ему туда или нет, подбрасывал монету. Так промелькнуло
три дня и три ночи, и все три дня и три ночи дождь лил не переставая. Иногда
грохотал гром, в другие часы дождь шел бесшумно, но все дни как из ведра.
   Том, мучимый кашлем, расхворался еще сильнее и вынужден был отказаться от
игры на флейте и забавных рассказов, а арфу в такую погоду он  из  гостиницы
выносить не хотел. Тем не менее менестрель участвовал в поисках, и люди были
с ним по-прежнему словоохотливы.  С  тех  пор  как  Мэт  начал  беспорядочно
блуждать по городу, ему стало еще больше везти в игре,  но  в  гостиницах  и
тавернах он задерживался так ненадолго, что выигрыш его не составлял  больше
нескольких монет. Однако Том и Мэт не сумели  ничего  разузнать.  По  городу
ходили слухи. Слухи о войне с Иллианом. Слухи о вторжении в Майен.  Слухи  о
нападении со стороны Андора, о том, что Морской Народ  прекращает  торговлю,
об армиях Артура Ястребиное Крыло, восставших из мертвых. Слухи о пришествии
Дракона. Люди, с которыми играл Мэт, были  настроены  хмуро  и  угрюмо,  они
словно выискивали самые страшные, самые  мрачные  слухи,  веря  в  них  лишь
наполовину. Но даже шепотка не просочилось такого, который помог бы  Мэту  и
привел к Эгвейн. Ни один из хозяев гостиниц не встречал женщин, обрисованных
Мэтом.
   Еще юноша стал видеть дурные сны, несомненно, вызванные тревогой о судьбе
девушек. Эгвейн, Найнив, Илэйн -  но  с  ними  какой-то  мужчина  с  коротко
стриженными белыми  волосами,  в  камзоле,  точно  у  Комара,  с  полосатыми
рукавами-буф. Он,  посмеиваясь,  плел  вокруг  девушек  сеть.  Порой  вместо
девушек беловолосый плел силки для Морейн, а иногда в руках у  того  мужчины
появлялся меч,  будто  хрустальный,  который,  стоило  тому  прикоснуться  к
рукояти, начинал сверкать, точно солнце. Случалось, этот меч держал  в  руке
Ранд.
   Мэт был уверен: тяжелые сны одолевают его из-за того, что он  недосыпает,
из-за того, что частенько забывает о еде, перехватывая что  придется,  когда
случается вспомнить о необходимости обеда или ужина. Но  прекращать  розыски
он не собирался. Я поставил на выигрыш, говорил Мэт самому себе,  и  намерен
выиграть это пари, эту ставку, пусть даже заплатить  в  этой  игре  придется
жизнью.

Глава 50
МОЛОТ

   Послеполуденное солнце заливало жаркими лучами пристань Тира,  к  которой
причаливал паром. На каменных плитах пристани тут и там блестели  лужи,  над
которыми поднимался пар, и воздух казался Перрину таким же  влажным,  как  в
Иллиане. Пахло дегтем, и деревом, и канатами  -  к  югу  от  реки  виднелись
далекие верфи. Запахи специй и железа, ячменя, парфюмерии и вин  смешивались
с сотнями других ароматов,  но  в  этой  невероятной  смеси  Перрин  не  мог
вычленить знакомые запахи из множества других, большей частью доносящихся из
складов за причалами. Когда откуда-то  с  севера  неожиданно  налетел  порыв
ветра, юноша уловил в нем рыбные запахи, которые тотчас исчезли, как  только
ветер подул в другую сторону. Не было никаких притягательных ароматов  того,
за чем следовало  бы  охотиться.  Разум  Перрина  инстинктивно  потянулся  в
поисках волков еще до того, как он понял, что делает, а поняв, тут же загнал
себя в оберегающие рамки.  Последнее  время  юноша  слишком  часто  ослаблял
бдительность и самоконтроль. Конечно же, волков здесь нет и быть не может. В
таком городе - невозможно. Но Перрину не хотелось чувствовать себя  таким...
одиноким.
   Как только с баржи на  причал  опустились  сходни,  он  повел  Ходока  по
причалу, за Морейн и Ланом.  Гигантские  очертания  Твердыни  Тира  высились
слева от них, а сама крепость, скрытая тенью, была похожа на  большую  гору,
несмотря на огромное знамя на  самой  высокой  ее  башне.  Перрин  не  хотел
смотреть на Твердыню, но казалось невозможным глянуть на город и не  увидеть
ее. Он все еще здесь? Свет, если он попытался попасть туда, то, может  быть,
сейчас уже мертв. И тогда все было напрасным.
