и от берега. При  северном ветре  валы высотой в пятнадцать шагов
переворачивали корабли и  с  неистовой  силой  обрушивались на  побережье, а
нынешняя погода грозила сделать плавание еще опаснее. Чтобы достичь города в
обход Бездны даже кратчайшим путем,  следовало преодолеть две сотни лиг,  но
до иллианской границы Шончан, выступив от Мыса Арран, могли добраться за две
недели,  даже принимая во  внимание  дожди  и  распутицу. Если  не  быстрее.
Предпочтительнее сражаться в том месте, которое выберет он, а не они. Ноготь
Ранда прочертил линию вдоль южного побережья Алтары и вдоль хребта Венир, до
того места,  где близ Эбу Дар  горы понижались, превращаясь в гряду  холмов.
Где пятьсот человек, где тысяча. Тонкая  нитка бус, протянувшаяся вдоль гор.
Быстрый удар может заставить Шончан откатиться назад к Эбу Дар. даже загнать
их туда, прежде чем они сообразят, что происходит. Или...
     - Есть  кое-что еще,  - внезапно промолвил Морр и снова зачастил. - Там
ходили толки о  каком-то оружии Айз  Седай. Я побывал на месте, где оно было
пущено  в  ход, в нескольких милях от города. Земля  начисто выжжена  на три
сотни  шагов в окружности, а дальше погорели сады. Песок оплавился. И саидин
там была хуже, чем где бы то ни было.
     - Выжженная земля,  ну и что? - воскликнул Торвал, махнув рукой.  - Это
могли  сделать Айз  Седай,  оказавшиеся  близ города,  когда  он пал.  Могли
сделать сами Шончан. Одна сестра с ангриалом могла...
     - Что ты имеешь в виду, говоря, что саидин там хуже? - прервав Торвала,
спросил Ранд.  Дашива подался вперед, но Ранд отстранил его. - Что ты имеешь
в виду, Морр? - повторил он.
     Юноша  стоял, стиснув зубы, палец его скользил вверх и вниз  по рукояти
меча. На лбу проступил пот. Казалось, его сердце вот-вот выскочит из груди.
     - Саидин была... странной,  -  хрипло произнес юный Аша'ман и отрывисто
зачастил: - На том  месте... хуже всего... Я я... чувствовал это  в воздухе,
но... но странно всюду... всюду близ  Эбу Дар. Мне  приходилось... бороться.
Да,  бороться, но не так, как всегда. По-другому. Как будто саидин... живая.
Иногда она... не делала, что  я  хотел. Иногда... делала что-то другое.  Так
было! Я не сошел с ума. Так было!
     Стена  шатра  содрогнулась  под сильным  порывом ветра,  и Морр  умолк.
Наришма качнул головой, звякнули колокольчики, и повисла тишина.
     - Это невозможно, - едва слышно произнес Дашива. - Невозможно!
     -  Кому ведомо, что возможно а что  нет? - промолвил Ранд. -  Во всяком
случае не мне. Может, тебе? -  Дашива удивленно  поднял глаза, но  Ранд  уже
повернулся к Морру. - Не бойся, - промолвил он. Не ласково, на это его бы не
хватило, но, как он надеялся, ободряюще. Он их сотворил, он за них в ответе.
- Не бойся, ты будешь со мной до Последней Битвы. Я обещаю.
     Юноша  кивнул,  провел  ладонью по лбу, словно  удивившись выступившему
поту,  но смотрел  он на Торвала, который словно окаменел. Знал ли  Морр про
вино? То была милость. Маленькая, горькая милость.
     Ранд взял  со  стола письмо  Таима, сложил и  засунул в карман. Один из
пятидесяти уже обезумел, и  таких  будет  еще  больше. Кто  следующий? Морр?
Дашива, видимо, уже близок к этому. Подозрение  вызывали и отрешенный взгляд
Хопвила,  и даже  привычное  спокойствие Наришмы. Сойти  с  ума  - вовсе  не
обязательно кричать про пауков под кожей.  Однажды, там, где ответ  мог быть
только  правдивым, он  спросил, как очистить  саидин  от  порчи. И получил в
ответ загадку. Герид  Фил говорил, что она  связана с "глубинными принципами
как  высшей, так и натуральной философии", но он не видит  способа применить
их  на практике. Возможно, его убили потому, что он  приблизился к разгадке?
Ранд  имел  намек на ответ - во всяком случае думал, что имеет, - но то была
лишь смутная  догадка, опасная, даже окажись  она верной. Намеки и догадки -
это  еще  не решение,  однако следовало что-то предпринимать. Если порчу  не
устранить,  мир может быть  разрушен  безумцами еще до  Тармон  Гай'дон. Что
надлежит сделать, должно быть сделано.
