитую  птицу
и скачи к нам поближе. дамочка! Ты, быть может, принесешь с собой те  слова,
которые  наконец  соизволят  отпустить  нас  отсюда.  Если  Морейн  намерена
отпустить нас до весны. Чтоб ей сгореть!..
   Вглядываясь в приближающуюся наездницу, он так и не мог  решить,  к  кому
относится последняя его мысль:  к  Айз  Седай  или  к  Лудильщице,  которая,
кажется, слишком уж возится.
   Если она не свернет, то минует укрытие Перрина, оставив его в добрых трех
десятках шагов в стороне. Женщина глядела постоянно на дорогу,  чтобы  пегая
лошадка не споткнулась о валун, и если  и  приметила  среди  деревьев  отряд
Перрина, то не подавала виду.
   Перрин пятками тронул бока своего жеребца, и буланый, серебрясь  шерстью,
грянул вперед, разбрасывая подковами снеговые пласты. Тогда Уно дал  команду
спокойным тоном:
   - Вперед!
   Женщина  еще  не  успела  осознать  присутствие  встречных  всадников,  а
жеребчик Ходок был уже на полпути к скачущей  женщине.  Вздрогнув,  всадница
дернула узду, пытаясь остановить свою кобылу. Она  ошарашенно  наблюдала  за
воинами, съезжавшимися вокруг нее. Расшитый голубыми узорами, что назывались
"тайренским лабиринтом", ее полыхающий плащ, ослепляя всех, казался сияющим.
Женщина давно уже не была молода, волосы ее, не покрытые  капюшоном,  дерзко
тронула седина, но морщины еще не тронули  ее  лицо.  Лишь  горькие  складки
появились у рта, ибо дама нахмурилась неодобрительно, пробежав  взглядом  по
оружию встречных мужчин. Быть может, она и  растревожилась,  столкнувшись  с
воинами, вооруженными до зубов, в диком закоулке горной стороны, но виду  не
подала. Руки ее спокойно опустились вдоль высокого и потертого,  однако  еще
крепкого седла. И страхом от нее не пахло.
   А ну, прекратить!  -  приказал  себе  Перрин.  И  снизил  свой  голос  до
куртуазной вежливости, дабы не дать женщине впасть в ужас:
   - Уважаемая госпожа,  позвольте  представиться  -  Перрин,  ваш  покорный
слуга! Если вам не нужна наша  помощь,  пусть  на  пути  вам  поможет  Свет.
Однако,  если  только  Туата'ан  не  изменили  своих  путей,  вы  далековато
оказались от своих фургонов!
   Прежде чем заговорить, она обвела взором  всех  шестерых  воинов.  Черные
глаза  ее  так  и  лучились  доброжелательством,  как   принято   у   женщин
Странствующего народа.
   - Мне нужно... Нужно разыскать одну женщину...
   Заминка была краткой, но она была. Искала всадница не какую-то женщину, а
Айз Седай.
   - Надеюсь, у нее есть имя? -  спросил  Перрин.  В  последние  месяцы  ему
слишком часто приходилось об этом спрашивать, и вряд ли ответ всадницы будет
иным, но коли железо не смазывать маслом и не протирать, то оно заржавеет.
   - Зовут ее... Нередко ее называют просто Морейн. А мое имя - Лея.
   Совершив учтивый поклон, Перрин продолжил речь:
   - Мы будем вашей стражей на пути к Морейн, госпожа Лея.  Развести  костер
мы уж как-нибудь сумеем, если,  конечно,  не  покинет  нас  удача,  так  что
трапеза ваша не останется холодной... - Он, однако, не тронул узду. - Но как
вам удалось нас найти?
   Подобные вопросы ему приходилось задавать встреченным на дороге и прежде,
так как Морейн изволила всякий раз сама называть ему  место  встречи  с  той
вестницей, что должна была явиться. Ответ одной женщины всякий  раз  походил
на отчет ее предшественницы, но учинять им легкий допросик Перрин был просто
обязан. Пожав плечами, Лея неуверенно отвечала:
   - Я не сомневалась... Я знала: погоню коня верной  дорогой  -  непременно
встречу того, кто доставит меня к Морейн. Я знала... Знала, в общем,  точно.