   - Что мы здесь ищем? - спросила Заринэ у него за спиной. Она не перестала
задавать вопросы; она просто не задавала их Айз Седай и Стражу. - В  Иллиане
нам довелось повидать Серых Людей и Дикую Охоту. Что же такого таит  в  себе
Тир? Иначе почему кому-то так хочется держать вас подальше от него?
   Перрин огляделся: казалось, ни один из  рабочих,  возившихся  с  грузами,
ничего не услышал. Юноша был уверен, что учуял  бы  их  страх,  если  б  они
услышали хоть словечко. Перрин удержался от резкого замечания,  вертевшегося
у него на языке. У девушки язык был еще острее, да и бойчее вдобавок.
   - Я бы хотел, чтобы ты попридержала свое нетерпение, - прогрохотал Лойал.
- Кажется, Фэйли, ты надеешься, что здесь все пройдет так же  легко,  как  в
Иллиане.
   - Легко? - пробормотала Заринэ. - Легко! Лойал, нас пытались убить дважды
за один вечер. Происшедшее в Иллиане само по себе вполне подходит для  песни
об Охотнике. О какой легкости ты говоришь?
   Перрин страдальчески поморщился. Он не хотел, чтобы Лойал называл  Заринэ
именем,  которое  она  сама  для  себя  выбрала;  это  было  как  постоянное
напоминание Морейн, что девушка - тот самый сокол Мин. И  это  нисколько  не
влияло на размышления Перрина о том, не была ли она той красивой женщиной, о
которой Мин тоже его предупреждала. По крайней мере, я еще не  наткнулся  на
ястреба. Или на Туата'ан с мечом! Картинки необычнее вовек не выдумать,  или
же я купец, торгующий шерстью.
   - Прекрати свои бесконечные расспросы, Заринэ, -  сказал  он,  прыгнув  в
седло Ходока. - Ты поймешь, почему мы  здесь,  когда  Морейн  найдет  нужным
сказать тебе об этом.
   Он старался не смотреть на Твердыню. Девушка поглядела  на  него  темными
раскосыми глазами:
   - Я не думаю, что ты в это твердо веришь, Перрин. Именно поэтому  ты  мне
ничего не  говоришь,  тебе  сказать  нечего.  Уж  лучше  бы  честно  в  этом
признался, фермерский сынок.
   Молча вздохнув, Перрин поскакал вперед, удаляясь  от  причалов  вслед  за
Морейн и Ланом. Даже со своей настырной напористостью Заринэ не могла ничего
выведать у Лойала, когда тот отказывался  отвечать  на  ее  вопросы.  Перрин
подумал, что девушка обязательно примется теперь изводить его, чтобы он тоже
называл ее взятым ею именем. Но даже тогда он ей не поддастся.
   Морейн пристроила на спину лошади  свой  дождевик,  привязав  его  поверх
торчащего горбом позади седла  безобидного  вида  узла,  в  котором  таилось
свернутое знамя Дракона. Несмотря на жару, она надела голубой  льняной  плащ
из Иллиана. Широкий капюшон скрывал лицо женщины,  а  кольцо  Великого  Змея
висело на шнурке у нее на груди. Тир, сказала Морейн, не запрещал появляться
в городе Айз Седай, объявив вне закона лишь направление Силы,  но  Защитники
Твердыни зорко следили за любой женщиной, носящей такое кольцо. Морейн же не
хотела, чтобы в этот раз за ней следили.
   Лан сунул свой меняющий цвета плащ в седельную сумку еще два  дня  назад,
когда стало ясно,  кто  послал  Гончих  Тьмы.  Саммаэль,  подумал  Перрин  с
содроганием и постарался не произносить этого страшного имени даже в мыслях.
Но кто бы их ни послал, других преследователей  не  было.  Страж  не  сделал
никакого замечания о духоте в Иллиане, как не высказался и о меньшей жаре  в
Тире. Его серовато-зеленая куртка была все время наглухо застегнута.
   Сам же Перрин наполовину расстегнул куртку и расшнуровал ворот рубашки. В
Тире могло быть немного прохладнее, чем в Иллиане, но  все-таки  здесь  было
так же жарко, как летом в Двуречье. И парило,  как  обычно  после  дождя,  и
влажный воздух делал зной еще невыносимее.
   Топор свисал на ремне с высокой луки седла. Там он был всегда под  рукой,
если понадобится, но Перрин чувствовал, что его лучше не носить.
   Юноша удивился,  увидев  грязь  на  улицах,  по  которым  они  ехали.  По
представлениям Перрина, только деревни и небольшие  городки  имели  земляные
улицы, а Тир был одним из самых больших городов. Но путникам  казалось,  что
люди здесь не обращали никакого внимания на грязь.  многие  ходили  босиком.