     - Это было бы чудесно, -  почти прошептал'Торвал,  -  но как может кто-
либо, кроме Творца или... - Он осекся.
     Ранд даже не заметил, что, по-видимому, размышлял  вслух. Глаза Наришмы
и Хопвила  словно  принадлежали  одному  человеку,  они  светились  нежданно
обретенной надеждой.  Дашива  выглядел  ошеломленным. Ранд надеялся, что  не
сказал слишком много. Коечто нужно хранить в тайне. Включая и следующий шаг.
     Короткий приказ,  и Хопвил уже бежал к своему  коню, чтобы  скакать  на
кряж с распоряжениями для знати, Морр с Дашивой отправились на поиски Флинна
и  других  Аша'манов, а Торвал вышел из шатра,  намереваясь  Переместиться в
Черную Башню  с  указаниями  для  Таима. Остался только Наришма. Размышляя о
Шончан, Айз Седай и их новом оружии. Ранд отослал и его, снабдив тщательными
инструкциями, которые заставили молодого человека поджать губы.
     - Никому ни слова, - промолвил Ранд напоследок. Промолвил мягко, но при
этом крепко держал Наришму за рукав. - Не подведи меня.
     -  Не подведу, - заверил Наришма, глядя на  него немигающими глазами и,
отдав быстрый салют, вышел вслед за другими.
     Опасно, послышался шепот в  голове  Ранда.  О  да,  очень опасно, может
быть, слишком  опасно. Но это  может  сработать,  может.  В  любом случае ты
должен сейчас же убить Торвала. Должен.
     Вейрамон втиснулся в  шатер, оттерев в  сторону  Грегорина и Толмерана,
проталкиваясь между Росаной  и Семарадридом. Все они спешили доложить Ранду,
что  люди  на холмах пришли в конце концов к мудрому решению. Ранд  смеялся,
хотя по щекам  его текли слезы. Льюс Тэрин вернулся. Или же он на самом деле
сошел с ума. В любом случае было от чего рассмеяться.


         * Том II * 

        ГЛАВА 15. Крепче писаного закона



     В холодном сумраке глубокой ночи Эгвейн пробудилась от беспокойного сна
и сновидений, тем более тревожных, что она не могла их вспомнить. Обычно сны
отпечатывались в  памяти  четко, словно буквы на странице открытой книги, но
эти  были смутными и  устрашающими.  И  таких  в последнее  время снилось ей
слишком много. Она просыпалась растерянной,  с ощущением тошноты и  желанием
убежать, скрыться, хотя никогда  не могла припомнить, от кого или  от  чего.
Хорошо еще, что  не  болела голова.  Хорошо,  что удавалось  припомнить сны,
которые  могли  оказаться   важными,  пусть   даже  она  не  знала,  как  их
истолковать. Ранд представал перед ней в разных обличьях, неожиданно одна из
личин  преображалась  в  его  истинное лицо.  Перрин  с Лудильщиком  яростно
прорубали  себе  путь  сквозь  кустарник топором и мечом,  не  видя лежащего
впереди крутого  обрыва  и  не слыша, что кусты истошно вопят  человеческими
голосами. Мэт взвешивал на  чашах весов  двух  Айз  Седай  и  от его решения
зависело... Эгвейн  не  могла сказать  что именно: быть может,  судьба всего
мира. Случались  и  другие  видения.  С  недавних пор все, касавшееся  Мэта,
виделось болезненно неясным, словно тень. Как будто и сам  Мэт был не вполне
реален. Это заставляло Эгвейн бояться за него, горько жалеть  о том, что она
послала его в Эбу Дар. Не говоря уж о бедном старом Томе Меррилине. Однако -
в этом она не сомневалась - незапомнившиеся сны были и того хуже.
     Ее разбудили  приглушенные голоса. Висевшая  над  лагерем  полная  луна
давала достаточно света, и она  различила двух  женщин, споривших у входа  в
палатку.
     -  У бедняжки весь  день болела  голова,  и она  почти  не отдыхала,  -
яростно шептала Халима. - Дела могут подождать до утра.
     - Я не собираюсь с тобой спорить, - голос Суан был холоднее самой зимы,
но она отбросила за спину плащ с таким видом, будто намеревалась вломиться в
палатку силой. - Прочь  с  дороги, да поживее,  иначе  будет худо. И оденься
прилично!