Мне нужно передать Морейн важные новости.
   О каких новостях шла речь, Перрин интересоваться не стал. Женщины обучены
были передавать свои сведения только Морейн.
   А Айз Седай говорит нам лишь то, что ей угодно сообщить. Он  поразмыслил,
поискал решение. Ни одна Айз Седай лгать не станет, но правда,  что  говорят
Айз Седай, частенько не та правда, которую считаешь правдой ты.  Поздновато,
однако, раздумывать, дружище! Или можно еще посомневаться.?..
   - Нам нужно подняться вон туда, госпожа  Лея!  -  он  указал  на  дальнюю
вершину.
   Возглавляемые Уно, шайнарцы вслед за Перрином и Леей стали подниматься по
склону горы. Бритоголовые из приграничья по-прежнему изучали небо  столь  же
пристально, как землю, а двое всадников, замыкающих отряд, старались,  чтобы
на дороге оставалось поменьше  следов.  Легкой  рысью  продвигались  путники
сквозь тишину, где цокот копыт был их провожатым, а иногда он превращался  в
шелест и треск, когда их кони топтали снежный каст, и  лишь  изредка  горная
тишь нарушалась рокотом и  громом,  когда  отряд  проскакивал  голые  полосы
заледенелой земли. Лея поглядывала искоса то на лицо Перрина, то на лук его,
то на боевой  топор,  но  не  проронила  ни  словечка.  Под  ее  испытующими
взглядами воин держался в седле непрочно, а  смотреть  на  женщину  избегал.
Насколько это ему удавалось, он старался, чтобы люди  незнакомые  не  видели
его глаз. Наконец Перрин вымолвил:
   - Я сразу же догадался, кто  вы,  но  увидеть  посланницу  Странствующего
Народа не ожидал...
   - Злу можно противостоять и не творя насилия! -  Слова  ее,  утверждающие
прописную истину, прозвучали легко, как на  уроке  чтения.  Перрин  смущенно
хмыкнул, но тут же забормотал, извиняясь:
   - Неплохо, если бы все в мире было так, как учат у вас, госпожа Лея!
   - Насилие, - проговорила Лея, не повышая голоса, - наносит вред не только
жертве, но и содеявшему его. Оттого-то мы  и  стремимся  избежать  встреч  с
теми, кто замыслил против нас зло, - продолжила  всадница,  -  чтобы  их  же
самих и уберечь от вреда, наносимого ими при этом себе самим.  Ну,  и  себя,
разумеется, уберечь. Если всякий раз обнажать  меч,  отвечая  на  зло  злом,
скоро забудешь, за какое же добро ты бьешься. С Тенью  можно  бороться  лишь
единственной силой - силой нашей веры!
   Перрину не удалось сдержать усмешку.
   - Надеюсь, госпожа, вам никогда не придется выступить против  кровожадных
троллоков с единственным оружием - вашей верой. Их  грубое  оружие  рассечет
вас пополам на том самом месте, где они вас настигнут.
   - Для нас лучше погибнуть, нежели...
   Но гнев Перрина вновь заставил  его  прервать  речь  достойной  спутницы.
Гнев, которого она просто-напросто не поймет. Тот самый гнев, из-за которого
Лея скорее умрет, чем нанесет вред кому-то живому, каким бы злодеем  не  был
ее враг. - Стоит вам отступить - и они устроят настоящую охоту, чтобы  убить
вас и сожрать ваше тело. А то еще могут и не ждать, пока  тело  ваше  станет
по-настоящему мертвым. Впрочем, умрете  вы  в  любом  случае,  и  тем  самым
принесете еще одну победу злу. И не только троллоки, бывает, что и  люди  не
менее жестоки. Всякие там Друзья Темного. И другие.  Причем  других  гораздо
больше, чем я предполагал всего год назад. Только дайте повод носящим  белые
плащи убедиться в том, что вы, Лудильщики,  неподвластны  их  Свету,  -  вот
тогда и увидите, скольким из вас поможет остаться в живых сила вашей веры.