Внимание Перрина ненадолго привлекла женщина, шедшая на небольших деревянных
платформах, и он удивился, почему все эти люди  не  носят  такую  же  обувь.
Мешковатые штаны на здешних мужчинах выглядели  так,  будто  защищали  своих
хозяев от жары надежней, чем пригнанные по фигуре, какие носил  он  сам,  но
Перрин почувствовал бы себя дураком, даже если бы только  примерил  огромные
штаны. Он вообразил себя в этих дурацких  портках  и  в  круглой  соломенной
шляпе и тихонько посмеялся над этой картиной.
   - Над чем ты смеешься, Перрин? - спросил его Лойал, озабоченно  глядя  на
проходящий мимо  народ.  Уши  его  совсем  поникли,  кисточки  затерялись  в
шевелюре. - У этого люда вид... как у побежденных, Перрин. Когда я был здесь
последний раз, они были совершенно  не  такими...  Даже  тот,  кто  позволил
вырубить свою рощу, не заслуживает того, чтобы так выглядеть.
   Перрин, вместо того чтобы привычно смотреть вперед, начал вглядываться  в
лица  прохожих,  и  у  него  крепло  убеждение,  что  Лойал  прав.   Чего-то
недоставало во многих из этих лиц. Надежды,  наверное.  И  еще  любопытства.
Прохожие равнодушно смотрели на проезжающих мимо всадников, беспокоясь  лишь
о том, чтобы не оказаться  на  пути  лошадей,  а  то  и  вовсе  не  замечали
верховых. Огир, сидевший на лошади, которая могла сойти за большую  ломовую,
для них, видимо, ничем не отличался от Перрина или Лана.
   Когда путники миновали высокую серую городскую стену,  улицы  изменились,
появились широкие каменные мостовые. У  ворот  всадников  проводили  жесткие
темные глаза стражи.  На  солдатах  были  блестящие  кирасы  поверх  красных
мундиров с широкими рукавами  и  узкими  белыми  манжетами.  Голову  каждого
защищал круглый шлем, украшенный гребнем. Вместо мешковатых шаровар, которые
носили  другие  горожане,  на  стражниках  были  плотно  облегающие   штаны,
заправленные в сапоги до колен. Солдаты хмуро посмотрели на меч Лана и сжали
рукояти своих мечей, заметив к  тому  же  секиру  Перрина  и  его  лук.  Но,
несмотря  на  косые,  острые  взгляды,  в  их  лицах  тоже   была   какая-то
пришибленность, будто не  существовало  для  них  больше  ничего  достойного
служения и приложения каких бы то ни было усилий.
   За городской стеной здания были больше и выше, хотя большая часть  их  не
отличалась от построек на окраине. Очертания крыш поразили Перрина, особенно
остроконечные кровли; но он уже насмотрелся на такую уйму их  разновидностей
с тех пор, как покинул дом, что только задавался вопросом,  какими  гвоздями
крепились черепичные плитки. В некоторых местах черепичные  крыши  настилали
вообще без гвоздей.
   Дворцы и огромные особняки возвышались среди небольших неприметных домов,
и  казалось,  что  все  они  строились  беспорядочно.  Напротив  массивного,
состоящего сплошь из башен и белых  прямоугольных  куполов,  окруженного  со
всех сторон  широкими  улицами  здания  могли  тесниться  лавки,  гостиницы,
невзрачные домишки.
   Гигантский чертог с фасадом, украшенным гранеными  мраморными  колоннами,
каждая грань шириной в  четыре  шага,  с  пятьюдесятью  ступенями,  ведущими
вверх, к бронзовым дверям в пять  спанов  высотой,  имел  соседями  по  одну
сторону пекарню, а по другую - портняжную мастерскую.
   Стали чаще попадаться мужчины в куртках и штанах наподобие солдатских, но
более ярких цветов и без доспехов, и у некоторых из  них  были  мечи.  Никто
здесь не ходил босиком, обуты были даже  те,  кто  носил  мешковатые  штаны.
Женщины носили чаще всего длинные платья, с вырезом  ниже  обнаженных  плеч,
открывающим порой и верхнюю часть груди. Женская одежда была  сшита  как  из
шерсти, так и из шелка. Морской Народ вел в Тире оживленную торговлю шелком.
По улицам двигались портшезы и экипажи, запряженные лошадьми, не меньше было
и запряженных быками телег и фургонов. И все-таки слишком многие лица вокруг
выражали тоску и отрешенность.