     Халима  хмыкнула   и  выпрямилась,  словно  услышанное  укрепило  ее  в
намерении не пускать Суан внутрь. На Халиме была лишь белая ночная сорочка -
облегающая, но  для такой одежды вполне приличная. То, что она не замерзала,
могло  показаться  чудом.  Уголья  в установленной на  треноге жаровне давно
прогорели,  и ни латаный  покров  палатки, ни  устилавшие  пол ковры уже  не
сохраняли тепла. От дыхания обеих женщин Клубился бледный туман.
     Отбросив одеяла, Эгвейн устало села на узкой койке. Халима была простой
деревенской женщиной, имевшей лишь туманное представление о хороших манерах,
и  зачастую,  казалось, она  просто  не  понимала,  какое  почтение подобает
выказывать  Айз Седай, и искренне считала, будто к ним можно относиться, как
ко  всем прочим. Ей  ничего не стоило  заговорить с Восседающей как с доброй
подругой  из родной деревни: с шутками,  прибаутками  и грубоватой прямотой,
которая порой  потрясала. Суан приходилось уступать дорогу женщинам, еще год
назад повиновавшимся  каждому ее  слову, улыбаться  и  приседать в реверансе
чуть ли не перед  каждой  сестрой в лагере. Многие по сию пору винили ее  во
всех бедах  Башни и считали  перенесенные  ею  страдания недостаточными  для
искупления.  Столкнувшись  с  простодушным  упрямством  Халимы,   уязвленная
гордость  Суан, подобно  факелу,  засунутому  в  фургон Иллюминатора,  могла
привести к взрыву, чего Эгвейн вовсе не хотела. К тому  же она понимала, что
Суан не заявилась бы посреди ночи без крайней необходимости.
     - Возвращайся  в постель, Халима, -  Подавив зевок, Эгвейн наклонилась,
нашаривая в темноте под койкой чулки и башмаки. Она не стала направлять Силу
и  зажигать  лампу -  лучше, чтобы никто в  лагере  не заметил,  что Амерлин
проснулась. - Ложись, тебе надо отдохнуть.
     Не  обошлось без  возражений - слишком упорных,  учитывая,  что  приказ
исходил от  самой Амерлин, однако вскоре  Халима уже лежала  на узкой койке,
поставленной в палатке Эгвейн специально для нее. Внутри почти не оставалось
свободного места:  помимо двух коек,  умывальника, стоячего зеркала и самого
настоящего   кресла   там   находились  еще   четыре  здоровенных   сундука,
поставленных  один  на другой.  Сундука,  битком набитых  нарядами, которыми
беспрестанно задаривали  Эгвейн  сестры,  не  понимавшие, что  юную Амерлин,
несмотря  на  ее  возраст,  не так-то  просто ослепить шелками  и кружевами.
Свернувшись калачиком, Халима всматривалась в темноту, в то время как Эгвейн
торопливо  расчесывала  волосы  костяным   гребнем,  натягивала  перчатки  и
набрасывала подбитый  лисьем мехом  плащ  поверх ночной сорочки  из  плотной
шерсти,  -  при  такой  погоде Эгвейн  была  не прочь  надеть  и  что-нибудь
потеплее. Немигающие глаза Халимы поблескивали в слабом свете луны.
     Эгвейн не считала Халиму склонной  похваляться  своей осведомленностью,
проистекающей  от  того, что в  силу случайного стечения  обстоятельств  она
оказалась  приближенной  к  Престолу  Амерлин,   и  не   подозревала   ее  в
распространении сплетен, однако невинное любопытство частенько побуждало эту
женщину совать нос не в свое дело, а потому  предпочтительнее выслушать Суан
где-нибудь снаружи. Для всех в лагере казалось очевидным, что Суан Санчей не
может относиться к Эгвейн иначе как с недоброжелательной завистью. Какие еще
чувства могла испытывать бывшая Амерлин, оказавшаяся в жалкой роли советчицы
при девчонке, носившей ее титул и являвшейся при  том всего лишь марионеткой
в руках Совета,  где, правда,  все еще шла борьба за право быть  кукловодом?
Никто не догадывался об истинных отношениях двух женщин, никому не приходило
в  голову, что советы  Суан отнюдь не были советами завистницы. Суан сносила
насмешки  и  жалость  с угрюмой покорностью,  заставляя  всех верить,  будто
случившееся  изменило  ее нрав в той  же степени,  что и внешность. Эту веру
надлежало поддерживать: в противном случае Романда, Лилейн, а, скорее всего,
и остальные Восседающие нашли бы способ избавить  Эгвейн от  Суан - и от  ее
советов.