   - Но при всей вашей воинственности, при этих мечах и стрелах, счастья вам
не дано!
   Как удалось ей  понять  главное?!  Перрин,  исполненный  куража,  вскинул
голову, так что буйные его кудри стали развеваться по ветру.
   - Мир сотворил Создатель, а не я! - выговорил он. - А  мне  указано  жить
как можно достойнее в таком мире, каков он есть...
   - Для человека молодого сказано слишком мрачно, -  молвила  она  тихо.  -
Откуда такая печаль?
   - Мне бы по сторонам смотреть, а не болтать! - сказал он с  резкостью.  -
Скажете спасибо, когда я вас заведу куда-нибудь не туда!
   Воин так ткнул Ходока  каблуками,  что  жеребец  скакнул  далеко  вперед,
прекратив разговор двух всадников. Но Перрин по-прежнему  чувствовал  взгляд
женщины спиной и затылком. Ах, у меня печаль?! Да это не печаль  вовсе,  это
всего лишь... О, Свет. что же со мною? Как понять? Есть, верно,  способ  для
этого, только вот как его узнать...
   И снова в затылке у него начался какой-то зуд, но Перрин заставил себя не
замечать его и постарался защититься от  взглядов  Леи,  вонзающихся  ему  в
спину.
   Всадники спускались по склону горы в лесистую долину,  где  кони  их,  по
колено в ледяной воде, перебрались через широкий ручей. Издали  было  видно,
что долина рассекает горный кряж надвое и  обе  его  половины  -  будто  две
высящиеся статуи. Как решил Перрин: статуи рыцаря и дамы его  сердца,  но  к
нынешнему дню ветер и снег смыли с лиц обоих и нежность,  и  непреклонность.
Но и сама Морейн не знала, чьи бы это могли быть статуи  и  когда  же  резец
касался этих гигантских глыб гранита.
   В прозрачной воде меж копыт лошадей серебрились живые лучи  -  колюшка  и
блесткая форель. С  недоумением  проводив  взглядом  поднявшуюся  из  потока
кавалькаду, выскочил из подлеска олень, запрокинул голову и полетел  в  чащу
леса, так что огромный горный  кот,  весь  в  серых  полосках  и  с  темными
метинами на боках, распластавшийся среди сухих стеблей, едва  не  прянул  за
ним вслед. Нет, он успел полоснуть рысьими глазками по крупам  коней,  а  уж
потом хлестнул хвостом и пустился за добычей. Но  мало  было  в  тот  час  в
горном краю видимых обитателей. Разгуливала на тонких  лапках  и  разгребала
листву на проталинах птичья семья.  Лишь  через  долгие  недели  вернется  к
отрогам скал полнокровная жизнь. Сегодня же и воронов в небе более не видно.
   Ближе к вечеру Перрин провел свой  маленький  отряд  меж  гор  с  крутыми
боками и заснеженными  пиками,  укутанными  в  облака,  и  направил  коня  к
ручейку, что с  плеском  бурлил  вниз  по  склону,  омывая  валуны  каскадом
водопадов. Где-то на ветвях липы призывно защебетала птица, другая  ответила
ей на родном языке. Перрин заулыбался. Сразу признал  голубых  зябликов,  их
любовные зовы.  Птицы  пограничья.  Никому  еще  не  удавалось  незамеченным
проскакать по этой дороге. Воин почесал себе  нос,  а  на  липу,  с  которой
чирикала первая "птичка", и не взглянул.
   Воины, и с ними Лея, пустили коней  сквозь  тернистые  заросли  болотного
мирта, изредка объезжая по сужающейся тропе узловатые стволы  горных  дубов.
Проезд вдоль протока, достаточно широкий, чтобы скакать по нему на коне,  не
становился уже, а сам поток  сделался  неширок  -  легко  перескочит  рослый
мужчина.
   За спиной у себя Перрин слышал невнятное бормотание Леи. Оглядываясь,  он
замечал, как взволнованно женщина озирала крутолобые скалы справа  и  слева.