   Гостиница  "Звезда",  которую  выбрал  Лан,   соседствовала   с   ткацкой
мастерской и с кузницей; от самой  гостиницы  их  отделяли  узкие  переулки.
Кузница  была  сложена  из  нетесаного  серого  камня,  мастерская  ткача  и
гостиница  были  деревянными,  хотя  "Звезда"  оказалась  четырехэтажной,  а
маленькие оконца виднелись еще и на скатах крыши. Трескотню ткацких  станков
заглушал порой звон металла под кузнечным молотом.
   Путники отдали своих лошадей конюхам, которые повели  лошадей  на  задний
двор, и вошли в здание. По всей гостинице из кухни разносились запахи  рыбы,
выпечки и, возможно,  чего-то  тушеного,  а  еще  аромат  жареной  баранины.
Мужчины в общем зале, как на  подбор,  были  в  туго  облегающих  куртках  и
свободных штанах. Перрин подумал, что эти люди не были богачами, хотя по его
понятиям  мужчины  в  цветных  одеждах  с  широкими  рукавами  и  женщины  с
обнаженными плечами, в ярких шелках должны были быть или состоятельными, или
знатными. Но и те, и другие вряд ли стали бы терпеть такой шум. Может  быть,
поэтому Лан и выбрал эту гостиницу.
   - Как мы уснем в таком грохоте? - пробубнила Заринэ.
   - Никаких вопросов? - улыбнулся ей Перрин. Он бы не удивился, если бы она
в ответ показала язык.
   Хозяин оказался круглолицым, лысеющим  человеком  в  длинном  темно-синем
кафтане и обычных здесь свободных штанах.  Он  поклонился  приезжим,  сложив
руки на своем солидном животе. На его  лице  застыло  все  то  же  выражение
усталой отрешенности и покорности судьбе.
   - Свет да озарит вас, госпожа, и добро пожаловать, - вздохнул он. -  Свет
да осияет вас, господа, и добро  пожаловать,  -  повторил  хозяин,  кланяясь
мужчинам.  Встретившись  взглядом  с  желтыми  глазами  Перрина,  он  слегка
вздрогнул и устало перевел взор на Лойала: - Свет да осияет вас, друг  огир,
и добро пожаловать. Больше года прошло с тех пор,  как  я  встречал  в  Тире
кого-то из вашего рода. Какие-то работы в  Твердыне.  Конечно,  они  жили  в
Твердыне, но я видел их однажды на улице. - Он замолчал  и  снова  вздохнул;
казалось, этот человек был не в состоянии даже полюбопытствовать, почему еще
один огир появился в Тире и с какой вообще целью  кто-то  из  этой  компании
прибыл в город.
   Лысеющий хозяин, чье имя было Джураг Харет, самолично проводил  гостей  в
комнаты. Очевидно, шелковое платье Морейн и то, что она прятала свое лицо, в
совокупности с жестким ликом Лана и его мечом произвели на хозяина гостиницы
впечатление, какое производит знатная леди, сопровождаемая телохранителем, и
поэтому  они  были  достойны  его  персонального  внимания.  Перрина  же  он
воспринимал, скорее всего, как слугу, а Заринэ явно не замечал - к ее явному
неудовольствию. А Лойал был для Харета, в конце  концов,  всего  лишь  огир.
Позвав прислугу, чтобы сдвинуть кровати для Лойала, хозяин предложил  Морейн
отдельную комнату, где можно обедать и ужинать, если она  того  пожелает,  и
женщина с достоинством приняла его предложение. Все  они  держались  вместе,
небольшой процессией вышагивая по верхним коридорам. Потом Харет,  продолжая
вздыхать, удалился,  оставив  своих  постояльцев  у  комнаты  Морейн.  Стены
коридора были покрыты белой штукатуркой,  а  голова  Лойала  почти  касалась
потолка.
   - Отвратительный субъект, - пробормотала Заринэ, яростно отряхивая обеими
руками пыль со своих узких юбок. - Полагаю, он принял меня за вашу служанку,
Айз Седай. Уж на это я не согласна!
   - Попридержи язык, - тихо сказал ей Лан. - Если ты  произнесешь  эти  два
слова там, где их могут услышать, ты горько пожалеешь об  этом,  девочка.  -
Она посмотрела на Лана так, будто  собралась  пререкаться,  но  его  ледяные
голубые глаза на этот раз подморозили ее язычок, хотя и не охладили огонек в
глазах.
   Морейн  как  будто  ничего  не  слышала.  Пристально  глядя   куда-то   в
пространство, она мяла свой плащ,  словно  вытирая  руки.  И  совершенно  не
сознавала, что делает, - как показалось Перрину.