     Холод обжег щеки и забрался под плащ: шерстяная сорочка грела ненамного
лучше, чем тонюсенький шелк Халимы. Даже в толстых  чулках и крепких кожаных
башмаках  девушка  чувствовала  себя  так, будто  вышла  из  палатки  босая.
Морозный воздух  пощипывал  уши, несмотря на густую меховую опушку капюшона.
Отчаянно  хотелось спать,  и  все  внутренние силы уходили  на  то, чтобы не
зевать и не обращать внимания на стужу.
     По  небу бежали  облака, и лунные тени  скользили по устилавшему  землю
белоснежному  покрову  -  гладкой простыне, прорванной  низенькими холмиками
палаток и более высокими холмами крытых  парусиной фургонов, стоявших сейчас
вместо  колес на длинных деревянных полозьях. Многие фургоны не  отгоняли  в
сторону от палаток, а оставляли там, где разгружали: было бы слишком жестоко
заставлять утомленных дневным  переходом возниц проделывать  лишнюю  работу.
Ничто, кроме бледных, скользящих теней, не двигалось,  никто не появлялся на
протоптанных в  снегу тропах. В  лагере царила  тишина,  столь глубокая, что
Эгвейн не хотелось ее нарушать.
     - Ну,  что  у тебя?  - спросила она,  осторожно  покосившись на палатку
своих служанок - Чезы, Мери и  Селейм.  Там было так же темно и тихо, как  и
повсюду. Усталость накрыла стоянку подобно одеялу,  столь же толстому, как и
снежный покров. - Надеюсь не еще одно открытие?
     Эгвейн  тут же раздраженно щелкнула  языком.  Она не позволила бы  себе
подобного тона, не  вымотай ее долгие морозные дни,  проведенные в  седле, и
ночи без настоящего сна. - Извини, Суан.
     - Не за что, Мать,  -  откликнулась Суан, понизив голос и тоже опасливо
оглядевшись - вдруг кто-то все-таки затаился  в тенях. Обеим женщинам совсем
не  хотелось  давать  объяснения  насчет  Родни  перед Советом.  -  Конечно,
следовало  рассказать об этом раньше, но мне даже в голову не приходило, что
девушки встретятся и поговорят  хотя бы с  одной из  них. Столько всего надо
вам поведать - поневоле приходится отбирать самое важное.
     Эгвейн  с трудом  подавила  вздох.  Суан почти  в  слово повторяла свои
прежние оправдания.  Имея в  виду,  что перед ней  стояла нелегкая  задача -
передать девушке свой двадцатилетний опыт Айз Седай, причем  десять с лишним
лет она  пребывала  на Престоле  Амерлин, - и сделать это всего за несколько
месяцев.  Порой  Эгвейн  чувствовала себя  гусыней,  которую откармливают на
продажу.
     - Ладно, - промолвила она. - Хватит об этом. Сегодня-то что стряслось?
     - Гарет Брин ждет вас в вашем  кабинете.  - Суан не повысила голоса, но
тон ее  сделался  резок, как  случалось всегда, едва  речь заходила о  лорде
Брине. Она спрятала лицо в капюшон, и доносившиеся оттуда слова звучали  как
шипение рассерженной  кошки. - Он заявился весь в снегу,  вытряхнул меня  из
постели, едва дал одеться и  усадил в седло позади себя. Объяснить ничего не
объяснил,  а  как прискакал сюда,  ссадил меня на окраине лагеря и послал за
вами, будто я служанка!
     Эгвейн  решительно  подавила  всколыхнувшуюся  надежду.  Ей и без  того
хватало  разочарований:  скорее   всего,  Брин  примчался  посреди   ночи  с
сообщением о какой-нибудь  новой угрозе, а  вовсе не  с  новостями,  которые
хотелось услышать. Далеко ли еще до границы Андора?
     -  Пойдем, узнаем, что  ему надо.  -  Запахнув поплотнее  плащ,  Эгвейн
зашагала к шатру, именовавшемуся  Кабинетом  Амерлин. Эгвейн  ухитрялась  не
дрожать, однако ни жара, ни  холод не исчезают оттого, что ты  не позволяешь
им  коснуться тебя. Можно  не  обращать на  них внимания,  но лишь  до  того
момента, пока не схлопочешь солнечный удар или не отморозишь руки и ноги.
     -  Так  ты  не  ночевала  в своей палатке? - осторожно поинтересовалась
Эгвейн,  размышляя  на  ходу об услышанном.  Суан связывали  с Брином особые
отношения и в известном смысле она действительно являлась  его  служанкой...