Отдельные сосны и ели робко поднимались по  склонам  гор.  То,  что  они  не
падали, казалось чудом. Оставив настороженность позади, шайнарцы  ехали  как
на прогулке.
   Перед всадниками внезапно раскрылась меж гор глубокая овальная долина,  с
краями уже не столь отвесными, как в теснине прохода.  Чаша  гор  хранила  у
дальнего своего края источник плещущего ручья. Вдруг зоркий  Перрин  заметил
наверху, на ветвях дуба, человека с  шайнарским  чубом  на  макушке.  Перрин
знал: если бы вместо песни  зяблика  он  услышал  крик  краснокрылой  сойки,
дозорный на ветвях дуба был бы не одинок и войти в долину  оказалось  бы  ох
как непросто. Здесь горстка мужчин могла перекрыть дорогу целой армии! Пусть
явятся тучи врагов - всех отобьют несколько смельчаков. По краям долины, меж
купами вязов, виднелись бревенчатые избушки, совсем неприметные, поэтому те,
кто собрался  вокруг  костров  в  глубине  долинки,  поначалу  смахивали  на
бесприютных бродяг. На виду людей было не более дюжины. И, как  хорошо  знал
Перрин, их вообще было немногим больше. Расслышав поцокивание конских копыт,
обитатели чаши оглядывались, взмахивали руками. Теперь долина  словно  стала
наполняться духом людской жизни и запахом лошадей, аппетитным  запахом  еды,
разогреваемой над дымным очагом. На высоком древке безвольно  свисало  белое
знамя. Неподалеку некое чудо-юдо, ростом чуть  ли  не  вдвое  выше  обычного
человека, восседая на  бревнышке,  перелистывало  с  жадностью  книгу,  едва
заметную в широченных его ладонях. Великан не обратил внимания даже на  крик
своего соседа без хохолка на макушке: "Так вы нашли ее, да, нашли?! А  я  уж
было решила, что вас всю ночь не дождусь!" Голос должен был бы  принадлежать
женщине, но отчего же она облачилась в мужскую куртку  и  штаны,  да  еще  и
волосы себе коротко остригла?
   Ветер ворвался в лесистый уголок  ущелья  как  завоеватель;  он  заставил
затрепетать плащи воинов, а знамя развернул во всю длину. Многим  показалось
в тот миг, что зверь,  изображенный  на  знамени,  сумел  оседлать  ветер  и
полетел. Среди буйных древесных  крон  царил,  извиваясь,  змей  с  четырьмя
лапами, с пятью золотыми когтями на каждой, изукрашенный сверкающими золотом
и голубизной пластинами чешуи, гордящийся своей полыхающей  львиною  гривой.
Знамя из легенды. Увидев сей стяг, большинство людей не признало бы его,  но
их сковал бы неописуемый ужас, услышь они, чье это знамя.
   Направившись вниз в долинку, Перрин взмахнул рукой, будто  бы  обводя  ее
всю.
   - Добро пожаловать, любезная Лея, в лагерь Возрожденного Дракона!

Глава 2
САИДИН

   Пока плещущее в небе знамя не обвисло вновь, женщина из Туата'ан  следила
за флагом со вниманием, однако  безо  всякого  удивления.  Затем  она  стала
наблюдать за теми, кто собрался у огня. Особенно Лею занимала фигура  одного
из них, того самого, с книгой в руках, ибо он был вполовину  громадное,  чем
сам Перрин, и вдвое шире его в плечах.
   - С вами огир? Вот уж не ожидала! - Она покачала головой.  -  Но  где  же
Морейн Седай? Казалось, что знамя Дракона могло бы и не веять  по  ветру,  -
так мало внимания обратила на стяг Лея.
   Жестом Перрин указал ей дальнюю грубо слаженную избушку,  что  стояла  на
противоположном конце деревеньки, у другого края долины. Стены  и  крыша  из
необструганных бревен делали ее самой внушительной из всех хижин, хотя и  не
столь вместительной, как иные дома. Да, лишь немного  пошире  прочих,  но  и
сего факта было довольно, чтобы называть ее все-таки домом, а не лачугой.