   - Как мы спланируем дальнейшие поиски Ранда? - спросил он,  но  она  его,
видимо, не слышала. - Что скажете, Морейн?
   - От гостиницы не отходите, - через некоторое время ответила она. - Тир -
опасный город для тех, кто не знает местных обычаев. Здесь Узор  может  быть
разорван. - Последние слова Морейн произнесла тихо, словно  лишь  для  себя.
Немного повысив голос, она продолжила: - Лан, давай посмотрим, что мы  можем
обнаружить,  не  привлекая  внимания.  А  вы,  остальные,  не  отходите   от
гостиницы!
   - Не отходите от гостиницы! - передразнила Заринэ, но Айз Седай и Лан уже
спускались по лестнице. Однако Заринэ сказала это так тихо, чтобы ни  Страж,
ни Айз Седай не услышали. Потом она  промолвила:  -  Этот  Ранд...  Это  тот
самый, которого ты назвал... - Если она сейчас и напоминала сокола,  то  это
был встревоженный сокол. - И мы в Тире, где в Сердце Твердыни находится... И
Пророчество гласит... Да спалит меня Свет, та'верен, в такое ли сказание мне
хочется попасть?
   -  Это  не  сказание,  Заринэ.  -  На  мгновение  Перрин  ощутил  ту   же
безнадежность,  которая  сквозила  в  облике  хозяина  гостиницы.  -  Колесо
вплетает нас в Узор. Ты сама выбрала и сплела свою нить с нашими. Теперь уже
слишком поздно извлекать ее обратно.
   - О Свет! - опять заворчала Заринэ. - Теперь ты заговорил почти как она!
   Перрин оставил Заринэ с Лойалом и пошел отнести вещи в свою комнату.  Там
стояла низкая кровать, удобная, но маленькая, вполне пригодная, как  считали
горожане, для слуги; еще умывальник  и  табуретка;  и  несколько  деревянных
колышков торчали из потрескавшейся штукатурки стены. Когда Перрин  вышел  из
комнаты, в коридоре уже никого не было.  Звон  молота  о  наковальню  позвал
юношу к себе.
   Так многое в Тире казалось странным, что  для  Перрина  было  облегчением
войти в кузницу. Первый ее этаж представлял собой одно большое помещение,  а
вместо задней стены были две широкие створки, открытые во двор,  где  обычно
подковывали лошадей и быков, ремень для которых висел тут же. Молоты  стояли
на своих подставках, щипцы всех видов и размеров висели на прибитых к стенам
брусах, заготовки и ножи для подрезания копыт, а  также  другие  инструменты
были  аккуратно  разложены  на  деревянных  верстаках  вместе  с   долотами,
зубилами, всевозможными  наковальнями  с  рогом,  прессовочными  штампами  и
прочими приспособлениями  кузнечного  ремесла.  В  деревянных  ларях  лежали
болванки из железа и стали различной толщины. Пять  точильных  колес  разной
степени шероховатости стояли на плотно утрамбованном полу,  в  кузнице  было
шесть наковален и три кузнечных горна с каменными стенками, при каждом  свои
меха, хотя только в одном из них виднелись горящие угли. Бочки  для  закалки
стояли под рукой, наготове и наполненные.
   Кузнец  стучал  своим  молотом  по  раскаленному  до   желтизны   железу,
прихваченному тяжелыми щипцами. У  кузнеца  были  светло-голубые  глаза,  он
носил мешковатые штаны, но длинный кожаный жилет на голой груди и фартук  не
очень отличались от тех, которые  Перрин  и  мастер  Лухан  носили  дома,  в
Эмондовом Лугу, а толстые руки и мощные плечи выдавали многие годы работы  с
металлом. В его темных волосах было так же много седины,  как  и  у  мастера
Лухана, - насколько Перрин помнил. Несколько жилетов и  фартуков  висело  на
стене, наверно, у кузнеца были ученики или подмастерья, но сейчас их не было
видно. От огня горна пахло домом. От горячего железа тоже пахло домом.
   Кузнец повернулся и сунул кусок железа, который он обрабатывал, в угли, и
Перрин, шагнув вперед, принялся качать мехи. Мастер посмотрел  на  него,  но
ничего не сказал. Перрин тянул  рукоятку  мехов  вверх  и  вниз  медленными,
уверенными, ровными движениями, поддерживая в горне необходимый жар.  Кузнец
вернулся к работе  с  горячим  железом,  на  этот  раз  -  на  круглом  роге
наковальни. Перрин подумал, что, должно быть, он делает скребок  для  бочки.
Моло