Трудно было поверить, что Суан позволит своей  упрямой  гордости завести  ее
слишком далеко  или  что Брин  попытается воспользоваться  свои  положением,
однако  до  недавнего времени Эгвейн  и  представить  себе не  могла  Суан в
подобной  ситуации.  И по-прежнему  не понимала  ее.  Громко  фыркнув,  Суан
ускорила шаг  и  тут  же поскользнулась.  Притоптанный множеством  ног  снег
быстро  превращался в ледяную корку. Каждый  день кто-нибудь  ломал кости, и
измученным дорогой сестрам приходилось заниматься Исцелением. Отпустив плащ,
Эгвейн предложила  спутнице руку.  Дальше они шли, поддерживая друг  дружку,
причем Суан досадливо бормотала:
     -  К тому времени как  я кончила чистить  его сменные сапоги и запасное
седло, было уже слишком поздно, чтобы топать обратно. Думаете, он  предложил
мне  что-нибудь  получше, чем брошенные в  угол одеяла?  Как бы не  так,  от
Гарета  Брина ничего подобного  не дождешься! Даже  эти  одеяла мне пришлось
самой выуживать со дна сундука, пока он болтался Свет знает где! Все мужчины
- сущее наказание, но  этот - худшее из них! - Неожиданно, без всякой паузы,
она перескочила на другую тему. - Напрасно вы разрешили Халиме спать в вашей
палатке. Она - еще одна пара  ушей, которых нужно  остерегаться.  Назойливых
ушей.   И  радуйтесь,  если,  явившись  к  себе,  вы  не  застанете  ее  там
развлекающейся с каким-нибудь солдатом.
     - Я очень рада,  что Делана предоставила  Халиме возможность ночевать у
меня,  -  твердо  ответила Эгвейн. - Она мне нужна. Или ты  думаешь,  что во
второй раз Нисао удастся  Исцелить мою головную боль? - Пальцы Халимы словно
вытягивали боль из  черепа, без этого Эгвейн, наверное, вообще  не смогла бы
спать. Попытка Нисао  ни к чему не привела, а она  была единственной Желтой,
которой  Эгвейн  могла  доверить  свою  беду.  Что  же  до  остального...  -
Удивляюсь, что ты  до  сих  пор  слушаешь сплетни, дочь моя, -  сказала она,
добавив к  голосу строгости. - Тебе  следовало  бы знать,  что если  мужчины
смотрят на женщину, это еще не значит, будто она их завлекает. Я видела, как
многие пялятся на тебя, причем с ухмылками.
     Поддерживать  подобный  тон  оказалось легче,  чем  бывало раньше. Суан
растерянно покосилась на нее и,  спустя  миг, принялась бормотать извинения.
Возможно, вполне искренне.  Так  или иначе, Эгвейн пришлось  их принять. Все
связанное с  Брином выбивало  Суан из колеи, заставляло цепляться  к чему ни
попадя,  хоть  бы к той же  Халиме. В этом  случае небольшое  внушение  было
совсем  не  лишним.  Суан  сама  не  раз  говорила,  что  терпеть  не  может
выслушивать вздор, и Эгвейн не намеревалась выслушивать вздор от нее.
     Рука  об  руку  они  молча  ступали по тропе. Мороз туманил  дыхание  и
пробирал  до костей. Снег был проклятием. Эгвейн словно заново слышала голос
Суан,  говорящей о  Законе  Непредсказуемых Последствий, более строгом,  чем
любой  писаный закон.  Даже  если  то, что вы сделаете, приведет к желаемому
результату,  наверняка  будут  и другие последствия, совершенно неожиданные.
Никак не менее трех, и одно из них, скорее всего, окажется неприятным.
     Поначалу  легкие  дожди вызвали  удивление, ибо Эгвейн  сообщила Совету
лишь то, что Чаша Ветров найдена и пущена в ход. Она не могла позволить себе
рассказать больше об  услышанном от  Илэйн  в Тел'аранриоде', положение ее и
без  того было  шатким,  а  многое из  случившегося  в  Эбу Дар, стань о том
известно,  окончательно  выбило  бы почву у нее из-под  ног.  Первые упавшие
капли были  встречены взрывом восторга.  В  полдень  прервали  марш, развели
костры и устроили настоящее празднество:
     сестры возносили благодарственные молитвы, солдаты и служанки танцевали
прямо под дождем. По этому случаю в пляс пустились и некоторые Айз Седай.
     Спустя  несколько  дней  моросящий дождик  усилился, а  потом  зарядили
настоящие  ливни. Резкое  похолодание принесло  на смену дождям  снегопады и
вьюги.  Расстояние,  которое  раньше  проходили за  день,  -  причем  Эгвейн
скрежетала зубами, считая движение слишком медленным, -  теперь преодолевали
за пять, да и то есл