   - Морейн живет вон в том доме, - проговорил Перрин. - Она и  Лан.  Лан  -
это Страж... А давайте-ка мы с вами подкрепимся чем-нибудь горяченьким!
   - Нет. Сначала мне нужно поговорить с Морейн.
   Удивлен Перрин не был.  Каждая  из  доставляемых  в  этот  лагерь  женщин
стремилась говорить с Морейн как можно скорее и непременно наедине. Несмотря
на искусство Морейн делить  с  другими  не  всегда  важнейшие  из  новостей,
дамы-посланницы рвались на встречу с ней как одержимые, - так охотник скачет
по холмам за убегающим кроликом, будто тот - последний из кроликов в мире, а
семья охотника изголодалась до полусмерти. Так же и та прихваченная морозцем
дама-нищенка, отвергнув и одеяло, и тарелку горячего мясного  супа,  босиком
ринулась к жилищу властной Морейн по свежевыпавшему  снежку.  Соскользнув  с
седла, Лея вручила Перрину поводья.
   - Ее накормят, я могу на вас положиться?  -  Лея  погладила  морду  своей
пегой кобылы. - Пиеза не привыкла таскать меня по такой глуши!
   - Корма для коней у нас в обрез, - отвечал Перрин, - но для вашей лошадки
принесут сколько смогут.
   Лея молча кивнула и поспешно двинулась вверх по склону, не проронив более
ни слова, церемонно поддерживая свои яркие зеленые юбки, предоставив покорно
полоскаться у нее за спиной красному плащу, расшитому голубыми узорами.
   Перрин спешился и  поговорил  с  воинами,  уже  расходившимися  в  разные
стороны от костра, чтобы позаботиться о своих конях. Командир отдал свой лук
тому ловкачу, что забрал уже Степпера. Нет, кроме этого ворона,  путники  не
заметили по дороге ничего - только  горы  да  женщину  из  Туата'ан.  Да,  с
вороном покончено. Нет, она не сказала нам ни слова о  событиях  за  горными
преградами. Нет, я не имею представления, скоро ли мы тронемся снова...
   И вообще двинемся мы ли когда-нибудь отсюда? - прибавил про себя  Перрин.
Морейн морозила воинов в долине всю зиму. Вряд ли шайнарцы ожидали  приказов
от нее, но Перрин знал твердо: Айз Седай всегда и во  что  бы  то  ни  стало
своего добивались. А уж тем паче своего всегда добивалась Морейн.
   Но вот уже коней разместили в бревенчатых конюшнях, слепленных  на  живую
нитку, и всадники отправились отогреваться. Перрин отбросил  полы  плаща  за
спину и протянул руки к пышущим углям. Объемистый котел, сработанный, видно,
в Байрлоне, источал аппетитные запахи, от  коих  у  Перрина  рот  наполнился
слюной. Но кто-то из поселковых славно нынче побродил по перелескам,  и  над
соседним котлом поднимался пряный  дух  нарезанных  корешков,  почти  такой,
точно поджаривают репу. Перрин  сморщил  нос  и  сосредоточился  на  вареве.
Сейчас больше чего бы то ни было хотелось ему мяса.
   Девушка, одетая по-мужски, не отрываясь смотрела на Лею, которая как  раз
входила в обиталище Морейн.
   - Ну, и что же ты увидела. Мин? - спросил Перрин.
   Женщина подошла к нему. В глазах ее темнела тревога. Перрин же  продолжал
недоумевать: с какой стати пристрастия девушки в выборе одежды склоняются  к
мужским нарядам, к штанам заместо юбок? Он-то знал ее хорошо, но  все  равно
не понимал, как кто-то умудрялся не разглядеть в чересчур  миловидном  юноше
очень симпатичную девушку.
   - Лудильщица скоро умрет,  -  проговорила  девушка  тихо,  поглядывая  на
боевую братию вокруг огня, но ни один из воинов не расслышал ее слов. Перрин
так и замер. Перед ним сияло поселившееся в его памяти лицо  Леи.  О,  свет!
Лудильщики никогда не делают зла  никому!  Одолевая  тепло  костра,  Перрина
ско